Текст книги "Черный орден СС. История охранных отрядов"

Автор книги: Хайнц Хене

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

И все же некоторые юристы не позволяли себя запугать. В начале 1935 года саксонский прокурор Вальтер обвинил руководство концлагеря Хоэнштайн в истязаниях заключенных и потребовал начать судебное разбирательство в отношении гестаповца Эриха Фогеля. Когда лагерных палачей осудили на длительные сроки заключения, саксонский гауляйтер Мучман попытался оказать давление на суд и потребовал оправдать подследственных. Однако имперский министр юстиции Франц Гюртнер[108]108
  Г ю р т н е р, Франц (1881-1941) – немецкий государственный деятель, юрист. Родился в Регенсбурге в семье инженера. Участник Первой мировой войны – командир батальона. С 1922 по 1932 г. – министр юстиции Баварии. В дальнейшем, симпатизируя нацистскому движению, добился мягкого приговора участникам «пивного путча», а затем и легализации НСДАП. С 1932 г. – имперский министр юстиции. Руководил реформой судебной системы в духе нацистской идеологии. После начала войны санкционировал создание особых полевых судов.


[Закрыть] выразил протест, заявив: «Жестокости и зверства, смахивающие на восточный садизм, не могут быть ничем оправданы».

Суд не изменил своего решения, но месть нацистов последовала незамедлительно. Два судебных заседателя были исключены из партии, прокурору преложили выйти из СА. Более того, в дело вмешался Гитлер, который помиловал осужденных и приказал прекратить судебное разбирательство в отношении Фогеля.

Явный произвол побудил Гюртнера, бывшего в думе национал-либералом, сделать рискованный шаг. Он исходил из того, что деспотизм фюрера и гестапо можно обуздать лишь в том случае, если бы удалось сохранить минимум правовых норм. Министр попытался найти союзника в лице только что назначенного рейхскомиссаром по вопросам юстиции Ханса Франка, который намеревался произвести делиберализацию уголовного права, исходя из расплывчатого понятия защиты так называемых народных ценностей, но не одобряя произвола всесильной полиции.

В конце 1933 года Франк и Гюртнер образовали ведомственную комиссию по разработке уголовного права. Франк следил за соблюдением национал-социалистского стиля и выражений; входивший в состав комиссии Роланд Фрайслер выдерживал юридическую лексику, распределяя материал по параграфам; Гюртнер же вносил положения, которые могли бы хоть как-то ограничить произвол Гитлера и гестапо. Его мысль о ликвидации концентрационных лагерей была в принципе одобрена Франком.

Летом 1934 года Франк и Гюртнер осмелились напроситься на аудиенцию у Гитлера. Встреча произошла в большом зале заседаний имперской канцелярии в присутствии Гиммлера. В своих мемуарах Франк так вспоминает об этом визите: «Я внес предложение положить конец системе концлагерей, и чем раньше, тем лучше. Дальнейшие аресты должны быть прекращены немедленно. Дела лиц, находящихся под стражей, следует проверить узаконенным порядком и разобраться с жалобами в отношении издевательств и надругательств. Рейхсминистр юстиции Гюртнер поддержал меня решительным образом, но мы остались в одиночестве».

Гитлер отклонил предложения юристов, заявив, что «время для этого еще не пришло». Проект нового уголовного кодекса, представленный Франком, был через несколько недель отправлен в архив.

Гюртнер стал размышлять, каким образом можно было бы в какой-то степени все же ограничить власть гестапо, и стал собирать материалы о многочисленных случаях скрытых смертей заключенных концлагерей. Его предложение об оказании необходимой юридической помощи арестантам Гиммлером было отклонено. В обосновании своего решения тот несколько позже заявил: «Лагерное руководство, представленное порядочными людьми, не считает необходимым введение каких-либо дополнительных мер».

Для придания большего веса своему отказу он сообщил Гюртнеру 6 ноября 1935 года: «Ваше предложение разрешить заключенным пользоваться юридической помощью, то есть адвокатами, я доложил фюреру и канцлеру I. II. 1935 года. Фюрер запретил привлекать адвокатов и поручил мне сообщить вам о его решении».

Оппозиция слабого и слишком осторожного министра юстиции столкнулась с железной волей Гиммлера и Гейдриха. Кроме того, большинство юристов выросло и было воспитано в традициях законодательного позитивизма XIX века, быстро уступившего свои позиции эйфории нацистского культа фюрера.

Тональность немецкой юриспруденции в то время определялась не мягкосердечным правозащитником Шеффером и не сторонником нормативных требований Гюртнером, а правоведами типа Карла Шмитта, настаивавшими на необходимости «творческого правового сотрудничества с фюрером».

В журнале «Юристише вохеншрифт» в 1934 году было выдвинуто требование: «порвать с буквоедством позитивистского права». Так что немецкие судьи стали безоговорочно и бездумно воспринимать власть гестапо. Прусский верховный суд принял 2 мая 1935 года решение о том, что мероприятия гестапо впредь могут быть обжалованы не через судебные инстанции, а путем подачи апелляций на имя шефа гестапо.

Гамбургский же административный суд 7 октября 1935 года посчитал правомерным и законным, что «в национал-социалистском государстве законодательство и юстиция не противостоят друг другу, и поэтому юстиция не должна придерживаться точки зрения, не вызванной политической деятельностью государства».

Бест с удовлетворением воспринял шаги служителей Фемиды, направленные на сближение с нацистским руководством, и разослал принятые ими решения для информации во все учреждения гестапо.

Шаг за шагом основная масса юристов и судей стала воспринимать то определение, которое цинично провозгласил Бест в отношении полиции:

«Полиция не действует с нарушением существующих прав и законов, поскольку исходит из указаний своего начальства – вплоть до высшего руководства государства. И пока она выполняет волю этого руководства, то просто не может поступать противозаконно».

Министр юстиции Гюртнер возмущался, говоря, что не может показаться где-либо без того, чтобы не попасть на глаза иностранным журналистам, сразу же задающим вопросы о положении в концентрационных лагерях. Обербургомистр Берлина Зам поинтересовался, каково же мнение по этому вопросу министра внутренних дел Вильгельма Фрика. Гюртнер только махнул рукой, сказав: «Геринг и Гейдрих весят более чем 100 Фриков».

На самом деле Фрика в это время стали одолевать сомнения, правильно ли было доверить руководство объединенной полицией такому опасному человеку, как Гиммлер, которого он сам же призвал на помощь в борьбе против Геринга.

Сомнения Фрика разделяли и некоторые высокопоставленные чиновники, которые хотя и нашли, как говорится, общий язык с режимом, были недовольны все усиливающейся властью гестапо. По иронии судьбы в состав этой фронды вошли начальник аахенского окружного управления Эггерт Реедер, ставший позже группенфюрером СС, и его кёльнский коллега, штандартенфюрер СС Рудольф Дилс, бывший в свое время любимцем Геринга и одним из организаторов гестапо.

Фрик и эти двое стали, как говорят спортсмены, умело перебрасываться мячом, пытаясь несколько снизить влияние гестапо хотя бы в провинции. 16 июля 1934 года Фрик разослал указание, в котором говорилось, что "независимость гестапо от управленческих структур на местах имеет временный характер и была введена в связи со сложной политической обстановкой в стране из-за вызывавших опасения действий Рёма. "Более того, министр потребовал установления «тесного сотрудничества» управленческих структур с гестапо с постоянной отчетностью перед ними полицейских служб. Тем самым Фрик попытался подчинить ему гестапо.

Редер в августе 1934 года сообщил министру внутренних дел, что «готов принять на себя политическую ответственность за свой округ» и рассматривает начальника государственной полиции как подчиненное себе лицо, выполняющее определенные задачи на порученном ему участке". А Дилс написал Герингу 4 ноября 1934 года: «Отделение политической полиции от государственного управления приведет к осложнениям длительного порядка, которые вам, господин премьер-министр, должны быть известны. Нарушение управленческой целостности вызвано господством партии в государстве… Поэтому необходимо покончить с понятием „политическая целесообразность“, поскольку оно является основой для все более растущего недоверия и недопонимания, которые только затрудняют работу государственного аппарата».

Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох потребовал от Фрика вмешательства, пожаловавшись на действия гестапо. 23 сентября 1935 года Фрик обратился по этому поводу к Гиммлеру, заявив: «Считаю сложившиеся ныне отношения между оберпрезидентом Восточной Пруссии и начальником тамошнего управления государственной тайной полиции недопустимыми, поскольку это влияет отрицательно на авторитет государства».

Гиммлер ответил в присущем ему духе: «Фюрер принял решение ничего не менять в управлении государственной полиции Кенигсберга».

Тем не менее государственные чиновники стали оказывать определенное давление на местный полицейский аппарат, что побудило Гиммлера с Гейдрихом обратиться в министерство внутренних дел с предложением выработки нового положения о гестапо.

После многомесячных споров и дискуссий 10 февраля 1936 года положение было, наконец подписано. Хотя оно и подтверждало сложившееся состояние дел, все же в параграфе 5 было сказано:

«Управления государственной полиции подчиняются соответствующим начальникам окружных управлений и должны выполнять их указания, сообщая им о всех проводящихся политико-полицейских мероприятиях».

Этот частичный успех воодушевил чиновников министерства внутренних дел, и они стали оказывать сопротивление Гиммлеру и Гейдриху в неотрегулированных до конца организационных вопросах. Практически, однако, гестапо получило все полномочия. В апреле 1934 года было создано «Центральное бюро политических руководителей полиции земель», которое стало координировать работу земельной полиции с мероприятиями гестапо.

Таким образом, Гиммлер фактически стал полновластным хозяином политической полиции всего рейха. Открытым оставался только вопрос, в какой форме шеф СС мог командовать всей полицией, включая ее гражданские подразделения. Чиновники министерства внутренних дел вынашивали мысль подчинить объединенную полицию своему министру и ослабить позиции Гиммлера, выдвинув на передний план его берлинского конкурента, обергруппенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции Курта Далюге.

Соперник Гиммлера Далюге, будучи начальником прусской земельной полиции, еще в мае 1933 года обдумывал план создания самостоятельной политической полиции. Реформатору Фрику план Далюге понравился, и он стал видеть в нем будущего шефа немецкой полиции. Когда прусское министерство внутренних дел вошло в состав имперского министерства, Фрик назначил Далюге начальником вновь созданного полицейского управления. Стремительный взлет Гиммлера нарушил их планы, тем не менее Фрик дал задание юристам своего министерства разработать структуру объединенной имперской полиции – без главенствующей роли Гиммлера.

Будущую структуру полиции он представлял себе следующим образом: она будет включена в состав министерства внутренних дел. Начальником полицейского управления министерства станет в качестве инспектора Гиммлер, заместителем его – генерал полиции Далюге. Как свидетельствует историк Ханс-Иоахим Нойфельдт, тактика Фрика преследовала цель «предоставить Гиммлеру политико-представительскую роль, тогда как реальное руководство объединенной полицией будет поручено Далюге».

Но Гиммлер отклонил предложения Фрика. 9 июня 1936 года шеф СД Гейдрих от имени рейхсфюрера СС потребовал предоставления тому всей полноты власти. Гиммлер должен был быть возведен в ранг министра с такими же полномочиями, как и командующие родами войск вермахта; впредь именоваться «рейхсфюрер СС и шеф немецкой полиции», что означало бы фактически предоставление ему права командования полицейским аппаратом. Министру внутренних дел он станет теперь подчиняться «лично», но не в служебном плане. Фрик возмутился и направился на прием к Гитлеру, чтобы выразить свой протест. Фюрер успокоил разволновавшегося министра: партайгеноссе Гиммлер ранга министра не получит, а будет лишь присутствовать на заседаниях коллегии министерства в качестве статс-секретаря. Однако Фрик возвратился назад сломленным: Гитлер дал ему понять, что вопрос о назначении Гиммлера уже решенное дело.

Действовать после этого он стал сдержанно, внеся предложение, чтобы партийная должность рейхсфюрера СС была объединена с государственной, то есть с деятельностью шефа немецкой полиции. И все же в своих проектах он после титулов Гиммлера дописывал «имперского министерства внутренних дел». Не изменил он и своего требования получить в качестве своего «постоянного заместителя» Делюге. Шеф СС, в свою очередь, тоже немного сдал назад, отказавшись от министерского ранга и согласившись подчиняться министру внутренних дел «лично и непосредственно», что в национал-социалистской терминологии фактически мало что значило. Согласился он и с назначением Далюге в качестве своего постоянного заместителя, но лишь «в случае его (Гиммлера) отсутствия».

Не успел Гитлер подписать 17 июня 1936 года указ о назначении шефа объединенной имперской полиции, как Гейдрих подсказал Гиммлеру, как следует понимать это назначение. Гиммлер не должен был ограничиваться только полицейским управлением министерства, а потребовать для себя решения вопросов прессы, право на ношение и торговлю оружием, контроля паспортного режима, ведение личных дел не только всех сотрудников полицейского управления, но и начальников полиции округов и районов.

Что же оставалось в ведении Далюге? Гиммлер отодвинул его в сторону, оставив за собой Гейдриха и определив для него ключевую роль. Реформировав полицейское управления в главное, шеф объединенной полиции образовал два управления: полиции безопасности, в которое вошли государственная тайная и уголовная полиции и которое возглавил группенфюрер СС Райнхард Гейдрих; и полиции общественного порядка, объединившее обычную полицию, жандармерию и общинную полицию, которое было подчинено обергруппенфюреру СС и генералу полиции Курту Далюге.

Гиммлер и на этот раз оказался победителем: полиция гитлеровской Германии была теперь у него в руках. Он мог приступить к выполнению второй части своего далеко идущего плана – объединению СС и полиции в один охранный орган третьего рейха.

Глава 8
СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ

27 января 1937 года прусское земельное управление уголовной полиции, главный координирующий орган всех криминалистов Германии, расположенный на площади Александерплац в центре Берлина, объявил всеобщую готовность. Через несколько часов все его региональные отделы и отделения на территории рейха получили циркуляр, в котором говорилось о «первоочередной задаче в сфере борьбы с преступностью на текущий момент».

Штаб-квартира требовала «незамедлительно предоставить ей списки всех находящихся на свободе правонарушителей, числящихся за местными полицейскими структурами и подпадающих под категории профессиональных преступников, злостных рецидивистов и особо опасных нарушителей нравственности». При составлении списков надлежало присвоить каждому преступнику личный порядковый номер. Директива гласила: «В случае проведения мероприятия (операции по задержанию и аресту преступников) будет указываться только порядковый номер подлежащего аресту рецидивиста».

Через месяц все было готово к началу акции. 23 февраля в директиве шефа германской полиции было сказано: 9 марта «превентивно взять под арест 2000 рецидивистов и общественно опасных нарушителей нравственности». В тот же день заработали телетайпы берлинского центра, рассылая приказ на периферию, и по всему рейху прокатилась волна арестов. Как и предписывалось сверху, в ходе операции было задержано ровно 2000 человек. Всех их заключили в концентрационные лагеря: Заксенхаузен, Заксенбург, Лихтенбург, Дахау.

Данная акция открыла наиболее щекотливую страницу в истории неполитической полицейской деятельности третьего рейха, определенную понятием «профилактическая борьба с преступностью».

Многие годы господа с Александерплац пробивали идею, заключавшуюся в том, что с помощью жесточайших мер профилактики (защитные или превентивные аресты), можно предотвратить совершение рецидивистами новых преступлений. Руководство полиции безопасности подхватило эту идею.

В рамках «профилактики» возглавляемое Райнхардом Гейдрихом управление, в состав которого входила и уголовная полиция, получило возможность объявлять врагами нации целые группы населения и, подводя их под программу «профилактической борьбы с преступностью», подвергать репрессиям, не считаясь с существующим законодательством.

Согласно параграфу 42 имперского уголовно-процессуального кодекса только суд мог выносить решение о превентивных арестах да и то лишь в том случае, если преступник однозначно представлял угрозу общественной безопасности. Однако для политической полиции это обстоятельство не могло стать помехой. Тем более что решения судов, исполнявших излишне педантично свои обязанности, казались сотрудникам Гейдриха слишком либеральными и нормативными.

В итоге полиция безопасности присвоила себе исключительные полномочия подвергать «профилактическому аресту» так называемых злостных рецидивистов, что в третьем рейхе означало немедленное водворение любых лиц за колючую проволоку. Руководители полиции позаботились и об основании своих действий. Согласно их мнению, суд был способен определить степень общественной опасности преступника только в рамках одного конкретного преступления, тогда как полиция, обладая необходимым опытом и полной информацией о внешних и внутренних обстоятельствах, приведших к преступлению, могла дать совокупную оценку правонарушителю.

Оставалась, однако, одна неприятная мелочь: полиция на тот период не обладала никакими юридическими полномочиями для проведения превентивных арестов. Ни один закон этого не допускал. Однако руководителям полиции безопасности удалось найти выход и из этого тупика. Так, эсэсовский юрист Вернер Бест заявил в одном из своих докладов, что правовая основа для полицейских действий все же имеется. «В народном правосознании, – уверял он, – как полицейские службы, так и отдельные соотечественники, являются органами народа, которым в рамках утвержденных руководством правил народного правопорядка надлежит для достижения общенародных целей тесно сотрудничать. И в рассматриваемом случае органы народа работают вместе с той лишь разницей, что полиция действует активно, а преступник, подвергаемый аресту, – пассивно». Хладнокровнее и циничнее не придумаешь: преступник помогает полиции тем, что дает себя арестовать и засадить в концлагерь!

Таким образом, практика применения «профилактической борьбы с преступностью» отняла у органов юстиции право на независимое расследование отдельных преступлений. Как писал мюнхенский историк Мартин Бросат, "с народным сообществом стали обращаться как с грядкой. Регулярно, в определенное время все неудавшиеся ростки и побеги надлежало «прочесывать» и «выпалывать». Хотя в тот период времени в Германии и не наблюдалось значительного роста преступности, полиция безопасности по нескольку раз в год отдавала команды на все новые аресты. Шеф объединенной полиции или подчиненный ему начальник полиции безопасности решали, когда должен состояться очередной «сброс» уголовников в концентрационные лагеря.

Пример профилактических арестов иллюстрирует, какой властью обладал в иерархии третьего рейха группенфюрер СС Райнхард Гейдрих. С июля 1936 года, когда Генрих Гиммлер возглавил всю полицию Германии и назначил своего начальника СД шефом полиции безопасности, Гейдрих получил в свои руки такой аппарат подавления, какого не знала немецкая история.

Разумеется, при непосредственном участии жаждущих власти Гиммлера и Гейдриха само понятие «полиция безопасности» получило совсем другое содержание, чем задумывалось в начале. Ранее юристы рассматривали полицию в общем и целом. По мнению правоведов, она подразделялась на две группы: административную (транспортная или промышленная полиция, вневедомственная охрана) и исполнительную (уголовная, политическая полиция, полиция охраны общественного порядка, жандармерия). Гиммлер же посчитал возможным, как мы говорили выше, выделить из исполнительной полиции важнейшие ее составные части – политическую и уголовную и объединить эти структуры во вновь образованную полицию безопасности, которую подчинил Гейдриху. На базе же оставшейся части исполнительной и административной полиции была создана другая структура – полиция общественного порядка, которую возглавил конкурент Гейдриха – Курт Далюге.

И Гейдрих и Далюге подчинялись со своими управлениями непосредственно Гиммлеру как шефу объединенной полиции и являлись структурными составляющими имперского министерства внутренних дел. Однако в связи с тем, что управление полиции безопасности по административно-правовым причинам не могло самостоятельно проводить аресты и допросы, оно было вынуждено опереться на две уже существующие полицейские инстанции.

Первая из них – отдел тайной государственной полиции – высший земельный орган гестапо в Пруссии и одновременно – высший имперский административный орган политической полиции на территории всех немецких земель[109]109
  С 1 октября 1936 года все органы полиции на территории третьего рейха получили единое обозначение – гестапо. Соответственно ее низовые или территориальные структуры стали называться отделениями или отделами тайной государственной полиции.


[Закрыть].

Второму – прусскому земельному отделу уголовной полиции, направлявшему соответствовавшую работу во всех землях Германии, административно подчинялась вся уголовная полиция государства.

После образования управления полиции безопасности обе эти инстанции вошли в состав на правах так называемых имперских консультативных центров. В свою очередь, первый (административно-правовой) отдел был выделен из этого управления и перешел в состав имперского МВД. Эти три структуры, разделенные по различным инстанциям и адресам, и составили в итоге костяк управления полиции безопасности. В его структуре были образованы следующие подразделения:

– административно-правовой отдел (начальник – оберфюрер СС Вернер Бест, адрес: ул. Унтер-ден-Линден, 72-74);

– отдел политической полиции (начальник – штандартенфюрер СС Генрих Мюллер, адрес: ул. Принц-Альбрехтштрассе, 8);

– отдел политической контрразведки (начальник – оберфюрер СС Вернер Бест, адрес ул. Принц-Альбрехтштрассе, 8);

– отдел уголовной полиции (начальник – штурмбанфюрер СС Артур Нёбе, адрес (со второй половины 1938 года): пл. Вердершер Маркт, 5-6).

Таким образом, в руках управления полиции безопасности сконцентрировалась огромная власть. Оно постоянно стремилось захватить под свой контроль все новые сферы национальной жизни, и в итоге ему удалось создать для себя некое внеправовое поле, в которое не позволено было вторгаться никакому государственному органу или юридическому авторитету.

В связи с тем что управление являлось структурным подразделением МВД, Гейдрих формально подчинялся имперскому министру внутренних дел. На практике же он вообще не посвящал рейхсминистра Фрика в свою работу. А тот факт, что подчиненные Гейдриху ведомства, как и его личная штаб-квартира, располагались вне стен министерства, не являлся случайным.

Гейдрих работал не покладая рук, чтоб уберечь свой аппарат от какого-либо внешнего влияния. Юркие эксперты подчиненного ему управления сочиняли документы, целью которых было доказать доверчивым гражданам, что полицейский произвол не что иное, как высшее проявление права.

Работа полиции больше не нуждается в правовых установках, считал Бест, так как каждое волеизъявление Гитлера само по себе «создает закон, а также отменяет ранее установленные законы».

Профессор Райнхард Хён пошел в своих умозаключениях еще дальше. Он считал, что сами юридические понятия «государство» и «личность» следует забыть, так как государство не самоцель, а только лишь средство для достижения целей народа, поставленных фюрером.

С изъятием этих юридических понятий отдельные граждане уже не могли выступать против полицейского произвола. Никакое мероприятие органов безопасности не могло быть оспорено ни в административном суде, ни через предъявление иска о возмещении ущерба, ни через обвинение в оскорблении личности, и уж конечно, ни с попытками обвинения властей в незаконном лишении свободы. Гражданам оставался только один путь борьбы за свои права: действия полиции безопасности могли быть обжалованы путем обращения к ее же начальнику.

При подобном правовом беспределе Гейдрих мог сам решать, насколько будет простираться его власть над беззащитными согражданами. Он становился царем и богом над жизнью и свободой немцев. И, как уже было сказано, получил возможность бесконтрольно подвергать людей арестам и заточению в концлагеря. Хотя в опубликованной имперским МВД 12 апреля 1934 года базовой директиве о превентивных арестах и говорилось, что «помещение в концентрационный лагерь в виде наказания за совершение преступных или противоправных действий – недопустимо» и может быть «произведено только по решению суда», руководители полиции безопасности присвоили себе право исправлять или ужесточать приговоры судебных инстанций.

Нередко, когда осужденные покидали тюрьмы после отбытия вынесенных судом сроков наказания, у ворот их уже поджидали люди Гейдриха. Автоматически заточению в концлагеря подвергались следующие категории граждан: лица, обвинявшиеся в измене родине; коммунистические функционеры (даже после отбытия ими тюремного наказания); все осужденные, а также и неосужденные члены международных религиозных объединений, чьи пацифистские лозунги интерпретировались как призывы к разложению оборонной мощи государства.

Гейдрих и его полиция сами решали судьбу политически неблагонадежных (по их мнению) граждан. Теперь они могли передавать их судам или же депортировать в лагеря. В основном избирался второй путь, тем более что превентивный арест в отличие от полицейского не подлежал судебному контролю. 27 февраля 1937 года Гейдрих направил в гестапо следующее предписание:

«Предлагаю в будущем не прибегать к полицейским арестам, чтобы избежать судебного расследования правомерности полицейских мероприятий. Постановление о полицейском аресте… не является необходимостью, если имеется возможность вынести решение о превентивном аресте».

Гейдрих не ограничивался лишь политическими мотивами, постоянно расширяя понятие «враг государства». Когда не хватало политических критериев, притягивались уголовно-полицейские аспекты, и «враг государства» становился «подрывным элементом». Под предлогом превентивных мер по борьбе с преступностью полиция безопасности обратила свое внимание на те группы населения, которые так или иначе отказывались подчиняться требованиям нацистского режима. Так что понятие «подрывной элемент» становилось все расплывчатее.

Постепенно выкристаллизировались три основные группы лиц, подлежавших направлению в концлагеря. К первой относились «профессиональные» преступники и преступники в обычно понимаемом смысле слова: граждане, три раза отсидевшие в тюрьмах или понесшие дисциплинарные наказания сроком не менее шести месяцев. Ко второй – «асоциальные элементы»: нищие, бродяги, цыгане, праздношатающиеся, проститутки, гомосексуалисты, сутяги, алкоголики, драчуны и задиры, нарушители правил дорожного движения, психопаты, душевнобольные, спекулянты. К третьей – лица без определенных занятий и те, кто в двух случаях отказывался от предлагаемой работы без должного на то основания".

Полиция безопасности сама определяла, какие люди подпадали под ту или иную категорию и кого следовало отправить в концентрационный лагерь (в прежние времена в Германии люди никогда не становились жертвами подобного произвола).

Вместе с тем с успехами полиции безопасности были связаны внутренние противоречия и слабости, не радовавшие ее шефа Гейдриха. Взять хотя бы то обстоятельство, что быстрый взлет его по служебной лестнице вызвал зависть многих видных руководителей СС. Даже Гиммлер стал понемногу притормаживать его дальнейшее продвижение наверх.

В Германии Адольфа Гитлера право быть впереди завоевывали только те, кто умело владел своим мачете в джунглях борьбы за компетенции и власть. Вместо парламентских дискуссий начались баталии за полномочия: политическая власть определялась принадлежностью к определенным кругам, умением приспосабливаться к обстановке, наличием прав. Должностное положение подчас ничего не значило. Так что господство Гейдриха было неполным. Отдавая приказы на арест, он не мог контролировать концлагеря. Поэтому он и предложил Гиммлеру передать ему управление лагерями, всячески обосновывая необходимость и целесообразность объединения полиции и концлагерей в одних руках.

Концентрационный лагерь являлся, по сути дела, основой гиммлеровского полицейского государства, представляя собой молчаливую и постоянную угрозу для любого немца. Концлагерь с колючей проволокой, по которой пропущен электрический ток, и вышками с часовыми придавал системе контроля полиции, возглавляемой СС, гнетущую реальность: буквы «ка цет» должны были войти глубоко в сознание каждого человека и парализовать оппозиционный дух. Как сказал Ойген Когон: «Основной задачей концлагерей являлась изоляция действительных или мнимых противников национал-социалистского господства. Обособление, клевета, унижение человеческого достоинства, слом и уничтожение – вот каковыми были действенные формы этого террора».

Эсэсовские господа сознательно отказались от превращения лагерей в места для политического перевоспитания. Вполне вероятно, что некоторые легковерные национал-социалисты и думали, что политический противник может быть перевоспитан в лагере и через некоторое время выпущен на свободу. В действительности же концлагеря были с самого начала задуманы как инструмент террора и сохранения режима. До самого начала войны, когда концлагеря были превращены в места размещения армии рабов, их главная задача заключалась в том, чтобы держать страну в страхе. Такие мясорубки, как Дахау, Бухенвальд и Заксенхаузен, должны были показать немцам, к чему могут привести выступления против диктатуры фюрера.

«Забудьте своих жен, детей и семьи. Здесь вы все передохнете как собаки!» – поприветствовал как-то начальник лагеря Карл Фрич поступивших к нему заключенных. Проникавшие из-за колючей проволоки слухи и передававшиеся из уст в уста истории о «конюшне» в Бухенвальде, где заключенных расстреливали в затылок; о «собачьих будках» в Дахау, в которых можно было лежать только плотно прижавшись друг к другу на одном боку; о «плановых несчастных случаях» в каменоломне Маутхаузена и другие подробности сеяли панику среди населения Германии.

Этот инструмент диктатуры фюрера не должен был долее оставаться вне сферы влияния полиции безопасности – вот на чем настаивал Гейдрих. 10 февраля 1936 года последовало распоряжение, согласно которому управление концентрационными лагерями передавалось гестапо.

Однако выполнено оно не было, так как Гиммлер и не собирался передавать концлагеря шефу полиции безопасности, сохранив контроль за ними за собой. По сути дела, повторилась история, имевшая место в марте 1933 года в Баварии, когда зашла речь о концлагере Дахау и Гиммлер запретил Гейдриху вмешиваться в это дело, назначив вместо него другого человека.