Текст книги "Спит - и руки недвижны"

Автор книги: Харлан Эллисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Эллисон Харлан
Спит – и руки недвижны

ХАРЛАН ЭЛЛИСОН

СПИТ – И РУКИ НЕДВИЖНЫ

Под Саргассовым морем – Спящий.

В ожидании общего завтра – Лин и Лорайн.

На Земле – мир. Целое море мира.

И Эбботт, намеренный зачеркнуть шесть столетий.

Армия Лина, затемненная и готовая к кровавому бою, несется к той точке на карте, куда шестью столетиями раньше поместили Спящего. Внутри боевой машины, извлеченной из Смитсоновского музея, услышав сигнал тревоги от слежака, Эбботт резко повернулся к приборной доске. На какой-то миг в отполированной переборке отразилось лицо – его, Эбботта, лицо. Загар, веснушки, сверкающие глаза, внушительный нос– Все на месте.

– Блокировка! – приказал он первому офицеру.

Первый коснулся ладонью трех громадных кнопок на приборной доске. Экран сканера ожил – из зеленого сумрака и илистой мглы Саргассов вдруг вынырнул яркий силуэт устаревшего, но мощного подводного глиссера. Глиссер спускался прямо за ними.

– Показания! – потребовал Эбботт. – По курсу – снесет нам нос.

– Когда?

– Через... минуты полторы.

Эбботт треснул кулаком по краю приборной доски. Впервые с тех пор, как они выскользнули из того места, что когда-то было базой подлодок Пенсаколы, он пришел в неописуемую ярость. Эбботта взбесила сама возможность того, что они могут не добраться до Спящего, могут не отключить его первыми, могут уступить армии Лорайна право толкнуть мир к войне.

Наконец командующий армией Лина обратился ко всем шестерым офицерам:

– Первый остается у сканера. Остальные за мной.

Потом Эбботт опустился в ванну с желе и закрыл глаза. Другие пять членов команды последовали его примеру повернули кресла к ваннам и дружно заскользили в обволакивающее желтовато-зеленое вещество.

Командир тут же почувствовал, как его сознание связывается с разумами всех пяти подчиненных. Выстроив их позади своего фокуса и держа силу наготове, он аккуратно и тихо принялся зондировать линию к глиссеру и армии Лорайна– Прозондировав до критической точки, оставил зонд и метну лея обратно к своему фокусу. А потом, собрав мощь пятерых своих офицеров в единый кулак, снова ринулся к зонду – и ударил! Со всего ходу сокрушительно и незримо ударил в критическую точку!

А находилась эта критическая точка в голове одного из людей Лорайна. Стоило ментальному силовому лучу ударить, мигом опаляя офицеру череп, выжигая ему глаза, как командующий армией Лорайна выставил ментальный барьер и обволок им весь экипаж. Причем весьма вовремя.

Выжженный труп так и остался стоять. Из пустых глазниц бешено хлестала энергия – рвалась наружу и трещала на весь глиссер. Силовой луч эбботтовского сознания, усиленный пятью офицерскими, неистовым пламенем пылал из головы мертвеца. Труп дергался от бушевавшей в нем энергии нелепо размахивал руками и пританцовывал. -Бурлящая смертоносным зарядом голова свободно подпрыгивала над туловищем – жгла и обугливала.

Защищенные ментальным барьером люди Лорайна в ужасе смотрели на останки своего товарища. Командующий армией Лорайна отвернулся. Потом с трудом сглотнул. Наконец через силу обратился к подчиненным:

– Закорачивайтесь на меня. Остановим.

Живых в глиссере оставалось восемь. Сознания их слились и коротнули силовой луч. Пустой череп трупа вдруг упал на пол. В кабине еще сильнее завоняло горелым мясом. Один из офицеров поперхнулся.

– Эй, там! Держаться! – одернул его командир – и вся ментальная сила отставшего устремилась в общий котел.

Командир попытался проследовать к фокусу вражеского силового луча, но Эбботт уже успел замести следы – нанеся коварный удар, испарился в морской пучине.

Армии Лорайна требовалось теперь скорректировать курс. Мертвец успел выжечь целые управляющие блоки и глиссер отчаянно трясло в стремительном полете в глубь Саргассова моря.

А пока команда глиссера пыталась выправить положение, Эбботт вовсю гнал свою боевую машину к той точке на карте, куда так давно поместили Спящего.

Спокойно расстыковавшись, Эбботт ровным голосом отдал команде приказ вернуться на места. Офицеры закурочили ванны и снова расположились в креслах. Эбботт взглянул на своих подчиненных. Двигались они медленно, неохотно.

Он продолжал наблюдать:

– Ну, в чем дело?

Офицеры повернулись к своему командиру и молча на него уставились.

– А ну-ка откройтесь. Я посмотрю.

Потупив взор под пристальным взглядом Эбботта, все пятеро один за другим открылись для его зонда. Он вошел, неспешно прозондировал и вышел. Теперь стало ясно.

– Знаю. Но мы должны.

Офицеры по-прежнему молчали.

– Смотрите, чтобы это нас не замедлило. Бдительность и еще раз бдительность. – Потом Эбботт вернулся в сознание каждого по отдельности и разгладил участки, где затаился ужас. Ужас от невероятного зрелища. От того, что их собственные ментальные силы сотворили с офицером армии Лорайна. Разглаженные, офицеры быстро восстановились, снова повернулись к пульту управления и направили боевую машину еще глубже в затянутые мглой Саргассы – туда, где сидел Спящий.

Эбботт вышел в отключку и задумался. Вспомнил, как Лин отыскал его в институте Клока, где он проводил сеансы групповой терапии. Вспомнил аудитории, забитые мужчинами и женщинами, утомленными собственным существованием и пресытившимися скукой, – людьми, что жаждали ответов, которые бы отличались от уже неизбежно ими найденного. От самоубийства.

Лин пришел и так затемнил разум Эбботта, что Спящий уже не мог в нем копаться. А потом стал говорить про войну. Про важность войны. Про необходимость войны для того, чтобы человек снова стал Человеком. Эбботт жадно внимал.

Он сразу принял линовскую философию, ибо прекрасно знал о последствиях слишком продолжительного мира. Но осталось у Эбботта чувство, что, не согласись он с Лином, не прими на себя командование армией, этот милый человек убил бы его на месте. Сразу же, не раздумывая.

А теперь... куда его занесло? Что он такое делает?

Верит ли он по-прежнему?.. Теперь, когда они вступили в настоящий бой, когда и вправду выжгли мозг живому человеку? Теперь, когда он, Эбботт, выступил реальным орудием смерти? По-прежнему ли он считает Лина и Лорайна спасителями человечества? Или они как раз и есть то зло, ради предотвращения которого под Саргассово море некогда посадили Спящего?

Эбботт не знал. Пока что. Но хотел знать. Должен был узнать. Отчаянно в этом нуждался.

Тем временем боевая машина с запертой в ее брюхе буровой капсулой летела .все глубже и глубже в сплошь затянутые водорослями просторы Саргассов.

И там, под Саргассами, ждал Спящий – сидел и даже не ведал, что люди отправились его отключить. Что скоро весь мир снова охватит буйный пожар войны.

А Эбботту, вершителю человеческих судеб, отчаянно требовалась уверенность.

До появления Лина и Лорайна многое было по-другому.

Мир, собственно, и теперь не слишком изменился. Но если одна из армий доберется до Спящего...

До них было по-другому...

Тайной затемнения мыслей владели только два человека. Первым был Питер Кальдер, по счастливой случайности наткнувшийся на метод. Пожилой ученый дожил до блестящей лысины, но так и не отучился от детской привычки грызть ногти. Процесс он довел до такого совершенства, что зубы теперь находили себе работу лишь в уголках да у самой мякоти. Другим был его ассистент. Сущий плюшевый мишка – низенький и круглый. При разговоре то и дело нервно кивал – словно без конца подтверждая, что внимательно слушает.

Счастливчиком он себя никогда не считал.

Как, впрочем, и Кальдер.

Но именно плюшевому мишке суждено было оценить по достоинству потрясающее открытие Кальдера. А кроме того, Альберт Офир – так звали ассистента – приложил к методу соответствующий математический аппарат. Семнадцать лет прошло, прежде чем с трудами ученых ознакомились заинтересованные стороны. Кальдер и Офир к тому времени работали независимо друг от друга, и занимались они совсем другими делами.

Открытие их достаточно долго никого не интересовало, ибо никакого практического смысла в нем не находили. Постепенно оно лишилось всякого смысла и для своих авторов.

А все потому, что на Земле к тому времени уже шесть столетий царил мир.

И все шесть столетий человечество было лишено прогресса.

Но вот, совершенно случайно, одна из заинтересованных сторон наткнулась на метод. Вернее, на упоминание о методе. И прежде чем сторона эта успела избавиться от источника информации, о находке узнала другая заинтересованная сторона.

Первую из заинтересованных сторон представлял человек по фамилии Лорайн. Здоровенный, широкоплечий, неистовый в постели и ненасытный за столом. Человек, привыкший наслаждаться всей полнотой жизни.

Другой заинтересованной стороной оказался худощавый мечтатель по фамилии Лин. Лин писал стихи и пел приятным баритоном. Уже в годах, он избегал омолаживания, справедливо полагая, что стареть человеку следует с достоинством, не стремясь любыми средствами уйти от неизбежного.

А заинтересованными в методе затемнения мыслей люди эти оказались потому, что их (хотя и не первых за последние шесть столетий) снедало желание вновь начать на Земле войну. Вновь запустить кровавую мясорубку беспорядочных убийств и бессмысленной кражи богатства других народов. Вновь затеять глобальные военные действия, что погрузят каждого в личный ад страха и сомнений.

Заварить ту кашу, что уже шесть столетий была недоступна ее ценителям. Шесть столетий – пока в своей стальной пещере под Саргассовым морем с закрытыми глазами и недвижными руками сидел Спящий.

Сидел, просматривая мысли всего человечества и поддерживая мир.

Лин и Лорайн решили стать врагами.

Ибо как иначе можно начать войну, когда нет противников, нет враждующих сторон, нет антагонистов?

И они отыскали Кальдера и Офира.

Ибо как мог Человек продолжать восхождение по ступеням Прогресса к своему Назначению, если не было войн, чтобы пробуждать в нем потребность творчества и бросать вызов его способностям? Как мог он совершенствоваться, когда невозможно было прекратить постоянную слежку Спящего, чтобы каждый снова мог вышибить мозги своему ближнему, снова мог думать о временах грядущего и мечтать о звездах?

Лин и Лорайн оказались подходящими людьми, чтобы избрать противостояние и найти авторов метода, ибо так свято верили в высший смысл своей миссии, что сумели отбросить мысли о Кальдере и Офире прежде, чем слежка Спящего их зафиксировала. Может, им повезло. А может, они и впрямь оказались избраны. Так или иначе, они очистили свои разумы – и, когда всевидящее око Спящего обратилось на них, двое заговорщиков были свежи и чисты, как души младенцев, – которых, кстати говоря, каждый год рождалось строго определенное число.

Да, Лин и Лорайн были подходящими людьми. Им удалось одного за другим отыскать Кальдера и Офира, даже не размышляя особо, зачем они это делают.

И когда Лорайн нашел в Вене Кальдера, ему почти сразу удалось овладеть методом. Затемнив свои мысли, он тем самым поставил себя вне репрессивных мер Спящего. Несколькими днями позже, обнаружив в Гренландии Офира и выманив у него тайну, то же проделал и Лин.

После чего оба мгновенно и практически безболезненно убили своих информаторов. Что и подразумевалось.

Потом Лин и Лорайн активно занялись затемнением мыслей тщательно подобранной живой силы – костяка тех армий, которые в конце концов должны были сойтись в смертельной схватке и вновь огласить Землю упоительными звуками смерти.

Но прежде чем снова приступить к выполнению человеческого Назначения, следовало вывести из игры Спящего – следовало погрузить его в вечное молчание вместе с шестью столетиями безмолвной работы. Лин и Лорайн тщательно подобрали людей, снарядили их, снабдили картами, добытыми в особых тайниках – а потом выслали армии найти Спящего под Саргассами. Найти, покончить с его вечной жизнью, наглухо перекрыть его рыщущий мозг.

И все это в то самое время, пока Спящий безмолвно следил из-под Саргасс. Сидел и следил – с закрытыми глазами и недвижными руками.

Эбботту снился сон. Сон из другой жизни, что вышел на свет сквозь зыбучие пески подсознания – какая-то вновь воплощенная, иная жизнь его тела. Эбботт сознательно искал этого сна, сознательно его требовал. Ибо чувствовал: постигнув этот сон, можно попытаться постичь и себя – выяснить, что же он такое творит. Здесь и сейчас.

Сон был про войну.

Сохранившийся в памяти его плоти, некогда принадлежавшей другому сон, полный событий прежних времен. Эбботт вспоминал прошлое – как все было, когда в мире гремели войны.

Начинался сон с дубин питекантропов и первых брошенных друг в друга камней. Дальше – луки и стрелы, щиты и мечи, булавы и топоры. Еще дальше духовые и кремневые ружья, гранаты и штыки, танки и трипланы, атомные бомбы и напалм, ракеты с тепловым наведением и бактериологическое оружие. Еще дальше сновидение стало сбивчивым – плоть смутно припомнила Четвертую Мировую войну и что осталось от мира после нее – и как люди даже тогда ничему не научились. Эбботту снилось...

...как на него напала бродячая банда йеху, пока он за рулем "хили" вилял меж воронок на Фаунтан-авеню – как раз после Вайна. Барток пустил слух, что среди руин Голливуд-ранч-маркета якобы остались нетронутые консервы с супом из моллюсков и анчоусовой пастой. Вранье, конечно. Никакой там пасты нет. Зато из-под груды дранки и штукатурки посчастливилось откопать банку белужьей икры. Этикетка давно оторвалась. Но он мигом ее узнал и сунул в походную сумку заодно с несколькими обгорелыми журналами вполне пригодным для чтения выпуском "Макколла", половинкой "Научно-популярного вестника" и выпущенной перед самой войной специальной брошюрой про "Битлз". Он смутно помнил, кто такие "Битлз", но над юморной брошюркой можно было славно похохотать – а это само по себе стоило пол-литровой банки черничного компота. Во всех прочих отношениях универсам оказался катастрофически пуст. Сотню раз обшарен и выпотрошен. Несколько грабителей нарвались на засаду и теперь страшно смердели. Пришлось натянуть повязку.

Мотор "хили" барахлил уже неделю – после той памятной атаки на Голливуд-Боул. А Леонардо да Винчи как назло отбыл за свежим мясным провиантом куда-то в каньон Топанга. Приходилось ждать, пока механик вернется и все починит. Именно тарахтение мотора в сопровождении звучного выхлопа на выезде из универсама и пробудило бродячую банду.

Йеху высыпали на улицу, когда он, умело избегая воронок, проделывал замысловатый слалом по Фаунтанавеню. Сначала возникло желание нажать на газ и рвануть насквозь. Но нет. Один раз он уже так сделал – и повреждения многострадального "хили" с трудом восполнил даже Леонардо. Потребовалась экспедиция аж к юго-западу от Анахайма за ветровым стеклом для четырехколесного драндулета. А банки зеленой гоночной краски в мире уже, наверное, и не существовало.

Тогда он просто решил их убивать.

Стащив промасленный чехол со станкового "томпсона" и отбросив прочь соображения безопасности, принялся поливать улицу огнем. Самопальные шарниры, которые на скорую руку присобачил к установке сержант Йорк, заскрипели и заездили – но выдержали. Первой же очередью он уложил чуть ли не с десяток. Остальные сразу рванули куда глаза глядят. Тогда он выбрал мишенью здоровенного седовласого йеху. Подонок явно закусывал человечинкой (у них просто на мордах читалось, кто вампир, а кто еще нет). Поймал его прямо в полете, стоило гаду рвануться к канаве. Вампир проделал замысловатый кувырок – а потом рухнул на землю и раскинулся, судорожно подергиваясь. Еще двое бежали перед самым "хили" и, не заметив вдруг разверзшейся перед ними воронки, грохнулись прямо туда. Проезжая мимо, он успел заметить висящий на дне воронки зеленоватый бактерийный туман. Наконец все остались позади, и злобное осиное жужжание ружейных пуль прекратилось.

Насвистывая джазовые вариации из "Хай-Флай" Тадда Дамерона, он без приключений добрался до самого Капитолия. Вся оставшаяся неделя была посвящена важному занятию – он помогал Томасу Джефферсону и Генри Дэвиду Торо формулировать основные принципы новой Мирной Конституции...

Сон Эбботта продолжался.

Воспоминания из написанных за шесть столетий книг по истории. Истории человека и его войн.

Другой сон – не скоро после того, как первый закончился миром. Потом еще война и еще мир. А потом наконец ответ, пришедший к человечеству, когда уже казалось последняя надежда потеряна. Спящий...

– Эбботт!

Командующий армией Лина очнулся от своих грез о войне и мире и увидел обращенные к нему лица всех шести подчиненных.

– Вы разговаривали во сне.

Эбботт сглотнул слюну и кивнул. Офицеры снова повернулись к пульту. Боевая машина двигалась уже медленней.

Командир встал из ванны с желе и сверился с приборной доской. Еще десять минут. Через десять минут они окажутся в нужной точке.

– Первый, остаешься. Ты, ты и ты – за мной. – Он вышел из рубки, спрыгнул в трубовик и легко опустился к хранилищу. За ним плавно слетали трое членов команды.

Когда они опустились, Эбботт уже успел открыть люк в камеру, где стояла прикрепленная к палубе буровая капсула. Размером – никак не меньше целого глиссера армии Лорайна. Снабжена гусеницами и носовым буром. В мутном сумраке пустой камеры капсула угрожающе нависала над незваными гостями, сверля их двумя черными фарами (в голове у Эбботта мгновенно вспыхнул мысленный образ выжженных глазниц убитого ими человека). Машина напоминала гигантское металлическое насекомое – какого-то выросшего до немыслимых размеров и посеребренного колорадского жука.

Коснувшись ладонью кнопки, Эбботт сделал свет в камере поярче и приказал троим подчиненным забираться на борт буровой капсулы через связующий люк.

Потом последовал за ними. Когда все облачились в скафандры и пристегнулись к удобным креслам, Эбботт связался с первым:

– Показания!

Ответная мысль первого офицера походила на сквозняк, что продувает хоры в соборе.

– Еще минут шесть. Шлюзы открыть?

Эбботт решил, что пока не стоит.

– Пусть будут закрыты, пока не окажемся над самой точкой. Тогда откроешь со своего пульта. Всю операцию держи со мной связь.

Получив от первого подтверждение, Эбботт откинулся на спинку кресла. Еще шесть минут мертвого времени. Он связался с тремя остальными пассажирами капсулы и прописал им шесть минут сна. Мгновенно провалившись сквозь пласты бодрствования, все трое погрузились в глубокий сон. Вслед за ними нырнул и Эбботт – но не позже чем определил своему разуму пробудиться через пять минут двадцать восемь секунд.

Всю операцию им придется бодрствовать. Так что теперешняя передышка вовсе не лишняя. Самому Эбботгу, впрочем, свежести она не добавит. Сны его памятливой плоти продолжились ровно с того места, где и оборвались...

Сны о войне. И о мире, что всегда следовал за войной. Пятая война, шестая... И всякий раз противоборствующие стороны каким-то образом умудрялись удержаться на самом краю полного истребления. Потом решили попробовать другой путь. Спасая от смерти лучшую молодежь, решили высылать глав государств на личный поединок. Быть может, если высшим политикам придется самим убивать друг друга, войны сделаются для них менее привлекательны..?

Плоть Эбботта вспоминала, как... как на арену под шквальную волну кошачьего визга, свиста и шипения гордо выступил президент Всеамериканских Соединенных Штатов. Позади себя по пыльной арене он волок усеянную шипами сеть и не обращал внимания на град раскаленных консервных банок, что обрушивала на него занявшая дешевые места чернь.

Бесцельно бредя вперед, президент все ожидал, когда же из раздевалки на противоположной стороне арены появится его оппонент– Потом взглянул на небо. Да, прохладный выдался денек. Чертовски неподходящий день для встречи в верхах. Вымпелы с символами мирного сосуществования и балансирования на грани войны отчаянно трепыхались на пронизывающем ветерке... президент повертел головой и прикинул... так, с восточного конца арены. Еще один взгляд в сторону раздевалки. Ага, Дмитрий Григорьевич Потемкин, председатель президиума Верховного Совета Коммунистической Республики, хан Краснознаменных Штатов Китая и глава Народно-Пролетарского Протектората. Уже, собака, опаздывает.

Тут Глен О. Доусман, президент Всеамериканских Штатов, еле заметно ухмыльнулся и с вызовом махнул стальной сетью в сторону мешков со спонсорскими деньгами. Плевать, что все ставки в пользу русско-китайского вождя. Славный будет сегодня денек для легкой и сталелитейной промышленности, для средств связи и ведущих компаний Всеамериканских Штатов. Если он, Доусман, победит. А почему бы и нет? Хотя он и не особенно верил тем донесениям, что сегодня утром показывал ему в Белом Доме государственный секретарь. Донесениям, полученным от тщательно законспирированных агентов ЦРУ в тренировочном лагере Потемкина на Урале. Донесениям, где утверждалось, будто Потемкин медлителен, слабо координирован и вдобавок страдает прогрессирующей сердечной недостаточностью. И все-таки! Сегодня будет одержана эпохальная победа Демократии и Американского Образа Жизни!

Глен Доусман знал – Бог на его стороне.

Тут пролетарские сектора огласились диким ревом. Из раздевалки, держа в руках короткий меч и карборундовый щит, вразвалку вышел Потемкин. Доусман мучительно сглотнул. Президенту сразу вспомнилось детство в Техасе. Да-да. Примерно так и выглядел тот гигантский черный медведь. Всю грудь и брюхо Потемкина, будто шерсть, покрывал толстый ковер жестких темных волос. Вождь мирового пролетариата нагло скалил белые зубы в зловещей ухмылке. Глубоко посаженные глаза под косматыми бровями придавали мохнатому коммунисту определенное сходство с йети.

Доусман сразу пересмотрел свои планы относительно близящегося поединка. Ладно, пусть будет ничья. Вполне приемлемое и достойное отступление. Конечно же, Всеамериканские Штаты могут снять свои претензии к Судану. А вдруг это уже прелюдия к величественным всенародным похоронам? "ПРЕЗИДЕНТ УМИРАЕТ НА СВОЕМ ПОСТУ!" Доусман с тоской представил себе газетные заголовки – и вдруг понял, что остался наедине со страхом. Наедине с будущим, которое обещало быть очень и очень недолгим.

Да, что ни говори, а политика – ад для пожилого. Президент тяжко вздохнул и пригнулся.

Потемкин шел на него как танк.

Не дожидаясь столкновения с волосатой машиной, Доусман швырнул сеть. Потемкин резко взмахнул коротким мечом – и сеть полетела в сторону вместе с искрами от удара лезвия о шипы...

Разум Эбботта подавал отчаянные сигналы его телу. Вихрем вылетая из сна, командир успел досмотреть стремительно вспыхивавшие картинки сомнительного мира, очередной войны – и мира окончательного, что наступил с появлением Спящего.

– Все, подъем, – внушил он своим офицерам.

Шлюзы открылись. Крепления размагнитились – и буровая капсула выпала из брюха огромной боевой машины.

Вот они уже летят ко дну Саргасс сквозь миазмы водорослей и замогильный мрак. Эбботг включил фары. Лучи света устремились в никуда.

– Показания!

Один из офицеров стал следить за циферблатом:

– Погружаемся быстро... 300... 360... 410... 480... 500...

И тут Эбботт отчаянно вскрикнул. Контакт с первым офицером вдруг вспыхнул мучительной короной огня и боли. Потом воцарилась мертвая тишина.

– Армия Лорайна только что взорвала боевую машину, – сообщил Эбботт остальным. Он решил не задерживаться на сенсорных впечатлениях о последнем мгновении жизни первого офицера, отнятой сокрушительным ударом командующего армией Лорайна.

Теперь оставалось надеяться только на себя – а сверху стремительно приближалась вражеская армада.

Когда достигли дна, у Эбботта немного отлегло от сердца.

"Господи, что я делаю?" – снова подумал он.

Член команды у планшета с картой сообщил: они как раз над точкой.

– Начинать проходку?

Эбботт кивнул, понимая, что начинает терять контроль над ситуацией. Команда наверняка почувствовала мятущиеся мысли командира.

Офицер за картой покрутил в воздухе указательным пальцем, подавая знак оператору. Тот заметил и набрал на панели управления клавиши нужного наклона. Буровая капсула приподнялась на хвосте и мало-помалу двинулась вперед. Потом оператор протянул руку к переключателю – и носовой бур медленно завращался. Работала машина почти бесшумно.

– Кессонщик, – напомнил оператору Эбботт, – шесть миль идешь под пятьдесят градусов, а потом доводишь до полных девяноста. Все понял?

Кессонщик кивнул, и буровая капсула пошла. Носовой бур пробил слой ила, разметал его по сторонам и врубился глубже. Мотор начал подвывать. Назад веером летела черная грязь, а капсула неуклонно спускалась на своих гусеницах по шахте, которую сама же для себя бурила.

Эбботт уже не мог сдержать навязчивую мысль. Тогда он затемнил ее для команды и принялся наконец обдумывать. Вот в сотнях миль от капсулы, где-то в глухом каменном центре мира сидит Спящий и молча прослеживает мысли всего человечества, удерживая его от нескончаемых войн прошлого. А он, Эбботт, теперь твердо знает, что способен выполнить поставленную задачу... Люди Лорайна ему не соперники. Эбботт не сомневался. Даже если это самообман, теперь уже все равно. (Если армия Лорайна уничтожит его раньше, чем он доберется до Спящего, никакой разницы. Все будет кончено. Тут только одна альтернатива – это сделает именно он, Эбботт. И он должен об этом подумать.)

Должен подумать о Спящем– О том, что внизу.

Прежде Спящий был человеком. Фамилии его теперь уже никто не помнил да и кого она интересовала? Фамилия его, впрочем, была Бланос. Поль Вевери Бланос, теолог. Философ. Всю жизнь он трудился во имя идеалов разума и добра.

Именно Бланос был инициатором проведения в Базеле Конгресса под девизом "Pacem In Terms", что впоследствии привело к созданию Всемирного Совета. Он написал целые тома о радости и логике мира, а девятитомная история войны отняла у него тридцать лет исследований и анализа.

Когда был напечатан ее последний том, стало ясно, что по данному вопросу сказано последнее слово. Отныне всякому, кто вообще собирался рассуждать о войне и мире, неизбежно приходилось ссылаться на Бланоса.

Но подавляющее большинство – включая глав государств, причислявших Бланоса к своим друзьям, – и понятия не имели о его принадлежности к группе, известной лишь друг другу как Одиннадцать Посвященных. Группа помимо Бланоса включала в себя финансовых магнатов, всемирно известных филантропов, ярких личностей, основателей династий и руководителей фондов во имя прогресса человечества. В узком кругу, используя свои вполне реальные рычаги, этим людям удавалось предотвращать бесчисленные конфликты. Предотвращать силой своего богатства, власти и здравомыслия.

И, когда вертолет Бланоса был захвачен фанатиком из вновь возрожденной секты душителей, именно Одиннадцать Посвященных с быстротой молнии пришли на помощь философу.

Тело и мозг были уже мертвы.

Медицина оказалась бессильна. Труп есть труп.

Но у Одиннадцати Посвященных имелись еще кое-какие возможности.

Они забрали останки Бланоса и превратили их в машину. Бланос продолжал жить. Конечно же не в реальности. Бланос видел сны. Не имея возможности полностью вдохнуть в него жизнь, Бланоса вернули к некой промежуточной ступени, по природе очень похожей на сон.

Одиннадцать Посвященных скрыли от мира триумф Бланоса и поместили его в амортизированную подземную камеру, где спящий философ продолжил работу. Двадцать последующих лет Одиннадцать Посвященных издавали новые сочинения как посмертные находки из воистину неисчерпаемого наследия великого ученого. А потом выяснилось, что машина изменила Бланоса.

Он стал отчасти человеком, отчасти сновидцем, отчасти механизмом.

Чем-то принципиально новым.

И, хотя у Одиннадцати не нашлось для него имени, хотя они по-прежнему называли его Бланосом, мертвец сделался Спящим.

Теперь он мог следить за их мыслями.

Поначалу он с ними не связывался, не искал никакого двустороннего контакта – лишь читал мысли. И пробовал свои силы. А силы все росли.

Наконец Спящий все же связался с Одиннадцатью.

И сказал им, что следует сделать с его телом.

Тогда Одиннадцать Посвященных приступили к самым грандиозным раскопкам со времен Великой пирамиды Хеопса. Они отрыли шахту, оборудовали подземный зал и усадили там в кресле Спящего – усадили внизу, в самом центре мира, глубоко под Саргассовым морем, куда никто не мог добраться. И Спящий начал свою слежку, которая должна была стать вечной. Затем Одиннадцать Посвященных объявили всему миру: отныне у всех есть на страже ангел с огненным мечом. Теперь затевать войну будет затруднительно, ибо там, внизу, Спящий бдительно следит за мыслями каждого – и во сне, и в бодрствовании. Любая мысль о том, как бы начать войну или как создать ситуацию, единственным выходом из которой была бы война, будет аккуратно разглажена внимательным стражем. Все войны отныне будут останавливаться на самой первой, зачаточной стадии.

Мир скверно отреагировал.

Были попытки развязать войну.

Далеко они не зашли.

Одиннадцать перестали быть Посвященными.

И так шесть столетий. Даже в те времена, когда другие Посвященные решили, что необходимо добраться до Спящего и отключить его. Они были разглажены. Шесть столетий человечество жило в мире. Шесть столетий Спящий видел сны и исполнял свое назначение в головах и душах людей всей Земли.

Потом появились Кальдер и Офир.

И нашли метод.

А Лин и Лорайн привели метод, в действие.

Лин и Лорайн выслали армии, которые ныряли теперь в бездонную шахту, направляясь к Спящему – к Спящему, который о них и понятия не имел, – к Спящему, что по-прежнему видел свои навеянные бланосской философией сны о спокойном мире, где добрые и милые люди живут радостной и счастливой жизнью.

К Спящему направлялся Эбботт – Эбботт, антихрист и душегуб – -Эбботт, орудие отключения – Эбботт, стайер столетий – Эбботт, спаситель человечества – Эбботт, торговец реальностью – Эбботт, эмиссар могущества Эбботт, убийца мечты. Командующий армией Лина. Вгрызающийся в Землю. И погруженный в раздумья.

Вскоре после того, как Эбботт отметил, что угол наклона шахты приближается к семидесяти пяти градусам, их атаковала армия Лина. Короткий пронзительный вскрик – будто раздавили цыпленка – и один из членов команды упал лицом на пульт. Из бессильно разинутого рта вился дымок. Эбботт обрушил барьер – и тут же почувствовал сокрушительную ментальную энергию командующего армией Лорайна.

Стало ясно, что с этим необходимо покончить немедленно. Нельзя так тащиться по шахте до самого Спящего. Здесь, в ведущей к центру мира дыре, все и должно было окончательно решиться. Эбботт приказал двоим оставшимся офицерам закоротиться на него. Трое против по меньшей мере шестерых. Но он должен сделать все, что в его силах. Здесь и сейчас!