Текст книги "Парень с собакой"

Автор книги: Харлан Эллисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Эллисон Харлан
Парень с собакой

ХАРЛАН ЭЛЛИСОН

ПАРЕНЬ С СОБАКОЙ

перевод М. Гутова

Писатель всегда надеется, что его произведения проживут дольше, чем крошащаяся от времени бумага книг, и хотя все мы, кто измеряет свою жизнь названиями поставленных на полку собственных книг, станем отрицать это публично, потому что иначе не проявим полагающейся нам приличествующей смиренности, тайком надеемся, что Потомки окажутся к нам добры и одарят нас бессмертием, продлив жизнь наших творений.

В душе все мы завидуем Достоевскому, Марку Твену и Шекспиру. Не только потому, что они первыми застолбили так много всего, что мы вынуждены у них красть, иначе все наши произведения развалятся, но потому, что они делали это настолько хорошо, что купили себе билет в будущее.

И поэтому, поскольку все это столь дьявольски непредсказуемо, мы никогда не узнаем, какие из наших рассказов переживут нас и закомпостируют нам билетики на дальнейшую поездку... потом, когда наш билет на тот свет уже прокомпостируют. Возьмем, к примеру, "Парня с собакой".

Я написал его по двум причинам. Одна из них внешне фривольная, другая намеренно серьезная. Первая весьма существенна, потому что я и в самом деле, взаправду и всерьез, написал эту повесть для своего пса Абху. Он ее герой, а то, как именно я про него писал, объясняется в кратком воспоминании, включенном в более поздний рассказ "Птица смерти". Вы увидите дружбу в этом рассказе, который принес мне вторую "Небьюлу", который превратили в вонючий фильм и сопливый "графический роман" в форме комикса и который вошел в мой роман "Bloods a Rover" (сейчас, когда я это пишу, он еще не завершен, но скоро... скоро...), и что я намеренно обратил роли животного и человека. Люди в этом повествовании ведут себя как животные, а пес действует в благороднейших традициях человечества. И еще вы заметите, что раздражающий антиженский тон фильма в исходном тексте отсутствует.

Это жестокий рассказ, потому что я-по большому счету – пытался сказать миру и читателям (в 1969 году), что мы должны быть намного добрее друг к другу.

Я гулял со своей собакой по кличке Блад. Была его неделя меня злить, и он называл меня Альберт. Ему это казалось дьявольски забавным. Пэйсон Терхьюн – ха-ха.

Я поймал ему двух водяных крыс – большую зеленую и охровую, и еще подстриженного пуделя, невесть как забредшего из подниза, так что поел он хорошо, просто выпендривался.

– Пошли, сукин сын, – проворчал я, – найди мне хорошую задницу.

Кровь еще булькала у него в горле, и он проворчал:

– А ты забавен, когда возбуждаешься. Достаточно забавен, чтобы отвесить хорошего пинка в самый сфинктер этой твари, беженца с помойных куч.

– Давай, ищи, в натуре!

– Стыдно, Альберт. После всех моих наставлений ты продолжаешь говорить "в натуре".

Он знал, что мое терпение иссякает, и ни с того ни с сего заметался. Потом сел на развалившуюся кромку тротуара, веки его сомкнулись, а волосатое тело напряглось. Спустя некоторое время принялся рыть землю, пока не улегся мордой на передние лапы. Напряжение у него спало, он задрожал, как всегда случалось перед вычесыванием блох. Так продолжалось с добрую четверть часа, после чего Блад перевернулся на спину, обратив к ночному небу голое брюхо. Передние лапы он подогнул, а задние вытянул.

– Извини, – сказал он, – ничего не чувствую.

Мне это все изрядно надоело. Стоило, пожалуй, хорошенько наподдать ему сапогом, однако я видел, что пес старался. Не получилось. Жаль, конечно, я действительно хотел трахнуться, но что тут поделаешь?

– Ладно, – раздраженно сказал я, – проехали.

Он перевернулся на бок и вскочил.

– Чем собираешься заняться?

– Выбор у нас не богат, – саркастически заметил я.

Блад снова сел у моих ног, униженно покорный. Я прислонился к оплавленному столбу и задумался о телках. Это было мучительно.

– Остается только кино.

Блад оглядел улицу, лужи тьмы в заросших кратерах и промолчал. Песье отродье дожидался, пока я скажу "ладно, пойдем". Он любил фильмы еще больше, чем я.

– Ладно, пойдем.

Тогда он поднялся и потрусил за мной – язык вывалился, бока счастливо раздувались. Вперед, чучело. Но попкорна ты не дождешься.

"Наша банда" состояла из проходимцев, которых не удовлетворяла просто жратва. Они стремились к комфорту и неплохо в этом преуспели. Ребятам нравились фильмы, и они захватили землю в том месте, где раньше помещался кинотеатр "Метрополь".

Никто и не пытался их согнать, поскольку кино хотелось смотреть всем, а у ребят был выход на ленты. Им удавалось удовлетворять запросы. Даже таких одиночек, как мы с Бладом. В особенности таких, как мы.

На входе меня заставили сдать мой "сорок пятый" и браунинг двадцать второго калибра. Вначале я купил билеты; за мой пришлось отдать банку свинины с фасолью, а за Блада – консервы с сардинами. Потом охрана провела меня в камеру хранения оружия. Я увидел, как из пробитой трубы на потолке сочится влага, и попросил переложить мои стволы на сухое место. Приемщик, парнишка с огромными бородавками, ноль внимания обратил на мою просьбу.

– Слышишь, ты, козел вонючий, убери мое барахло на сухое место... Не дай Бог что-нибудь заржавеет или появятся пятна, я тебе все кости переломаю!

Он хотел покачать права и вопросительно взглянул на охрану с пулеметами; они могли меня вышвырнуть, и в этом случае билеты пропали бы. Но ребята равнодушно махнули ему рукой: делай, мол, что сказали. Так что козел отнес мой "сорок пятый" и браунинг в дальний угол.

А мы с Бладом прошли в зал.

– Хочу попкорна.

– Перебьешься.

– Слышишь, Альберт? Купи попкорна.

– Я на мели. Обойдешься без попкорна.

– И дерьмо же ты!

Я пожал плечами. Пусть подает на меня в суд.

Зал был переполнен. Слава Богу, на входе отбирали только стволы. Пика и нож в промасленных ножнах на шее вселяли в меня уверенность. Блад разглядел два свободных места рядом, и мы потопали через ряд, наступая на ноги. Кто-то выругался, но я сделал вид, что не заметил. Зарычал доберман. Шерсть на Бладе встала дыбом, однако он стерпел. Всегда возникает какая-нибудь напряженка, даже на нейтральной земле, вроде "Метрополя". (Я слышал, как-то раз зацепились в "Гранаде". Так там положили десять человек и столько же псин, спалили кинотеатр, а заодно и пару приличных фильмов.

После того случая банды договорились, что кинотеатры – свободная зона. В общем, стало получше, но всегда же найдется какой-нибудь псих.)

Крутили три ленты кряду. "Суровое дело" с Денисом 0Кифи, Клэр Тревор, Рэймондом Бером и Маршей Хант был самый старый. Фильм сняли в 1948 году, семьдесят шесть лет назад. Одному Богу известно, как он мог сохраниться. Лента то и дело рвалась, и приходилось постоянно останавливать аппарат. Но фильм был хороший. Про одиночку, на которого наехали, а он потом решил отомстить. Гангстеры, толпа, мордобой – короче, кино что надо.

Затем показывали киношку времен третьей мировой, седьмого года, то есть за два года до моего рождения. Называется "Запах китайца". Неплохо стреляют и в основном машутся. Там еще есть атасная сцена, когда гончие спалили дотла китайский городишко напалмом. Блад тащился, хотя эту картину мы уже видели. Перемкнуло псину: мол, это его предки, хотя и он и я прекрасно понимали, что все это выдумки.

– Хочешь поджечь ребенка, герой? – прошептал я ему.

Он только поежился от удовольствия и ничего не сказал. На экране собаки ставили город на уши. Мне было скучно.

Я ждал главного фильма.

Наконец дошло и до него. Это была прелесть, про телочек, снято где-то в семидесятых: "Большие, черные, кожаные". Две телки с кнутами и в масках, в кожаных корсетах и сапогах, зашнурованных по самый пах, завалили тощего паренька, после чего одна из них уселась ему на лицо, а вторая строчила. Меня это здорово завело.

Со всех сторон сидели одиночки и вовсю гоняли.

Я был не прочь и сам подергаться, но тут Блад наклонился ко мне и произнес очень тихо, как он всегда говорит, когда затевает что-то отпадное:

– В зале телка.

–Ты спятил!

– Говорю тебе,есть. Я чувствую запах.

Я незаметно огляделся. Почти все места были заняты одиночками или их собаками. Случись сюда зайти бабе, такую устроили бы свалку!.. Ее разорвали бы на части, прежде чем кто-нибудь успел бы девку оприходовать.

– Где? – тихо спросил я.

Вокруг, постанывая, вовсю дрочили одиночки, в то время как на экране блондинки поснимали маски, а одна загоняла парнишку надетым на бедра деревянным кольцом.

– Подожди минутку, – прошептал Блад.

Он сосредоточился: глаза закрыты, тело напряжено как проволока, морда дрожит. Я положился на него.

Вообще, это не исключено. То есть теоретически возможно. Я знал, что в поднизе идут действительно тупые фильмы, муть наподобие той, что снимали в тридцатых и сороковых, пресная бодяга, где даже женатые люди ложатся в разные кровати. Фильмы с Мирной Лой и Джорджем Брентом. Но совершенно точно, что время от времени телки из строгих семей добропорядочного подниза захаживают в места вроде этого – посмотреть, как выглядит настоящий крутой фильм. Я слышал об этом, хотя никогда не случалось, чтобы хоть одна зашла в мой кинотеатр.

Вероятность того, что это произойдет в "Метрополе", была невелика. "Метр" вообще превращался в голубятню. Только не надо думать, что я против парней, которые зажимаются друг с другом... черт, это еще можно понять: телок-то на всех не хватает. Но ненавижу, когда педики начинают строить из себя целок, ревнуют, или за ним приходится охотиться, а он считает, что ему достаточно оголить задницу, а остальное твоя забота. Ничем не лучше прилипчивой телки. Я создан для драк и разборок, так что от этого никогда не тащился. Ну, не то чтобы совсем никогда, но такого со мной давненько не бывало.

Так что в эту голубятню телка вряд ли сунется.

Будет большая свалка между гомиками и нормалами – кто первым разорвет ее на части.

А если она и пришла, почему другие собаки ее не унюхали?

– Третий ряд перед нами, – прошептал Блад. – С краю. Одета как одиночка.

– Почему другие собаки ее не унюхали?

– Ты забываешь, кто я, Альберт.

– Я не забываю, просто не верится.

По правде говоря, верилось. Так уж вышло, что со способностями у меня туговато, и почти всему меня научил пес. Так что я верил ему на слово. С учителем не спорят.

Тем более когда тебя учат читать, писать, прибавлять и вычитать – то есть всему, что надо, чтобы тебя считали умным. (Сейчас от этого мало проку, ну разве что не мешает. Хотя чтение, надо сказать, клевая вещь. Выручает, когда надо сообразить, что брать в разбомбленном супермаркете, если картинки на банках поотрывались. Пару раз умение читать спасло меня от консервированной свеклы. Черт, терпеть не могу консвеклу!)

Так что в глубине души я верил, что Блад способен учуять телку там, где другие собаки ни хрена не могут. Об этом он мне рассказывал сотни раз. Его любимый рассказ. История, как он выражается. А то я не знаю, что такое история: это все, что произошло раньше.

Но мне всегда нравилось узнавать истории непосредственно от Блада, а не из дурацких книжек, от которых он оторваться не может. А эта история была про него самого, и он рассказывал ее мне столько раз, что я знал ее наизусть... нет, правильнее сказать, я ее вызубрил. То есть знал слово в слово.

Так что когда собака учит тебя всему, что ты знаешь, а кое-что заставляет вызубривать, начинаешь ей верить. Правда, я никогда не даю шелудивому это понять.

А зазубрил я следующее.

Более пятидесяти лет назад в Лос-Анджелесе, во времена третьей мировой, жил человек по имени Бусинг. Занимался он разведением собак: тренировал их на охранников и бойцов. Разводил доберманов, шнауцеров, датских догов и японских акитас.

У него была четырехлетняя немецкая овчарка, сука по кличке Рыжая. Она работала на отдел наркотиков полицейского департамента Лос-Анджелеса. Могла унюхать марихуану, куда бы ее ни запрятывали. Как-то раз ей устроили проверку: на складе автодеталей было двести пятьдесят ящиков, в пять из них положили марихуану в запаянных целлофановых пакетах, обернутых в фольгу, потом в оберточную бумагу и наконец в отдельные картонные коробки.

Так вот за семь минут Рыжая определила все пять ящиков.

Тогда же в девяноста двух милях к северу, в Санта-Барбаре цитологи выделили экстракт спинного мозга дельфина и ввели его бабуинам и собакам. Потом провели отбор и необходимую хирургию. Первым успешным результатом эксперимента стал самец пули по кличке Абу, способный передавать свои ощущения при помощи телепатии.

Последующие скрещивания и отбор привели к появлению боевых собак, как раз накануне третьей мировой. Они умели телепатировать на небольшое расстояние, могли выслеживать войска, бензин, радиацию, отравляющие вещества – короче, стали незаменимым оружием в войне нового типа. Выбранные породы доказали свою жизнеспособность. Доберманы, гончие, акитас, пули и шнауцеры дали еще более развитое в телепатическом отношении потомство.

Рыжая и Абу были предками Блада.

Он рассказывал эту историю тысячи раз. Одними и теми же словами теми, которыми она была рассказана ему.

До сих пор я не особенно-то верил. Хотя с другой стороны...

Я уставился на одиночку, сидящего в третьем ряду. Так вроде ничего не скажешь. Одиночка надвинул (или надвинула) кепку на глаза, а воротник поднял до ушей.

– Ты уверен?

– Сто процентов. Это девица.

– Даже если это так, тащится она как парень.

– Сюрприз, – саркастически фыркнул Блад. Загадочный одиночка по второму разу остался смотреть "Суровое дело". Да, похоже, действительно телка. Большинство одиночек и роверов – бродяг, что сбиваются в банды, после порнухи свалило. Зал опустел, да и на улицах должно стать потише; у него (у нее) был шанс спокойно добраться до дома. Я тоже стал смотреть "Суровое дело". Блад уснул. Когда загадочный одиночка поднялся, я дал ему (ей) время получить оружие, если он его сдавал, и дернул Блада за ухо.

– Давай попробуем.

Он поплелся по проходу.

Я получил оружие и вышел на улицу. Никого.

– Отлично, носюра. Где он?

– Она. Где-то справа.

Я снял браунинг с предохранителя и огляделся.

Среди выгоревших коробок домов по-прежнему никого не было видно. Эта часть города пострадала очень сильно. С другой стороны, "Нашей банде", контролирующей "Метрополь", не потребовалось ничего восстанавливать. Подфартило ребятам. Драконам, например, приходилось поддерживать целую электростанцию, чтобы получать доход с других банд. Парни Теда мучились с водяным резервуаром, "Бастинады" как последние суки ишачили на марихуановых плантациях, "Черные" с Барбадоса ежегодно теряли по два десятка человек, расчищая радиационные воронки по всему городу... А "Нашей банде" хватало одного кинотеатра.

Кто был вожаком, сколько лет назад из одиночек стали формироваться банды – все это меня не касалось. Блад заменил мне заботливую мать. Он знал, чем стоит заниматься.

– Она повернула здесь, – сказал носюра.

Я едва поспевал за ним. Вдали по-прежнему светились радиационные холмы. Теперь я не сомневался/что Блад прав. Наш таинственный незнакомец мог направляться только к шахте в подземный город, в подниз. Нет, точно девчонка.

При этой мысли мои ягодицы сжались. Кажется, удастся трахнуться. Прошел почти месяц с тех пор, как Блад унюхал мне телку, одиночку с МаркетБаскет. Несло от нее, как от помойки, и я подцепил лобковых вшей, но это была женщина, а после того, как я ее связал и пару раз двинул по роже, она стала как шелковая. Правда, плевалась и кричала, что убьет меня, как только вырвется. Чтобы не рисковать, я не стал ее потом развязывать. Недельки две назад я заходил на то место, но ее там уже не было.

– Осторожнее, – проворчал Блад, почти невидимый в сплошной тьме, окружающей кратер.

На дне кратера что-то шевелилось. Пробираясь сквозь ничейную землю, я понял, почему большинство банд и одиночек составляли парни. На Войне поубивало почти всех девчонок, как и всегда бывает на войнах. Так говорил мне Блад. А те, что рождались, чаще всего не были ни мальчиками ни девочками. Их били о стену, как только вытягивали из матерей.

Те немногие телки, которые не ушли в подниз с добропорядочными, были крутыми одинокими суками, наподобие той из Маркет-Баскет, сильными и жилистыми. Такая глазом не моргнет, отхватит бритвой твое мясо, как только ты наладишься его использовать. Так что с годами найти себе подходящую задницу становится труднее и труднее.

Но время от времени какой-нибудь телке надоедает быть собственностью банды, или роверы проводят рейд, в который попадается случайная девчонка из поднизу, или вот как сейчас: добропорядочная телочка решила посмотреть, что же такое крутая порнушка.

Неужели удастся потрахаться? Скорей бы.

3

Впереди не было ничего, кроме разрушенных останков домов. Один из кварталов буквально размазали по земле, словно гигантская плита ухнула с небес – шлеп! – и все, что оказалось под ней, обратилось в мелкую крошку.

Телка была встревожена и испугана, я это видел.

Она металась среди развалин, постоянно оглядывалась по сторонам и через плечо. Понимала, что здесь опасно... Если бы только она знала, насколько опасно!

В уничтоженном квартале сохранилось только одно здание. Оно сиротливо торчало в самом дальнем его конце, словно провидение позволило ему сохраниться. Телка нырнула внутрь, и спустя мгновение я увидел мигающий свет. Фонарик? Возможно.

Мы с Бладом пересекли улицу и оказались перед черным строением – все, что осталось от МХО, то есть от Молодежной христианской организации. Блад научил меня читать. А что, черт побери, означает Молодежная христианская организация? Иногда умение читать порождает больше вопросов, чем неумение, и поневоле думаешь: лучше бы ты оставался тупым.

Я не хотел ее выпускать – там, в доме, как раз все условия, чтобы ее потрахать, – и выставил Блада на страже у главного входа, а сам побежал вокруг. Разумеется, все двери и окна были выбиты, так что попасть внутрь не составляло особого труда. Я подтянулся и перевалил через подоконник.

Темно. Ни звука, за исключением ее шагов, доносящихся с другой стороны МХО. Есть при ней приправа или нет, рисковать я не собирался. Я передернул браунинг и вытащил свой "сорок пятый".

С этого даже не надо снимать предохранитель, он всегда на взводе.

Я осторожно пошел по комнате. Похоже, какая-то раздевалка. Весь пол был усеян битым стеклом и мусором, краска на стоящих рядами ящиках сгорела, очевидно, от тепловой волны, ударившей в окно много лет назад.

Дверь висела на одной петле; я осторожно пролез в проем и оказался в бассейне. Огромное, пустое помещение, кое-где на полу кафельные плитки поотскакивали. Воняло – что неудивительно, поскольку вдоль стены лежали мертвецы или то, что от них осталось. Какой-то нерадивый уборщик сгреб их в одну кучу, а закопать поленился. Я натянул шейный платок на нос и рот и пошел дальше.

Добрался до другой стороны бассейна, зашагал по Коридору с разбитыми лампочками на потолке. Видно было хорошо: в выбитые окна струился лунный свет, к тому же в стенах были провалы.

Теперь я ее слышал – телка возилась совсем рядом, за дверью. Я подобрался к двери поближе. Она была приоткрыта, сквозь щель было видно, что пол с другой стороны завален штукатуркой и мусором. Если я попытаюсь ее открыть, будет много шума. Так что надо выждать момент.

Прижавшись к стене, я старался разглядеть, чем занимается моя крошка. Она была в огромном спортзале, большой фонарь поставила на гимнастического коня. С потолка зала свисали канаты; были еще брусья, турник высотой в восемь футов, уже покрытый ржавчиной, висели кольца, в углу валялся трамплин, рядом – шест для балансировки. У дальней стены – шведская стенка, наклонные скамейки для качания пресса, еще пара трамплинов. Надо будет запомнить это место, здесь гораздо лучше тренироваться, чем в развалюхе, которую я оборудовал на старой автосвалке. Надо держать себя в форме, если ты одиночка.

Телка скинула одежду. Стояла, раздевшись догола, и дрожала. Было и вправду прохладно; я видел, что тело ее покрылось гусиной кожей. Она была немаленькой – примерно пять футов и шесть или семь дюймов, с хорошей грудью и, пожалуй, худоватыми ногами.

Она расчесывалась. Волосы спадали ей на спину. При свете фонаря я не видел, рыжая она или шатенка, но не блондинка, точно. Это хорошо – я тащусь с рыжих. Кроме того, у нее отличные груди. Лица я не видел, волосы были такие пышные и пушистые, что закрывали все.

Снятое барахло она бросила на пол, а надеть собиралась что-то разложенное на гимнастическом коне. На ногах у нее были забавные туфельки, как мне показалось, с длинными каблучками.

Я не мог пошевелиться. Неожиданно до меня дошло, что я не могу пошевелиться. Она была хороша. По-настоящему хороша. Я ловил дикий кайф просто от того, что стоял и смотрел, как вогнута ее талия и выпуклы ее бедра, как шевелятся мышцы возле грудей, когда она поднимает руки вверх и причесывается. Черт побери, действительно странно: я получал кайф от того, как телка причесывается! Как это говорят... женственно, что ли... Красивая картинка.

Я никогда еще так не смотрел на телку. Раньше мне попадались одни прошмондовки, которых вынюхивал Блад. Их я хватал, сгребал – и дело с концом. Телки в порнушках тоже не такие, как эта, мягкая и гладенькая, несмотря на гусиную кожу. Так бы всю ночь и пялился.

Она отложила расческу, вытащила из кучки одежды трусики и влезла в них. Затем надела лифчик.

Никогда не приходилось видеть, как телки это делают. Она надела его задом наперед, вначале на талию, и застегнула. Затем перевернула так, чтобы чашечки оказались впереди, и, приподняв вначале одну, потом вторую, втиснула туда свои груди, и только потом накинула на плечи бретельки.

Телка потянулась за платьем, а я тихонько отодвинул ногой мусор и штукатурку и взялся за дверь, готовясь к рывку.

Она подняла платье над головой... Как только она всунула голову и оказалась вся спутана, я рванул дверь. Раздался страшный треск, полетела штукатурка и прочий хлам, и, прежде чем телка успела выбраться из платья, я был уже на ней.

Она завизжала, а я с треском сорвал с нее платье, прежде чем она успела сообразить, что вообще происходит.

Лицо у нее было диким, просто диким. Глаза большущие– не могу сказать, какого цвета, они были в тени. Широкий рот, маленький носик, скулы как у меня – высокие и продолговатые, а на правой щеке ямочка. Она уставилась на меня, едва живая от страха.

И тогда – вот уж совсем странно – я почувствовал, что должен ей что-нибудь сказать... Не знаю что. Что-нибудь. Мне было неприятно, что она испугалась, но что, черт возьми, я мог сделать? В конце концов я собирался ее поиметь, не мог же я ее успокаивать: мол, бояться нечего? Мне надо было кончить, вот и все. И тем не менее потянуло сказать:

"Эй, не бойся. Трахнемся, да и все". (Подобного со мной не случалось. Никогда не возникало желания говорить с телками. Засадить-да, а говорить нет.)

Но это прошло. Я сделал ей подножку и швырнул на пол. Потом направил на нее "сорок пятый", и ротик девочки открылся в форме буквы "О".

– Теперь я хочу взять борцовский мат вон в том углу, на нем будет удобнее, а ты не шевелись, потому что, если дернешься, я отстрелю тебе ногу. А потом все равно трахну, только останешься еще и без ноги.

Я подождал, пока она даст знать, что поняла, и, после того как девчонка медленно кивнула, я, не сводя с нее ствола, отошел к огромной куче матов и стянул самый верхний. Подтащив мат к телке, я перевернул его чистой стороной вверх и стволом приказал ей перебираться. Она послушалась; села, оперлась на руки и подогнула ноги.

Я расстегнул молнию на джинсах и стянул одну штанину. И заметил, что она смотрит на меня как-то странно. Я застыл.

– Ты чего уставилась?

Я разозлился. Не знаю почему, но разозлился.

– Как тебя зовут? – спросила она.

Голос у нее оказался мягкий и какой-то бархатистый, словно горло было выстлано бархатом или чемто подобным.

Она не сводила с меня глаз, ожидая ответа.

– Вик, – сказал я.

– Вик... а дальше?

Я сразу и не понял, о чем она. Потом сообразил.

– Вик. Просто Вик.

– Хорошо, а как зовут твою мать и отца?

Тогда я начал смеяться и стаскивать джинсы дальше.

– Ну ты и дура, – сказал я сквозь смех.

Она обиделась. Это снова меня разозлило.

– Перестань кривиться, зубы выбью.

Она сложила руки на бедрах.

Я спустил штаны до щиколоток. Через кроссовки они не снимались. Пришлось балансировать на одной ноге, а со второй сбрасывать кроссовку. При этом не сводить с телки ствола. Это было сложно, но у меня получилось.

Я стоял перед ней голый снизу по пояс, а она чуть подвинулась вперед и скрестила ноги, не убирая рук с бедер.

– Снимай все, – потребовал я.

Некоторое время телка не двигалась, и я подумал, что она хочет повыдергиваться. Но она вдруг откинулась назад и сняла лифчик. Потом приподнялась и стянула трусики.

Неожиданно она перестала выглядеть испуганной.

Она смотрела на меня в упор и я увидел, что глаза у нее синие.

И вдруг самое нелепое...

Я не мог этого сделать. То есть не совсем так.

Я имею в виду, мне хотелось ее трахнуть, но она продолжала смотреть на меня и была такой хорошенькой, что... Никто из одиночек мне не поверит, но я с ней заговорил. Стоял перед телкой в спущенных джинсах, в одной кроссовке, будто придурок.

– А тебя как зовут?

– Куилла Джун Холмс.

– Странное имя.

– Мама говорит, что в Оклахоме много таких имен.

– Вы оттуда?

– Да, – кивнула она, – до войны мои родители жили там.

– Так они уже старые?

– Да, но они молодцы.

Мы говорили друг с другом и мерзли. Я видел, что ей холодно, потому что она дрожала.

– Ладно, – пробормотал я, собираясь присесть рядом, – пожалуй, нам стоит начать...

Черт бы все побрал! Блад, чтоб он сдох! Представьте, именно в этот момент влетает в зал, скачет через мусор и штукатурку, поднимает столб пыли, потом скользит на заднице, пока не упирается в нас.

– Ну и? – раздраженно спросил я.

– Ты с кем разговариваешь? – изумилась девица.

– С ним. Бладом.

– С собакой?!

Блад посмотрел на нее и отвернулся. Он хотел что-то сказать, но она его перебила:

– Значит, правда, будто вы умеете разговаривать с животными?

– Ты собираешься слушать ее всю ночь или, может быть, хочешь узнать, чего я прибежал?

– Ладно, чего тебе?

– У тебя неприятности, Альберт.

– Ты можешь серьезно?

Блад мотнул головой в сторону входа в МХО:

– Банда. Здание окружено. Я насчитал их человек пятнадцать или двадцать.

– Откуда они узнали, что я здесь?

Блад опустил голову и поежился.

–Ну?

– Какой-то шелудивый унюхал ее в кинотеатре. – Прекрасно!..

– Что теперь?

– Теперь будем отбиваться, вот что теперь. У тебя есть лучшие предложения?

– Только одно.

Я ждал.

Он улыбнулся:

– Надень штаны.

Девчонка, эта Куилла Джун, была в полной безопасности. Я соорудил для нее убежище из дюжины борцовских матов. Шальная пуля ее не заденет, и, если они пришли не за ней, ее не найдут.

Я залез по канату на перекладину, выложил браунинг и патроны к нему. Как бы мне сейчас пригодился автомат, брен или томпсон!.. Я проверил "сорок пятый" – пуля в стволе – и разложил на перекладине запасные магазины.

Блад залег в тени у входа. Он предложил, чтобы я вначале прикончил несколько собак из банды, дать ему свободу действий.

Это меня беспокоило меньше всего.

Вообще-то я предпочел бы устроить засаду в другой комнате, с единственным входом, но я не знал, успели они войти в здание или нет. Так что выбора не было.

Наступила тишина. Стихла даже эта Куилла Джун.

Я потратил драгоценные минуты, убеждая ее, что ей лучше спрятаться и что со мной одним ей будет лучше, чем с двадцатью бандитами.

– Если ты, конечно, хочешь еще повидаться с мамой и папой, предупредил я ее. После этого я завалил ее борцовскими матами.

Тишина.

Затем одновременно донеслись два звука. Кто-то очень тихо передвигался в дальнем конце бассейна под сапогами крошилась штукатурка. А со стороны главного входа тихонько постукивали металлом по дереву. Значит, меня берут в клещи. Отлично, я готов.

Снова тишина.

Я навел браунинг на дверь раздевалки. Она так и осталась открытой. Силуэт в дверях тянул на пять футов и десять дюймов. Я опустил прицел на полтора фута – так будет лучше. Я, давно понял: нельзя целиться в голову. Надо брать самую широкую часть тела: грудь, живот.

Неожиданно снаружи послышался лай, кусок темноты отделился от главного входа и скользнул в зал – прямо напротив Блада. Я даже не пошевелил стволом.

Вошедший в зал ровер сделал пару осторожных шагов, размахнулся и швырнул в темноту не то камень, не то железку. Так вызывают огонь. Я даже не пошевелил стволом.

Когда штуковина, которую он бросил, ударилась об пол, с двух сторон из бассейна в спортзал ворвались роверы, по одному с каждого входа. Автоматы наготове, стволами вниз. Прежде чем они сориентировались, я выжал курок, перенес ствол и нажал еще раз. Оба упали. Точное попадание, прямо в сердце. Бац, и оба готовы. Ни один даже не пошевелился.

Тот, который был в дверях, засуетился, и в ту же секунду Блад накрыл его. Рр-р-рьяф!

Носюра перепрыгнул через выставленный ствол автомата и погрузил клыки в горло ровера. Парень завизжал, и Блад отскочил, унося в зубах кусок мяса. Несчастный стоял на одном колене и издавал страшные булькающие звуки. Я всадил ему в башку порцию свинца, и он ткнулся мордой в пол.

Все снова затихло.

Неплохо. Очень даже неплохо. Трое готовы, а они даже не выяснили нашей позиции.

Блад опять забился в нишу у входа. Он не произнес ни слова, но я знал, о чем он думает. Что это могут быть трое из семнадцати, трое из двадцати, а может, и трое из двадцати двух. Точно никак не выяснишь, хоть сиди здесь всю неделю, так и не узнать, сколько человек нас поджидают. К тому же они всегда могут пополнить боезапас, а у меня рано или поздно кончатся патроны, равно как и еда, да и эта девчонка, Куилла Джун, тоже будет отнимать янимание. В конце концов мы проголодаемся и совершим какую-нибудь глупость, или я расстреляю все патроны, и тогда они хлынут внутрь, как ливень из тучи.

Ровер со всей дури влетел в зал, на полной скорости сделал кувырок, метнулся в противоположную сторону и, прежде чем я успел прицелиться, трижды выстрелил по разным углам. Случайно он оказался почти подо мной, что позволило мне сберечь патрон двадцать второго калибра. Я беззвучно поднял "сорок пятый" и снес подонку ползатылка. Пуля пробила голову и сорвала почти все волосы. Он рухнул на пол.

– Блад, винтовку!

Пес выскочил из темноты, подхватил винчестер и утащил его в дальний угол, где были свалены маты.

Я видел, как из кучи высунулась рука, схватила винчестер и затянула его внутрь. Ладно, по крайней мере там я его всегда заберу, когда мне понадобится.