Текст книги "Сидячие места проданы"

Автор книги: Харлан Эллисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Эллисон Харлан
Сидячие места проданы

ХАРЛАН ЭЛЛИСОН

СИДЯЧИЕ МЕСТА ПРОДАНЫ

Барт Честер как раз прогуливался по Бродвею, когда из черного ничто вдруг материализовалось нечто.

Прямо на ходу Барт уламывал Элоизу: "Нет, нет, Элоиза, клянусь честью... зайдем ко мне и только разок... истинная правда всего разок... а потом сразу на представление". При этом он ясно сознавал, что никакого представления после "разка" не будет. Просто потому, что сегодня нет денег. Но Элоиза этого еще не знала. И слава Богу. Такая милашка. К чему портить ее лишней роскошью?

Барт как раз мысленно прикидывал, сколько времени уйдет у него на то, чтобыотвратить мысли Элоизы от представления и обратить их к делам более земным и насущным. И тут послышался вой.

Будто тысяча генераторов закрутилась на максимальной мощности! Звук полз вверх по каменным стенам зданий вокруг Таймс-сквер, прыгал взад-вперед, громоподобно наслаивался на вечную бродвейскую кутерьму. Головы стали поворачиваться, а глаза подниматься.

Разумеется, Барт Честер тоже повернул голову и поднял глаза. И одним из первых увидел, как это нечто, поблескивая, появляется. Воздух, казалось, порозовел и заколебался – словно от далекой зарницы. А потом потек как вода. Только ли это мерещилось или и вправду было – но воздух тек как вода.

Лукавый огонек в глазах Барта Честера пропал, и тот "разок" с Элоизой вылетел у него из головы. Не судьба. Отвернувшись от роскошных прелестей девушки, Барт вдруг почуял, что в той каше, что сейчас заваривается, ему найдется место. Другие, похоже, чувствовали то же самое, так как движение на тротуарах замедлялось, люди останавливались и вглядывались в вечерние сумерки. Зрелище завораживало всех.

А разворачивалось оно стремительно. Вот воздух еще сильнее задрожал и форма начала обретать очертания. Будто появляющийся из мглы призрак. Что-то длинное, цилиндрическое. Яркое и сияющее. Оно материализовывалось прямо над Таймс-сквер.

Барт сделал три быстрых шага к краю тротуара, сквозь яркий свет неоновых фонарей пытаясь получше разглядеть загадочную конструкцию. Его толкали со всех сторон, и вокруг Барта начала скапливаться плотная толпа словно он послужил катализатором какой-то химической реакции.

Конструкция (а Барт Честер уже достаточно долго подвизался в шоу-бизнесе, чтобы приобрести привычку наклеивать поспешные ярлыки) без всякой поддержки висела в воздухе, словно чего-то ожидая. Заполнила впадину меж зданиями, возвышаясь над самым высоким на добрых три метра. Всего же в загадочном сооружении было метров триста. Висела конструкция как раз над пешеходным островком на перекрестке Бродвея с Седьмой авеню – и миллионы огней раскрашивали ее продолговатый корпус.

Тут, прямо на глазах у Барта, в казавшейся цельной оболочке конструкции вдруг появилось круглое отверстие. Оттуда выдвинулась плоская платформа. Платформу усеивало множество небольших дырочек – и мгновение спустя из дырочек потянулись тысячи металлических волоконец. Вытянувшись, волоконца упруго закачались в воздухе.

Все газетные "утки" в голове у Барта вдруг слились воедино с естественной детской доверчивостью. "Черт возьми, – подумал он с неожиданной уверенностью в правильности своей догадки, – да ведь они проверяют атмосферу! Выясняют, могут ли они тут жить! – И только Барт об этом подумал, как на него снизошло еще более важное открытие: – Да это же звездолет! Эта... эта штуковина прилетела с другой планеты. С другой планеты?"

Уже не один месяц прошел с тех пор, как накрылся цирк братьев Эмери предприятие, в которое Барт вложил все свои капиталы. Не один месяц прошел и с тех пор, как он последний раз платил за квартиру. И почти столько же времени ему не удавалось питаться хотя бы трижды в сутки. Барту отчаянно требовалось дельце! Любое выгодное дельце!

Кровь врожденного антрепренера бешено забилась в жилах Барта Честера. Он радостно подумал: "Боже мой, сколько же публики соберет это зрелище!"

Концессии. Воздушные шары с надписями "ЗРЕЛИЩЕ ЗВЕЗДОЛЕТА". Воздушная кукуруза, жареный арахис, печенье, бинокли, вымпелы! Еда! Сосиски в тесте, засахаренные яблоки. Какой шанс! Какой блестящий шанс!

"Если только удастся опередить остальных", – подумал Барт, мысленно стискивая кулаки.

И он уже едва видел отчаянно машущего руками и что-то орущего в переговорник полицейского. Едва слышал удивленные возгласы и перешептывание все прибавляющейся толпы, что завороженно наблюдала за волнообразными колебаниями металлических волоконец. Энергично работая локтями, Барт принялся пробиваться сквозь плотные массы.

Но тут, еле слышный в нарастающем гуле толпы, до него донесся жалобный голосок Элоизы.

– Прости, детка, – проорал Барт подружке, внедряясь локтем в необъятный бюст какой-то толстухи, – но я слишком долго сидел на бобах, чтобы упустить такое выгодное дельце!

"Простите, мэм. Извини, приятель. Извини, мне бы... уфф... мне бы тут пройти. Ага, спасибо. Спасибо, приятель..." – И вот Барт уже у дверей аптеки. Там он задержался на секунду, поправляя галстук и глухо бормоча себе под нос: "Ну и дела! Ну и дела! Ну, малыш Барти Честер! Теперь не лопухнись! Тут миллионы баксов! За не фиг делать!"

Скользнув в телефонную будку, Барт принялся рыться в карманах в поисках мелочи. А через несколько минут заказал междугородный звонок – с оплатой адресатом миссис Чарльз Честер в Уилмингтоне, штат Делавер. Вот звонит телефон на том конце, вот слышен голос матери:

"Да, слушаю?" – и Барт уже собирается заорать: "Привет, мам!" – но тут некстати вмешивается телефонистка.

– Вы согласны оплатить звонок, миссис Честер?

Мать согласилась – и Барт взялся за дело:

– Привет, мам, привет! Ну, как ты там?

– Ах, Барт, так рада тебя слышать. Ты уже так давно не звонил. Всего несколько открыток!

– Да, да, знаю, мам, знаю, – прервал он ее. – Времени не было. В этом Нью-Йорке сплошные заморочки. Слушай, мам. Мне нужно немного денег.

– Мм... а сколько, Барт? Я бы могла выделить...

– Мам, мне нужно пару сотен. Тут такое дело... так срочно... прямо задница горит! Честное... – Он быстро спохватился. – ... Ну правда, мам! Страшно нужна капуста! Верну через несколько месяцев! Пожалуйста, мам! Ведь я тебя никогда ни о чем не просил!

Через две минуты решительного штурма миссис Честер пообещала сыну сходить в банк и снять со своего счета хотя бы пару сотен. Барт любезно поблагодарил мать и проигнорировал ехидное вмешательство телефонистки. Чертова кукла не преминула лишний раз напомнить миссис Честер, чтобы та ожидала счетов за переговоры. Едва повесив трубку, Барт тут же набрал другой номер:

– Привет, Эрби. Это Барт. Слушай, у меня тут такое дельце... Да погоди ты! Дай сказать! Такого выгодного дельца еще свет не видывал...

Пятью минутами и пятью сотнями долларов позже:

– Санди, детка? Кто говорит? А ты угадай! Это Барт! Барт Чес... Эй-эй! Погоди! Не вешай трубку! Можешь сделать миллион! Самый настоящий! Самый миллионистый! Только мне вот что нужно. Хочу занять у тебя...

Минут через пятнадцать – после шести телефонных звонков и четырех тысяч пятисот двадцати долларов – Барт Честер выскочил из аптеки в тот самый миг, когда платформа со щупальцами стала втягиваться обратно в корабль. Отверстие в гладкой обшивке вскоре закрылось.

Элоиза уже ушла. Но Барт и не заметил.

Толпы к тому времени запрудили улицы. Свободным осталось лишь пространство под загадочной махиной, куда никого особенно не тянуло. Движение транспорта по авеню прекратилось. Водители выбрались на крыши своих машин и тоже глазели на конструкцию.

На площадь зачем-то пригнали пожарные машины.

Пожарники выстроились рядом с ними, нервно покусывая губы и беспомощно мотая головами. "Я должен пробраться туда – обскакать всех остальных агентов!" В голове у Барта Честера заплясали видения ломящихся от еды мармитов.

Проталкиваясь сквозь толпу обратно к мостовой, Барт заметил, как формируется полицейский кордон. Когда он туда добрался, увидел перед собой преграду из уже сцепивших руки тощего дерганого и толстого очкастого полицейских.

– Извини, приятель, туда нельзя, – сказал толстый очкастый. Пристрелим любого.

– Слушайте, сержант, мне нужно там быть. – Тощий дерганый ожесточенно замотал головой, и Честер взорвался: – Черт возьми! Я Барт Честер! Помните 1954-й? Звездную Кавалькаду в цирке братьев Эмери? Я был продюсером! Я должен там быть! – Тощий дерганый с толстым очкастым переглянулись, но ничего не ответили.

– Послушайте! Вы должны... Эй, инспектор! Эй-эй, я здесь! – Барт отчаянно замахал рукой, и пухлый коротышка в грязно-коричневом плаще, направлявшийся к полицейским автомобилям, обернулся на его зов.

Потом, стараясь не наступать на расстилавшиеся по улице провода микрофонов, приблизился к толпе. Честер тут же заметил тощему и толстому:

– Вот так! А инспектор Кессельман меня знает! Инспектор, – умоляюще обратился он к коротышке, мне нужно там быть. Это крайне важно. Возможен контракт.

Кессельман начал было отрицательно мотать головой, но потом вдруг с прищуром оглядел Честера, вспомнил про контрамарки на боксерские поединки и неохотно кивнул в знак согласия.

– Ладно, идите, – раздраженно пробормотал он, – только держитесь ко мне поближе.

Честер нырнул под руки тощего с толстым и вместе с коротышкой направился вокруг конструкции.

– Как там продюсерские дела, Честер? – по ходу дела поинтересовался инспектор

Голова Честера вдруг словно сделалась воздушным шариком и собралась уплыть с плеч. Тут-то и крылись все его сложности.

– Хреново, – честно признался он.

– Заходите как-нибудь вечерком. Поужинаем, – предложил инспектор тоном, ясно показывавшим, чтобы Честер к нему и носа не совал.

– Спасибо, – тепло поблагодарил Барт, старательно избегая тени от блестящей махины, что висела над головой. – А это что, звездолет? – спросил он затем с какой-то детской наивностью.

Кессельман повернулся к своему спутнику и окинул его весьма странным взглядом.

– С чего это вы взяли? – спросил он.

– Ну, так в комиксах рисуют, – неуверенно улыбнулся Барт.

– Вы с ума спятили, – сказал Кессельман. Потом покачал головой и уставился на махину.

Двумя часами позже, когда с лестницы спустился последний пожарник, беспомощно развел руками и сообщил, что от ацетиленовых горелок проклятая штуковина даже не дымится, Кессельман снова взглянул на Честера и раздраженно повторил:

– Вы с ума спятили.

А час спустя, когда они определенно убедились, что автоматные очереди не оставляют на гладкой поверхности даже малейших впадинок, инспектор уже не был так уверен в душевном недуге Барта Честера, но ученых по его предложению позвать все-таки отказался.

– Проклятье, Честер! Какого черта вы лезете не в свое дело? Заткните фонтан – или я вышвырну вас за кордоны! – Кессельман со значением указал на волнующиеся толпы, что напирали на сомкнутые ряды полицейских. Честер прикусил язык, не сомневаясь, что со временем все равно придется последовать его совету.

"Со временем" оказалось через час пятьдесят минут. Кессельман в отчаянии всплеснул руками и сказал:

– Ладно. Давайте сюда ваших экспертов. Только живо. Эта штуковина может в любую минуту осесть. Или, – язвительно добавил он, глядя на ухмыляющегося Барта Честера, – если в ней монстры, они в любую минуту могут начать нас жрать.

Это и вправду был звездолет. Или, по крайней мере, объект совсем из другого мира.

Яйцеголовые специалисты сначала немного покудахтали между собой. Потом один, посмелее, взобрался по пожарной лестнице и с умным видом осмотрел корабль. Наконец спустился, и все эксперты, похоже, пришли к единому заключению.

– Итак, наше мнение таково, – заявил самый лысый из всей компании. Это летательное средство... простите, достаточно ли ясно я выражаюсь для присутствующих здесь газетчиков? Итак, это летательное средство определенно внеземного происхождения. Что же касается того, – продолжил он, пока все остальные согласно кивали, – звездолет это или, что, судя по внешнему виду, представляется более вероятным, транспорт для перехода в иные измерения, то здесь однозначный ответ пока дать затруднительно. Однако, – закончил лысый, как бы умывая руки, – устройство это определенно внеземного генеза. Последнее слово он повторил по буквам – и газетчики с гиканьем бросились к телефонам.

А Честер ухватил Кессельмана за рукав.

– Послушайте, инспектор. А у кого, скажем так, юрисдикция над этой штуковиной? В смысле, кому предоставят права на презентацию и всякое такое?..

Кессельман опять посмотрел на него, как на опасного психа. Честер открыл было рот, но тут толпа вдруг дружно заревела. Барт поднял взгляд на звездолет.

Оболочка снова раскрывалась.

Толпа быстро принялась растекаться по всем близлежащим улицам. На большинстве физиономий страх смешивался с одолевающим любопытством. Нью-йоркцев вновь разрывало между естественной потребностью поглазеть и страхом перед неизведанным.

Честер и коротконогий инспектор вдруг неожиданно для себя обнаружили, что пятятся. Глядя вверх, пятятся мелкими шажками. "Только бы не монстры, мысленно молил Честер. – А то военные быстро все прикроют!"

Звездолет не двигался. Не менял своего первоначального положения ни на миллиметр. Но платформа все выдвигалась. Прозрачная платформа. Такая светлая и тонкая, что казалась почти невидимой. В двухстах метрах над Таймс-сквер, меж двух громадных рифленых шишек, что вытягивались будто побеги, платформа скользила вперед.

– Держите эту хреновину на прицеле! – заревел своим людям ошалелый Кессельман. – Заберитесь вон в те здания. – И инспектор указал на два небоскреба, меж которыми парил звездолет.

Честер же завороженно смотрел на звездолет. Наконец платформа замерла. И тут раздалась какая-то нота. Беззвучная нота ясно слышалась в голове у Барта. Он склонил голову набок и стал прислушиваться. Вокруг полицейские и понемногу возвращающиеся на свои места зеваки делали то же самое.

– Что это? – спросил Барт.

Звук нарастал, по крутой дуге поднимаясь у Барта Честера из-под ног и доходя до кончика каждого волоска у него на голове. Звук переполнил его. Зрение на миг помутилось – и тут же перед глазами возникли россыпи огней и скачущие тени. В следующую секунду зрение прояснилось, но Барт понял, что это только начало. И еще он неизвестно откуда понял, что звук исходит от корабля. Потом он снова обратил взгляд на платформу – и вовремя. Там как раз начали выстраиваться линии.

Честер никогда бы не смог описать, что они из себя представляли. Единственное, в чем он не сомневался, это что они прекрасны. Висящие прямо в воздухе линии неведомых расцветок. Параллельные и пересекающиеся потоки, окраска которых располагалась где-то между красным и синим цветами землян. Чужие для глаз – и в то же время совершенно завораживающие. Барт и при желании не мог бы отвести взгляд от колышущихся, изменчивых узоров.

А потом линии начали сливаться. Будто жидкие краски, линии стали растекаться и выстраиваться как-то по-новому в воздухе над платформой. Все текли, сливались, смешивались – и вскоре обшивку корабля скрыли призрачные декорации.

– Что... что это? – донесся до Барта слабый голос Кессельмана.

Прежде чем Честер смог ответить, на платформе появились обитатели корабля.

Появились – и на мгновение замерли. Внешне все разные – но Честер откуда-то знал, что внутренне все они одинаковы. Просто носят личины. В тот краткий миг, что они стояли неподвижно, Барт узнал каждого по имени. Слева, весь в лиловом пуху, Везилио. А тот, что с глазами на длинных стеблях, Давальер. Остальные тоже носили имена – и Честер, как ни странно, знал каждого. Несмотря на свой чуждый облик, они его не отталкивали. Барт знал, что Везилио стоек и предан долгу. Знал, что Давальер слабоволен и склонен по каждому поводу развешивать сопли. Знал все это и многое другое. Лично знал каждого.

И в то же время все они были ужасны. Ростом – выше двенадцати метров. Руки – у кого они были – вполне пропорциональные всему остальному. То же самое – головы, ноги и туловища. Опять же-у кого они были.

Один имел форму улитки. Другой представлял собой просто ослепительный световой шар. А третий менял форму прямо на глазах у Честера, то и дело замирая на какой-то неопределенной промежуточной стадии.

Потом они стали двигаться.

Тела их то замирали, то раскачивались. Чужаки странно и замысловато двигались вокруг друг друга. Честер мгновенно был ими очарован. Бесподобно. Все жесты, все позы и перемещения были великолепны. Но больше того.

Движения эти передавали некую историю. Историю необыкновенно интересную.

Линии перестраивались, слившиеся краски менялись. Чужаки проходили сложные панорамы описательного движения.

И Честер даже представить себе не мог, что хоть на секунду– оторвется от захватывающего зрелища. Все это было так чуждо – и в то же время так притягательно! Барт чувствовал, что должен наблюдать, – или навеки потеряет то, что своими движениями сообщали ему чужаки.

Но стоило вновь раздаться беззвучной ноте, как краски пропали, чужаки исчезли, а платформа заскользила обратно. Звездолет снова стал гладким и безмолвным. Честер вдруг почувствовал, что дыхание его перехватило. Представление и впрямь оказалось захватывающим!

Потом он взглянул на часы на Таймс-билдинг. Три часа пролетели как одна секунда!

Ошарашенный говор толпы, неровные аплодисменты загадочному представлению чужаков, рука Кессельмана на плече – все это вдруг исчезло. Честер слышал, как инспектор шепчет ему на ухо: "Боже, вот это зрелище!" Но даже это его теперь не занимало.

На Барта Честера внезапно снизошло ясное понимание. Теперь он знал, что это за корабль, кто такие чужаки и что они делают на Земле. Сам того не желая, он с тихим благоговением произнес:

– Это театр. Они актеры.

Чужаки произвели фурор. Весь Нью-Йорк узнал потрясающую новость ненамного раньше всего остального мира. Магазины и гостиницы вдруг заполнились невиданными за всю историю толпами туристов. Город наводнили тысячи и тысячи гостей со всех концов Земли. Все хотели своими глазами увидеть чудо Представления.

А Представление неизменно повторялось. Ровно в восемь вечера чужаки выходили на платформу – точнее, на сцену. И к одиннадцати заканчивали.

За три часа движений и поз они неизменно наполняли зрительские сердца благоговейной любовью, радостью и новым ожиданием. Ничего подобного ни одной актерской труппе никогда не удавалось.

Всем театрам поблизости от Таймс-сквер вскоре пришлось отменить вечерние представления. Многим пришлось закрыться, другим – переключиться на дневные спектакли. А Представление продолжалось.

Поразительное! Все зрители видели, как актеры раз за разом повторяют одно и то же, но никогда от этого не уставали. Приходили снова и снова. Загадочное и прекрасное! Нью-Йорк принял Представление всей душой.

Три недели спустя армию отозвали от корабля, который только и делал, что каждый вечер воспроизводил Представление, и направили на подавление тюремного бунта в Миннесоте. А через пять недель Барту Честеру удалось на свои скудные средства заключить все нужные договоренности. Дальше нужно было только молиться о том, чтобы не получилось так, как с цирком братьев Эмери. Барт по-прежнему недоедал и жаловался каждому, кто только снисходил его выслушать:

– Что за наглый грабеж... зато теперь у меня есть дельце, которое...

Через семь недель Барт начал делать свой первый миллион.

Разумеется, за просмотр Представления платить никто не собирался. Чего ради? Стой на улице да смотри. Но и тут проявлялся неизбежный "человеческий фактор". Нужно было только умело им воспользоваться.

Ведь во все времена находились те, кто предпочитал сидеть в золоченых ложах, развешенных по всему муниципальному небоскребу (ллойдовская страховка, разумеется!), чем стоять где-нибудь в канаве.

Всегда находились те, кто считал, что воздушная кукуруза и шоколадки с миндалем придают ожиданию зрелища особую прелесть. И те, кто считал представление пресным без специальной программки.

Вот о всем таком Барт Честер и позаботился. Под новеньким серым костюмом дельца постепенно стал округляться животик.

В самом верху всех программок значилось: "Производство компании Барта Честера". Чуть ниже, естественно: "ПРЕДСТАВЛЕНИЕ"-. По всему Бродвею стали усиленно распространяться слухи, что Барт Честер – это новый Сол Гурок. Человек, достойный всяческого внимания.

Уже за первые восемь недель Представления Барт вернул все взятые в долг деньги, что пошли на оплату аренды фасада здания и строительные работы. А потом к нему потекла чистая прибыль. Кондитерскую и сувенирную концессии он за пятьдесят процентов пая сдал в наем компании, занимавшейся обслуживанием футбольных матчей и боксерских поединков.

А Представление все продолжалось. И неизменно имело бешеный успех!

"ВАРЬЕТЕ" писало: "Блистательное Продолжение Великого Ревю!"

Не меньшей восторженностью отличалась и похвала "Тайме": "...Представление на Таймс-сквер в его первую годовщину оказалось столь же вдохновенным и завораживающим, что и в вечер премьеры. Даже заразившая его грубая коммерция не смогла затушевать непревзойденности..."

Барт Честер тем временем считал прибыль и улыбался. Впервые в жизни удалось нарастить жирку.

Две тысячи двести восемьдесят девятое Представление шло так же триумфально, как первое, сотое и тысячное. Барт Честер развалился в плюшевом кресле, едва замечая сидящую рядом ослепительную красотку. Завтра ее уже здесь не будет. Пусть снова пытает счастья в каких-нибудь заштатных театрах. А вот Представление обязательно состоится – и золотой дождь снова польется Барту в карманы.

Большая часть честеровского разума в очередной раз с благоговейным изумлением следила за полными красоты и величия движениями актеров. Меньшая же часть, как всегда, размышляла.

"Блистательно! Волшебно! Подлинный шедевр, как выразился "Нью-Йоркер". А вокруг, будто золотой пот на теле громадного зверя, лепились к зданиям Балконы Честера. Недорогие места между 45-й и 46-й стрит. Более дорогие ложи ближе к Таймс-билдинг. "Ничего, думал Честер. – Скоро эти ребята сломаются – тогда я отстроюсь и на Таймсе! Шесть с лишним лет! Вот это спектакль! Покруче "Саут-Пасифика"! Черт возьми, попробовал бы я такого добиться с одной входной платой".

Вспомнив о тех, что наблюдают прямо с улицы, Честер помрачнел. Вот халявщики! А толпы были ничуть не меньше, чем в первый день. Казалось, люди никогда не устанут от Представления. Снова и снова завороженно следят за актерами, даже не замечая, как бежит время. Представление всегда радовало, всегда восхищало.

"Они сказочные актеры, – подумал Барт. – Только вот..."

Мысль еще не оформилась. Смутная. Тревожная. Странно, почему тревожная? Чего ради ему испытывать беспокойство?

"А-а, ладно".

И Честер сосредоточился на спектакле. Особой концентрации тут, впрочем, не требовалось. Актеры обращались напрямую к разуму каждого. Их чарующий призыв адресовался по каналам более тонким к слоям более глубоким, чем допускало обычное восприятие.

Барт даже не понял, когда именно тон спектакля изменился. Вот актеры исполняют какой-то странный, экзотический менуэт. А в следующее мгновение все вдруг сгрудились у самого края платформы.

– Этого нет в пьесе! – не веря собственным глазам, проронил Честер. Настроение пропало. Сидящая рядом красотка дернула его за рукав.

– Барт, ты о чем? – спросила она.

Честер раздраженно отмахнулся.

– Я это шоу сто раз видел. В этом месте они всегда собираются вокруг того горбатого птицеподика и по-всякому его обхаживают. Куда это они так воззрились?

Предприниматель был прав. Актеры почему-то уставились на публику, которая, не понимая, в чем дело, начала нервно аплодировать. А чужаки смотрели – кто глазами, кто стеблями, кто ресницами. Оглядывали публику на улицах, на балконах – оглядывали так, будто увидели ее впервые со дня прибытия. Что-то явно было не так. Честер первым это почувствовал – потому, быть может, что находился здесь с самого первого дня. Потом это стало доходить и др. толпы. Люди неуверенно топтались и ерзали.

Честер встревоженнo прохрипел:

– Тут... тут что-то-не так! Что они задумали?

Кое-что понимать он начал, только когда платформа медленно опустилась к земле и один из чужаков вышел на пустую площадку рядом со звездолетом.

А через несколько мгновений, когда ужас перед близящейся бойней чуть поутих, Барт Честер вдруг понял, что не может оторвать глаз от горбатого двенадцатиметрового птицеподика, который не спеша направился по Таймс-сквер в сторону публики. Все уже стало ясно.

Представление действительно было великолепно. А актеры в полной мере оценили живой интерес и верность своей аудитории. Шесть лет они жили одними аплодисментами. Они, без сомнения, были подлинными артистами.

И изголодались по своему искусству. Но теперь этот голод был утолен.