сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Шелия рыжая, рыжая-бесстыжая, только веснушек нет, да и не дразнил её в детстве так никто – потому что все, кто дразнили, получали пинок в коленную чашечку. Шелия всегда била несильно, но прицельно, улыбалась, как будто сделала что-то хорошее, а потому задирать её было неинтересно.
Но это детство, это давно, может быть, даже в другой реальности – а в этой Шелии двадцать один, за стеклом лето в самом разгаре, а новые шлёпки, купленные специально для этой поездки, уже натёрли ноги.
Вообще-то, это поездка по работе, говорит Румменигге, вообще-то, мне понадобится ваша помощь. Ведите себя смирно, добавляет он, моя машина – мои правила, уточняет он, ехать долго, фыркает он.
И врубает кондиционер.
Фраза «моя машина – мои правила» производит впечатление первые двадцать минут, потом Шелия с Титанией на задних сиденьях начинают бузить и требовать открыть окна, потому что от кондиционера их тошнит; обсуждать какие-то дурацкие вещи с такой громкостью, что не прислушиваться к их голосам становится сложно; напевать песни по очереди и вместе, самые глупые и смешные, которые только могут вспомнить.
Силерат едва удерживается, чтобы не фыркнуть, цепляет на нос солнечные очки, потому что солнцезащитного козырька оказывается недостаточно или потому, что в очках он выглядит реально круто, и откидывает сиденье назад. Титания протестующе пищит, пинает его в спинку, ты мне ноги придавил, придурок, куда я их девать буду, пинает ещё раз, потом ещё трижды, пока Румменигге не рявкает, чтобы она закинула ноги на Шелию и перестала разносить его машину. Силерату он не говорит ничего, это заговор, ворчит Титания, на ней длинная белая юбка, то ли мятая, то ли ткань такая, она её подбирает и действительно закидывает ноги на Шелию.
Ехать долго, с ними ещё дольше, давайте остановимся на заправке, я хочу пива, ему хочется выйти покурить практически ежесекундно, и, наверно, на ночь надо будет где-то остановиться, смотрите, на обочине продают арбуз, тормози, тормози, кому говорят, и он действительно тормозит, потому что когда эти дуры орут в два голоса, им действительно сложно перечить.
Вообще-то нет, конечно, он им ещё и преподаватель, он может рявкнуть и осадить их, может сделать так, чтобы и Шелия, и Титания до конца пути сидели молча, почти не шевелясь, но он тормозит, чтобы они собрали подсолнухи, тормозит, чтобы они купили хот-доги, тормозит по любой, даже самой идиотской просьбе – и, конечно же, каждый раз ругается.
Взгляд Силерата из-под тёмного стекла проницательный и весёлый, потому что только он едет на переднем сидении рядом с водительским, потому что он видит, как старательно Маркс прячет улыбку – впрочем, Шелии и Титании видеть это не обязательно, потому что они и так догадываются.
И помощь их ему нихрена не нужна, он справится с этим делом за три часа, он мог взять билет на самолёт и уже закончить все дела, но Шелия вылезает в откидной люк на крыше его серого хендая, что-то кричит сверху (конечно же, ничего не слышно), а потом вытаскивает Титанию к себе наверх; Румменигге ворчит, что они застрянут, как два переевших мёда Винни-Пуха, но правда в том, что ни Шелия, ни Титания не тянут на медведей, а ещё в том, что крыша у машины длиннее, чем у седанов или хетчбэков, и Маркс не помнит, почему он выбрал именно этот автомобиль, но не совсем уверен, сыграло ли это какую-то роль в выборе.
Встречные машины сигналят им, Шелия и Титания смеются, потом Силерат поворачивается и одним быстрым точным движением хватает Тию за лодыжку и дёргает вниз; она царапает голый бок (майка задралась, когда они вылезали) об край люка, от неожиданности вцепляется ногтями в Шелию, они обе что-то кричат, однокурсник бессовестно ржёт, и, когда они спускаются, чтобы дать ему пизды, заявляет, что ему было ну очень скучно без их присутствия.
На самом деле, Силерату просто нравится их дразнить, и Румменигге его понимает,
и даже когда он думает, что они все его достали,
от чувства тепла и какого-то спокойствия отделаться не может всё равно.
***
Потом они меняются, некоторое время машину ведёт Силерат, сначала ворчит, потом вздыхает, потом пытается торговаться, а что мне за это будет, фыркает он, а как насчёт зачёта в следующем семестре автоматом, почти паясничает, и Румменигге как-то очень провокационно стаскивает с его носа очки и цепляет на свой, и передразнивает, что если он не сядет за руль сейчас, то зачёта ему не видать в принципе; они препираются, пока майор курит, препираются, пока Силерат устраивается на водительском сиденьи, препираются до следующей автозаправки, а потом уже просто забывают, с чего всё началось, и поэтому им приходится прекратить.
Титания высовывается вперёд, Титания щипает его за бок, Шелия ласково напоминает, что если машина вильнёт, то она из неё кого-нибудь выкинет, Титания снова тянется к боку Силерата, и тогда Шелия её перехватывает, они возятся на задних сиденьях, хихикают, то ли кусаются, то ли пытаются друг друга щекотать, и это отвлекает Силерата куда больше, чем привычные щипки; он скашивает глаза в зеркало заднего вида, которое находится снаружи, но ожидаемо ничего не видит, и снова вздыхает.
Потом они снова останавливаются на заправке, это девятая заправка, на которой мы останавливаемся, говорит Маркс, а знаете, сколько их было всего, Шелия виснет у него на плечах, как не может позволить себе сделать в родном городе из-за дурацкого иррационального страха не пойми чего, виснет у него на плечах и просит перестать занудить, девять, договаривает Румменигге, выворачиваясь из её рук, их всего было девять, мы тормозим на каждой заправке, дуры.
Шелия фыркает и спрашивает, давно ли они с Силератом в дуры заделались, но от возмездия её спасает Титания, которая через всю заправку кричит, сколько горчицы она хочет в хот-доге, кричит и размахивает руками, и от этих действий обнажается полоска кожи над резинкой юбки, Шелия видит так себе, но такие вещи замечает отчётливо, Шелии нравится эта свободная синяя майка и длинная белая юбка, в этом всём Титания выглядит такой воздушной, летней и родной, что у машины Шелия долго и крепко обнимает её, утыкаясь носом куда-то в волосы, и Тия сначала растерянно гладит её по поясу, а потом наклоняется и легонько кусает за плечо, чтобы её отпустили; Шелия мелко вздрагивает и растерянно улыбается, а Силерат снова садится на пассажирское сиденье, потому что он манал.
Впрочем, Румменигге достаточно, он усидчивый, сложно не быть усидчивым, когда у тебя поурочные, учебные планы и куча другой никому не нужной документации, ей даже задницу подтереть не получится, говорит он заёбанно, бумага жёсткая, и Шелия каждый раз смеётся, когда из уст такого сурового майора выходят почти сортирные низкопробные шуточки.
Вообще-то, он нравится ей таким, каким она видит его сейчас, курящим на каждой заправке, ругающимся на них, спорящим с Силератом, какую радиоволну оставить (потом они с Титанией всё равно начнут петь, сразу же после того, как эти двое придут к согласию), шутящим на какие-то дебильные темы. Как преподаватель он крут, как обычный живой человек он кажется Шелии ещё круче, но этого она ему, конечно, никогда не скажет – вместо этого она просто пинает сиденье, ворчит, что ей некуда девать ноги, что в машине какой-то ебаный патриархат, что им с Титанией неудобно, когда Шелия начинает канючить, её обычно очень сложно остановить, когда Шелия начинает канючить, она очень невыносимая, поэтому Титания поворачивается к ней, чтобы снова укусить и переключить внимание и энергию рыжеволосой на себя, но получается немного не так, как она планировала.
Внимание она переключает, потому что от укуса Шелия снова вздрагивает; но это не мешает ей подмять подругу под себя; она сидит на бёдрах Титании, на её мятой (не мятой?) белой юбке, чуть наклонившись, и глаза её смеются.
Титания пытается уклониться от поцелуя, когда Шелия наклоняется к ней, но скорее для проформы, потому что ей тоже хочется; ей тоже хочется, но всё-таки смущает, что впереди сидят Силерат и Маркс, смущают как однокурсник и преподаватель, смущают как близкие люди, Титания не знает, что больше, и не уверена, что хочет в этом разбираться; Шелия неловко ёрзает на её бёдрах, пытаясь устроиться поудобнее, потому что для таких поз места в салоне маловато, Тия пытается вытянуть ногу и попадает по сидению Румменигге один раз или два, но все случайно, они ёрзают, шуршат одеждой, и Титания наконец позволяет себя поцеловать.
Получается… влажно. Синеволосая прерывисто вздыхает и открывает рот шире, чем она планировала; конечно же, Шелия сразу углубляет поцелуй, отстраняется и целует снова, касается своей серёжкой её языка, и в ответ Тия издаёт какой-то странный непонятный звук, который и привлекает внимание Румменигге, уже изрядно злого оттого, что его сидение постоянно пинают; он поворачивает голову, и очередное ругательство замирает у него где-то в горле.
Шелия выпрямляется, чтобы снять с себя майку, под которой ничего нет, летом она принципиально ничего не носит, слишком жарко, слишком геморно, слишком неудобно; она её куда-то роняет, без разницы, роняет и шипит, не смей останавливаться, и Маркс не сразу понимает, что она это ему, а не Титании, веди машину, смотри на дорогу, вот это вот всё.
Вот это вот всё очень сложно, потому что Силерат пытается устроиться поудобнее, чтобы хоть что-то увидеть; он думает, что надо найти телефон, но мобильный как-то совсем не хочет попадаться под негнущиеся пальцы; Титания задирает короткую юбку рыжеволосой к талии и округляет глаза, потому что и под ней тоже ничего нет, Шелия ухмыляется, Румменигге заканчивает возиться с зеркалом и присвистывает, потом ещё раз, потому что Шелия задирает майку синеволосой вместе с бюстгальтером, наклоняется, вбирает в рот сосок, Титания охает, за волосами ничего не видно, Румменигге издаёт длинный весёлый свист, Титания тянется к бедру Шел, но та перехватывает её руку и переплетает свои пальцы с её пальцами, они возятся, очень неудобно, очень жарко, Титании хочется, чтобы Шелия снова её поцеловала, но чтобы рыжеволосая это сделала, её приходится тянуть на себя, они снова целуются, Шелию приходится ловить, потому что ей нравится отстраняться и прикасаться снова, и в конце концов Тия просто сгребает волосы на её затылке в ладонь и давит, жест получается неожиданно властным, синеволосой хочется засмеяться, когда Шелия немного выгибается в спине и трётся об неё, это кажется очень забавным, они снова целуются, потому что Титания тянет её за волосы к себе, но Шелия опускает руку, юбка и так мятая, приходится приподняться, чтобы её задрать, хочется фыркнуть – Титания красивая, Титания очень красивая, но к выбору нижнего белья подходит с непростительным пофигизмом, Шелия отодвигает белый хлопок, серьёзно, что это за детский узор в горошек, можно я выберу тебе что-то, а, а Титания в ответ двигает бёдрами вперёд и фырчит, и внутри неё влажно и горячо, Шел даже не успевает подумать, что она делает, она на автомате облизывает пальцы, синеволосая даже как-то слегка бледнеет или это кажется, Шелия облизывает пальцы и облизывает губы, наклоняется, чтобы поцеловать Титанию куда-то в плечо, гладит внутреннюю сторону бедра, но гладит недолго, потому что гладить Титанию пальцами изнутри тоже очень классно, её всегда так дёргает, она издаёт такие звуки, если бы у звуков был вкус, они бы были сладкими, Шелия не любит сладкое, но это она не может не любить, Титания снова подаётся бёдрами вперёд и что-то шепчет, Титания что-то шепчет, а Силерат с переднего сиденья доверительным шёпотом признаётся, что у него сейчас молния на джинсах сломается, Титания бьётся в спинку сиденья кулаком, чтобы он заткнулся, и снова выгибается, Шелия опускается, очень мало места, Шелия стягивает с Титании бельё и синеволосая как-то внутренне сжимается, ну ничего же не видно, бурчит Силерат, завали хлебало блядь, пытается сказать Титания, но до конца не договаривает, потому что пальцы Шелия заменяет языком, потому что Титании так стыдно и так хорошо, что хочется умереть, она гладит Шелию по волосам, она не знает, зачем это делает, в голове становится очень пусто, хочется сжать колени, но если она это сделает, то Шелия только прижмётся ещё сильнее, Титании кажется, что она чувствует, как Шел улыбается, Шел действительно улыбается, потому что это весело, потому что никто из них никогда этого не забудет, потому что Титания выгибается почти дугой, потому что потом они снова целуются, и Шелии очень хочется брякнуть что-то провокационное, что-то, что она сочтёт отвратительным, но на бледных щеках пылает такой явственный румянец, что она удерживается от комментариев.
Шелия сидит довольной сытой кошкой и что-то почти мурлычет себе под нос, а Титания слабо представляет, как она будет выходить из машины и смотреть кому-то в глаза; Силерат считает километры до очередной заправки, потому что ему надо умыться холодной водой, а лучше и вовсе голову под кран сунуть; Румменигге возвращает зеркало заднего вида в салоне в своё исходное положение и как-то нехорошо ухмыляется.
Когда он подкручивает магнитолу, пытаясь поймать хоть какую-то радиоволну, из динамиков звучит «Лето, плавки, рок-н-ролл», и никто в итоге не просит его переключить.
Лето только начинается.
