Текст книги "Вавилон и Ассирия. Быт, религия, культура"

Автор книги: Х. Саггс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

И хотя речь здесь идет о серьезных вещах, такое донесение ни в коем случае не подразумевает, что война была неизбежна, так как трения между государствами чаще всего сглаживались посредством дипломатических обменов. Чаще всего армию использовали не в войне между государствами, а в акциях, направленных против набегов полукочевых племен, которые по-прежнему бродили по пустыне на окраинах заселенных земель. В качестве защиты от таких набегов в пунктах вдоль границы и в стратегически важных по расположению городах оставлялись военные гарнизоны. Чтобы поднять общую тревогу в случае серьезного нападения в любом пункте, существовала специальная система. Она состояла из цепочки сигнальных костров, находящихся на определенном расстоянии один от другого на территории страны, посредством которых в экстренном случае из места возникновения опасности можно было бы быстро послать сигнал в столицу.

Пока мы рассматривали только ту часть жизни Мари, которая была связана главным образом с царем. Возможно, будет полезно дополнить эту картину тем, что нам известно о других сторонах жизни того времени.

У нас очень мало сведений обо всем населении Мари, но вряд ли оно составляло больше чем 100 тысяч человек, а возможно, и значительно меньше. Хорошо известно, что в Вавилоне в это время существовало довольно отчетливое деление населения на три класса: авилун, или полноправные горожане, мушкенум, или граждане второго сорта, и рабы, которые вовсе не были гражданами, а были невольниками. Но неясно, насколько эта система была отражена в обществе Мари. Безусловно, в Мари были рабы, и, безусловно, в Мари были знатные семьи, которые, видимо, занимали привилегированное положение, но в целом разделение между полноправными и неполноправными гражданами, видимо, было не так заметно, как в Вавилоне. В состав населения страны конечно же входили различные люди, начиная от членов древних семей, которые жили в Мари со времен шумеров, до недавних переселенцев из пустыни. Но отражались ли вообще такие различия в происхождении на различиях в статусе, – это нам неизвестно.

Государство Мари в целом основывалось преимущественно на сельском хозяйстве, но в городах имелись некоторые производства, особенно в самой столице, где существовала большая специализация. Помимо всего прочего, столица славилась превосходным качеством изготовляемых здесь колесниц. В списках населения и других документах значатся люди по своим занятиям, и мы видим людей, названных лодочниками, плотниками, кожевенниками, рыбаками, гончарами или каменщиками. Среди других профессий и ремесел, известных в это время, есть механики, ткачи, сукновалы, резчики драгоценных камней, ювелиры, художники и парфюмеры. Анализ этих списков указывает на то, что приблизительно одна пятая населения состояла из ремесленников, а оставшаяся часть (разумеется, помимо чиновников) представляла собой неквалифицированную рабочую силу. Не только взрослые мужчины и женщины, но также и дети обоих полов должны были принимать посильное участие в труде всего народа.

Иногда рабочим выдавали плату полностью в виде определенного количества зерна, шерсти, одежды, вина или масла, то есть предметов первой необходимости. В качестве альтернативы им могли заплатить полностью или частично серебром, хотя конечно же не в виде монет, которые появились не раньше чем спустя тысячу лет. Там, где плата производилась натурой, реальную величину ежедневной нормы различных товаров иногда можно подсчитать. Так, мы находим, например, «1 гур 15 сила на двух мужчин, которые в течение сорока трех дней жили в доме парфюмера», что составляет приблизительно две с половиной пинты масла в день. Если это кажется чрезмерным, то следует помнить, что растительное масло исполняло функции и пищевых жиров, и сливочного масла, и мыла, и средства для мытья волос.

Одним из производств, развитых в Мари, было производство инструментов, и этот город, должно быть, этим славился, так как сырье для обработки присылали сюда из других мест. Инструменты делались из меди и бронзы. Другие предметы, сделанные из этих металлов в этот период, включали в себя – и это только некоторые из них – мечи, плужные лемехи, части колесниц, кастрюли и сковородки (правда, они были предметами роскоши для богатых людей), браслеты на щиколотку и на запястье, рыболовные крючки, иглы, зеркала, жаровни, щипцы и ножи. Драгоценные металлы, золото и серебро, были известны давно, но они были слишком мягки для чего-либо, кроме украшений или драгоценных сосудов, которые обычно предназначались для храмов или для царя. Золото в это время ценилось в четыре раза дороже, чем серебро. Другим металлом, который был в ходу в это время и центром распределения которого служил Мари, было либо олово, либо свинец, который на аккадском языке назывался аннакум. Иногда упоминается железо, и оно было даже найдено при раскопках, но в очень небольших количествах. Оно, возможно, использовалось для ювелирных украшений или, что более вероятно, в качестве амулетов с магическими свойствами. Успехи в области технологий, которые сделали возможным широкомасштабное производство железа хорошего качества, еще не были достигнуты. То, что железо было редкостью, подтверждает тот факт, что ценность этого металла была все еще вдвое выше золота, что явствует из текста того времени.

Главный центр одного важного производства в царстве Мари был расположен не в столице. Это было производство битума из знаменитого битумного озера рядом с Хитом, в южной оконечности царства. Это вещество производилось в жидком и твердом виде; получалось что-то вроде смолы и дегтя. Во всей Вавилонии оно играло важную роль в качестве строительного материала: его использовали в качестве гидроизоляции, строительного раствора и (в смеси с известковой мукой или схожими с ней материалами) для покрытия полов или мостовых.

За пределами городов подавляющее большинство населения было занято крестьянским трудом: либо обработкой земли, либо выращиванием стад овец или коз. Вдоль среднего течения Евфрата возделывание большинства культур невозможно без орошения, так что ирригационная система была, наверное, самой важной частью экономики царства Мари. Это все прекрасно понимали, и мы видим, что некий губернатор специально указывает царю, что «если течение вод прервать, то земля моего господина будет голодать». Тот же самый чиновник даже не постеснялся отказаться откликнуться на призывы царя явиться в столицу под предлогом того, что он нужен для надзора за ирригационными работами.

Все указывает на то, что орошаемый регион простирался на глубину трех-четырех миль вдоль правого (южного) берега Евфрата почти на все двести миль царства Мари. Существовала целая сеть каналов, за которыми надзирали специальные чиновники, и в случае необходимости всех трудоспособных мужчин района, горожан наряду с селянами, могли призвать для работы на них: или чистить каналы от тростника и водорослей, или копать те участки, где собрался ил, или возводить или укреплять берега от наводнений.

Основными зерновыми культурами царства Мари были ячмень и кунжут. Особенности сельскохозяйственных работ зависели от типа почвы, особенно от того, была ли это целина или поле, но вообще работа начиналась в июле или августе и включала в себя две или три основные стадии. Первая стадия представляла собой глубокую вспашку, если это считалось необходимым. Затем шло боронование или какой-нибудь другой цикл работ (такой, как укатывание или рыхление), чтобы разбить комки на поверхности земли; могло потребоваться неоднократное проведение таких работ. Наконец самое позднее к декабрю наступала пора сева. Он проводился при помощи плуга-сеялки, специального приспособления с воронкой, которая позволяла ронять семена прямо в борозду в процессе вспашки (рис. 24).

Рис. 24.Плуг-сеялка. Ассирия, 1-е тысячелетие до н. э.

Рис. 25.Тяжелая шумерская колесница, запряженная ослами

Количество осадков в Мари менее шести дюймов в год. Они выпадают в основном в декабре и феврале. Этого достаточно, чтобы заставить семена дать ростки, но орошение было жизненно важно, чтобы урожай продолжал расти. Ячмень был готов к уборке в мае, и тогда призывали на помощь все имеющиеся в наличии рабочие руки, включая детские.

Плуги, о которых шла речь выше, в этот период тянули быки, которые играли большую роль в качестве тягловых животных, нежели в качестве пищи, хотя и в пищу их употребляли. Именно быки (а не ослы, как принято думать) тащили повозки, находящиеся в царских гробницах Ура (2600 г. до н. э.). Коров доили, хотя в этом отношении они были не так важны, как козы.

Другим основным вьючным животным в это время был осел, который обычно нес свой груз в виде тюка, хотя его могли использовать и для того, чтобы везти повозку, и в качестве животного для езды верхом. Лошадь к этому времени, хотя и появилась уже на Ближнем Востоке из более отдаленных северных регионов, была все еще чем-то вроде новшества, и люди со старомодными взглядами считали, что царю не подобает показываться на людях верхом на лошади.

Животным, которое играло самую важную роль в экономике царства Мари (да и во всей Вавилонии), была, однако, овца, а уже вслед за ней шла коза. Овцы и козы, при условии, что их пастухам удавалось спасать их от угона во время набегов кочевников, могли как тогда, так и теперь прокормиться на клочках растительности, разбросанных по пустыне. Хотя когда ее не хватало, что иногда и случалось, правительство могло предпринимать специальные меры для поисков пастбищ где-то в других местах или для обеспечения скота кормом. Овцы и козы являлись главным источником мяса, а также сырья для изготовления одежды и тканей. Также разумно предположить, судя по ситуации в других местах на Ближнем Востоке, что их молоко было важным источником пищи, хотя в Мари конкретных доказательств этому нет.

Глава 4
ПИСЕЦ В ВАВИЛОНСКОМ ОБЩЕСТВЕ

Нет никаких сомнений в том, что самым важным человеком в древнем обществе Месопотамии был писец. Цари могли простирать свою власть над доселе неведомыми краями, купцы могли организовывать ввоз редких товаров из далеких стран, чиновники, поставленные руководить оросительной системой, могли расставлять рабочих, чтобы найти применение щедрым водам рек, приносящим плодородие почве, но без писца, который все это записал бы, передал бы подробные приказания управляющих, предоставил бы астрономические данные для контроля за календарем, рассчитал бы количество рабочих рук, необходимых для рытья канала, или запасов, требующихся армии, координации и непрерывности всей этой деятельности невозможно было бы достичь. Древняя цивилизация Месопотамии была прежде всего грамотной цивилизацией.

Письменность зародилась, насколько мы это знаем сейчас, в Шумере (самый юг Месопотамии) около 3000 г. до н. э. Самые древние образцы письменности, имеющиеся в нашем распоряжении, представляют собой картинки, нарисованные на кусках глины. Они, по мнению некоторых экспертов, показывают, что знаки развились из изображений, которые изначально были рисунками, и существует возможность того, что была даже еще более ранняя ступень в развитии письменности, никаких прямых следов которой у нас нет. Для письма могли использовать какой-то материал типа пальмовых листьев, который не дошел до нас. Это могло происходить или в самом Шумере, или в каких-нибудь до сих пор неизвестных краях, служивших шумерам родиной.

Мы еще не можем прочесть самые ранние из найденных образцов письменности, и поэтому не можем быть вполне уверены в том, для передачи какого языка они использовались. Однако археологические находки дают веские основания предположить, что это была форма языка, который мы называем шумерским.

Несмотря на трудности, связанные с работой с мертвым языком, который, очевидно, не связан ни с каким другим известным нам языком, за последнее время был достигнут значительный прогресс в понимании шумерского языка. Это был язык того типа, который мы называем «агглютинативным» (что означает «склеивающийся вместе»). Вместо того чтобы изменять окончания слов, как это происходит в большинстве знакомых нам языков, этот язык сохранял корни слов в неизменном виде и, чтобы изменить смысл, «приклеивал» к ним различные частицы. В самой древней письменности просто использовались рисунки для изображения всего, что должно было быть записано. Это было совсем просто, пока хозяин магазина хотел сделать такую запись, как, скажем, «пять свиней», которую можно было изобразить приблизительно так:

Но изобразить рисунками глаголы обычно было труднее. Шумерские изобретатели письменности зачастую преодолевали эту трудность, рисуя какой-нибудь конкретный предмет, передающий смысл глагола. Например, так как нога используется либо для ходьбы, либо для стояния на месте, то рисунок ноги могли использовать для обозначения глагола «ходить» и «стоять».

Изображение головы с выделенным ртом и кусочком хлеба рядом с ним ясно представляло смысл глагола «есть». Птица, сидящая на яйце, была одним из способов изобразить смысл глагола «рождать».

Целым классом слов, которые писцу очень часто приходилось писать с самого начала изобретения письменности, были имена собственные, которые, очевидно, необходимо было вносить в храмовые списки при приеме и при выдаче продукции. Если человек, доставивший свою продукцию на храмовые склады, обладал простым незатейливым именем, которое на шумерском языке составляло короткое предложение, то тогда, возможно, не возникало трудностей, так как элементы его имени можно было написать при помощи обычных шумерских пиктограмм. Однако другие имена, особенно нешумерские, вполне могли не иметь смысла для писца, и поэтому могло оказаться невозможным записать их посредством пиктограмм. Единственным способом для писца обойти эту трудность было разделить такое имя на слоги и изобразить каждый слог в виде шумерской пиктограммы, которая была бы ближе всего по звучанию к этому слогу. Принцип был такой же, как если бы мы взяли, скажем, имя «Digby», которое в современном английском языке не имеет смысла, и изобразили бы его при помощи рисунков, означающих «dig» (копать – англ.) и «bее» (пчела – англ.). Такое средство было гораздо легче широко применять в шумерском языке, нежели это можно было бы делать в английском, так как большинство слов шумерского языка состояли из одного-единственного слога.

Значок шумерской письменности, используемый таким образом с учетом только его звуковой оболочки безотносительно предмета, который он первоначально изображал, известен нам как «силлабограмма». Один и тот же значок мог, конечно, быть пиктограммой или силлабограммой в зависимости от того, как его использовали. На самом деле шумерские писцы очень быстро упростили формы своих изначальных пиктограмм, так что вскоре в большинстве из них уже нельзя было узнать рисунки (рис. 26).

Рис. 26.Развитие идеограммы

На этой стадии слово «пиктограмма» уже больше не подходит, так что вместо этого используется термин «идеограмма» или «логограмма». Но принцип остается, и один и тот же символ мог быть и идеограммой, и силлабограммой в соответствии с тем, как его применял писец.

По мере развития идеи использовать письменность для записи более сложных вещей, чем простые списки, система силлабограмм развивалась в том направлении, чтобы с большей точностью отражать другие вещи. Вначале написанное предложение было всего лишь очень грубым вариантом, приблизительно соответствующим сказанному предложению, так как невозможно было отразить все мелкие элементы речи с такими значениями, как «к», «с», «от», «из» и так далее. К примеру, идеограмма слова «царь» произносилась как «лугала» (или, возможно, просто «лугаль»), и в реальной шумерской речи слова «царя» и «к царю» произносились бы соответственно как «лугал-ак» и «лугала-ра» (или как-нибудь очень близко к этим формам). В самой древней письменности эти суффиксы были бы опущены, и, если писец хотел написать «царя», «к царю» или любую из других упомянутых форм, он просто написал бы идеограмму «лугала» и предоставил бы читателю этого документа решать по общему содержанию, какую форму слова он имел в виду. (Из нашей практики пропускать соответствующие слова в телеграммах мы знаем, что это не делает написанное непонятным, хотя, безусловно, ограничивает его возможности.) Пока на шумерском языке писали только простые вещи, первоначальная система не вызывала трудностей, но, как только делались попытки записать что-то более сложное, могла возникнуть неясность. Шумеры, которые уже изобрели концепцию силлабограммы в связи с именами собственными, преодолели это затруднение, применяя тот же самый принцип. Давайте предположим, что шумерский писец хотел изобразить, избегая возможной двусмысленности, слова «к царю», то есть «лугала-ра». Еще не существовало символа для слога «ра» в значении «к», зато существовал глагол «ра», означавший «ударить», у которого имелась идеограмма. Используя идеограмму «ра – ударять», но не обращая внимания на ее первоначальное значение и думая только о ее звуковой оболочке, писец мог легко изобразить «лугала-ра», то есть «к царю». (Как только такая система прочно вошла в практику, слова «лугала-ра» уже нельзя было спутать с предложением, означающим «царь ударил», так как в живой шумерской речи последнее имело бы несколько других элементов, которые пришлось бы записать, если бы имелось в виду такое предложение.)

В конце концов, самым важным последствием использования силлабограмм была предоставляемая ими возможность точно изображать на письме языки, отличные от шумерского. Главным языком, о котором здесь идет речь, был семитский язык, который мы называем аккадским. К 2500 г. до н. э. в Месопотамии было уже много семитов, и было очень кстати иметь возможность отражать в письменном виде язык этого народа. Для простых или обычных высказываний идеографическое письмо подходило и для аккадского, и для шумерского языков. Чисто идеографическое письмо могло, однако, быть очень двусмысленным в более сложных высказываниях на аккадском языке, и поэтому часто слоговое письмо оказывалось жизненно необходимым. Как следствие использования слогового принципа, к 2400 г. до н. э. писали уже на аккадском языке, и его же повсеместно использовали для довольно-таки длинных надписей спустя век. К древневавилонскому периоду (начало 2-го тысячелетия до н. э.) по-аккадски было так удобно писать при помощи слоговой клинописи, что мы находим не только своды законов, деловые документы, литературные произведения и религиозные сочинения, написанные на нем, но и тысячи официальных и личных писем.

Письменность зародилась как средство записи экономических данных (для приема и выдачи товаров храмовыми властями), но вскоре она оказалась удобным инструментом для достижения других целей. Подобно тому как многие люди в наше время коллекционируют и классифицируют марки или наклейки со спичечных коробков, шумерские писцы тоже имели страсть к коллекционированию, но они коллекционировали и систематизировали сведения об их собственной цивилизации, особенно о религии, языках и экономике. Студенты учились клинописи, переписывая такие перечни. Уже в начале второй четверти 3-го тысячелетия до н. э. писцы составляли списки имен богов и более мирских вещей, таких, как домашние животные и предметы домашнего обихода. Этот процесс продолжался и развивался, дав в конце концов то, что представляет собой фактически обширные словари шумерского и аккадского языков, которые, как оказалось, представляют собой огромную ценность для современных ассириологов для понимания этих языков.

Может показаться странным, но писцы начали более или менее широко применять письменность в области, которую мы бы назвали «литературой», лишь по прошествии тысячи лет после изобретения письменности. Но это не так странно, как кажется на первый взгляд. Древняя литература представляла собой произведения, которые нужно было декламировать и слушать, а не читать молча. Сравнение с музыкой может сделать понятным такое отношение к литературе в древности. Музыку можно перевести в партитуру, которую может прочесть любой, имеющий соответствующую подготовку; но большинство из нас согласились бы с тем, что нельзя сказать, что музыкальное произведение состоялось, пока его не сыграет исполнитель. То же самое отношение было у древних людей и к литературе: она только тогда начинала реально существовать, когда ее декламировали перед аудиторией (возможно, в сопровождении мимического представления). Пока шумерская культура жила полной жизнью, ее литературные произведения устно передавались от умелого чтеца (возможно, подвизавшегося при дворе или храме) к его ученикам; не было нужды записывать такие сочинения.

Однако сразу после 2000 г. до н. э. литературные сочинения на шумерском языке вдруг стали появляться в больших количествах, так что в настоящее время известны около пяти тысяч шумерских «литературных» табличек или их фрагментов. Наши знания о шумерской литературе зависят почти полностью от продукции этого периода. Причиной изменения ситуации является в основном то, что шумерский язык быстро стал выходить из употребления. В результате литературные произведения больше не могли передаваться устно, как раньше, и могли быть надежно сохранены только в письменном виде. Тенденция записывать тексты усиливалась необходимостью того, чтобы ученики специально изучали язык, который был жизненно важен для их культурных традиций, но который уже не выучивали, сидя на коленях матери, и не применяли автоматически в повседневной жизни.

С целью обучения писцов шумерскому языку появились школы. Вероятно, своего рода школы существовали и в 3-м тысячелетии до н. э., так как среди некоторых из самых первых найденных образцов письменности имеются перечни символов, которые, очевидно, были написаны для отработки практики их написания. Но самая обширная информация о школах писцов, полученная нами, датируется только первой четвертью 2-го тысячелетия до н. э. Эта информация доходит до нас в виде текстов, написанных на шумерском языке людьми, обучавшимися в этих самых школах, и они дают нам подробные сведения о том, что в них происходило. В работе над восстановлением и переводом этих текстов ведущую роль сыграли два современных ученых, С.Н. Крамер из Филадельфии и К.Дж. Гэдд из Британского музея и Лондонского университета, и вся последующая информация почти полностью основывается на их исследованиях.

Во-первых, ясно, что на практике образование было доступно не всем, а было в основном привилегией сыновей (а может быть, иногда и дочерей) богатых и влиятельных людей, которые могли позволить себе в течение долгого времени содержать своих детей, которые не занимались производительным трудом. Изучение происхождения нескольких сотен писцов показывает, что они все были сыновьями таких людей, как губернаторы, высокопоставленные государственные чиновники, жрецы или писцы. Иногда ребенку из бедной семьи или сироте могло повезти настолько, что его посылали в школу, если его усыновлял состоятельный человек.

Иногда считают, что школы обязательно были при храмах. Такое вполне могло быть в некоторых местах и в отдельные периоды, но это было явно не так в период сразу после 2000 г. до н. э. Это совершенно ясно, потому что документальные литературные источники этого времени, которые есть в нашем распоряжении, не имеют отношения к храмам. Были найдены здания, которые, по утверждению раскопавших их людей, по своей планировке или наличию поблизости школьных табличек могли быть школьными классами. Самым убедительным образцом такого здания являются две комнаты, заполненные скамейками, которые были найдены в Мари (рис. 27).

Рис. 27.Классная комната в школе

Школу называли «домом табличек». Сейчас мы не знаем, в каком точно возрасте официально начиналось образование. Древняя табличка называет этот возраст «ранней юностью», что, вероятно, означало возраст менее десяти лет, хотя это не совсем ясно. Ученик, по крайней мере в раннем возрасте, приходил сюда на целый день. Он жил дома, вставал с восходом солнца, брал у своей матери обед и торопился в школу. Если ему случалось опоздать, то получал надлежащую порку; та же самая судьба ожидала его за любой проступок во время школьных занятий или за не сделанные должным образом упражнения. В школе образование состояло в том, чтобы переписывать тексты и, вероятно, заучивать их наизусть. Все это явствует из реального текста того времени. Этот текст начинается с вопроса: «Сын «дома табличек», куда ты ходил?» Ученик отвечает: «Я пошел в «дом табличек»… я прочитал вслух написанное на моей табличке, съел свой обед, приготовил себе <новую> табличку, надписал ее и закончил ее… Когда учеников распустили по домам, я пошел домой. Я вошел в свой дом. Там сидел мой отец… Я прочитал ему текст на своей табличке, и он был доволен…»

Шумерский документ дает нам некоторое представление о персонале школы. Во главе ее стоял начальник, чей титул на шумерском языке означал буквально «знаток» или «отец дома табличек». В помощниках у него был, очевидно, классный руководитель, а также специалисты-предметники, такие, как учитель шумерского языка и учитель математики. Видимо, также существовала система, которую можно было бы назвать системой учеников-учителей или старших учеников, которых называли «Большими Братьями». Они отвечали за вколачивание некоторого количества ума и шумерского языка в головы своих младших собратьев. Но к тому времени, когда ученик доучивался до средней школы, он уже начинал постигать азы ремесла писца и не стоял больше с таким благоговейным страхом перед своим «Большим Братом», а начинал демонстрировать свою собственную волю. Один из текстов забавно показывает, как неподчинение подобного рода могло вызвать такой переполох, что, в конце концов, понадобилась тяжелая рука начальника школы.

Интересной деталью школьной жизни, которую недавно открыл профессор Крамер, является ежемесячное количество времени, которое для учеников было не учебным. В табличке, найденной в городе Уре, ученик пишет: «Подсчет времени, которое я ежемесячно провожу в «доме табличек», таков: у меня три свободных дня в месяц, праздники составляют три дня в месяц. Двадцать четыре дня каждого месяца я живу в «доме табличек». Это долгие дни».

Школьная программа была длинной и жесткой. Она начиналась, как мы уже видели, в «ранней юности» (в восемь или девять лет?) и продолжалась до зрелости. Первым делом ученику нужно было стать знатоком шумерского языка. Это включало в себя переписывание и запоминание длинных списков имен, специальных терминов, юридических оборотов и так далее, количество которых за 3-е тысячелетие до н. э. выросло. Также имелись тексты, посвященные грамматике шумерского языка, и другие тексты, служившие словарями, – в них давались шумерские слова с их эквивалентами на аккадском языке. Изучение этих текстов также сводилось к переписыванию и запоминанию. Математика составляла важную часть школьной программы, так как писцу нужно было знать, как провести осмотр поля, или вести бухгалтерию, или подсчитать количество кирпичей, необходимых для храма, или запасов для армии.

Существует фрагмент одного текста, который некоторые считают экзаменационной записью какого-то ученика, хотя, к сожалению, состояние его таково, что заставляет сомневаться в его точном смысле. Если же считать его таковым, то, видимо, студента сначала попросили написать упражнение, а затем написать свое имя специальным устаревшим шрифтом, который применялся для надписей, высеченных на камне. Когда это было успешно выполнено, студенту сказали: «Ты писец» – и предостерегли от зазнайства. Очень возможно, что именно такой экзамен нужно было сдать ученику, прежде чем ему дозволялось приступить к более продвинутой работе. Ученик, достигший соответствующих успехов в основах своего ремесла и считающийся теперь младшим писцом, мог продолжать учебу, изучая литературные произведения на шумерском языке, и даже мог попытаться написать новые сочинения.

Разумеется, не все писцы получали одинаковую степень грамотности. Некоторые могли только писать контракты или письма, которые обычно составлялись в основном при помощи силлабограмм, и это было сравнительно легко для вавилонянина или ассирийца, научившегося писать клинописью. На другом конце шкалы мастерства писцов находились те, кто мог иметь дело со сложными религиозными текстами; некоторые из таких людей писали тексты, которые из-за чрезмерного использования либо редких идеограмм, либо сложного стиля, либо редких слов до сих пор еще не расшифрованы полностью современными знатоками.

Получив квалификацию, писцы (как класс) имели широкий спектр возможных профессий, которые их дожидались, хотя в жизни выбор, открывающийся перед любым отдельным писцом, был очень ограничен и, вероятно, определялся главным образом связями его семьи. Действительно, считалось, что по решению бога Энлиля каждый человек в выборе профессии должен следовать дорогой своего отца. Вероятно, жрецы всех уровней получали первоначальное образование писца, но при этом отбор для жреческого сана был более жесткий, чем для получения образования писца, и не каждый жреческий сан был доступен для любого писца. Прорицатели, например, должны были иметь хорошее происхождение и хорошие физические данные, как и любой человек, занимавший любую должность в храме, – даже в 1-м тысячелетии до н. э. Сломанные зубы, косоглазие, хромота или какой-нибудь другой физический недостаток исключал для человека возможность занимать такие должности.

Рис. 28.Ассирийские доски для письма

Среди людей, находившихся на вершине профессии писца, были высокопоставленные жрецы, которые руководили большими храмовыми празднествами: известен ряд ритуалов, которые они использовали в ходе выполнения своих обязанностей, и эти тексты, в основном написанные при помощи идеограмм, служивших для того, чтобы затруднить их понимание любому, кто не был обучен понимать тексты такого рода, обычно содержат в конце запись о том, что только посвященным может быть позволено видеть их.

Так как очень много коммерческих сделок требовали сопровождающего их письменного документа, большинство писцов, вероятно, занимались деятельностью такого рода. Наверное, можно представить, как они сидят на рыночной площади, готовые оказать помощь в любых деловых операциях. Другие находились на государственной или храмовой службе. Любой чиновник с положением, служащий при храме или у царя, имел обычно в своем штате одного или более писцов, которые сопровождали его и были всегда готовы записать приказ или сделать необходимые подсчеты, оценивая величину налогов, норм выплат и т. д. Вавилонский чиновник без писца находился в таком же затруднительном положении, что и современный бизнесмен, когда заболевает его личный секретарь. В письме, датируемом VI в. до н. э., храмовый чиновник пишет из какой-то отдаленной части храмовых поместий в центральную администрацию: «Что касается двухсот нанятых работников, за которых я отвечаю, то хотя я и привез серебро и шерсть (их заработок), я не мог выдать им их без писца. Писец и расчетный список находятся у вас». Так как этот чиновник сумел каким-то образом написать письмо, которое мы процитировали, то приходится делать вывод о том, что либо чиновники иногда сами писали свои письма, либо существовало прямое разделение функций между различными классами писцов, когда писец, занимающийся корреспонденцией, не мог производить вычислений норм выплат работникам, так как за это отвечал другой человек.