Текст книги "Психология социализма"

Автор книги: Гюстав Лебон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

К несчастью, еретики оказывают еще некоторое сопротивление, и в ожидании возможности их истребить приходится поневоле довольствоваться единичными убийствами и угрозами. Эти последние, впрочем, очень решительны и не оставляют никакого сомнения в предстоящих избиениях. Один передовой итальянский социалист, как говорит Гарофало, резюмирует свою программу так: «Мы перережем тех, кого встретим с оружием в руках, сбросим с высоты балконов или выбросим в море стариков, женщин и детей».

Эти приемы новых фанатиков совсем не новы; они практиковались всегда в тех же формах в разные периоды истории. Все апостолы в тех же выражениях выступали против нечестия своих противников, и как только получали власть, применяли к ним те же средства для энергичного и быстрого разрушения. Магомет обращал неверных мечом, инквизиторы – огнем, Конвент – гильотиной, наши современные анархисты – динамитом. Только способы истребления несколько изменились.

Что наиболее прискорбно в этих взрывах фанатизма, которые временами должно переносить общество, это то, что среди убежденных самый высокий ум бессилен против дикого увлечения своей верой. Наши современные анархисты говорят и действуют так же, как Боссюэ в отношении к еретикам, когда он начал против них поход, приведший к их истреблению и изгнанию. Какими только резкими словами не громил знаменитый прелат врагов своей веры, «которые готовы скорее коснеть в своем невежестве, чем сознаться в нем, лучше питать в своем строптивом уме свободу мыслить все, что им вздумается, чем покориться божественной власти». Нужно прочитать в письменных свидетельствах того времени, с какой дикой радостью были приняты духовенством отмена Нантского эдикта Людовиком XIV (1685 г.) и драгонады¹. Епископы и набожный Боссюэ от энтузиазма были как в бреду. Последний, обращаясь к Людовику XIV, говорил: «Вы истребили еретиков; это самое достойное дело вашего царствования, это венец его».

Истребление было действительно достаточно полное. Это «достойное дело» имело результатом переселение около 400 тысяч французов (кроме громадного числа стойких протестантов, погибших на медленном огне, четвертованных, повешенных, выпотрошенных или сосланных на королевские галеры). Инквизиция не менее того опустошила Испанию, а Конвент – Францию. Этот последний тоже обладал полнотой истины и старался искоренить заблуждения. Он всегда гораздо более походил на церковный собор, чем на политическое собрание.

1 Драгоналы – военные постои из драгун, которые должны были по замыслу правительства Людовика XIV обращать гугенотов в католичество. Драгонады продолжались и после отмены Нантского эдикта.

Легко объяснить себе опустошения, совершенные всеми этими ужасными истребителями людей, когда умеешь читать в их душе. Торквемада, Боссюэ, Марат, Робеспьер – все они считали себя кроткими филантропами, мечтающими лишь о участии человечества. Филантропы религиозные, филантропы политические, филантропы социальные принадлежат к одному и тому же семейству. Они себя вполне искренно считают друзьями человечества, тогда как на самом деле они всегда оказывались самыми опасными его врагами. Слепой фанатизм правоверных делает их значительно опаснее хищных зверей.

Современные психиатры полагают вообще, что фанатики социализма, составляющие авангард, принадлежат к особому типу преступников, которых они называют прирожденными преступниками. Но такое определение уж очень поверхностно и чаще всего совершенно неправильно, так как охватывает разные классы людей, из которых большая часть не имеет никакой родственной связи с настоящими преступниками. Что среди распространителей новой веры встречаются люди преступного типа – в этом нет сомнения, но большинство преступников, выдающих себя за социалистов-анархистов, делает это только для того, чтобы придать обыкновенным преступлениям политическую окраску. Истинные проповедники могут совершать деяния, которые справедливо признаются законом преступными, но которые с психологической точки зрения не заключают в себе ничего преступного. Деяния эти совершаются не только без всякого личного интереса, составляющего существенный признак настоящего преступления, но чаще всего они даже прямо противоположны самым очевидным их интересам. Проповедники эти представляют собой первобытные и мистические умы, совершенно не способные рассуждать, поглощенные религиозным чувством, которое заглушило у них всякую мыслительную способность. Они действительно очень опасны, и общество, не желающее быть разрушенным ими, должно старательно их удалять из своей среды. Но умственное их состояние гораздо более подлежит ведению психиатра, чем криминалиста.

История полна их подвигами, так как они представляют собой особый психологический тип, существовавший во все времена.

Чезаре Ломброзо¹ говорит: «Душевнобольные с альтруистическими наклонностями появлялись во все времена, даже в эпоху варварства, но тогда пищу свою они находили в религиях. Позднее они бросились в политические партии и антимонархические заговоры своей эпохи. Сперва это были крестоносцы, потом бунтовщики, потом странствующие рыцари, потом мученики за веру или за безбожие.

В наше время, и особенно в латинской расе, как только появится такой фанатик-альтруист, он тут же находит возможную пищу для своих страстей на социальной и экономической почве.

И на этой почве свободное поле энтузиазму фанатиков почти всегда открывают самые спорные и наименее верные идеи. Вы найдете сто фанатиков для решения богословского или метафизического вопроса и не найдете ни одного для решения геометрической задачи. Чем страннее и безрассуднее идея, тем большее число душевнобольных и истеричных людей она увлекает, особенно из среды политических партий, где каждый частный успех обращается в публичную неудачу или торжество, и эта идея поддерживает фанатиков в течение всей их жизни и служит им компенсацией за жизнь, которую они теряют, или за переносимые ими муки».

Наряду с описанной нами категорией проповедников, необходимых распространителей всяких верований, существуют менее значительные разновидности, у которых гипноз проявляется только в одном каком-либо пункте. Повседневно встречаются очень умные люди, даже выдающиеся, теряющие способность рассуждать, когда дело касается некоторых вопросов. Увлеченные тогда своей политической или религиозной страстью, они обнаруживают изумительное непонимание и нетерпимость. Это случайные фанатики, фанатизм которых становится опасным лишь тогда, когда его раздражают. Они рассуждают с умеренностью и ясностью о всем, кроме тех вопросов, которые соприкасаются с охватившей их страстью – единственным руководителем их в этих случаях. На этой ограниченной почве они встают со всей яростью преследования, свойственной настоящим проповедникам, которые находят в них в критические моменты помощников, полных ослепления и пылкого усердия.

Существует, наконец, еще и другая категория фанатиков социализма, не увлекающихся одной идеей и даже не отличающихся особенной стойкостью веры. Эта категория принадлежит к обширной семье дегенератов. Занимая, благодаря своим наследственным физическим или умственным порокам, низшие положения, из которых нет выхода, они становятся естественными врагами общества, к которому они не могут приспособиться вследствие своей неизлечимой неспособности и наследственной болезненности. Они – естественные защитники доктрин, которые обещают им и лучшую будущность, и как бы возрождение. Эти уродливые жертвы наследственности, которыми мы займемся в главе о «неприспособленных», значительно пополняют ряды проповедников. Особенность наших современных цивилизаций заключается, несомненно, в том, что они создают и, по странной иронии гуманности, поддерживают с самой близорукой заботливостью все более и более возрастающий запас разных общественных отбросов, под тяжестью которых рухнут, быть может, и сами эти цивилизации.

Новая религия, представляемая социализмом, вступает в такую фазу, когда распространение ее учения совершается апостолами, около которых появляются уже мученики, придающие ей новый элемент успеха. Вслед за последними казнями анархистов в Париже, полиция должна была принять меры против набожного паломничества на могилы этих жертв и продажи их изображений, украшенных всякими религиозными атрибутами. Фетишизм, самый древний из всех культов, может быть, окажется и последним. Народу всегда нужны какие-нибудь кумиры, воплощающие его мечты, желания и ненависть.

1 Ломброзо Ч. «Гениальность и помешательство».

Таким-то образом распространяются догмы, и никакое рассуждение не может бороться против них. Сила их неодолима, так как она опирается на вековую неразвитость и низость умственного уровня толпы и, вместе с тем, на вечный призрак счастья, мираж которого манит людей и мешает им видеть непреодолимые границы, отделяющие мечты от действительности.

§ 3. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ВЕРОВАНИЙ СРЕДИ ТОЛПЫ

Рассмотрев подробно в двух предшествующих моих трудах механизм распространения верований, я только могу направить читателя к этим трудам¹. Из них он узнает, каким образом все цивилизации возникают под влиянием небольшого числа основных идей, которые после ряда превращений кончают тем, что укореняются в народной душе в виде верований. Сам процесс этого укоренения имеет громадное значение, так как идеи только тогда приобретают все свое социальное значение, благотворное или вредное, когда они достаточно упрочились в душе народа. Тогда и только тогда они становятся общим достоянием, затем – незыблемыми верованиями, т. е. существеннейшими факторами религий, революций и изменений цивилизации.

Именно в душе народной, этой основной почве, и укрепляются корни всех наших понятий: метафизических, политических, религиозных и социальных. Следовательно, весьма важно основательно изучить эту почву. Поэтому изучение самого процесса умственного развития народов и психологии толпы нам казалось необходимым предисловием к изучению социализма. Это изучение было тем более необходимо, что указанные столь важные вопросы, особенно последний, были очень плохо исследованы.

Редкие писатели, изучавшие толпу, приходили к заключениям, часто противоположным действительности или по крайней мере отличающимся односторонностью в вопросе, имеющем несколько сторон. Они в большинстве случаев видели в толпе только «хищного, кровожадного, ненасытного зверя». Когда мы глубже вникнем в вопрос, то найдем, что наихудшие неистовства, которым предавалась толпа, исходят весьма часто из самых великодушных и бескорыстных побуждений, и что толпа одинаково легко обращается и в жертву, и в палача. Книга, озаглавленная «Добродетельная толпа», могла бы быть так же оправдана, как и книга под заглавием «Преступная толпа». Я обстоятельно настаивал на том, что одна из основных особенностей, отличающих всего более отдельную личность от толпы, состоит в том, что первая почти всегда руководствуется личным интересом, тогда как толпа редко подчиняется эгоистическим побуждениям, а чаще всего повинуется интересам общественным и бескорыстным. Героизм, самозабвение значительно чаще присущи толпе, чем отдельным людям. В основе всякой коллективной жестокости очень часто лежит верование, идея справедливости, потребность в нравственном удовлетворении, полное забвение личного интереса, жертва общему интересу, т. е. как раз полная противоположность эгоизму.

Толпа может сделаться жестокой, но она прежде всего альтруистична и так же легко пойдет на самопожертвование, как и на разрушение. Управляемая своими бессознательными инстинктами, толпа имеет нравственный склад и великодушие, стремящиеся всегда к проявлению на деле, тогда как те же качества у отдельных людей остаются вообще созерцательными и ограничиваются одними разговорами. Размышление и рассуждение приводят чаще всего к эгоизму. Этот эгоизм, которым столь глубоко проникнуты отдельные люди, неизвестен толпе как раз потому, что она не способна ни размышлять, ни рассуждать. Целые армии рассуждающих и делающих умозаключения приверженцев не могли бы создать ни религий, ни государств. Очень мало нашлось бы в таких армиях солдат, способных жертвовать своей жизнью для успеха своего дела.

Нельзя хорошо понимать, историю, не имея постоянно в виду, что мораль и поведение отдельного человека сильно отличаются от морали и поведения того. же человека, когда он представляет собой часть коллектива. Лишь толпой поддерживаются общие интересы расы, которые всегда заставляют в большей или меньшей мере забывать личный интерес. Полнейший альтруизм – на деле, а не на словах – составляет добродетель коллективную. Всякое дело общего интереса, требующее для своего выполнения наименьшего эгоизма и наибольшей слепой преданности, самоотвержения и самопожертвования, может совершаться почти только толпой.

Несмотря на свойственные толпе скоропреходящие неистовства, она всегда оказывалась способной перенести все. Фанатики и тираны всех времен всегда без затруднений находили толпу, готовую идти на смерть в защиту какого угодно дела. Толпа никогда не выказывала упорного сопротивления никакой тирании – религиозной или политической, тирании живых или тирании мертвых. Чтобы овладеть толпой, достаточно заставить ее полюбить себя или возбудить боязнь к себе. Этого скорее можно достичь обаянием престижа, чем силой.

В редких случаях – минутные вспышки неистовства толпы, и гораздо чаще – ее слепая покорность – суть две взаимно противоположные характерные ее черты, которые не следует разделять, если хочешь понять душу народных масс. Проявления неистовства толпы подобны шумным волнам, поднимающимся в бурю на поверхности океана, но ненарушающим спокойствия в глубине его. Волнения толпы имеют также под собой прочный фундамент, который не может быть задет движениями на поверхности. Он создан наследственными инстинктами, совокупность которых составляет душу расы. Эта глубокая основа тем прочнее, чем раса древнее, и, следовательно, чем она устойчивее.

1 «Психологические законы эволюции народов», «Психология народов и масс».

Социалисты полагают, что они легко могут увлечь толпу, но они скоро убедятся, что в этой среде они найдут не союзников, а самых упорных противников. Несомненно, может случиться, что разъяренная толпа когда-нибудь произведет страшное потрясение общественного строя, но на другой же день она восторженно встретит первого окруженного военным блеском Цезаря, который обещает ей восстановить все, что ею же было разрушено. Господствующим свойством толпы у народов, имеющих долгое прошлое, является в действительности устойчивость, но никак не изменчивость. Ее разрушительные революционные инстинкты мимолетны, ее консервативные инстинкты отличаются крайним упорством. Инстинкты разрушения могут способствовать минутному успеху социализма, но инстинкты консервативные не допустят продолжения этого успеха. В его торжестве, как в его падении, никакие тяжеловесные аргументации теоретиков не будут играть никакой роли. Еще не пробил час, когда логика и разум будут призваны руководить сцеплениями исторических событий.

КНИГА ТРЕТЬЯ

СОЦИАЛИЗМ У РАЗНЫХ РАС

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СОЦИАЛИЗМ В ГЕРМАНИИ

§ 1. Теоретические основания социализма в Германии. Научные формы германского социализма. Различие между основными положениями социализма у народов германской и латинской рас. Латинский рационализм и понятие о мире как о развивающемся организме. При разных исходных точках социалисты латинские и германские приходят к одинаковым практическим выводам.

§ 2. Современное развитие социализма в Германии. Искусственность путей, приведших Германию к социалистическим воззрениям, тождественным с воззрениями латинской расы. Перемены в духе германской расы вследствие общей воинской повинности. Постепенное возрастание государственной опеки в Германии. Современное видоизменение социализма в Германии. Оставление прежних теорий. Безвредные формы, которые стремится принять германский социализм.

§ 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ СОЦИАЛИЗМА

В ГЕРМАНИИ

В настоящее время социализм получил наибольшее распространение в Германии, особенно в средних и высших классах. История его в этой стране выходит из рамок этого труда. Если я и посвящаю социализму в Германии несколько страниц, то единственно потому, что развитие его может на первый взгляд как бы противоречить нашей теории о тесной связи между социальными воззрениями народа с одной стороны и его духом – с другой. Существует, конечно, очень глубокое различие между духом рас латинской и германской, и, несмотря на это, социалисты обеих рас часто приходят к одинаковым воззрениям.

Прежде чем разъяснить, почему теоретики столь различных рас приходят иногда к заключениям почти одинаковым между собой, покажем сперва в кратких чертах, насколько разнятся приемы суждений теоретиков германских и латинских.

После того, как в течение продолжительного времени немцы вдохновлялись французскими идеями, они в свою очередь сами стали их вдохновителями. Их временным верховным жрецом (немцы их меняют часто) был в течение долгого времени Карл Маркс. В основном он пытался облечь в научную форму старые, изношенные умозрения, заимствованные, как то очень хорошо показал Поль Дешанель¹, у французских и английских писателей.

1 Поль Дешанель – член французской Академии наук, генеральный советник и депутат, президент свободного колледжа социальных наук. Сотрудничал в журналах «les Jousnal des Debats», «le Temps». Автор многочисленных эссе в области бизнеса и политики и работы «Социальный вопрос» (1898).

Маркс, пренебрегаемый ныне даже своими старыми учениками, был в течение более 30 лет теоретиком немецкого социализма. Научная форма его сочинений и их неясность были очень соблазнительны для методического и вместе с тем туманного ума немцев. Основанием своей системы он хотел принять закон развития Гегеля и закон борьбы за существование Дарвина. По его мнению, руководит обществами не жажда справедливости или равенства, а потребность в пище, и главнейший фактор развития – это борьба за пропитание. Между разными классами всегда происходит борьба, но она видоизменяется вместе с техническими открытиями. Использование машин уничтожило феодальный строй и обеспечило торжество третьего сословия. Развитие крупной промышленности разделило людей на два новых класса: рабочих-производителей и капиталистов-эксплуататоров. По мнению Маркса, хозяин обогащается за счет работника, уделяя ему только возможно малую часть ценностей, добытых его трудом. Капитал – это вампир, сосущий кровь рабочего. Богатство капиталистов-эксплуататоров безостановочно растет по мере того, как возрастает нищета рабочих. Эксплуататоры и эксплуатируемые близятся к взаимно истребительной войне, результатом которой будет уничтожение буржуазии, диктатура пролетариата и водворение коммунизма.

Большая часть этих утверждений не выдержала критики, и в настоящее время в Германии о них почти уже и не спорят. Они сохранили свой престиж только в латинских странах и служат там еще опорой коллективизма.

Но что более всего нужно запомнить из всего указанного, это научные стремления немецких социалистов: тут полностью проявился дух германской расы. Вместо того, чтобы согласно со своими французскими собратьями рассматривать социализм как организацию произвольную, которая может создаваться и навязываться целиком, немцы видят в нем только дальнейший неизбежный шаг экономической эволюции и открыто выражают свое полное презрение к геометрически простому построению нашего революционного рационализма. Они учат, что не существует ни постоянных экономических законов, ни постоянного естественного права, существуют только переходные формы. «Экономические категории отнюдь не представляются логическими, их следует считать историческими». Общественные учреждения имеют лишь относительное достоинство, а отнюдь не безусловное. Коллективизм есть такая форма развития, в которую неминуемо должно вступить общество в силу современной экономической эволюции.

Такое миросозерцание, основанное на идее эволюции, весьма далеко от латинского рационализма, который, как показали отцы нашей революции, стремится разрушить и совершенно пересоздать общество. Хотя германские и латинские социалисты исходят из разных принципов, отражающих в себе основные черты характера рас, они приходят совершенно к одному и тому же выводу: пересоздать общество, предоставив его вполне поглощению государством. Первые желают произвести это переустройство во имя эволюции, полагая, что оно является ее последствием. Вторые хотят совершить это разрушение во имя разума. Но будущие общества представляются и тем и другим в одной и той же форме. И те и другие одинаково ненавидят капитал и частную предприимчивость, одинаково равнодушны к свободе и одинаково считают необходимым объединять в послушные команды отдельные личности и управлять ими посредством регламентации, доведенной до крайних пределов. И, те и другие стремятся разрушить современный государственный строй и взамен его тотчас же установить новый, под другим именем, с администрацией, отличающейся от современной только тем, что ее права будут значительно расширены.

§ 2. СОВРЕМЕННОЕ РАЗВИТИЕ СОЦИАЛИЗМА В ГЕРМАНИИ

У латинских народов государственный социализм, как я вскоре покажу, является следствием их прошлого, многовековой централизации и постепенного развития центральной власти. У немцев это не совсем так. Они были доведены искусственными путями до такого же, как и у латинских народов, представления о роли государства. Это представление явилось как следствие изменения условий существования и характера, изменения, вырабатывавшегося в Германии в течение целого века вследствие распространения всеобщей воинской повинности. Это обстоятельство вполне признают наиболее просвещенные немецкие писатели, в особенности Циглер¹. Единственно возможное средство изменить дух народа или, по меньшей мере, его обычаи и поведение – это суровая военная дисциплина. Только с ней не в силах бороться отдельная личность. Она внушает ей дух подчиненности и уничтожает всякое чувство инициативы и независимости. Догмы можно еще оспаривать, но как оспаривать приказания начальника, имеющего право жизни и смерти над подчиненными и могущего ответить заключением в тюрьму на самое смиренное возражение?

Пока еще милитаризм не получил всеобщего распространения, он служил для правительств отличным средством для подавления и приведения к покорности. Он создавал силу у всех народов, которые успевали его развить до необходимой степени, и ни один народ не мог бы существовать без него. Но нынешний век создал общеобязательность военной службы. Прежде действие военного режима распространялось па очень ограниченную часть народа, а теперь он влияет на дух всего народа. Изучить его действие лучшего всего можно в тех странах, например, в Германии, где военный режим достиг максимума своего развития. Никакой другой режим, даже монастырский, не приносит более полно личность в жертву общему интересу и не подходит ближе к социальному типу, о котором мечтают социалисты. В течение одного века суровый прусский военный режим преобразовал Германию и сделал ее изумительно способной воспринять государственный социализм. Я советую нашим молодым профессорам, ищущим для своих диссертаций несколько менее банальных тем, чем те, какими они часто довольствуются, заняться изучением тех изменений в философских и социальных воззрениях, которые совершились в течение XIX века в Германии под влиянием общеобязательной воинской повинности.

Современная Германия, управляемая прусской монархией, создалась не путем медленного исторического развития; недавно установившееся единство ее создано исключительно силой оружия, вследствие побед Пруссии над Австрией и Францией. Пруссия сразу соединила под одной в действительности неограниченной властью большое число маленьких, когда-то благоденствовавших королевств. На развалинах провинциальной жизни Пруссия создала могущественную централизацию, напоминающую режим во Франции при Людовике XIV и Наполеоне. Но такая централизация не замедлит породить и здесь, как везде, разрушение частной жизни, особенно жизни умственной, уничтожение частной инициативы, постепенное поглощение государством всех функций общественной жизни. История нам показывает, что такие большие военные монархии могут процветать лишь тогда, когда во главе их стоят выдающиеся люди; но так как такие люди появляются редко, то процветание это никогда не бывает очень продолжительным.

Поглощающая роль государства тем легче могла проявиться в Германии, что прусская монархия, приобретя своими счастливыми войнами большой престиж, может проявлять свою власть почти бесконтрольно, что не имеет места в Других странах, где правительства, потрясаемые частыми революциями, встречают в своей деятельности многочисленные препятствия. Германия в настоящее время есть главный центр самовластия, и можно опасаться, что вскоре в этой стране не будет никакой свободы.

Легко теперь понять, что социализм, требующий все большего и большего вмешательства государства, нашел в Германии очень хорошо подготовленную почву. Развитие его не могло не нравиться правительственным сферам такой страны, как современная Пруссия, где все подчинено начальству и поставлено в строй. Таким образом, социалисты долгое время пользовались благосклонностью правительства. Бисмарк сначала им покровительствовал, и это продолжалось бы и далее, если бы они своей неловкой политической оппозицией не кончили тем, что стали неудобными для правительства.

С тех пор их перестали щадить, и так как германская империя есть военная монархия, способная, несмотря на свою парламентарную внешность, легко принимать самодержавную форму, против социалистов были приняты самые энергичные и бесцеремонные меры. По свидетельству журнала «Vorwarts», в течение только двух лет, с 1894 по 1896 год, по приговорам судов против социалистов за преступления в печати и политические преступления наказания составили в общей сложности 226 лет заключений в тюрьме и 2.800.000 франков штрафа.

1 Генрих Ансельм фон Циглер унд Клинхаузен (1663-1696) – немецкий писатель, представитель прециозной литературы.

Оттого ли, что такой образ действий правительства заставил социалистов призадуматься, или просто оттого, что усилившееся под игом сурового всеобщего военного режима порабощение умов наложило свой отпечаток на дух немцев, и без того уже весьма дисциплинированный и практичный, в настоящее время, бесспорно, социализм у них стремится принять более мягкие формы. Он делается уступчивее, держится исключительно парламентской почвы и почти отказывается добиваться торжества своих принципов.

Исчезновение класса капиталистов и уничтожение монополистов представляется социалистам лишь как теоретический идеал, осуществимый не иначе, как в очень далеком будущем. Германский социализм поучает в настоящее время, что «так как буржуазное общество создалось не сразу, то не сразу может быть и уничтожено». Он все в большей и большей мере стремится к слиянию с демократическим движением, ввиду улучшения быта рабочих классов.

Придется, я думаю, отказаться от надежды, что немцы первые сделают поучительные опыты социализма у себя. Очевидно, они предпочитают предоставить эту задачу латинским народам.

И не только на практике немецкие социалисты делают разные уступки. Их теоретики, прежде столь решительные и суровые, все более и более отказываются от самых существенных положений их доктрин. Сам коллективизм, бывший в течение продолжительного времени столь могущественным, теперь считается несколько устаревшей утопией, годной разве только для большой публики, да и то без практической пользы. Впрочем, слишком научный и практичный ум немцев и не мог не заметить особенной слабости доктрины, к которой французские социалисты относятся все еще с таким благоговением.

Очень интересно отметить, с какой легкостью и быстротой изменяется в своем дальнейшем развитии немецкий социализм не только в подробностях, но и в наиболее существенных частях теории. Так, например, Шульце-Дэлич, пользовавшийся в свое время большим влиянием, придавал большое значение кооперативному движению, чтобы «приучить народ рассчитывать только на свою собственную инициативу, для улучшения своего положения». Лас-саль и все его преемники, наоборот, держались всегда того мнения, что «народ особенно нуждается в поддержке со стороны государства».

ГЛАВА ВТОРАЯ

СОЦИАЛИЗМ В АНГЛИИ И АМЕРИКЕ

§ 1. Представления о государстве и воспитании у англосаксов. Особенную важность для народа составляет не принятый им политический режим, а усвоенное им представление о взаимных ролях государства и отдельной личности. Социальный идеал англосаксов. Этот идеал остается у них неизменным при самых разнообразных политических режимах. Особенности умственного склада англосакса. Различие между его нравственными, частными и общественными понятиями. Чувство солидарности, энергия и т. д. Англосаксонские дипломаты. Каким образом расовые качества поддерживаются воспитанием. Характеристика англосаксонского воспитания. Его результаты.

§ 2. Социальные идеи англосаксонских рабочих. Как происходит их обучение и воспитание. Как они обращаются в хозяев. Редкие случаи неудачников. Почему ручной труд не презирается у англосаксов. Административные способности англосаксонских рабочих. Как они их приобретают. Рабочие в Англии часто избираются в мировые судьи. Как англосаксонский рабочий защищает свои интересы перед хозяином. Отвращение англосаксонского рабочего к вмешательству государства. Американский рабочий. Частная предприимчивость и промышленность в Америке. Коллективизм и анархия в Англии и Америке. Последователи их набираются лишь из наименее способных, рабочих низших ремесел. Армия социалистов в Соединенных Штатах. Борьба, какую придется вести с этой армией.

§ 1. ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕ И ВОСПИТАНИИ У АНГЛОСАКСОВ

При сравнении понятий о государстве у англичан и у латинских народов с особенной ясностью обнаруживается, насколько государственные учреждения суть создания расы, и до какой степени под одинаковыми названиями могут скрываться совершенно различные вещи. Можно рассуждать нескончаемо, как это делал Монтескье и другие, о превосходстве республиканского правления над монархическим или наоборот; но если мы увидим, что народы, живущие при совершенно различных политических режимах, имеют совершенно одинаковые социальные понятия и весьма сходные между собой учреждения, то мы из того заключим, что эти политические режимы, столь различные по названию, не имеют никакого действительного влияния на дух народов, которыми они будто бы управляют.