Текст книги "Закат Карфагена (Сборник)"

Автор книги: Гюстав Флобер

Гюстав Флобер
Джек Линдсей
ЗАКАТ КАРФАГЕНА
Романы

ПРЕДИСЛОВИЕ

Древняя пословица гласит: «Все дороги ведут в Рим». Около двух тысяч лет тому назад, когда Римская держава находилась в зените своего могущества, огромная сеть превосходных дорог, вымощенных камнем, связывала между собой все основные области и города Западной Европы. Благодаря прекрасно налаженному морскому судоходству путешествие из Греции в Испанию или из Италии в Египет было делом обыденным и почти безопасным. Многочисленные морские и сухопутные пути, протянувшиеся от Британии до Северной Африки, от Атлантики до Евфрата, сходились в одном месте – там, где на семи холмах возвышались дворцы, храмы и дома римлян, повелителей большей части тогдашнего цивилизованного мира. В столицу великой империи стекались богатства трех континентов; в толпе на улицах можно было встретить белокурого германца и смуглого индийца, темнокожего жителя Мавритании и потомка азиатских кочевников. Сюда, в Рим, прибывали гонцы с донесениями от военачальников, стороживших границы на Рейне, Дунае и Евфрате, здесь доказывали свои права на престол представители царских династий Армении и Парфии, княжеских родов Германии, сюда возвращались римские послы, которых принимали с почетом при дворе китайского императора. Сменялись поколения, рушились царства и города, исчезали с лица земли целые народы, но несокрушимый и всемогущий Рим, Вечный Город, по-прежнему диктовал свои законы народам античного мира. Римляне твердо верили: так будет всегда, ибо сами боги одарили их удивительной способностью устанавливать во всем разумный порядок и умением властвовать над прочими народами.

 
Одушевленную медь пусть куют другие нежнее,
Также из мрамора пусть живые лики выводят,
Тяжбы лучше ведут и также неба движенье
Тростью лучше чертят, и восход светил возвещают.
Ты же народы вести, о римлянин, властию помни —
Вот искусства твои – налагать обычаи мира,
Покоренных щадить и завоевывать гордых.
 

Незадолго до того, как поэт Вергилий написал эти строки, римский ученый Варрон, знаток древних летописей, установил дату основания Вечного Города – 21 апреля 753 года (по нашему летоисчислению). Согласно римскому преданию, город на берегу Тибра заложили юноши Ромул и Рем, далекие потомки Энея, героя Троянской войны. Место было выбрано не случайно: неподалеку от холмов будущего Рима речная волна выбросила их на берег, тогда еще беспомощных младенцев, обреченных на смерть по приказу злобного и суеверного царя Амулия. Здесь Ромула и Рема вскормила своим молоком волчица, чье бронзовое изображение впоследствии станет одной из святынь Римского государства. В этих краях близнецы выросли в семье пастуха, отсюда они отправились в Альбу-Лонгу, где правил Амулий, чтобы убить его и вернуть царство своему деду, сюда же они вернулись, чтобы основать великий город. Когда между братьями возникла ссора, гласит предание, Рем был убит Ромулом, который и стал первым правителем Рима. После долгого царствования он был вознесен на небо, завещав римлянам быть терпеливыми и мужественными, чтобы достичь вершин человеческого могущества.

Современные ученые полагают, что легенда о Ромуле и Реме, как и всякий миф, упрощает историю. На самом же деле город возникал постепенно, путем слияния нескольких разноплеменных общин на римских холмах в единое поселение, причем произошло это позже, чем считал Варрон. В VI веке до н. э. Рим уже представлял собой достаточно сильное, хотя и маленькое государство, а к концу этого столетия в Риме был низложен последний царь и учреждена республика. Во главе государства встали выборные должностные лица, которые управляли Римом совместно с сенатом, объединявшим старейшин аристократических родов. Позднее в Римской республике сложился такой политический механизм, который одно время мыслители древности считали наилучшим из всех возможных, ибо ни один орган власти не обладал решающим преимуществом над другими. Два консула, избираемые ежегодно, имели почти царскую власть на войне и обширные полномочия в самом городе, однако не распоряжались финансами и не могли самостоятельно вести внешнюю политику, что относилось к компетенции сената. В свою очередь сенат (в нем пожизненно заседали граждане, занимавшие ранее выборные должности) ведал казной, внешними делами, вопросами религии и многими другими, но не имел права издавать законы, объявлять войну, заключать мир – это было привилегией народного собрания. Подобный государственный строй придавал республиканскому режиму необходимую устойчивость, позволяя сосредоточить все силы государства для борьбы с внешним противником.

В течение нескольких столетий римляне вели непрерывные войны с соседними народами Италии. Со временем римская армия превратилась в самую мощную военную машину, какую только знал древний мир. В основе римской военной организации лежала строжайшая дисциплина (почти любая провинность воина каралась смертью), немалую роль в успехах римского оружия играли также прекрасная боевая выучка, маневренность воинских подразделений (даже самые малые из них – центурия – могли выполнять самостоятельную тактическую задачу), умелое использование достижений технической мысли. Не следует преуменьшать и значение искусной дипломатии, благодаря которой римляне почти всегда имели больше союзников, чем их враги. В начале III века до н. э. Рим уже не имел соперников в Италии, а после разгрома Карфагена, Македонии и Сирийского царства в войнах III–II веков до н. э. все огромное Средиземное море стало «внутренним озером» Римской державы.

Превращение маленького города-государства в метрополию гигантской империи сопровождалось кризисом республиканского строя, который перестал соответствовать новому положению Рима и новым отношениям в Римском обществе. В течение пяти столетий (конец I в. до н. э. – конец V в. н. э.) Римская держава управлялась императорами, чья неограниченная власть была обусловлена контролем над армией, в то время как сенат, принимавший еще некоторое участие в управлении государством, мог опираться лишь на древние традиции и потому всецело зависел от воли императора. На смену одним императорам приходили другие, режим террора времен Тиберия, Калигулы и Нерона сменился «золотым веком» в правление «добрых императоров» II века н. э., однако сущность политического строя оставалась прежней. Режим единовластия укрепил Римскую державу, но потенциал агрессивной завоевательной политики был уже исчерпан. С середины II века империя переходит к обороне, ей все труднее становится отражать натиск варваров на своих границах. Западная часть Римской державы вступает в фазу перманентного социально-экономического кризиса. Восточная империя (Византия) отделяется от нее, и в V веке наступила развязка: Вечный Город захвачен и разграблен, императорская власть низвергнута, в западных римских провинциях созданы королевства германских вождей. Рим, разрушенный и опустевший, на долгое время стал лишь памятником собственного величия.

История Древнего Рима – это и наша история. Наследие римской цивилизации – общее достояние народов Европы, неотъемлемая часть современной культуры. Когда наши строители воздвигают здание с помощью бетона, венчают его куполом, создают арочные конструкции, они пользуются изобретениями римских зодчих. По дорогам, построенным римлянами, ездят и сейчас. Основные принципы современной юриспруденции восходят к формулировкам римского права – одной из самых совершенных правовых систем в истории человечества. В терминологии медиков, дипломатов, юристов до сих пор сохраняется множество слов и выражений на латинском языке, который и в древности, и в средние века был международным языком науки. Римские цифры, латинские названия месяцев (январь – месяц бога Януса, март – месяц бога Марса, июль – месяц Юлия Цезаря и т. д.), бесчисленные слова латинского корня в современном русском языке – все это свидетельства неразрывной связи между нашим временем и далекой эпохой античности. По-прежнему жива великая античная культура.

Доктор исторических наук Сизов С. К.

Гюстав Флобер
САЛАМБО

I. ПИР

Это было в Мегаре, предместье Карфагена, в садах Гамилькара[1]1
  Гамилькар Барка (то есть молния) – карфагенский полководец в 1-й Пунической войне (264–241 гг. до н. э.). Непрестанно тревожил прибрежную Италию нападениями из Сицилии. После морского поражения, нанесенного римлянами другому карфагенскому полководцу, Ганнону, при Эгатских островах (241 г. до н. э.) Гамилькар заключил мир с Римом. Возвратясь в Карфаген, он жестоко подавил восстание наемных войск. После этого Гамилькар отправился на помощь Карфагенским колониям в Испании, которую почти всю завоевал. Там он был убит (228 г. до н. э.).


[Закрыть].

Солдаты, которыми он командовал в Сицилии, устроили большое пиршество, чтобы отпраздновать годовщину Эрикской битвы[2]2
  Эрикская битва – сражение за город Эрикс в Западной Сицилии, захваченной Гамилькаром Баркой во время 1-й Пунической войны. Римлянам так и не удалось выбить его оттуда, и он покинул свои укрепленные позиции только после заключения мира между Римом и Карфагеном.


[Закрыть], и так как хозяин отсутствовал, а их было много, они ели и пили без всякого стеснения.

Начальники, обутые в бронзовые контурны, поместились в среднем проходе под пурпурным навесом с золотой бахромой. Навес тянулся от стены конюшен до первой террасы дворца. Простые солдаты расположились под деревьями; оттуда видно было множество строений с плоскими крышами – давильни, погреба, амбары, хлебопекарни, арсеналы, а также двор для слонов, рвы для диких зверей и тюрьма для рабов.

Фиговые деревья окружали кухни; лес смоковниц тянулся до зеленых кущ, где рдели гранаты меж белых хлопчатников; отягченные гроздями виноградники поднимались ввысь к ветвям сосен; под платанами цвело поле роз; на лужайках местами покачивались лилии; дорожки были посыпаны черным песком, а посередине тянулась аллея кипарисов, как двойная колоннада зеленых обелисков.

Дворец Гамилькара, построенный из нумидийского мрамора в желтых пятнах, громоздился в отдалении на широком фундаменте; четыре этажа его выступали террасами один над другим. Его монументальная прямая лестница из черного дерева, где в углах каждой ступеньки стояли носовые части захваченных вражеских галер, красные двери, помеченные черным крестом, с медными решетками – защитой снизу от скорпионов; легкие золотистые переплеты, замыкавшие верхние оконца, – все это придавало дворцу суровую пышность, и он казался солдатам столь же торжественным и непроницаемым, как лицо Гамилькара.

Совет предоставил им его дом для пира. Выздоравливающие солдаты, которые ночевали в храме Эшмуна[3]3
  Эшмун – один из главных финикийских богов. Вместе с Ваал-Хаммоном (Камоном) и Танит входил в наиболее почитаемую триаду карфагенских божеств. Древними греками отождествлялся с богом-целителем Асклепием (римский Эскулап).


[Закрыть], отправились сюда на заре, плетясь на костылях. Толпа возрастала с каждой минутой. Люди беспрерывно стекались ко дворцу по всем дорожкам, точно потоки, устремляющиеся в озеро. Между деревьями сновали кухонные рабы, испуганные, полунагие; газели на лугах убегали с громким блеянием. Солнце близилось к закату, и от запаха лимонных деревьев испарения потной толпы казались еще более тягостными.

Тут были люди разных наций – лигуры, лузитанцы, балеары[4]4
  Лигуры – народность, населяющая южную часть древней Галлии. Отважные мореплаватели и солдаты, лигуры часто служили в наемных войсках.
  Лузитанцы – жители древней Португалии (Лузитании).
  Балеары – жители Балеарских островов у берегов Испании.


[Закрыть], негры и беглецы из Рима. Наряду с тяжелым дорийским говором раздавались кельтские голоса, грохотавшие, как боевые колесницы, ионийские окончания сталкивались с согласными пустыни, резкими, точно крики шакала. Грека можно было отличить по тонкому стану, египтянина – по высоким сутулым плечам, кантабра[5]5
  Кантабры – народность, населявшая Кантабрию, одну из областей древней Испании.


[Закрыть] – по толстым икрам. На шлемах у карийцев[6]6
  Карийцы – одна из древних народностей Малой Азии. Очень часто служили в наемных войсках.


[Закрыть] горделиво покачивались перья; каппадокийские[7]7
  Каппадокийцы – жители Каппадокии, одной из древних стран Малой Азии, к востоку от Армении.


[Закрыть] стрелки расписали свое тело большими цветами; несколько лидийцев с серьгами в ушах садились за трапезу в женских одеждах и туфлях. Иные, намазавшись для праздника киноварью, похожи были на коралловые статуи.

Они разлеглись на подушках, ели, сидя на корточках вокруг больших блюд, или же, лежа на животе, хватали куски мяса и насыщались, упершись локтями, в мирной позе львов, разрывающих добычу. Прибывшие позже других стояли, прислонившись к деревьям, смотрели на низкие столы, наполовину скрытые пунцовыми скатертями, и ждали своей очереди.

Кухонь Гамилькара не хватало; Совет послал рабов, посуду, ложа для пирующих; среди сада, как и на поле битвы, когда сжигают мертвецов, горели яркие костры, и на них жарили быков. Хлебы, посыпанные анисом, чередовались с огромными сырами, более тяжелыми, чем диски. Около золотых плетеных корзин с цветами стояли чаши с вином и сосуды с водой. Все широко раскрывали глаза от радости, что наконец можно наесться досыта. Кое-где затягивали песни.

Прежде всего им подали на красных глиняных тарелках с черными узорами дичь под зеленым соусом, потом – всякие ракушки, какие только собирают на карфагенских берегах, похлебки из пшена, ячменя, бобов и улитки с тмином на желтых янтарных блюдах.

Вслед за тем столы уставили мясными блюдами. Подали антилоп с рогами, павлинов с перьями, целых баранов, сваренных в сладком вине, верблюжьи и буйволовы окорока, ежей с приправой из рыбьих внутренностей, жареную саранчу и белки в маринаде. В деревянных чашках из Тамрапании плавали в шафране большие куски жира. Все было залито рассолом, приправлено трюфелями и асафетидой. Пирамиды плодов валились на медовые пироги. Было, конечно, и жаркое из маленьких собачек с толстыми животами и розовой шерстью, которых откармливали выжимками из маслин, – карфагенское блюдо, вызывающее отвращение у других народов. Неожиданность новых яств возбудила жадность пирующих. Галлы с длинными волосами, собранными на макушке кверху, вырывали друг у друга из рук арбузы и лимоны и съедали их с коркой. Негры, никогда не видавшие лангуст, раздирали себе лица об их красные колючки. Бритые греки, у которых лица были белее мрамора, бросали за спину остатки со своих тарелок, а пастухи из Бруттиума[8]8
  Бруттиум, или Бруттий, – область древней Италии, современная Калабрия.


[Закрыть], одетые в волчьи шкуры, ели молча, уткнувшись в тарелки.

Наступила ночь. Сняли велариум[9]9
  Велариум – полотняный навес над амфитеатром для защиты зрителей от дождя и солнца.


[Закрыть], протянутый над аллеей из кипарисов, и принесли факелы.

Дрожащее пламя нефти, горевшей в порфировых вазах, испугало на вершинах кипарисов обезьян, посвященных луне. Их резкие крики очень смешили солдат.

Продолговатые отсветы пламени дрожали на медных панцирях. Блюда с инкрустацией из драгоценных камней искрились разноцветными огнями. Чаши с краями из выпуклых зеркал умножали увеличенные отражения предметов. Толпясь вокруг, солдаты изумленно в них гляделись и гримасничали, чтобы посмеяться. Они бросали друг в друга через столы табуреты из слоновой кости и золотые лопатки. Они пили залпом греческие вина, которые хранят в бурдюках, вина Кампаньи[10]10
  Кампанья – в древности одна из плодороднейших областей Средней Италии.


[Закрыть], заключенные в амфоры, кантабрийское вино, которое привозят в бочках, и вина из ююбы, киннамона и лотоса. На земле образовались скользкие лужи вина, пар от мяса поднимался в листве деревьев вместе с испарением от дыхания. Слышны были одновременно громкое чавканье, шум речей, песни, дребезг чаш и кампанских ваз, которые, падая, разбивались на тысячи кусков, и чистый звон больших серебряных блюд.

По мере того как солдаты пьянели, они все больше думали о несправедливости к ним Карфагена.

Республика, истощенная войной, допустила скопление в городе отрядов, возвращавшихся из похода. Гискон, начальник наемных войск, умышленно отправлял их частями, чтобы облегчить выплату им жалования, но Совет думал, что они в конце концов согласятся на некоторую уступку. Теперь же наемников возненавидели за то, что им нечем было уплатить. Этот долг смешивался в представлении народа с тремя тысячами двумястами евбейских талантов[11]11
  Талант – весовая единица в греческих мерах. Брусок золота или серебра весом в талант служил денежной единицей. Евбейский талант стоит 1125 руб. золотом. Таким образом контрибуция, наложенная Лутацием на Карфаген, равнялась 3 600 000 золотых рублей.


[Закрыть], которые требовал Лутаций[12]12
  Лутаций – Гай Лутаций Катул – римский консул, номинальный победитель в решительной морской битве при Эгатских островах, закончившей 1-ю Пуническую войну. На самом деле римским флотом командовал Публий Валерий Фальтон.


[Закрыть], и Карфаген считал наемников такими же врагами, как и римлян. Солдаты это понимали, и возмущение их выражалось в угрозах и гневных выходках. Они наконец потребовали разрешения собраться, чтобы отпраздновать одну из своих побед, и партия мира уступила, мстя этим Гамилькару, который так упорно стоял за войну. Она теперь кончилась, вопреки его воле, и он, отчаявшись в Карфагене, передал начальство над наемниками Гискону. Дворец Гамилькара предоставили для приема солдат с целью направить на него часть той ненависти, которые те испытывали к Карфагену. К тому же устройство пиршества влекло за собой огромные расходы, и все они падали на Гамилькара.

Гордясь тем, что они подчинили своей воле Республику, наемники рассчитывали, что смогут наконец вернуться в свою страну, увозя в капюшонах плащей жалованье за пролитую ими кровь. Но под влиянием винных паров их заслуги стали казаться безмерными и недостаточно вознагражденными. Они показывали друг другу свои раны, рассказывали о сражениях, о своих странствиях и об охотах у себя на родине. Они подражали крикам диких зверей, их прыжкам. Потом начались отвратительные пари: погружали головы в амфоры и пили без перерыва, как изнывающие от жажды дромадеры[13]13
  Дромадер (мегари) – одногорбый верблюд. Ввиду его высоких боевых качеств использовался в военной кавалерии.


[Закрыть]. Один лузитанец огромного роста держал на вытянутых руках по человеку и обходил так столы, извергая из ноздрей горячее дыхание. Лакедемоняне, не снявшие лат, делали тяжелые прыжки. Некоторые выступали женской походкой, с непристойными жестами; другие обнажались, чтобы состязаться среди чаш, как гладиаторы; несколько греков плясали вокруг вазы с изображением нимф, а в это время один из негров ударил бычьей костью в медный щит.

Вдруг они услышали жалобное пение, громкое и нежное; оно то стихало, то усиливалось, как хлопанье в воздухе крыльев раненой птицы.

Это были голоса рабов в эргастуле[14]14
  Эргастул – римская каторжная тюрьма для рабов. Имелась у каждого крупного рабовладельца. Такие тюрьмы существовали и в Карфагене, откуда римляне заимствовали основы рабовладельческой агрономии.


[Закрыть]. Солдаты вскочили и бросились освобождать заключенных.

Они вернулись, с криком гоня перед собой в пыли около двадцати человек, поражавших бледностью лиц. На бритых головах у них были остроконечные шапочки из черного войлока; все были обуты в деревянные сандалии; они громыхали цепями, как колесницы на ходу.

Рабы прошли до кипарисовой аллеи и рассеялись в толпе; их стали расспрашивать. Один из них остановился поодаль от других. Сквозь разорванную тунику видны были его плечи, исполосованные длинными шрамами. Опустив голову, он боязливо озирался и слегка закрывал веки, ослепленный факелами. Когда он увидел, что никто из пугавших его вооруженных людей не выказывает ему ненависти, из груди его вырвался глубокий вздох; он стал что-то бормотать и засмеялся сквозь радостные слезы, которые текли у него по лицу; потом схватил за ручки полную чашу и воздел ее к небу, вытянув руки, с которых свисали цепи; глядя ввысь и продолжая держать в руке чашу, он произнес:

– Привет прежде всего тебе, освободитель Ваал[15]15
  Ваал (Баал; множественное Баалим, собственно – господин) – божество у семитских народов, обычно упоминается вместе с названием местности, «господином» которой данный Ваал является.


[Закрыть] Эшмун, которого на моей родине зовут Эскулапом! Привет вам, духи источников, света и лесов! И вам, боги, сокрытые в недрах гор и в земляных пещерах! И вам, мощные воины в блестящих доспехах, освободившие меня!

Потом он бросил чашу и стал рассказывать о себе. Его звали Спендием. Карфагеняне захватили его в плен в Эгинской битве. Говоря на греческом, лигурийском и пунических языках, он стал снова благодарить наемников, целовал им руки и наконец поздравил с празднеством, выражая при этом удивление, что не видит на пиру чаш священного легиона. Чаши эти, с изумрудной виноградной лозой на каждой из шести золотых граней, принадлежали милиции, состоящей исключительно из молодых патрициев самого высокого роста, и обладание ими было привилегией, почти жреческой почестью; ничто среди сокровищ Республики так не возбуждало алчности наемников, как эти чаши. Из-за них они ненавидели Легион; иные рисковали жизнью ради неизъяснимого наслаждения выпить из такой чаши. Они сейчас же послали за чашами, хранившимися у сисситов – купцов, объединенных в общества, которые собирались для совместных трапез. Все члены сисситских обществ в это время уже спали.

– Разбудить их, – приказали наемники.

Вторично посланные рабы вернулись с ответом, что чаши заперты в одном из храмов.

– Отпереть храм! – ответили они.

И когда рабы, трепеща, признались, что чаши в руках начальника Легиона Гискона[16]16
  Гискон – полководец в 1-й Пунической войне, участвовал в мирных переговорах с Римом в 241 г. Был послан Карфагеном в лагерь наемников и умерщвлен ими.


[Закрыть], они воскликнули:

– Пусть принесет!

Вскоре в глубине сада появился Гискон с охраной из воинов Священного легиона. Широкий черный плащ, прикрепленный на голове к золотой митре, усеянной драгоценными камнями, окутывал его всего, спускаясь до подков коня, и сливался издали с ночным мраком. Видны были только его белая борода, сверкание головного убора и тройное ожерелье из плоских синих камней, которое колыхалось у него на груди.

Когда он приблизился, солдаты встретили его криками:

– Чаши, чаши!..

Он начал с заявления, что своей храбростью они, несомненно, их заслужили. Толпа заревела от радости, рукоплеща ему.

Он прибавил, что ему это хорошо известно, так как он командовал ими в походе и вернулся с последней когортой на последней галере.

– Верно, верно! – подтвердили они.

Республика, продолжал Гискон, блюдет их распределение по племенам, их обычаи, их верования; они пользуются в Карфагене свободой. Что же касается чаш Священного легиона, то это частная собственность.

Тогда один из галлов, стоявший около Спендия, ринулся вдруг через столы и подбежал к Гискону, грозя ему двумя обнаженными мечами, которыми он размахивал в воздухе.

Гискон, не прерывая своей речи, ударил его по голове тяжелой палкой из слоновой кости. Варвар упал. Галлы зарычали, и бешенство их, сообщаясь другим, вызвало гнев легионеров. Гискон пожал плечами. Отвага его была бы бесполезна против этих неистовых, грубых животных. Потом он отомстит им какой-нибудь хитростью. Он сделал поэтому знак своим воинам и медленно удалился. Дойдя до ворот, он обернулся к наемникам и крикнул им, что они раскаются.

Пир возобновился. Но ведь Гискон мог вернуться и, обойдя предместье, доходившее до последних укреплений, раздавить наемников, прижать их к стенам. Они почувствовали себя одинокими, несмотря на то что их было много. Большой город, спавший внизу в тени, стал пугать их своими громоздившимися лестницами, высокими черными домами и неясным очертанием богов, еще более жестоких, чем народ. Вдали над водой скользило несколько сигнальных огней и виден был свет в храме Камона. Они вспомнили про Гамилькара. Где он? Почему он покинул их после заключения мира? Его пререкания с Советом были, наверное, только уловкой, имевшей целью их погубить. Неутоленная злоба перенеслась на него, они проклинали Гамилькара, возбуждая друг друга своим гневом. В эту минуту под платанами собралась толпа; она окружила негра, который бился в судорогах на земле; взор его был неподвижен, шея вытянута, у рта показалась пена Кто-то крикнул, что он отравлен. Всем стало казаться, что и они отравлены. Солдаты бросились на рабов; над пьяным войском пронесся вихрь разрушения. Они устремились на что попало, разбивали, убивали; одни бросали факелы в листву, другие, облокотившись на перила, за которыми находились львы, побивали их стрелами; более храбрые кинулись к слонам; солдатам хотелось отрубить им хоботы и грызть слоновую кость.

Тем временем балеарские пращники обогнули угол дворца, чтобы удобнее было приступить к грабежу. Но им преградила путь высокая изгородь из индийского камыша. Они перерезали кинжалами ремни затвора и очутились перед фасадом дворца, обращенным к Карфагену, в другом саду, с подстриженной растительностью. Полосы из белых цветов, следуя одна за другой, описывали на земле, посыпанной голубым песком, длинные кривые, похожие на снопы звезд. От кустов, окутанных мраком, исходило теплое медовое благоухание. Стволы некоторых деревьев были обмазаны киноварью и похожи на колонны, залитые кровью. Посреди сада на двенадцати медных подставках стояли стеклянные шары; внутри их мерцал красноватый свет, и они казались гигантскими зрачками, в которых еще трепетал взгляд. Солдаты освещали себе путь факелами, спотыкаясь на глубоко вскопанном спуске.

Они увидели небольшое озеро, разделенное на несколько бассейнов стенками из синих камней. Вода была такая прозрачная, что отражение факелов дрожало на самом дне из белых камешков и золотой пыли. На воде показались пузырьки, по ней скользнули сверкающие чешуйки, и толстые рыбы с пастью, украшенной драгоценными камнями, выплыли на поверхность.

Солдаты схватили рыб, просунули пальцы под жабры и с громким хохотом понесли их на столы.

То были рыбы, принадлежавшие роду Барка. Происходили эти рыбы от первобытных налимов, породивших мистическое яйцо, в котором таилась богиня. Мысль, что они свершают святотатство, вновь разожгла алчность наемников, они быстро развели огонь под медными сосудами и стали с любопытством глядеть, как диковинные рыбы извивались в кипятке.

Солдаты теснились, толкая друг друга Они забыли страх и снова принялись пить. Благовония стекали у них со лба и падали крупными каплями на разодранные туники. Упираясь кулаками в столы, которые, как им казалось, качались подобно кораблям, они шарили вокруг себя налитыми кровью пьяными глазами, поглощая взорами то, что уже не могли захватить. Другие ходили по столам, накрытым пурпуровыми скатертями, и, ступая между блюд, давили ногами подставки из слоновой кости и тирские стеклянные сосуды. Песни смешивались с хрипом рабов, умирающих возле разбитых чаш. Солдаты требовали вина, мяса, золота, женщин, бредили, говоря на сотне наречий. Некоторые, видя пар, носившийся вокруг них, думали, что они в бане, или же, глядя на листву, воображали себя на охоте и набрасывались на своих собутыльников, как на диких зверей. Пламя переходило с дерева на дерево, охватывало весь сад, и высокая листва, откуда вырывались длинные белые спирали, казалась задымившим вулканом. Гул усиливался. В темноте завывали раненые львы.

Вдруг осветилась самая верхняя терраса дворца; средняя дверь отворилась, и на пороге показалась женщина в темных одеждах. Это была дочь Гамилькара. Она спустилась с первой лестницы, которая шла наискось от верхнего этажа, потом со второй и третьей и остановилась на последней террасе, на верхней площадке лестницы, украшенной галерами. Не двигаясь, опустив голову, смотрела женщина на солдат.

За нею, по обе стороны, стояли в два длинных ряда бледные люди в белых одеждах с красной бахромой, спадавшей прямо на ноги. У них не было ни волос, ни бровей, а пальцы унизаны сверкающими кольцами. Они держали в руках огромные лиры и пели тонкими голосами гимн в честь карфагенской богини. То были евнухи, жрецы храма Танит[17]17
  Танит – финикийская богиня, обычно покровительница какого-либо города-общины. Как показывают многочисленные благодарственные надписи, она пользовалась огромной популярностью в Карфагене, где занимала первенствующее положение, даже по сравнению с Ваал-Хаммоном. У Флобера носит еще ряд имен: Раббет, Ваалет, Милитта и др.


[Закрыть], Саламбо часто призывала их к себе.

Наконец она спустилась по лестнице с галерами. Жрецы следовали за нею. Она направлялась в аллею кипарисов и медленно проходила между столами военачальников, которые при виде ее слегка расступились.

Волосы ее, посыпанные фиолетовым порошком, по обычаю дев Ханаана, были уложены наподобие башни, и от этого она казалась выше ростом. Сплетенные нити жемчуга прикреплены были к ее вискам и спускались к углам рта, розового, как полуоткрытый плод граната. На груди сверкало множество камней, пестрых, как чешуя мурены. Руки, покрытые драгоценными камнями, были обнажены до плеч, туника расшита красными цветами по черному фону: щиколотки соединены золотой цепочкой, чтобы походка была ровной, и широкий плащ темного пурпурового цвета, скроенный из неведомой ткани, тянулся следом, образуя при каждом ее шаге как бы широкую волну.

Время от времени жрецы брали на лирах приглушенные аккорды; в промежутках музыки слышался легкий звон цепочки и мерный стук сандалий из папируса.

Никто еще не знал Саламбо. Известно было только, что она жила уединенно, предаваясь благочестию. Солдаты видели ее ночью на кровле дворца коленопреклоненной перед звездами, в дыму возженных курильниц. Ее бледность была порождена луной, и веяние богов окутывало ее, точно нежной дымкой. Зрачки ее казались устремленными далеко за земные пределы. Она шла, опустив голову, и держала в правой руке маленькую лиру из черного дерева.

Солдаты слышали, как она шептала:

– Погибли! Все погибли! Вы не будете больше подплывать, покорные моему зову, как прежде, когда, сидя на берегу озера, я бросала вам в рот арбузные семена! Тайна Танит жила в глубине ваших глаз, более прозрачных, чем пузырьки воды на поверхности рек…

Она стала звать их по именам, которые были названиями месяцев:

– Сив! Сиван! Таммуз! Эдул! Тишри! Шебар! О, сжалься надо мною, богиня!

Солдаты, не понимая, что она говорит, столпились вокруг нее. Они восторгались ее нарядом. Она оглядела их долгим испуганным взором, потом, втянув голову в плечи и простирая руки, повторила несколько раз:

– Что вы сделали! Что вы сделали!.. Ведь вам даны были для вашей услады и хлеб, и мясо, и растительные масла, и все пряности со складов! Я посылала за быками в Гекатомпиль, я отправляла охотников в пустыню!

Голос ее возвышался, щеки зарделись.

Она продолжала:

– Где вы находитесь? В завоеванном городе или во дворце повелителя? И какого повелителя! Суффета Гамилькара, отца моего, служителя Ваалов. Это он отказался выдать Лутацию ваше оружие, обагренное кровью его рабов. Знаете ли вы у себя на родине лучшего полководца, чем он? Взгляните: ступени дворца загромождены нашими трофеями! Продолжайте! Сожгите дворец! Я увезу с собой духа-покровителя моего дома, черную змею, которая спит наверху, на листьях лотоса. Я свистну, и она за мной последует. Когда я сяду на галеру, змея моя поплывет за мной по пене вод, по следам корабля…

Тонкие ноздри девушки трепетали. Она обламывала ногти о драгоценные камни на груди. Глаза ее затуманились. Она продолжала:

– О бедный Карфаген! Жалкий город! Нет у тебя прежних могучих защитников, мужей, которые отправлялись за океан строить храмы на дальних берегах. Все страны работали на тебя, и равнины морей, изборожденные тонкими веслами, колыхались под грузом твоих жатв.

Затем она стала петь о деяниях Мелькарта[18]18
  Мелькарт (буквально – царь города) – верховное божество в древнем Тире. Почитался у финикиян как основатель и покровитель колоний, дарующий победу над варварами. Некоторые пунические имена образованы от слова Мелькарт, например, Гамилькар, что означает «Мелькарт – мой брат».


[Закрыть], бога сидонского и праотца их рода.

Она рассказала о восхождении на горы эрсифонийские, о путешествии в Тартес[19]19
  Тартес, или Таршиш, – древний торговый город в Испании, расположенный на исчезнувшем к нашему времени острове в устье Гвадалквивира. Вел оживленную торговлю металлами.


[Закрыть] и о войне против Мазизабала в отмщении за царицу змей:

– Он преследовал в лесу чудовище с женским телом, с хвостом, извивавшимся по сухой листве, как серебряный ручеек. И он дошел до луга, где женщины со спинами драконов толпились вокруг большого костра, стоя на кончике хвоста. Луна кровавого света сверкала, окруженная бледным кольцом, и их красные языки, рассеченные, точно багры рыбаков, вытягивались, извиваясь, до края пламени…

Потом Саламбо, не останавливаясь, рассказала, как Мелькарт, победив Мазнзабала, укрепил на носу своего корабля его отрубленную голову.

При каждом всплеске волн голова исчезала под пеной, солнце опалило ее, и она сделалась тверже золота; глаза ее не переставали плакать, и слезы непрерывно капали в воду. Саламбо пела на старом ханаанском наречии, которого варвары не понимали. Они недоумевали, о чем она им рассказывает, сопровождая свои речи грозными жестами. Взгромоздившись вокруг ее на столы, на пиршественные ложа, на ветки сикомор[20]20
  Сикомора – египетская смоковница, дающая плоды вроде винных ягод.


[Закрыть], раскрыв рты и вытягивая головы, они пытались уловить смысл этих странных рассказов, которые мелькали перед их воображением сквозь мрак, словно призраки в облаках.

Только безбородые жрецы понимали Саламбо. Их морщинистые руки, свесившись над лирами, дрожали и время от времени извлекали из струн мрачные аккорды. Они были слабее старых женщин и дрожали так от мистического возбуждения, а также от страха, который вызывали в них солдаты. Варвары не обращали на них внимания; они слушали поющую деву. Никто не смотрел на нее так пристально, как молодой нумидийский вождь, сидевший за столом военачальников между воинами своего племени. Пояс его был так утыкан стрелами, что образовал как бы горб под его широким плащом, прикрепленным к вискам кожаным ремнем. Расходившийся на плечах плащ окружал тенью его лицо, и виден был только огонь его глаз.