Текст книги "Афёры с фальшивыми деньгами. Из истории подделки денежных знаков"
Автор книги: Гюнтер Вермуш
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Орел или решка?
14 декабря 1620 г. Полдень. В городские ворота Пренцлау въезжает фургон, запряженный парой гнедых. Проехав по городу, он останавливается перед домом гражданина Пренцлау Эртманна Шмидта. Кучер слезает с козел и стучит в дверь. Хозяин дома появляется на пороге: «Элиас Хеннинг, собственной персоной! Заходите, заходите… Может быть, промочите горло с дороги?» Хеннинг не собирается рассиживаться. Надо обтереть лошадей, ну и от доброго глотка он, конечно, не откажется. Это способствует путешествиям. Фургон полон мотков польской шерсти, их надо доставить в Гамбург. Эртманн усмехается: «Ну, конечно, ничего подозрительного. Подручный монетных дел мастера в роли торговца шерстью».
Они переходят к делу. Из рук в руки передаются туго набитые мешочки. Появляется пустая бочка, в которую Хеннинг складывает свою добычу. Бочку аккуратно прикрывают шерстью, и фургон снова трогается в путь. Но беда уже не за горами. Через полтора часа у деревни Бойтценбург всадник преграждает дорогу и грубо требует, чтобы Элиас ехал в поместье господина фон Арнима. Хеннинг не сопротивляется, хотя от страха его прошибает пот, а губы безостановочно шепчут «отче наш».
Люди Георга Арнима кипа за кипой перебирают шерсть. Наконец, когда вся шерсть выгружена, они наталкиваются на бочку. «Что здесь?» – угрожающе спрашивает хозяин поместья. «Смотри сам», – отвечает Элиас, отворачиваясь. «Ого, в бочке остались камни?! Зачем они тебе?» Но наступает роковой момент: бочку опустошают, и в руках у фон Арнима оказываются три кошелька. Он собственноручно пересчитывает монеты, а они все крупные, тяжелые. Итог: 2109 гульденов.
Напрасны протесты Элиаса Хеннинга. Он говорит, что это честно заработанные деньги, они получены за товары францбургских ремесленников и крестьян. Его никто не слушает. Георг фон Арним оставляет деньги у себя.
Элиас Хеннинг кое-кому уже примелькался. Слишком часто он курсировал из Померании в Бранденбург. Но это еще не повод, чтобы присваивать его деньги.
На следующий год в Пренцлау начался судебный процесс. Хеннинг требовал вернуть ему деньги. У противоположной стороны нашлось множество свидетелей, которые заявили, что подручный монетчика из Францбурга выменивает крупные монеты и занимается он этим не в одиночку. Эртманн Шмидт оказывает ему помощь в получении мелких монет. Наконец, было доказано, что Хеннинг через Шмидта заказал у двух пренцлауских столяров весы-качели. Торговец Кристоф Вильде показал, что видел в доме Эртманна Шмидта подобные «качели», приспособленные для работы с монетами разного достоинства.
Вот так. Элиас Хеннинг оказался под подозрением. Собственно говоря, речь шла даже не о нем, а о мастере монетного дела города Францбурга Михаэле Мартенсе, по указанию которого Хеннинг обменивал тяжелые монеты на мелкие, сношенные или легированные медью и заказывал в Пренцлау орудия фальшивомонетного промысла. Но Мартене не фигурировал на процессе: Францбург находился во владениях герцога Филиппа Юлиуса фон Поммерн-Вольгаст, в то время как Пренцлау – в Бранденбургском курфюрстве и с 1360 года имел право собственной чеканки монет. На открытый конфликт с герцогом город не отважился. Мишенью негодования горожан по поводу «плохих» францбургских монет и «вывоза» добротных померанских денег стал незадачливый Элиас Хеннинг.
Процесс подделки монет нам уже частично описал торговец Кристоф Вильде. Монеты определенного достоинства помещались на верхнее плечо «качелей» («качели» были специальными для каждого вида монет). Если монета полноценна и прежде всего полновесна, «качели» приходят в движение; плохая, «легкая» монета оставляет их в прежнем положении. «Хорошие» деньги вплавлялись затем в плохие монеты.
О том, что подобное происходило и в самом Пренцлау, говорил на суде столяр Шредер: «Год назад меня подозвал кузнец и попросил сделать «качели» для тяжелых монет».
К сожалению, мы не знаем, чем закончился этот процесс. Скорее всего, Хеннинг не получил назад денег своего мастера, но сам не только уцелел, но и остался на свободе, так как спустя некоторое время он сообщил бранденбургскому курфюрсту, что в случае, если последний соблаговолит учредить монетный двор в Ландсберге-на-Варте, Хеннинг готов предложить свою кандидатуру на пост мастера монетных дел.
Михаэль Мартене знал и поддерживал намерения своего патрона герцога Филиппа Юлиуса ухудшить качество монет. За три месяца до вступления Мартенса в должность, 7 мая 1618 г., герцог выслушал в Лейпциге на окружном собрании представителей сословий своих подданных упреки в том, что во Францбурге «неправедно» чеканятся монеты достоинством в два и четыре шиллинга.
Эти претензии были перечислены на обратной стороне договора герцога с Мартенсом. Самые важные из них заключались в том, что старые полновесные монеты малого достоинства уходят из обращения, их переплавляют на более мелкие монеты. Новые же монеты достоинством в четыре шиллинга слишком малы.
Все это должно было насторожить Мартенса. Ему не следовало доставлять новые неприятности своему господину. Надо сказать, что францбургские монеты с самого начала были в какой-то степени ненастоящими, так как не соответствовали общегерманским правилам чеканки монет, принятым в Аугсбурге в 1559 году. Право чеканки предоставлялось монетным дворам крупных центров при использовании ими самостоятельно добываемого серебра. Этот принцип был подтвержден в имперском законе 1572 года. Закон должен был препятствовать традиционной практике курфюрстских, герцогских, княжеских, графских, епископских и прочих монетных дворов, где шли в переплав хорошие монеты. Но цель была совершенно нереальной. В Северной и Западной Германии не было запасов серебра, что не останавливало вельмож. Закон просто игнорировался. Совершенно отчетливо это прослеживается в договоре по поводу основания города Францбурга, заключенном между герцогом Богиславом XIII и восемью представителями знати «второго эшелона». В договоре, несмотря на закон 1572 года, со ссылкой на практику других городов отмечалось, что его участники принимают на себя ответственность за выпуск монет, которые будут удовлетворять и императора, и местные сословия. Позже герцог Филипп Юлиус был вынужден выслушать жалобы своих подданных на то, что монетный двор Францбурга не имеет права на существование.
Но время добротных монет миновало. Мартене должен был присоединиться к всеобщей практике выплавки из хороших денег плохих. На вопрос герцога, нельзя ли обойтись без переплавки старых монет, Мартене ответил (7 ноября 1619 г.): «Так поступали раньше. Сейчас это невозможно, талер резко вырос в цене, а старые монеты мелких сортов остались теми же, что и четыре года назад. 12 шиллингов, выплавленных из одного талера, – это самые лучшие монеты из тех, что делаются сейчас в Германии».
Золотое время «перечеканки» монет
Афера в Пренцлау произошла на пороге золотой поры великой «перечеканки» монет, которая в исторических трудах датируется между 1621 и 1623 годами. На самом же деле практика переплавки хороших монет началась задолго до этого. Она известна нам еще со времен Римской империи, даже раньше – с самых первых шагов чеканки монет. Легирование металлов всегда вдохновляло и государственных мужей, и частных лиц на снятие навара с чеканки монет.
В течение XVI века римско-германские императоры введением общеимперских норм чеканки монет (1524, 1551, 1559, 1572 гг.) стремились навести порядок в разношерстном монетном хозяйстве и подчинить себе многочисленные монетные дворы, находившиеся в распоряжении не только различного рода территориальных владык, но и городов, имевших собственные монеты. Но уже первая из этих попыток (1524 г.) провалилась, так как предлагавшееся содержание серебра как в крупных (гульден – серебряная монета, чистое содержание серебра – 27,41 г; она разменивалась на монеты достоинством в половину, четверть, одну десятую гульдена, на мелкие монеты: грош (1/21 гульдена), полугрош (1/42) и мелкий грош (1/.84), так и в мелких монетах было слишком велико. Серебра повсеместно не хватало, его цена росла. Хотя Саксония, Тироль, Гарц и Богемия имели преимущества благодаря своим серебряным рудникам, но даже здесь к концу первой трети XVI века перешли на чеканку «плохих» монет. Известный «монетный спор» между курфюрстом Иоганном и его партнером по денежному союзу герцогом Георгом дошел до нас в трех источниках и является тому убедительной иллюстрацией (см. Ludwig G., Wermusch G. Silber. В., 1986).
В 1525 году начинается выпуск новой крупной монеты – талера, содержание серебра для которой в 1551 году было определено в 27,5 г. Талер был приравнен к 72 кройцерам. Саксонский талер был дешевле и стоил 68 кройцеров, или 24 гроша. С тех пор имперский талер отличался от саксонского.
Основной недостаток имперских правил чеканки монет состоял в том, что никак не удавалось стабилизировать стоимостное соотношение между крупной и мелкими серебряными монетами. Чеканка большого количества мелких денег обходилась непропорционально дороже по сравнению с выпуском крупных, и мелкие монеты не приносили прибыли. Поэтому так называемые низкие монетные дворы (не подчинявшиеся непосредственно императору) стали активно искать пути компенсации недополучения своих доходов. Мелкие монеты стали чеканить по собственным образцам, ухудшая содержание металла. К началу Тридцатилетней войны (1618 г.) практически было столько же разновидностей монет, сколько монетных дворов. Периодический контроль, который осуществлялся на заседаниях окружных земельных собраний, каждый раз обнаруживал упущения в деятельности тех или иных монетных дворов, но оставлял их без серьезных последствий. Например, окружной конвент во Франкфурте-на-Одере в мае 1612 года принял решение о закрытии монетного двора во Францбурге. Поводом для такого решения послужил запрет герцога своему тогдашнему мастеру по монетам Каспару Ротермунду сдавать монеты на пробу. У герцога были для этого основания: францбургские монеты достоинством в два шиллинга были настолько плохи, что одна из них на глазах у герцога, «упав на стол, разломилась пополам». Вызванный Ротермунд сухо ответил, что «подобное случается даже с арабскими деньгами». Герцог Филипп Юлиус остался верен себе и не стал обременять себя выполнением решений конвента: чеканка монет шла своим чередом.
Цена кройцера в 1611 году упала с 68 (как было установлено в 1551 г.) до 90 за 1 талер. Через восемь лет за 1 талер платили уже 108 кройцеров. Содержателен в этом смысле отчет, представленный герцогу Филиппу Юлиусу 23 апреля 1619 г. подполковником Книпхузеном: «Один мастер за неделю может изготовить 8000 талеров, за год – 424 000. Талер разменивается на 24 гроша. Из того же талера в Брауншвейге и других местах делают 120 грошей, выигрыш в расчете на 1 талер составляет 86 грошей, что за неделю составит 688 кг серебра».
В этих условиях и сырье – серебро – магическим образом притягивалось туда, где хозяева монетных дворов успешно занимались фальсификацией монет. Конечно, хозяева платили за доставку полновесными талерами. Возможно, и наш знакомый Эли ас Хеннинг рассчитывал сделать свой гешефт: попутно с выгодой сбыть два-три своих кошелька во время путешествия в Гамбург.
Что же касается Михаэля Мартенса – мастера из Францбурга, то ему следует воздать должное. В своем уже упоминавшемся письме от 7 ноября 1619 г. он добавляет, что надеется честно чеканить монеты до тех пор, пока на всех таможнях действует приказ, запрещающий вывоз из страны серебра и тяжелых монет. В остальном он полагается на своего герцога, который должен решить, будет ли он получать прежний доход со своего монетного двора. Если все будет по-прежнему, то герцог должен решиться вести дела так же, как и в соседних землях. Чеканка монет лучших, чем у соседей, приведет к тому, что они пойдут в переплав в печах последних.
19 июля 1621 г. Мартене просит герцога об отставке потому, что «негде получить серебро, нечего платить подмастерьям и на выплату ренты герцогу приходится доплачивать свои личные деньги». Он был бы согласен остаться на своем посту, но работать становится невозможно из-за того «конфуза», в котором находится монетное хозяйство: «штральзундский талер сейчас приравнивается к восьми маркам и двум шиллингам, в других местах чеканят монеты меньшего размера». И все-таки Мартене остался во Францбурге.
К началу Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) денежные соотношения на территории римско-германской империи пришли в состояние хаоса. Армии требуют жалованья. Потребность в деньгах неизмеримо возрастает. Те, у кого еще уцелели старые добрые серебряные монеты, тут же их припрятали. Недостатка серебра в те времена не было. В Западной Европе цены растут из-за того, что слишком обилен поток серебра из Америки. Параллельно развивается и экономика, исключение, правда, составляют Испания и Португалия. Испания, ежегодно вводящая из своих заокеанских колоний огромную массу золота и серебра, буквально захлебывается от медной инфляции.
Коперник еще в 1526 году сформулировал закон, позднее вошедший в историю как «закон Грешэма» (назван по имени сэра Томаса Грешэма (1519–1579 гг.), основателя лондонской биржи): «Хотя нарицательная стоимость и реальная ценность монет не совпадают и все более расходятся, из-за этого их производство не прекращается. Так как средств для того, чтобы выпускаемые монеты соответствовали тем, что находятся в обращении, не хватает, каждая последующая монета, поступающая в обращение, всегда хуже предыдущей. Плохие деньги вытесняют хорошие». Хорошие монеты в обмен на хорошие товары уходят за границу или просто оседают в частных хранилищах.
Так и развивалось денежное хозяйство, прежде всего в восточных районах. Война шла дальше. Обширные территории пришли в запустение. Ремесло и торговля были парализованы.
«Пустые монеты и полные карманы»
Апогей кризиса монетного хозяйства приходится на период 1621–1623 годов, на годы расцвета фальсификации монет. Повсеместно в Германии наряду с легальными монетными дворами появились подпольные производства, которые большей частью работали для обогащения герцогов, князей или графов и т. п. Хроники почти всегда умалчивают о реальных работодателях, к тому же знать такие монетные дворы сдавала в аренду ремесленникам или купцам. Только на территории герцогства Ангальт находилось по крайней мере девять городов и деревень, где чеканились фальшивые деньги и перечеканивались старые монеты. В Бранденбурге таких «точек» было 18, в Брауншвейге – 32, во Франконии – 17. Графы Мансфельды на территории всего в 14 кв. миль содержали 40 пунктов фальшивомонетного промысла. Доказано, что в Тюрингии их было 36. Кройцеры, шиллинги, гроши и другие монеты все больше «краснели» – повсеместно использовался прием проверки монет кипятком, известный еще в Древнем Риме. В хронике города Зангерхаузена, написанной Самюэлем Мюллером (умер 1662 г.), по этому поводу сказано: «Новые деньги почти всегда были медными, лишь слегка подбеленными. Такими они оставались дней восемь, потом монеты становились огненно-красными. Котлы, трубы, утварь, даже духовые инструменты – все сделанное из меди превращалось в деньги. Честный человек не верил самому себе, не отваживался кого-нибудь пустить в дом переночевать, так как не был уверен, что гость поутру не унесет с собой печной дымоход. Если в церкви имелась какая-то медная купель, она отправлялась в переплав, и никакая святость ее не спасала, ее продавали те, кто в этой купели принимал крещение». В 1620 году имперский талер стоил 180, а в сентябре 1622 года – уже 1000 кройцеров. Народ был взбудоражен. Ни один крестьянин не отваживался нести на рынок свою ветчину и колбасы. Во многих местах происходил возврат к натуральному хозяйству и обмену по типу: одна рубашка против двух фунтов ветчины. Появились сотни преимущественно анонимных листовок. И как в свое время Мартин Лютер клеймил безбожных ростовщиков, так и сейчас духовенство подняло свой голос против фальшивомонетчиков. В качестве примера приведем мнение Тобиаса Хенкелиуса, который предоставлял своей общине в Хальберштадте судить о том, «имеет ли кто-нибудь право с чистой совестью переплавлять лучшие полновесные монеты или посылать людей, чтобы они выменивали эти монеты, из которых чеканятся плохие, неправильные монеты?»
Виновные в подобных действиях, а среди них были и епископы, имевшие право чеканить монеты, правда, прямо не назывались. Сочинялись и обличительные куплеты:
«Они азартны и быстры,
Они менялы и купцы,
В их монете
Гуляет ветер,
Их карманы полны,
А монеты пусты».
Доставалось и законникам, которые, вместо того чтобы остановить «качели» фальшивомонетчиков, крайне вежливо позволяют раскачивать их все сильнее.
Тот же, кто хотел вскрыть реальное положение вещей, должен был оставаться анонимным. Мы не будем упоминать о многочисленных анонимных письмах-листовках. Вместо них назовем труд «Экспургацио, или В защиту честного имени фальшивомонетчиков, составленный Книпхардумом Виппериумом. Фрагфурт, 1622 г.» (псевдоним автора этого памфлета созвучен старонемецкому обозначению занятия фальшивомонетным промыслом – kippen und wippen). В нем говорится следующее: «Мне ни разу не доводилось увидеть ни одного пфеннига, не говоря уж о более грубых монетах, на которых значилось бы имя фальшивомонетчика, его герб или другой отличительный знак… Обычно на этих монетах мы видим знакомую символику, а их автор не подумал хотя бы о двух буковках, чтобы увековечить свое имя… Вполне возможно, что какой-нибудь старый котел, в котором выстаивалась брага, или старый ковш, из которого сделан не один добрый глоток пива, были переплавлены и обращены в звонкую монету. И сделали это не обязательно какие-то забывшие бога фальшивомонетчики, но люди, пользующиеся уважением в обществе. Есть люди, не имеющие права чеканки монет, но как ищейки или охотничьи собаки выслеживающие тех, у кого это право есть. Но даже если они добиваются своего, занимаются искомым промыслом с чьего-то согласия или по прямому приказу, они заслуживают меньшего презрения, чем те, кто злоупотребил своим полученным от империи правом во вред немецкой земле, на которой живут.
Никто уже не хочет вешать на кошку колокольчик или по примеру древних говорить власть имущим правду о них самих. На бедных мошенников-фальшивомонетчиков ополчились все, хотя они сами не могли бы развернуться без ведома, поддержки и одобрения свыше».
Совершенно точные слова. Действительными фальшивомонетчиками были «благородные господа», которые пользовались услугами фальшивомонетчиков для грабежа народа.
Но не будем впадать в крайности. Фальшивомонетничество действовало как лавина, подминающая под себя все монетные мастерские. Михаэль Мартене, как мы видели, представлял это вполне отчетливо. Далеко не каждый «монетный господин» выигрывал от ухудшения качества монет, потому что плохие деньги текли и в его казну. Так, в бухгалтерских книгах курфюрстских касс в Дрездене в 1622 году зафиксированы потери в 159 740 талеров, а в 1523 году – в 835 731 талер.
В выигрыше в эти годы «великой» фальшивомонетной лихорадки оставались только самые могущественные из князей империи, вплоть до самого императора Фердинанда II (правившего в 1619–1637 гг.). В 1622 году он сдал в аренду все монетные дворы в Богемии, Моравии и Нижней Австрии своеобразному консорциуму, в который входили и герцог Лихтенштейн, и полковник Валленштейн. Арендный договор был заключен на год (с 16 февраля 1622 г. по 16 февраля 1623 г.). За этот год только полковник Валленштейн приобрел за фальшивые деньги свыше 50 земельных угодий в Северной Богемии. Остальные члены консорциума не отставали от него.
После того, как сначала в Австрии, а потом и во всей «Священной Римской империи германской нации» дело дошло до открытых бунтов, да и сами князья не могли уже плохими деньгами оплачивать ни расходы своих дворов, ни наемные армии (шла Тридцатилетняя война), в 1623 году повсеместно произошел возврат к старым монетам.
Почетные монетных дел мастера
На период между 1670 и 1690 годами приходится так называемое время малого фальшивомонетничества. 27 августа 1667 г. в местечке Цинна бранденбургский и саксонский курфюрсты договорились о том, что введут в обращение новый масштаб весов для монет. Серебро стало слишком дорого для того, чтобы по старым образцам придерживаться нормы в 9 талеров из кельнской марки серебра. Новый масштаб составлял 10,5 талера из одной марки. Но так как никакого общего имперского решения на этот счет не было, никто не отважился чеканить монеты по этому новому масштабу; монеты чеканились исходя из того, что 60 кройцеров приравнивались к 2/3 нового талера, или к одному расчетному гульдену. Чеканились монеты в 1/3 и 'Д талера.
Но этим дилемма не была устранена. Прежде всего там, где князья не прибегали к использованию собственных запасов серебра и тем самым сдерживали рост цены на добываемое серебро и чеканка новых монет не приносила крупных доходов. И вновь началось фальшивомонетничество. Мелкие князьки, владельцы саксонского Кобурга, Ангальта, Лауэнбурга, Штольберга, Сольмса и т. д. стали чеканить монеты исходя из 16 талеров из кельнской марки, что, в свою очередь, вело к удорожанию серебра. Но не только они делали свою «коммерцию». И высокопоставленные монетчики тоже не упускали своего.
Из того времени до нас дошел любопытный документ под названием «Разоблаченная монета. Или о том, как занимаются встречающимся на каждом шагу фальшивомонетничеством чеканщики монет, их клиенты и поставщики. Открыл Филаргириус MDCXC1 (1691 г.)».
Это анонимное сочинение человека, которого сегодня мы с полным основанием назвали бы автором сенсационного репортажа. За 70 лет до этого появилось также анонимное и уже известное читателям сочинение Книпхардума Виппериума, где в выходных данных названо мифически-саркастическое место издания «Фрагфурт».*1
от немецкого fragen – спрашивать. – Прим. пер.
[Закрыть] Филаргириус вообще пренебрегает какими бы то ни было географическими уточнениями. Почему – вопрос риторический. И все же он подверг себя меньшему риску разоблачения по сравнению со своим предшественником Книпхардумом.*2
вероятно, потому, что Фрагфурт легко прочитывается как Франкфурт. – Прим. пер.
[Закрыть]
Филаргириус просит своего друга как бы посвятить его в дела монетной мастерской. В общем и целом он знаком с тем, какими должны чеканиться монеты. Но его интересует, как же мастеру удается получать навар, если серебро дорого, а вес монет определен.
Монетчик уже не в первый раз выпивает из стакана и становится словоохотливым: «Да-да, мой господин, не без того… Серебро, оно действительно дорого, очень дорого. Скажем, талер равняется 30 грошам. Но хозяевам нужен доход. Что же делать бедному монетчику? Господа не хотят, чтобы я видел, откуда берутся их деньги. Но слепой монетчик не нужен никому. Вот-вот, мой господин. Да… Если я из каждой марки буду чеканить на четыре гроша больше, то за неделю это даст больше 8 талеров, я могу еще уменьшить вес денег на полграна (тогда это разрешалось), это принесет еще до 10 талеров в неделю. Если кто-нибудь повторит все это за мной, то это будет его честный заработок, просто он будет чуть поразворотливее остальных. К тому же невредно знать, для чего предназначаются монеты. Если я знаю, что деньги отправятся, скажем, в Польшу, то я смело облегчу их еще. Всего на чуть-чуть…»
В общем, все друг друга обманывают. Менялы, те, что доставляют серебро на монетные дворы, везут их в мокрых мешках, да и не брезгуют подсыпать в них песку. Мастер-монетчик умело манипулирует весами, а иногда и просто подкладывает на чашу весов тонкую свинцовую пластинку. Подмастерья обкрадывают мастера, подмешивая медные опилки в угольную пыль, служащую восстановительным материалом. Мастер обкрадывает плавильщика, так что тот выплавляет слишком мало серебра, за что должен выплачивать штраф.
Затуманенный винными парами монетчик посвящает Филаргириуса во все тайны ремесла фальшивомонетничества и манипуляций с монетами.
Хроники, похоже, подтверждают, что времена, когда подобные обманные деяния монетчиков и их подмастерьев карались огнем и мечом, миновали. «Богатый монетчик» Нюрнберга еще в 1467 году был обезглавлен на овощном рынке за то, что его монеты при проверке «оказались белыми», то есть за преступление, за которое теперь полагался только денежный штраф.
Так было, конечно, не во всей Германии. И, тем не менее, нравы стали заметно мягче и снисходительнее. С середины XVI века повсеместное распространение облегченных монет достигло такого размаха, что в каком-нибудь «отдельно взятом случае» судьи не могли не слышать аргументов обвиняемого, хотя далеко не всегда учитывали их. Мастер-монетчик вынужден присоединиться к всеобщей практике! Тот, кто продолжал чеканить монеты по всем правилам, скоро оставался без материала для своего производства. Так, вероятно, и обстояли дела у монетчика из Арнштадта Пауля Пфайля, который 28 июня 1564 г. был приговорен к сожжению на костре. Мастер до последнего момента отстаивал свою невиновность. Может быть, поэтому у курфюрста проснулась совесть, и он помиловал своего монетчика, велев заклеймить его и выслать из страны. Но когда Пауль Пфайль не согласился и с этим приговором, «кляузнику» просто отрубили голову.
Это произошло, однако, за 127 лет до репортажа Филаргириуса о положении дел на германских монетных дворах. Оставим в стороне тот факт, что хозяева монетных дворов сами по уши погрязли в фальшивомонетничестве. Это мы уже знаем.