Текст книги "Сурикэ"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА IV. Ужасные четверть часа для Нигамона и его войска

Фанатические сектанты-пуритане, которые в царствование Карла I и Карла II ушли из Англии в американские пустыни, надеясь там на свободе исповедовать свою строгую религию, точно придерживались священного писания, принесли с собой ужасный древнеиудейский закон: око за око, зуб за зуб; они первые ввели его в этой новой стране, где ни закона, ни общества еще не существовало и каждый должен был сам себя защищать: этот закон как нельзя лучше привился на свежей девственной почве, где он царит и в настоящую минуту во всей своей силе под именем закона Линча, но не в пустынях уже и не среди диких, а в самых больших образованных городах республики, среди бела дня, на глазах всего общества, не встречая ни малейшего протеста.

Это доказывает только, как слаба еще и несовершенна так называемая цивилизация, которой гордятся граждане великой республики: нас обмануть нелегко, мы слишком хорошо знаем цену обманчивой внешности.

Совершив хладнокровно и с полным сознанием выполнения своей обязанности закон возмездия над несчастным, который за несколько золотых монет стал соучастником краснокожих в убийстве беззащитных женщин, охотник поехал обратно в лагерь ирокезов.

Какая-то невидимая сила руководила только что совершившимся в лесу; охотник, давно уже знавший все низости Плакучей Ивы, нисколько не искал столкновения с ним, но он сам, точно сознавая, что его последний час настал, поехал за ним и радостно кинулся навстречу, завидев его между деревьями.

Строго выполняя жестокий закон, охотник сумел в одно время быть справедливым и не обагрить своих рук такой грязной кровью; подлость этого негодяя была ему так отвратительна, что он, даже рискуя дать ему, хотя и слабую, возможность избежать заслуженного наказания, оставил его на волю Божию в лесу и был совершенно покоен, сознавая, что исполнил свой долг.

Еще ночь не наступила, когда охотники вернулись в лагерь.

Вождь ирокезов спросил охотника, не встречал ли он Плакучую Иву, который еще утром уехал и до сих пор не возвращался.

Охотник коротко ответил, что никого не встречал, и тут же предложил в случае, если молодой человек ночью не вернется, поехать со своими друзьями на поиски.

Вождь принял предложение и любезно поблагодарил, добавив:

– Если он заблудился, тем хуже для него, для нас же невелика потеря, если он не вернется; Нигамону он больше не нужен; с него достаточно ожерелья Великого Калюмэ.

На следующий день, как обещал, охотник отправился на поиски за невернувшимся молодым человеком.

Понятно, что поиски эти были безуспешны, он вернулся один; прошло два-три дня, и никто уже не вспоминал больше об этом негодяе, бывшем совершенно чужим и никем не любимым среди деятельных людей лагеря ирокезов.

Путешествие Нигамона совершалось очень быстро под руководством охотника, опытность и верный глаз которого приводили всех в восторг.

Таким образом прошло две недели.

Однажды утром охотник, или Великий Дуб, как называл его Нигамон, подойдя к нему во время завтрака, бесцеремонно сел с ним рядом.

– Отлично, – сказал очень любезно вождь ирокезов, – Великий Дуб всегда дорогой гость для его брата, особенно, если он хочет разделить с ним его кашу.

– Благодарю, вождь, я ел уже, – откровенно отвечал охотник, – я пришел поболтать с вождем и предложить ему несколько капель водки, чтобы вождь был весь день весел.

И он подал тыквенную бутылку, висевшую у него через плечо, наполненную великолепным французским коньяком.

– Водка хороша для краснокожих, – сказал нравоучительно вождь, – но они не упорны злоупотреблять ею потому, что эта огненная жидкость туманит их головы и делает их сумасшедшими.

– Это верно, – возразил, смеясь, охотник, – но можно привыкнуть, как привык я; я пью ее, как ребенок молоко.

– Бледнолицые пьют ее с колыбели, но краснокожие – почти никогда.

– Вы правы, вождь, я удивляюсь вашей воздержанности, вы выпили несколько капель.

– Вождь должен быть во всем примером для подчиненных, – заметил Нигамон, возвращая наполовину опорожненную бутылку.

Охотник слегка улыбнулся.

– Брат мой говорит, – начал вождь, – что мы скоро придем на место.

– Я пришел об этом поговорить.

– Мои уши открыты, брат может говорить.

– Теперь уже второй день последней четверти месяца, к новолунию мы будем на месте.

– Отлично.

– Сегодня вечером, до заката солнца, мы вступим на берега Матери вод; нужно удвоить осторожность, французы не такие враги, чтобы презирать их, особенно в их же владениях.

– Отлично. Мы их заставим выйти из нор.

– Я надеюсь, и чем скорее это будет, тем больше буду я рад.

– Мой брат канадец и не любит французов? – удивился вождь.

– Потому-то я их и не люблю, что я сам из Канады, разве любят рабы своих владельцев.

– Мой брат хорошо говорит, слова его справедливы, пусть же он продолжает, его друг слушает.

– Сегодня вечером мы придем в очень удобное место, где можно будет устроить крепость, не возбуждая подозрения, и где мы можем отлично спрятаться сами и сложить свою добычу. Расположившись там лагерем, мы будем оттуда ходить куда вздумается и будем видеть и знать все, что происходит в тех пунктах, которые нас интересуют, о месте же нашей стоянки никто никогда и не догадается, так трудно туда пробраться не знающему в совершенстве этой местности.

– Мой брат – великий вождь, его ум велик, как у бледнолицего, я буду всегда следовать его советам.

– И отлично сделаете, вождь, вы скоро вполне убедитесь, что я вам только добра желаю, – сказал охотник, загадочно улыбаясь.

– Я и теперь знаю, – отвечал заметно опьяневший Нигамон, – у моего брата язык правдив; он будет делать со мной все, что ему вздумается.

– Я не прошу так много, – смеясь, заметил охотник, – я хочу только быть вам полезным; если вы мне поверите, мы укрепим свой лагерь по образцу бледнолицых.

– Охотно, только не знаю как.

– Я беру это на себя, вождь, и в два дня все будет готово.

– И мы устроим крепость подобно белым? -Да.

– Благодарю, брат мой, великий вождь Нигамон – его друг.

– Благодарю, вождь, сегодня вечером мы поговорим об этом, осматривая выбранную мною местность. Теперь же самое лучшее – идти, путь наш долог.

– Отлично, раньше чем через десять минут, выступим.

Предстоящий переход был длинен, дорога отвратительная.

– Мы на пограничной земле, – говорил охотник вождю, когда тот начинал жаловаться на всевозможные неудобства и неприятности, встречавшиеся на каждом шагу.

Наконец, около семи часов вечера, войско остановилось. Это была не временная остановка. Ирокезы предполагали тут сложить всю предстоящую им добычу.

Дикое место как нельзя более соответствовало предполагавшемуся назначению.

Представьте себе среди равнины, окруженной лесом, довольно высокий холм в виде усеченного конуса, на площадке которого можно легко устроить неприступную крепость. Внутри этого страшного холма была громадная пещера, разделенная самой природой на несколько больших, высоких отделений, походивших на комнаты и коридоры, кончавшиеся тремя выходами с разных сторон горы.

Как ни хитер был Нигамон, но охотник, на которого он смотрел свысока, считая себя выше, обманул его, как глупого ребенка.

Подобную хорошо защищенную крепость одна только измена могла победить.

Спешившее, утомленное длинным переходом, войско старалось только прикрыть холм нарубленным хворостом и сухими ветвями на ночь; этого было вполне достаточно для их безопасности, утром же они предполагали встать с восходом солнца, чтобы приняться за постройку настоящей крепости.

Но на завтра им предстояла более спешная работа, продолжавшаяся несколько дней.

Да они и сами не спешили приниматься за укрепление, находя, что вполне достаточно нескольких часов для того, чтобы приготовиться и отразить неприятеля, как бы ни был он многочислен и силен.

Охотник, очень довольный этим мнением, старался поддержать его, доказывая удобства места, многочисленность и смелость войска. Крайне ленивые краснокожие, не переносившие утомительного труда и не понимавшие, каким образом могут бледнолицые работать из-за жалованья, когда можно ничего не делать, великолепно спать на солнце, спрятав одну голову в тень, были рады избавиться от работы.

Стремление и способность к труду служит мерилом умственного развития.

Однажды утром Нигамон подошел к охотнику.

– Моя молодежь отдохнула.

– Они хотят за границу? Да?

– Да, они знают, что французы богаты.

– Отлично, когда же вождю угодно отправиться? Завтра?

– Завтра? Не скоро ли это?

– Почему? Я всегда готов, от меня задержки не может быть.

– Мой брат знает и понимает все.

– Так завтра?

– Да.

– Великолепно! Я пойду предупредить моих охотников, оставленных в лесу, они нам будут нужны в экспедиции.

– Брат мой вернется поздно?

– Очень может быть, я не знаю сам, где они теперь находятся, мне, по всей вероятности, придется искать их, а на это нужно время; во всяком случае, я постараюсь вернуться как можно скорее.

– Отлично, брат мой приведет своих друзей, я буду им так же рад, как и первым, которые пришли с ним раньше.

– Благодарю, вождь, я сейчас же отправлюсь и оставлю вам своих друзей, мне никого не нужно, я пойду один, только попрошу, вождь, оказать мне небольшую услугу.

– Что желает охотник?

– Мои друзья честные и смелые охотники, но они любят сильно водку.

– Водка – великое лекарство! – воскликнул вождь, глаза которого при слове «водка» заблестели.

– Может быть, вождь, но я боюсь, что мои друзья злоупотребляют ею.

– Мой брат имеет водку?

– Да, у меня есть маленький бочонок коньяку, бутылок в 50, который я очень берегу, потому что не знаю, когда успеется возобновить запас.

– Что же хочет брат мой? – полюбопытствовал вождь.

– Я хочу просить вас спрятать у себя этот бочонок до моего возвращения, я боюсь его оставлять друзьям – они выпьют; отдав его вам, я совершенно спокоен.

Глаза вождя сверкнули молнией.

– Вождь сбережет, – сказал он.

– Вы обещаете, вождь?

– Нигамон обещает.

– В таком случае я принесу бочонок.

– Отлично, что брат мой принесет водку.

Через несколько минут бочонок был в руках Нигамона.

– Теперь я уезжаю и вернусь, как только будет возможно.

– О, я не тороплю брата, он может не спешить.

– Благодарю, до свидания, вождь!

– До свидания, мой брат пусть не спешит. Охотник вышел и уехал из лагеря.

Уезжая, он смеялся про себя над простотой Нигамона.

– Ручаюсь головой, что через час все эти плуты перепьются; моя водка окажет большую услугу в задуманном нами.

Не было никакого сомнения, что тотчас же после отъезда охотника вверенная Нигамону водка вся будет выпита ирокезами, которые, напившись вместе с вождем, не замедлят поссориться, а затем и подраться.

Охотник, в котором читатель, конечно, узнал Мрачный Взгляд, именно на это рассчитывал, хорошо зная страсть индейцев к вину.

Он не ошибся. Краснокожие все поголовно были пьяны в ту минуту, когда Сурикэ отдал приказ двинуться на неприятеля.

Несмотря на то что все шло как нельзя лучше, Шарль Лебо против обыкновения был непокоен; его мучила мысль об опасном положении оставленных дам.

Ему казалось, что какое-то несчастье грозит дорогой ему девушке Марте де Прэль, хотя бы даже его люди, которым было строго приказано беречь дам, не открыли ни малейшего подозрительного следа.

Продолжая продвигаться вперед со своими товарищами, он не переставал думать о том, что был не прав, оставляя дам, которых он клялся ни на минуту не оставлять.

Эта неотступная мысль так его мучила, что наконец он не выдержал и разом остановился.

– Пора покончить, – проговорил он сквозь зубы. Он дал условный сигнал.

Моментально вожди остановили ход своих пирог и собрались около него.

– Господа, – сказал он, – нам предстоит не битва, а резня, потому что перепившиеся ирокезы не в состоянии сопротивляться, они будут спокойнее баранов на бойне.

– Более чем вероятно, – заметил Бесследный.

– Конечно, – подтвердил Мрачный Взгляд.

– Тем лучше, нам дешевле обойдется, – заключил Тареа.

– Я должен сознаться, что меня крайне беспокоит мысль о том, что я оставил дам, которых клялся не покидать и защищать, на руках нескольких человек, в совершенно открытом лагере, не защищенном от неожиданного нападения. Хотя я и уверен, что нам не грозит никакой опасности, но вы сами должны сознаться, что при настоящих условиях лишняя предосторожность не повредит.

– К тому же, – сказал Мрачный Взгляд, – нас больше, чем нужно для того, чтобы справиться с пьяными, бессильными ирокезами.

– Водка их усмирила; и 15 человек больше или меньше с нашей стороны – ровно ничего не составляет.

– Я тоже так думаю, – возразил Сурикэ, – поэтому, отобрав себе и канадцев, и гуронов человек пятнадцать, я поспешу туда, откуда не должен был ни на минуту уходить. Вы же с Мрачным Взглядом отправляйтесь дальше.

– Осторожность не испортит дела, – сказал Бесследный.

– Если там случилось несчастье, которого, благодаря Бога, кажется, нельзя было ожидать, я никогда не прощу себе своей ошибки, – продолжал Сурикэ.

– Я понимаю вас, – сказал, улыбаясь, Мрачный Взгляд, – вам противна эта атака, потому что вместо битвы там будет резня, вас возмущает даже мысль о необходимости кровопролития.

– Вы поняли меня, друзья мои, это настоящая причина, заставляющая меня возвратиться в лагерь, вместо того чтобы сопровождать вас.

– Вы правы, – поддержал Бесследный, – неизвестно еще, что может случиться. Сурикэ ловкий и осторожный воин, ему необходимо вернуться туда.

Мрачный Взгляд тотчас же выбрал 8 человек из числа своих канадцев, к которым Тареа добавил еще семь самых лучших воинов, и Сурикэ отправился обратно с этой маленькой армией.

– Как только кончите, тотчас же возвращайтесь, – сказал молодой человек своим друзьям.

– Будьте покойны, ни минуты не промедлим, – отвечали вожди.

Они расстались.

Одни пошли вперед к ирокезам, другие, число которых было так незначительно, возвращались к лагерю, где, как известно, оставалось только 15 человек под начальством Мишеля Белюмера.

Отъезд Сурикэ нисколько не нарушил порядка отправившейся экспедиции и не поколебал уверенности вождей в успехе.

Благодаря Мрачному Взгляду, который привел с собой двадцать канадцев, число смелых и ловких воинов доходило до внушительной цифры 70, а этого было даже много, чтобы победить 50 ирокезов:

Если бы ирокезы даже не были пьяны, их сопротивление было бы бесполезно.

Подходя ближе к лагерю ирокезов, французы стали еще осторожнее, боясь, чтобы их не заметили.

Но в лагере царила мертвая тишина; ни малейшего огонька не было видно в темноте.

– Они спят, – сказал Мрачный Взгляд, – займем свои места и проберемся незаметно в лагерь. Помните, что мы нападаем неожиданно и воинственных криков не должно быть.

– Всех убивать? – спросил Бесследный.

– Всех без разбора, – глухим голосом отвечал Мрачный Взгляд, – не забывайте, что мы имеем дело с разбойниками и нашими злейшими врагами.

– Они все должны погибнуть, – коротко заметил Тареа.

– Вперед, – скомандовал Мрачный Взгляд. – Усыпим их непробудным сном.

И все войско ползком, как куча змей, без малейшего шума добралось до хвороста, которым ирокезы обвалили свой холм в ожидании будущего укрепления.

Мрачный Взгляд пробрался в один из подземных коридоров, о которых мы говорили раньше.

После его отъезда из лагеря произошло то, что он предполагал. Ирокезы сперва выпили дюжину бутылок водки, оставленной охотником на хранение вождю вместе с бочонком.

Но, не довольствуясь этим, Нигамон просверлил самый бочонок, и началась отвратительная попойка с ее ужасной развязкой.

Сначала все шло прилично, дикие пили, как пьют животные, чтобы только пить.

Но вино делало свое, головы их разгорячились, дикая, ничем не сдерживаемая натура проявлялась во всей своей наготе.

Чем больше пили, тем больше хотели пить.

Выпивши немного, они уже начали спорить, браниться, стараясь найти предлог для открытой ссоры и драки.

Предлог было найти нетрудно, и ножи, топоры пошли в дело; завязалась общая свалка.

Драка эта, без всякой причины, была самая ужасная, они не разбирали ни друзей, ни врагов, ни вождей, как бешеные звери, кидались друг на друга.

Они дрались ради только того, чтобы драться, убивать без причины и без цели.

Восемь или десять были убиты, но множество тяжело ранено.

Они дрались и в то же время пили до тех пор, пока не опорожнили совершенно бочонок.

Нигамон давно уже лежал неподвижно, пьяный.

Глубокая тишина стояла над лагерем, в котором не было ни одного человека, чтобы даже предупредить об угрожавшей опасности.

Французы пробрались в лагерь, не встретив ни малейшего сопротивления.

Заняв ранее назначенные посты, они оцепили таким образом ирокезов, которые, если бы и были в состоянии защищаться, не могли бы прорвать окружавшее их железное кольцо.

По приказанию Мрачного Взгляда хворост, заменявший ирокезам стены крепости, был подожжен кругом, охватившее его пламя ярко разлилось по холму, озарив ужасную, возмутительную картину.

– Смерть собакам, разбойникам! – вскричали канадцы.

– Смерть! – повторили гуроны.

Несмотря на сделанное предостережение, гуроны не выдержали, завидев неприятеля, дико закричали и, потрясая оружием, бросились дружно вперед.

На их крик приподнялись несколько отяжелевших голов с полузакрытыми, сонными глазами и тотчас же опустились на прежнее место.

Началась ужасная, зверская резня; несчастных, неподвижно лежавших ирокезов били, как быков на бойне.

Мрачный Взгляд и канадцы стояли, загородив выход, ни один из них не принимал участия в возмущавшем их кровопролитии.

Зато гуроны, которым дали полную свободу, вполне отдались своим кровожадным инстинктам.

Ирокезы все до одного были оскальпированы, убиты; для полного ощущения победы гуроны оскальпировали даже раньше убитых ирокезов.

Тареа выбрал себе Нигамона и других пятерых вождей, чтобы, насладившись их пытками, сжечь живыми.

Между тем Нигамон и вожди, напившиеся раньше других, начали отрезвляться.

Хотя картина, представшая перед их глазами в минуту

пробуждения, могла их опьянить больше вина, но они не могли не осознать своей ошибки; они вполне понимали весь ужас своего положения, но это сомнение было поздно; сожаление о сделанном – напрасно.

Они видели, что им готовится.

И, приготовившись смело встретить все, что бы ни изобрел их беспощадный враг, они были готовы к смерти.

Вожди могли сказать наперед, что их ожидает, они сами не раз поступали точно так же со своими врагами.

Для них все это было самая обыкновенная вещь.

Они играли, проиграли и были готовы расплатиться.

По приказанию Тареа среди лагеря было крепко вбито шесть столбов; к каждому из них привязали по вождю и обложили ветвями и хворостом.

Нигамон, вместе со своими сотоварищами, запел песнь войны.

Но едва раздался голос Нигамона, остальные вожди смолкли, слушая его.

Эта предсмертная песнь – прославление умирающего воина и его громких подвигов.

Нигамон пел исключительно о своих храбрых воинах, которых собаки гуроны из страха опоили перед битвой и перебили их всех, пользуясь сном.

– Но племя ирокезов, – продолжал вождь, – могущественно, оно отомстит за своих так подло убитых воинов, отомстит жестоко, убивая за каждого ирокеза по десяти гуронов, этих французских собак, которые подло и трусливо лижут бьющую их руку.

Цель песни Нигамона была оскорбить гуронов.

Но Тареа и его воины были крайне сдержанны.

Ни одного проклятья, ни одного дурного слова не произнесли они в ответ на оскорбления побежденных; они слушали их, не прерывали поток обидных слов, дав полную свободу высказаться.

Наконец разложили огонь.

В этот момент Тареа, как тигр, перепрыгнул через пламя с ножом в руке и моментально оскальпировал привязанных вождей, безжалостно стегая их по лицу их же волосами. Окончив эту возмутительную операцию, он перескочил обратно, потрясая кровавыми трофеями и напевая песнь войны, которой дружно, с увлечением вторили гуроны.

Но, несмотря на ужасные пытки, вожди ирокезов продолжали свою предсмертную песнь, которой они не прерывали даже в минуту самого ужасного в мире для них оскорбления, когда Тареа их скальпировал.

Пламя поднималось все выше; вожди едва были видны среди огня и дыма.

В это время прибежал Бесследный, уходивший на разведку местности. Лицо его было расстроено, сам он был сильно взволнован.

– Что с вами? – спросил Мрачный Взгляд. – Вам, как и мне, отвратительна эта резня?

– Нет, – отвечал нервно Бесследный, – не то, я так много видел подобных сцен мести, что совершенно спокойно могу смотреть на них.

– Что же случилось?

– Я спешил видеть вас.

– Говорите, если так спешно.

– Да, спешно, если не ошибся.

– Говорите же скорее.

– Выйдя посмотреть, все ли кругом безопасно, я, как мне показалось, слышал выстрел со стороны нашего лагеря.

– Уверены ли в этом?! – вскричал, вздрогнув, Мрачный Взгляд.

– Я не могу уверять, – возразил Бесследный, – вы сами хорошо знаете, что ночью звуки обманчивы – их трудно определить.

– Это так, но залп… то есть несколько выстрелов сразу…

– Понимаю, но мы ведь почти на две мили от лагеря.

– Да, но вы были ближе, когда слышали выстрел?

– Действительно, на полмили ближе.

– Гм! Это много значит.

– Может быть, но, повторяю, я сомневаюсь.

– Скажите мне, вы человек неглупый, при настоящих условиях, когда все против нас, когда враги точно из земли вырастают, чтобы подшутить над нами…

– Ну?

– Что бы вы сделали, сомневаясь так, как я в настоящую минуту?

– При данных условиях я пошел бы на выстрел, будь он действительный или призрачный, и я ничего бы этим не потерял.

– Тем более что здесь нечего больше делать; предупредите, пожалуйста, Тареа, что мы уходим, а я пока пошлю на разведку следопытов.

– Великолепно!

Тареа в эту минуту, облокотившись на дуло ружья, слушал вместе с гуронами песнь вождей, которая все еще не прекращалась.

Бесследный подошел к нему.

– Мы уходим, – сказал он.

– Уже? – спросил вождь.

– Неожиданное открытие заставляет нас отправиться немедленно.

– Что за открытие?

– Ничего определенного пока.

– Тареа пойдет с друзьями, – сказал вождь, завязывая свой пояс.

– Разве вы не убьете этих негодяев?

– Порох дорог, зачем же я буду тратить шесть выстрелов. Эти паршивые собаки и без меня умрут отлично; не стоит труда о них думать, – безжалостно закончил Тареа, который, несмотря на видимую невозмутимость и равнодушие во время продолжительной песни вождей, был страшно рассержен их проклятиями и оскорблениями.

Через пять минут гуроны и охотники быстро возвращались в свой лагерь, освещенные зловещим пламенем громадных костров, разведенных у столбов вождей на холме.

Вожди, старавшиеся скрыть свое беспокойство, шли впереди всех.

Вдруг все разом остановились.

Звук, возбудивший подозрение Бесследного, повторился.

– Господи, – вскричал Мрачный Взгляд, – теперь уже нельзя сомневаться, это выстрелы! Вперед, вперед, друзья, и дадим знать, что мы идем на помощь.

Вся толпа, громко и дико вскрикнув, сделала залп, чтобы друзья не сомневались, что помощь близка, и двинулись вперед гигантскими индейскими шагами.