Текст книги "Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

– Ваше превосходительство, – вмешался Врангель самым мрачным голосом, – предоставьте барону обделать свое дело – он мечтает о пленительной идиллии с барашками в лентах, во вкусе Флориана или госпожи Дезульер. Вы ничего в этом не смыслите, ваше превосходительство. Это прелестно, осмелюсь доложить.

– Доннерветтер! – вскричал барон, стукнув по столу кулаком с такою яростью, что заплясали бутылки, стаканы и тарелки. – Не позволю я этой девчонке безнаказанно насмехаться надо мною. Клянусь, или она будет моей, или ничьей, хотя бы мне заколоть ее пришлось собственною рукою.

– Ну вот наконец-то я вас узнаю, дер тейфель! – вскричал генерал смеясь. – Хотите вместе пойти навестить гордую красавицу?

– Пойдемте! – сказал Штанбоу глухим голосом.

– Вспышка гнева, которая погаснет от одной слезы, – про себя пробурчал адъютант, однако так громко, чтоб было слышно.

Барон подавил крик ярости.

– Увидим! – сказал он с порывом бешеного гнева. Они вышли.

Площадь полна была народа: множество крестьян с телегами въехали в деревню разными дорогами со всех сторон и, став на площади, превратили ее в рынок, где подняли шум и гам, крича, споря и предлагая свой товар встречным и поперечным.

На открытом воздухе барон как будто немного успокоился и овладел собою – он остановился и подозрительно поглядел вокруг.

– Я не пойду, – сказал он решительно, – извините меня, господа, если я оставлю вас так внезапно, другие заботы, более важные, требуют всего моего внимания, здесь происходит что-то, чего я не понимаю, однако разведать должен. Я чую измену. Мы скоро увидимся опять.

И прежде чем два спутника его, вовсе не ожидавшие такого крутого поворота, успели опомниться от изумления, барон юркнул в толпу и был таков.

– Мы остались в дураках, – вскричал генерал, – этот человек надул нас!

– Он пронюхал, кто мы, – ответил другой, – что делать?

– Идти напролом, отступать уже нельзя.

– Да, борьба завязана, надо выдерживать ее до конца, во что бы ни стало и храбро пасть, если мы будем побеждены.

– На Божью волю. А ведь началось так хорошо!

– Правда, но мы неосторожно натянули веревку, она и порвалась в наших руках. Пойдемте.

Они крепко пожали друг другу руки и вернулись в гостиницу.

Общая зала была полна народа.

Крестьянин подошел к генералу и шепнул ему на ухо несколько слов.

– Там! – ответил генерал, указывая на дом, где заключены были пленницы.

Крестьянин тотчас ушел.

Генерал сделал знак угрюмому унтер-офицеру и вышел из залы с товарищем, который преспокойно курил свою громадную трубку.

Едва они вошли в свою комнату, как унтер-офицер появился вслед за ними.

Генерал сделал, было движение, чтоб затворить дверь.

– Напротив, оставьте ее настежь, – сказал унтер-офицер, – никогда не знаешь, что кроется за затворенною дверью, другое дело, если она отворена, можно остеречься: видишь, кто идет.

– Правда, – согласился генерал.

– Ну, что нового? – спросил унтер-офицер. – Дело идет как по маслу, не правда ли? Я связал мнимого трактирщика и поместил его в погреб освежиться, этот молодец страшно сердил меня.

– Друг Оборотень, дело вовсе не идет как по маслу, – сказал адъютант.

– Ба! Что же случилось, господин Петрус? Ведь все шло отлично.

– Чересчур отлично, мы позволили себе немного лишнее, и машина испортилась.

– Да, подлец Поблеско почуял нас и ускользнул из рук как настоящая змея.

– Отчасти по вашей вине, господин Отто, он был в руках у вас, выпускать не следовало.

– Вы правы, – согласился молодой человек со вздохом, – но сделанного не вернешь.

– Ба! Еще не все потеряно, – с живостью сказал Петрус, – я не отчаиваюсь в успехе. Что Штанбоу чует измену, это очевидно, но до уверенности далеко. Не верю я, чтобы попытка такая смелая, так ловко начатое дело рушилось жалким образом.

– Будем надеяться, впрочем, всегда нам останется средство умереть с честью.

– Хорошо утешение! – засмеялся Оборотень. – Надо спасти дам.

– Увы! Теперь это трудно.

– Вот капитан Шимельман с двумястами человек выходит на площадь, – объявил Петрус.

– Ладно! Держите ухо востро, Оборотень, а нам надо приняться за наши роли.

Я вижу Поблеско, – сказал Петрус, не отходивший от окна, – он говорит с капитаном.

– Не беспокойтесь насчет этого, любезный Петрус, я знаю Шимельмана с давних пор, это дурак, от него Поблеско ничего не добьется.

– Дай-то Бог! Капитан вводит свой отряд в дом на площади, он уходит от Поблеско, который идет вслед за отрядом, а сам направляется в эту сторону.

– Хорошо! Будем готовы принять его. Оборотень возвратился в общую залу.

Протекло несколько минут, потом на лестнице раздались тяжелые шаги, дверь отворилась и капитан Шимельман показался на пороге.

– Войдите, капитан Шимельман, – сказал Отто с самым любезным видом.

– Ваше превосходительство изволите знать меня! – вскричал колосс, польщенный тем, что был назван по фамилии.

– Разумеется, я знаю вас, капитан, – подтвердил Отто, – ведь я и указал вас полковнику.

– Знаю, ваше превосходительство, покорнейше благодарю.

– Я хотел иметь при себе храброго воина. Что делает полковник?

– Господин полковник собрал все отряды, стал во главе их и пошел как будто на Бельфор.

– Так, так, капитан, сведения ваши верны, с этой минуты вы принимаете командование здесь в деревне. Помните, что я выбрал вас преимущественно перед всеми другими, ваше производство в ваших руках, исполните в точности мои приказания и вскоре вы будете уже не капитаном более. Поняли?

– Понял, ваше превосходительство.

– Идите, капитан.

Офицер взял руку под козырек и, повернувшись на каблуках, направился к двери.

– Стой! Направо кругом! – скомандовал генерал. Капитан повиновался с точностью машины.

– Остерегайтесь барона фон Штанбоу, – прибавил генерал, – на него были доносы.

– Прикажете арестовать его, ваше превосходительство?

Генерал задумался.

– Нет, – сказал он спустя минуту, – только следите за ним, не надо допускать, чтобы он имел сообщение с пленницами.

– Слушаю, ваше превосходительство.

В эту минуту на площади поднялся страшный шум, мужики, по-видимому, обуреваемые страхом, бегали, толкались и кричали – суматоха была невообразимая.

Когда капитан отворил дверь, чтоб выйти, громадная собака бросилась на него и схватила за горло, человек и собака грохнулись оземь.

Борьба длилась недолго. Оборотень, который входил в эту минуту, кинулся на растерявшегося капитана, всунул ему кляп в рот и связал его в одно мгновение.

– Вот и товарищи! – вскричал Петрус. – Они входят с трех сторон под командою Мишеля, Ивона и Людвига, они захватили полковника Экенфельса и ведут его пленником, наши, которые вошли сюда крестьянами, схватили оружие и забирают прусских солдат, переряженных мужиками.

– А Поблеско? – спросил Отто.

– О нем ни слуху ни духу.

– Тем хуже.

– Мы найдем его.

– Быть может, поздно, – пробормотал Петрус.

– Долой немецкие мундиры, – скомандовал Отто, – пленников запереть, если сопротивляться будут, стрелять их без пощады! В десять минут, чтоб в нижней зале было пятьдесят человек. Живо, Оборотень! Это последняя ставка!

– И мы выиграем, командир! Да здравствует республика!

– Да здравствует республика! – подхватили два остальных, проворно сбрасывая немецкие мундиры.

Через пять минут Петрус и Отто фон Валькфельд, с обычною уже своею наружностью, появились в общей зале, где пятьдесят вольных стрелков в крестьянской одежде, но хорошо вооруженные, встретили их с восторгом и неумолкаемыми восклицаниями: «Да здравствует республика!»

Между тем в деревне сражались повсеместно, все солдаты, которых не успели захватить, а это была большая часть, сомкнулись в плотную группу под командою пяти-шести офицеров и отбивались от вольных стрелков, со всех сторон нападавших на них с отчаянною решимостью людей, которые считают себя погибшими и пожертвовали жизнью.

– Вперед! – вскричал Отто, размахивая длинною шпагою.

– Вперед! – повторили вольные стрелки.

И вслед за ним они ринулись очертя голову в самую свалку.

Дамы в своей темнице выносили пытку, которой не передать словами: они видели и слышали все, что происходило на площади, и попеременно переходили от надежды к отчаянию, смотря по обороту, который принимала борьба.

Вдруг отворилась дверь их комнаты и на пороге остановился человек.

Это был барон фонШтанбоу.

За ним несколько солдат стояли мрачно и неподвижно. Дамы отвернулись с чувством ужаса и вместе отвращения.

– Час прошел, – сказал барон ледяным тоном, – я пришел за ответом.

– Смерть скорее, чем позор, – гордо сказала госпожа Гартман, – убейте меня, презренный человек!

– И дочь ваша того же мнения? – спросил барон с злою усмешкою.

– Подлец! Подлец! – вскричала Лания и залилась слезами, бросившись на шею к матери, которую долго и крепко обнимала.

– Разлучить этих женщин! – вскричал барон в бешенстве.

Солдаты подошли.

Госпожа Гартман запечатлела долгий поцелуй на бледном лбу дочери и, опустив руки, которыми обвивала ее, сделала шаг вперед и гордо сказала солдатам:

– Пойдемте.

– Пойдемте, – повторила и госпожа Вальтер, смело, становясь возле нее.

Молодые девушки, точно смертельно пораженные, опустились на пол и оцепенели.

– Вперед! – громко крикнул барон.

При звуке этого ненавистного голоса они содрогнулись всем телом, встали, грозные, и, высоко подняв голову, в порыве возвышенного самоотвержения бросились вперед заслонить собою матерей и вскричали с твердостью:

– Нам следует умереть!

Солдаты замялись, даже эти грубые натуры, сохранившие, быть может, какое-нибудь человеческое чувство, испытывали жалость к прекрасным созданиям, которые, бледные и с распущенными волосами, молили о смерти вместо матерей.

– Ну же, кончать скорее! – грубо крикнул Штанбоу, поняв, что месть уйдет от него, если медлить долее.

Солдаты подались вперед.

– Колите их штыками, когда они не отходят! – крикнул он.

Вдруг в нижних этажах дома поднялся страшный гвалт, крики и угрозы вперемежку с выстрелами и стонами.

– Скорей! Скорей! Идут! – крикнул барон солдатам, которые было, попятились, поняв, быть может, наконец, к какому ужасному преступлению их побуждали.

– А! Так-то! – вскричал Штанбоу в безумной ярости. – Хорошо же, я сдержу свою клятву, она не будет принадлежать никому!

И, выхватив из кармана револьвер, он прицелился в Ланию.

Раздался выстрел.

Молодая девушка, ухватившись за платье матери, не хотела расставаться с нею, смерть ее была неминуема, одно чудо могло спасти ее.

Госпожа Вальтер, у ног которой Шарлотта лежала без чувств, сломленная страданием, наклонилась к дочери и поцеловала ее в лоб, прошептав одно слово:

– Прощай!

Потом движением быстрее мысли она откинулась назад и храбро телом своим заслонила группу из матери и дочери, которые крепко обнялись и спасены были ее геройским самопожертвованием.

Пуля поразила госпожу Вальтер прямо в грудь, и она упала, не испустив даже стона, с светлою улыбкой на губах.

Ее не стало.

Барон взревел как дикий зверь.

– О! Я убью ее! – крикнул он, скрежеща зубами. Он не имел времени исполнить свой гнусный замысел. Послышались торопливые шаги, бежало несколько человек, но женщина, в безумном горе, мчалась впереди всех, не зная преград, она кинулась к барону.

– Спасайтесь, спасайтесь! – вскричала она прерывающимся голосом, – спасайтесь, иначе вы погибли! Они идут, вот они, спасайтесь, если не для меня, то для нашего сына, для нашего ребенка, которого смерть ваша оставит сиротою!

Барон оттолкнул ее так грубо, что бедная женщина упала наземь в нескольких шагах от него.

Она приподнялась на колени и, сложив руки, воскликнула с глубокою скорбью:

– Ради Бога, спасайтесь, Фридрих, я умоляю вас! – Дико блуждали глаза барона, волосы его становились дыбом над бледным лбом, беловатая пена сочилась из крепко сжатых губ, казалось, им овладело неистовое бешенство. Вдруг взор его опустился на бедную женщину, все еще умоляющую.

– А! Это ты, Анна Сивере! – вскричал он с ужасным скрежетом зубов. – Это ты, демон! Всегда ты, везде ты! Ты мое преступление, ты укор совести, пусть же будет так, пусть ад поглотит нас вместе!

Он выхватил револьвер.

Но в то же мгновение поднялась страшная суматоха.

Благодаря Тому, этой умной собаке контрабандиста, вольные стрелки открыли брешь, ворвались и летели на помощь к пленницам, все опрокидывая на своем пути.

Том внезапно кинулся на Поблеско, схватил его за горло и повалил.

Пуля попала в стену, револьвер выпал из руки Поблеско, и Отто вонзил ему шпагу в грудь.

Шпион страшно вскрикнул и остался недвижим.

Однако ожесточенная борьба завязалась между французами и немцами, последние, мало-помалу оттесненные, приняты были в штыки и вынуждены бежать из дома.

– Эхе! – сказал Оборотень, увидав тело Поблеско, от которого Том не отходил, упорно карауля его. – Этому молодцу досталось не на шутку, однако он, пожалуй, опять очнется. Примем осторожность!

И, взяв тело своими мощными руками, он просунул его в окно и вышвырнул на площадь.

Немцы, окруженные со всех сторон, должны были оставить деревню и отступить окончательно.

Ивон и Мишель усердно суетились вокруг молодых девушек.

Господин Гартман с женою плакали над холодеющим телом госпожи Вальтер, на губах которой еще была последняя светлая улыбка.

Прошло полтора года.

Отто фон Валькфельд, или, вернее сказать, граф де Панкалё, тотчас после своего брака с Анною Сивере решившийся продать свои поместья в Баварии и переселиться с прелестною женою во Францию, прибыл за несколько дней назад в Мюнхен, в окрестностях которого находились все его имения. Графиня жила у отца и матери, встретивших со слезами радости и распростертыми объятиями возвращение в родительский дом обожаемой дочери.

Однажды граф, которого все дела были кончены, желая перед отъездом во Францию проститься с старыми друзьями, отправился в дворянское собрание, где его встретили с горячими изъявлениями дружбы.

Он не был еще получаса в собрании, когда, к великому своему изумлению, увидал барона фон Штанбоу, который входил, высоко подняв голову, с улыбкой на губах и надменным видом.

– Проклятие, – пробормотал граф про себя, – этот подлец жив еще! Правду говорил Оборотень, что он, пожалуй, очнется. Посмотрим, однако, отделается ли он так счастливо теперь?

Он рванулся, чтоб встать и подойти к барону.

– Оставьте, граф, это мое дело, – с улыбкой остановил его председатель собрания, с которым он разговаривал.

И, приблизившись к Штанбоу, он сухо и даже не поклонившись, сказал ему:

– Мы очень изумлены, барон, вашим появлением в нашем кругу.

Все члены собрания встали молча за председателем.

– Что это значит, милостивый государь? – спросил барон высокомерно.

– Разве вам не передали вашего исключения, скрепленного подписями всех членов? – холодно возразил председатель.

– Именно по поводу этого оскорбительного исключения я и пришел требовать объяснения.

– На это отвечать надо мне, – вмешался один из присутствующих, выходя вперед, – и – доннерветтер! – объяснение будет коротко и ясно.

– Того-то я и желаю, генерал.

Генерал, это новое действующее лицо, из главных начальников баварского войска, улыбнулся насмешливо.

– Будьте же довольны, – продолжал он грубо, – вы изгоняетесь из дворянского собрания, потому что членами его могут быть только люди с честью.

Штанбоу позеленел.

– Генерал! – вскричал он задыхаясь. – Подобное оскорбление не останется безнаказанно, клянусь!..

– Не клянитесь, сударь, никто не выйдет с вами на бой, – холодно перебил его генерал, – наши шпаги слишком чисты, чтобы скрестить их с вашей.

– К тому же, – прибавил председатель, – по возвращении домой вы найдете приказ короля, которым изгоняетесь из Баварии, и конвой, которому велено выпроводить вас за границу.

– Что это значит?.. – вскричал Штанбоу вне себя.

– Значит то, – продолжал генерал ледяным тоном, – что мы храбрые солдаты и люди с честью, что, вынужденные высшими соображениями политики быть заодно с Пруссией во время войны, мы хотя и поневоле пользовались доносами подкупленных шпионов, однако, тем не менее, смотрели на них как на презренных подлецов и слагаем всю гнусность их действий на одно правительство, которое содержало их с макиавеллизмом, противным всякому нравственному чувству. Вон отсюда, шпион и убийца! Не ваше место в кругу благородных людей!

– О, – воскликнул Штанбоу в припадке ярости, – мне, мне выносить такой позор, такие оскорбления! Разве никто не сжалится надо мною!

– Никто, вон отсюда, если не хотите, чтоб вас вышвырнули лакеи!

– О! – вскричал барон, бросаясь к графу де Панкалё, которого вдруг узнал, – вы, по крайней мере, вы, француз и враг мой, вы не откажетесь скрестить со мною шпагу!

Граф покачал головой с грустным достоинством.

– Вы ошибаетесь, – сухо возразил он, – во время войны я пытался не раз раздавить вас под каблуком, как ядовитую гадину, теперь между нами нет уже ничего общего. Я буду обесчещен навсегда, если коснусь вас одним пальцем.

Вскрикнув как дикий зверь, загнанный охотниками, Штанбоу бросился вон из комнаты.

Подходя к своему дому, он увидал солдат у дверей. Он вошел и поднялся к себе наверх, там ждал его офицер и подал ему приказ об изгнании.

– Хорошо, – холодно ответил барон, – я прошу у вас пять минут.

Офицер поклонился молча.

Штанбоу прошел в следующую комнату.

Почти мгновенно стекла задребезжали от выстрела.

Сбежались со всех сторон.

Взломали дверь: барон фон Штанбоу лежал на полу с раздробленным черепом.

Шпион сам осудил себя.

Спустя два дня граф с своею женой, от которой скрыл это ужасное происшествие, выехал из Баварии, чтоб вернуться во Францию и примкнуть к семейству Гартман.

Ивон Кердрель и друг его Мишель уже женаты, оба приезжают проводить все свободное от военной службы время в доме Филиппа Гартмана, поселившегося в Фонтенбло, где он основал новую фабрику и взял всех прежних своих работников.

Оборотень счастлив: ему поручен надзор над большими владениями графа де Панкалё, и он день и ночь рыскает по лесам с своим неразлучным Томом.

Его умный и ловкий мальчуган воспитывается с сыном графини, которая сдержала данное ему слово.

Петрус удачно защитил свою диссертацию. Он отправился в Алжир с первыми эльзасскими эмигрантами.