Текст книги "Навеки твой"

Автор книги: Гуннар Столесен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

5

Роар ждал там, где мы расстались. Он не мог скрыть восхищения. Я «спешился», и мы направились к его дому (велосипед шествовал между нами).

– Как это тебе удалось? – спросил мальчик.

– Да так, пришел и забрал, – ответил я; будто и вправду это было самым простым делом на свете.

* * *

Она еще не произнесла ни слова, а я уже понял, с кем имею дело. Она приближалась легкой походкой, издали похожая на застенчивого подростка. Темные волосы обрамляли ее лицо. Казалось, что у нее не два, а три глаза, и третий там, где должен быть рот. Белый с высоким отворотом свитер плотно облегал ее. На ней были темно-синие вельветовые брюки и нейлоновая куртка – красная, с синей отделкой, – которую она не успела застегнуть. Еще не дойдя до нас, она крикнула:

– Ты где пропадал, Роар?

Взяв Роара за плечи, она внимательно поглядела на сына, будто по его лицу, как по карте, можно было проследить весь пройденный им сегодня маршрут.

У нее были курчавые волосы, коротко подстриженные на затылке, таком трогательном и нежном, что, глядя на него, хотелось плакать и почему-то вспоминались лебеди, виденные в детстве в Нюгорд-парке. Это воспоминание всегда заставляло меня глубоко и искренне сожалеть о том, что в моей жизни не было случая прижаться к такому вот затылку и выплакать разом все беды и обиды. А может быть, я такую возможность уже потерял. Короче говоря, у нее был тот самый затылок, и что-то смягчилось в моей душе.

– Мама… – начал Роар. – Знаешь… этот Джокер и все там… они взяли мой велосипед, и тогда я поехал…

Она холодно глянула на меня и произнесла тоном, который живо охладит любого разомлевшего на пляже жарким летним днем при +30° в тени:

– Вы кто? – и, обращаясь к Роару, добавила: – Он тебя не обидел?

– Обидел? – Мальчик удивленно уставился на мать.

Она тряхнула его за плечи:

– Сейчас же отвечай! Слышишь!

Женщина снова взглянула на меня, и слезы покатились из ее глаз.

– Кто вы? Если вы только посмели его тронуть, я убью вас!

Лицо ее покрылось красными пятнами, а на носу выступили капельки пота, глаза потемнели и загорелись синим газовым пламенем.

– Моя фамилия Веум, фру, и я ничего…

Роар прервал меня. Теперь и в его глазах блестели слезы.

– Он ничего… он мне помог, это он отобрал у них мой велосипед. Он взял его из домика Джокера и компании, чтобы не ты…

Слезы катились по щекам мальчика, и мать беспомощно глядела на сына. Потом она обняла его и что-то зашептала ему на ухо.

Я огляделся. Начинало темнеть, во многих окнах зажегся свет. Мимо нас проезжали и останавливались автомобили, из них вылезали уставшие за день понурые мужчины и спешили к своим подъездам и лифтам, к себе домой, к своим обеденным столам, стоящим где-то в двадцати метрах над землей, на эти двадцать метров ближе к космосу и еще на один рабочий день ближе к вечности. Здесь, на тротуаре перед их домом, разыгрывалась небольшая семейная драма, но никто из прохожих не повернул головы, никто не обратил внимания на молодую женщину, маленького мальчика и не очень молодого мужчину и на почти совсем новый велосипед. С таким же успехом все это могло бы происходить где-нибудь в безлюдной пустыне Сахаре.

Из-за плеча сына женщина подняла на меня взгляд. Сейчас ей можно было дать не больше двадцати. Надула губы, как маленькая девочка, которой не дали конфетку. Но рот был не детский – с пухлыми чувственными губами, – а выражение лица не оставляло сомнения в том, что, когда девочка подрастет, она добьется своего. Синие глаза наконец стали спокойными и напоминали цветы, которые ты когда-то не сорвал, а потом всю жизнь жалеешь об этом.

– Извините. Я очень испугалась, он никогда раньше так долго не пропадал. И я…

– Это понятно, – заговорил я.

Она выпрямилась и, откинув левой рукой упавшие на лоб волосы, протянула мне правую.

– Я… меня зовут Венке Андресен.

– Веум. Варьг Веум. – На несколько секунд я задержал ее руку в своей.

Она, казалось, была удивлена, и я догадался, что она то ли не расслышала, то ли не запомнила мое имя.

– У моего отца было хорошо развито чувство юмора. Это он дал мне такое имя.

– Какое?

– Варьг. [5]5
  Varg – 1 – волк (диал.); 2 – беспокойный человек (норв.).


[Закрыть]

– Значит, вас действительно так зовут? – Она засмеялась легко и весело. Ее губы расцвели в чудесной улыбке, и все лицо сделалось красивым, счастливым и молодым. А когда она перестала смеяться, стала сразу лет на двадцать моложе и лет на десять старше: девчоночьи губы и глаза зрелой женщины. Мне пора было домой.

– Но кто же вы? – проговорила она. – Как он нашел вас?

– Я частный сыщик, так сказать – детектив. Роар нашел меня по телефонному справочнику.

– Частный сыщик?

Похоже, она мне не верила.

– Это правда, мама, – вмешался Роар. – У него есть своя контора, вот только пистолета нет.

Женщина мягко улыбнулась.

– Ну и прекрасно. – Она огляделась и кивнула в сторону дома. – Можно пригласить вас на чашку кофе?

Я посмотрел на часы. Вообще-то мне следовало бы отказаться и ехать домой. Но я ответил:

– Спасибо, с удовольствием.

Мимо моей машины мы прошли в подъезд двенадцатиэтажного дома, заперли велосипед в подвальном чулане и поднялись на одном из двух лифтов. Женщина нажала кнопку девятого этажа. Лифт был узкий, обшитый металлом и покрашенный в серый цвет – по-видимому, давно, так как краска кое-где уже облупилась. Он больше походил на душегубку, чем на механизм, облегчающий людям жизнь.

Венке Андресен смотрела на меня своими большими глазами.

– Если нам повезет, мы доберемся до своего этажа.

– А что такое?

– Ребята тут все время балуются. Станут каждый на своем этаже и все сразу нажимают кнопку лифта, кончается это либо коротким замыканием, либо чем-то в этом роде. Поэтому лифт у нас застревает, и часто сидишь там и ждешь монтера, чтобы помог выбраться.

– Веселенькая тут у вас компания, как я понимаю. Им что, кроме велосипедов и лифтов, нечем больше заняться?

– Есть у нас человек, специально назначенный для работы с подростками, но у него не очень-то получается. Правда, он организовал здесь молодежный клуб. Его фамилия Воге.

Лифт остановился, мы благополучно добрались. От лестничной площадки вели две двери. Мы прошли в одну из них и попали на балкон, огибавший весь дом, – сюда выходили двери всех квартир на этаже. По пути к Андресенам мы миновали двери двух чужих квартир и несколько окон, плотно завешенных изнутри гардинами. Все двери были покрашены голубой краской. Мы стояли на балконе девятого этажа. Земля и асфальт перед домом отсюда казались бесконечно далекими. Если упадешь, разобьешься насмерть.

На двери квартиры Венке висела написанная от руки табличка: «Здесь живут Венке, Роар и Юнас Андресен».

Без каких-либо комментариев мать Роара отперла дверь и молча впустила нас. В прихожей она повесила на вешалку свою и мою куртки. Здесь, посреди прихожей, на зеленом вязаном коврике, я чувствовал себя скованно. Так обычно бывает в чужих прихожих, когда не знаешь, куда идти.

– Пойдем, я покажу тебе свою комнату, – тронул меня за руку Роар.

– Ну а я пока приготовлю кофе, – сказала Венке.

Роар потащил меня к себе. Вблизи бело-зеленые шторы оказались зеленой материей с нарисованными по всему полотну белыми грузовиками. Крашеная деревянная кровать в углу была основой для детской двухъярусной кровати. На стенах плакаты, картинки животных, вырезки из комиксов, большая фотография клоуна на манеже и листок из календаря с изображением военного оркестра, марширующего по узенькой городской улочке, застроенной белыми деревянными домиками. На полу в известном только хозяину порядке разложены деревянные рельсы, старенькие автомобильчики, мягкие игрушки-зверушки и обломки старых игрушек, фигурки ковбоев и индейцев с отломанными руками и застывшим выражением лица. На зеленом крашеном столе лежала кипа альбомов для рисования и раскрашивания, отдельные листочки с рисунками и вырванные из старых книжек картинки.

Это была типичная детская комната, в которой ее обитателю живется хорошо.

– Послушай, а как мне тебя называть? Веум? – серьезно глядя на меня, спросил Роар.

Я потрепал его по волосам.

– Зови меня просто Варьг.

Мальчик радостно кивнул и светло улыбнулся, показав новые передние зубы, немного великоватые для такого маленького рта.

– Хочешь посмотреть, что я нарисовал?

Я согласился, и он протянул мне листок. Там были голубые солнца и золотые деревья; красные горы и корабли с колесами; там кролики скакали верхом на лошадях и, окруженный садом и цветником, стоял покосившийся от ветра домик с асимметрично расположенными окнами.

Я подошел к окну и посмотрел вниз. Было похоже, что я в самолете. Люди, машины – все такое крошечное: четырехэтажные дома казались не больше спичечных коробков, а улица напоминала игрушечный трек с домами по обе стороны.

Я перевел взгляд на склон горы Людерхорн. Серо-черный силуэт ее был едва различим на фоне вечернего неба и уже казался его частью, этаким огромным темным облаком, угрожающе склонившимся над городом, то ли предупреждая о приближении Судного дня, то ли предвещая смерть.

6

Мы пили кофе на кухне. Из гостиной доносились звуки телевизора: Роар смотрел детскую передачу.

Желтая веселая кухня была, несомненно, перекрашена хозяевами. Оранжевые двери стенных шкафов хорошо гармонировали с белыми в желтых апельсинах занавесками.

Бело-серый стол был покрыт круглой желто-оранжевой скатертью. Кофе подавался в зеленых с красными полосками кружках, в плетеной корзиночке лежало печенье.

– Мне вас нечем особенно угостить, – пожала плечами Венке.

– Чудесный кофе, – ответил я.

– Пейте, я еще налью.

Я покосился на стеклянный, наполовину пустой кофейник, стоявший на электрической подставке с подогревом, и кивнул.

– Неужели это все-таки Джокер, как его называют, и его компания? – начала она.

– Да. Я слыхал, что уже был случай с матерью приятеля Роара, когда они отобрали у того велосипед…

– Я об этом знаю. Мы с ней разговаривали. Она… – Венке прикусила губу. – Это невероятно… Они забрали велосипед, и она пошла туда… И они… Это выходит за всякие рамки! Они обращались с ней не как со взрослой женщиной, а как с девчонкой.

– Они ее…

Венке твердо отодвинула чашку.

– Как им только не стыдно! Можно ли представить, чтоб такое могло случиться, когда мы были детьми? А теперь…

Она глядела куда-то мимо.

– Вот что значит быть одинокой, матерью-одиночкой. За нами охотятся все – от сопливых мальчишек до стареющих донжуанов. Тошно становится.

– Так они все же…

– Нет, нет, ее не изнасиловали. Это, очевидно, произойдет со следующей жертвой. Ее «взяли в плен», издевались и насмехались над ней. Этот Джокер стянул с нее брюки и в таком виде заставил показаться всей компании. Но дальше они не пошли.

– А почему она не обратилась в полицию?

– В полицию? А какой толк? Ведь свидетелей не было. Никого не было, кроме этой банды, а они будут молчать, они не осмелятся, они запуганы так же, как и мы. Все боятся Джокера. Был тут один, попробовал их образумить, но его так избили, что, думаю, он уже никогда полностью не поправится. А если бы она пошла в полицию, то больше никогда уже не получала бы свою почту. Кто-то из родителей девочек ходил к матери Джокера, и после им ежедневно поджигали почтовые ящики, так что от газет и писем только пепел оставался. Пришлось ходить за своей почтой в отделение. А нам, матерям-одиночкам! Трудно даже представить, что они уготовят нам, не говоря уж о наших детях. Жила здесь девочка шести лет, так однажды она вернулась домой вся в ожогах от сигарет. Подумайте, они гасили об нее сигареты!

Я почувствовал, как все во мне сжалось. Я вновь увидел их перед собой, лицом к лицу: незнакомый долговязый, толстый Тассе и Джокер – похожий на священника, с глазами тигра, с гнилыми, как у разлагающегося покойника, зубами. Я представил себе, что они могли бы сделать с Венке Андресен, если бы она пошла за велосипедом.

– А ты бы пошла за велосипедом сама? – спросил я, переходя на «ты».

– После всего, что произошло? – Она покачала головой. – Нет, пропади он пропадом, хотя я не смогла бы купить новый. Но ни за что я не пошла бы туда. Во всяком случае, одна.

– И никто из твоих знакомых не мог бы тебе помочь?

Венке подняла голову.

– Ты когда-нибудь жил в большом доме? Сколько здесь квартир? Пятьдесят-шестьдесят – значит, живет человек двести. Те, с кем я здороваюсь, в основном соседи по этажу. С другими иногда встречаюсь в лифте. Мы как муравьи. Ты думаешь, муравьи здороваются друг с другом? – Она покачала головой. – Люди – нет. Мы живем каждый сам по себе. То же было и когда Юнас жил здесь.

– Ты разведена?

Она закурила, не предложив мне.

– Еще нет, но мы живем отдельно. – Она затянулась. Ее взгляд блуждал по желтой кухне: – Уже восемь месяцев. – Заметив наконец пачку сигарет, она сразу протянула ее мне.

– Спасибо, я не курю.

Но чтобы как-то выразить свое доброе расположение к ней, вместо сигареты я взял печенье.

– Еще кофе?

Я кивнул, и она поднялась. Она была худа и изящна. Прямая спина, маленькая грудь, не слишком широкие, округлые бедра, обтянутые вельветовыми брюками. На шее маленькое родимое пятнышко.

– Ты работаешь?

– Да. Я работаю полдня. Я и раньше работала. От Юнаса я получаю немного. Он задолжал мне несколько тысяч крон. Мне кажется, что он делает это нарочно, просто выжидает. Мы разошлись по его вине, но он хочет все свалить на меня. Ему понадобилась другая, вот он и нашел себе потаскушку.

– Где ты работаешь?

– Тут неподалеку, на военной базе Хоконсверн, – секретаршей. По крайней мере не трачу времени на дорогу. Вот так. Но самое трудное – это остаться одной после того, как привыкнешь жить с кем-то.

Она сидела неподвижно, втянув голову в плечи и глядя в чашку перед собой. Губы слегка дрожали, а глаза стали совсем темными. Мне пора было собираться домой.

– Я понимаю, каково тебе, – сказал я, – ведь я тоже через это прошел.

Она посмотрела на меня с удивлением.

– Через что прошел?

– Я имею в виду, что я разведен. Скоро четыре года, но только недавно стало чуть легче. Человек ко всему привыкает. Это как у больных раком. В конце концов они смиряются со своей болезнью.

– Кто знает… – отозвалась Венке.

Помолчали. Я глядел в окно в пустую ночную тьму и вдруг почувствовал, что меня разглядывают.

– Тебя бросила жена? – тут же услышал я.

– Да, но, если хочешь, можно считать, что она выставила меня вон. Попросила уехать.

– Из-за другого? У нее кто-то был?

– Точно не знаю. – Я посмотрел на Венке. – Не знаю, был ли он уже тогда. Думаю, что да. Я редко бывал дома, много работал. Я работал в управлении по розыску пропавших детей, часто уезжал, работал вечерами. Искал этих малюток. Иногда находил, отводил домой, а там долгие, за полночь, разговоры с родителями. Возвращался, когда она уже спала, а по утрам за завтраком ей не о чем было со мной говорить. Она молчала и только смотрела на меня. Я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

– У вас есть дети?

– Мальчик, немного младше Роара. Осенью пойдет в школу… Томас. – Теперь была моя очередь разглядывать свое отражение на дне чашки, пробовать отыскать там лицо, которого уже давно не видел, услышать голос, давно для меня умолкший.

Из гостиной вышел Роар.

– Варьг, ты останешься с нами смотреть детектив по телевизору?

Венке Андресен приоткрыла рот. Я смущенно улыбнулся.

– Спасибо, нет. Кошмары я предпочитаю смотреть во сне. Мне пора домой.

Роар огорчился, но ничего не сказал.

Я поднялся.

– Спасибо за кофе. Было приятно побеседовать, – сказал я Венке, сидевшей напротив, и, повернувшись к Роару и потрепав его по волосам, добавил: – Рад был с тобой познакомиться.

В прихожую мы вышли все вместе. Я надел куртку, нащупал в кармане ключи от машины, погладил Роара по голове и протянул руку его матери. Я задержал ее ладонь в своей.

– Спасибо за помощь, – начала она, – сколько мы тебе должны?

– Считайте это дружеской услугой. А ты, Роар, теперь хорошенько приглядывай за велосипедом. Всего доброго.

– Пока, – проговорил Роар.

– Всего хорошего и спасибо за все, – сказала Венке.

Я быстро прошел по балкону и в одиночестве спустился на лифте. Мне казалось, что я спускаюсь в преисподнюю.

От подъезда я направился к машине. Захлопывая дверцу, я поглядел наверх. За окном с бело-зелеными шторами, прижавшись носом к стеклу, стоял мальчик. Он махал мне рукой. Я помахал в ответ и взялся за руль. За углом дома я увидел движущиеся длинные тени, семь или восемь. Наверное, это была компания подростков, а может быть, игра света и тени.

7

Суббота и воскресенье прошли, как обычно проходят дни на изломе февраля к марту – как будто бродишь в глубоком снегу. Почти не рассветало… Серые низкие облака накрыли город, и поездка на Флеен [6]6
  Островок в заливе, где расположен город Берген.


[Закрыть] была похожа на путешествие сквозь мокрую и грязную вату.

В воскресенье я решил прогуляться по Нурднесу. Там, где когда-то, тесно прижавшись друг к другу, стояли небольшие деревянные домики, теперь возвышались тяжелые железобетонные башни, глядя на которые было трудно поверить, что в них могут жить люди. Там, где когда-то была детская площадка для игр и казавшийся беспредельным парк, построили здание аквариума с крошечными водоемами для огромных рыб. Рядом вздымалось здание исследовательского института по изучению морского дна – высокая бетонная башня, больше подходящая для изучения летающих, чем плавающих рыб. Там, где когда-то я сам прогуливался с девушкой и носком башмака смущенно ковырял в песке, не было никакого песка, а только голый асфальт.

В понедельник утром я пошел на работу. Молчаливый телефон напоминал окаменевшую черепаху. Время текло, как вода сквозь пальцы. Город за моими окнами жил своей жизнью без меня. Торговцы рыбой на площади хлопали в ладоши, чтобы согреться, и красными замерзшими руками нарезали большими кусками зеленовато-белую рыбу для покупательниц, одетых в голубые плащи, с коричневыми нейлоновыми сумками в руках. Продавцы цветов были похожи на свой жухлый товар. Поодаль, на овощном рынке, стоял единственный продавец и торговал морковью из Италии, цветной капустой из Израиля и белокочанной капустой, сохранившейся у него, по-видимому, с прошлого столетия.

Дождь и туман повисли над городом, вода в заливе Воген поднялась и плескалась о набережную. День был из тех, когда лица людей становятся похожими на нервно сжатые кулаки и достаточно пустяка, чтобы началась свара.

День наступал лениво, как бы нехотя. Телефон продолжал молчать, а я сидел, глядя на него с ожиданием, хотя мог бы позвонить и сам…

Я мог бы позвонить своей престарелой матери, если бы она не умерла два с половиной года назад, а туда, где она теперь, вряд ли проведен телефон, и номер мне не известен.

Еще я мог бы позвонить знакомой девушке из муниципальной канцелярии, если бы она не преподнесла мне глупый сюрприз, когда я звонил ей в прошлый раз.

– Говорит Веум, – начал я.

– Какой Веум? – спросила она. – Тот, у которого есть телефон?

Прошло несколько дней, прежде чем я до конца понял и оценил юмор ситуации. Больше я ей не звонил.

Можно было позвонить журналисту Полу Финкелу и пригласить его пообедать или выпить вместе пивка. Пол будет говорить только о девушках, с которыми познакомился с тех пор, как мы не виделись. А для меня хуже нет, чем слушать о чужих девушках, когда наверняка знаешь, что все это выдумки. Финкел был разведен, как и я. Временами мне казалось, что все вокруг разведены.

В конце концов я набрал номер наобум. Мужской голос произнес: «Эбсен слушает».

– Скажите, я встречусь с фру Андресен? – спросил я.

– С кем?

– С фру Андресен.

– Вы ошиблись номером.

– О! Извините.

– Пожалуйста, – ответил мужчина и повесил трубку.

Я держал трубку и слушал гудок. Телефонный гудок – забавная штука. Если долго его слушать, то кажется, что кто-то тебя зовет: много голосов, хором, но толком ничего не разобрать. А если слишком долго держать снятую трубку, можно услышать голос телефонистки: «Будьте добры, положите трубку». Не дожидаясь этого, я бросил трубку и вышел из конторы.

Понедельник – странный день. Ты еще во власти воскресной депрессии, и тебя еще не захватила новая рабочая неделя. В сущности, можно обходиться без понедельников, а в моей профессии и без доброй половины дней недели.

Мне следовало остаться сегодня дома.

8

Я пообедал в кафетерии на втором этаже. Взял какое-то мясное блюдо, вкус которого оставлял желать лучшего. Но это была моя собственная вина. Я знал, куда иду, – я бывал здесь раньше.

Дома я заварил себе почечного чаю и удобно расположился с большой белой кружкой и биографией Хамфри Богарта [7]7
  Богарт Хамфри (1899 – 1957) – американский киноактер.


[Закрыть], которую уже однажды читал. Фотографии в книге были сероватыми – они ведь были сделаны много лет назад в какой-то несуществующей сказочной стране. Да и таких, как Боги, больше нет. А появись он сейчас среди бела дня на площади, мы бы разодрали на куски его плащ английского покроя с погончиками. Я помню его грустные глаза, которые иногда становились жесткими из-за долгой болезни желудка (впоследствии оказалось – это рак), помню его голос с легким присвистом из-за искусственной челюсти. Таким, как Боги, теперь место только в паноптикуме.

Зазвонил телефон. Было половина шестого, но телефон зазвонил. Наверное, кто-то ошибся номером. Я поднял трубку и сказал:

– Вы ошиблись, говорит Веум.

– Веум! Приезжай немедленно! Ты должен мне помочь! Они похитили Роара.

Голос у нее дрожал. Я сразу увидел перед собой ее синие глаза, нежный затылок.

– Не волнуйся, успокойся. Кто похитил Роара? Не…

– Конечно, они! Джокер и компания. – Она всхлипнула. – Когда я пришла с работы, Роара не было, а в почтовом ящике лежала записка: «Мы забрали Роара. Ты знаешь, где его искать. Если сообщишь в полицию, мы его убьем».

– Ты позвонила в полицию?

– Нет! Ты же слышал.

– И все-таки это было бы самое лучшее. Нельзя верить всему, что они говорят. Это явный блеф. Ведь они всего-навсего мальчишки. Ты же понимаешь, они просто хотят запугать тебя.

– Они уже запугали меня, Веум. Я не стану звонить в полицию. И мне некого просить о помощи. А ты не мог бы, Веум? Я, если надо, заплачу.

– Не в этом дело, – ответил я. На моем счету в банке давным-давно ничего нет. И если сейчас туда что-нибудь положить, он просто-напросто этого не переварит. – Конечно, я приеду, если ты…

– Да, да. Большое спасибо! Только приезжай, приезжай поскорей. Сразу выезжай, ладно?

– Выхожу. Успокойся, пожалуйста, все будет в порядке. Я тебя уверяю. Ну, пока.

– Пока.

Я положил трубку, допил свой почечный чай, оставил биографию Богарта отдыхать в ее картонной обложке-могиле и вышел из дому.

На улице постепенно зажигались огни. За синими клетчатыми занавесками обедало семейство из четырех человек: мать – раскрасневшаяся блондинка – ставила на стол сковородку с горячей едой, а хозяин, с челкой и светлыми усами, сидел за столом, тревожно поглядывая на своих детей, будто они были его отражением в зеркале, которое дало трещину. Из открытого окна во втором этаже соседнего дома доносилась песня, исполняемая хрипловатым мужским голосом. Певец пел о том, как он прожил всю жизнь в домике у проселочной дороги. С Эдвардом Перссоном [8]8
  Перссон Эдвард – шведский киноактер, комик.


[Закрыть] его роднило только картавое «р». Короче говоря, был обычный вечер. Веум спешил. Покладистый Веум, называли его. Приходит, когда позовешь, и всегда в нерабочее время.

Автомобиль закашлялся от удивления, что его потревожили в час положенного ему послеобеденного сна, и мотор еще дважды глох, пока я ехал по центру. Я сказал вслух, что не буду беспокоить его в следующий раз, а куплю себе «фольксваген». Когда я подъезжал к четырем домам-башням, автомобиль мой гудел, как сытый шмель.

Я поставил машину и пошел к подъезду. Лифт поджидал меня. Он был пуст и не останавливался где не нужно. Подойдя к квартире Венке Андресен, я позвонил.

Она открыла. Лицо ее покраснело от слез, а глаза распухли. Венке втащила меня в прихожую, закрыла дверь и упала мне на грудь, глухо и сдавленно рыдая в мою рубашку. Она дрожала всем телом, а я не знал, куда девать руки. Давно никто не плакал на моей груди. Можно сказать, слишком давно. Я осторожно положил ладони на ее плечи и молча гладил ее. Лучше всего дать ей сначала выплакаться.

Она успокоилась, перестала плакать и вдруг застыла в моих руках. Я почувствовал, что она хочет высвободиться, и разжал руки. Венке пристально разглядывала пуговицы на моей рубашке. Я протянул ей свой носовой платок. Она вытерла слезы и высморкалась.

– Извини, я не хотела.

Ее рот распух, как от укуса комара. Я попытался заговорить, и голос мой захрипел, как на старой пластинке в 78 оборотов.

– Где эта записка? – спросил я.

Она достала из комода смятый клочок бумаги и протянула мне. Круглым детским почерком там было написано: «Мы забрали Роара. Ты знаешь, где его искать. Если сообщишь в полицию, мы его убьем». Никакой подписи.

– Во сколько ты вернулась с работы? – спросил я.

– В половине пятого.

– Но ты позвонила мне в половине шестого. Когда ты получила записку?

– Когда я вернулась с работы, записки не было. Я пошла искать Роара, спрашивала у приятелей, но они сказали, что не видели его. Я еще поискала, а вернувшись домой в пять, нашла записку в почтовом ящике. Я страшно перепугалась. Точно не помню, что было потом, но я поднялась в квартиру, заперлась и плакала. Я не знала, что мне делать, кого просить о помощи. Потом вспомнила о тебе. Мы тогда так хорошо поговорили, и я подумала, может быть, ты… Но я ничего такого не имела в виду, я просто… Если надо… – она посмотрела мне в глаза, – я заплачу столько, сколько это будет стоить.

– Ну, об этом мы поговорим потом. А сейчас надо найти Роара. Это самое главное. Ты все-таки не хочешь, чтобы я позвонил в полицию?

Она покачала головой.

– Ну что ж. Тогда оставайся здесь – Роар может появиться. А я поищу его.

– Куда ты пойдешь?

– Начну с их домика.

Глаза ее стали большими и синими, такими большими и синими, что в них больно было глядеть.

– Но это небезопасно. Они же могут…

– Я тоже, если надо, могу быть опасен, – сказал я, мечтая именно так и выглядеть. И я ушел.