Текст книги "Драматическая медицина. Опыты врачей на себе (с ориг. илл.)"

Автор книги: Гуго Глязер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Среди опытов, которые исследователи ставили на самих себе, один, проведенный Мечниковым, протекал очень драматически. Тогда во Франции, а именно в Бретани, свирепствовала холерная эпидемия, поставлявшая материал для опытов. Мечников, получивший в 1908 году Нобелевскую премию за свои бактериологические исследования, проглотил большое количество «холерных запятых» и остался здоров.

Примеру Мечникова последовал его ассистент Латали. Результат был тот же, а именно – отрицательный. Тогда третий из сотрудников института повторил опыт и проглотил холерные вибрионы. Эта был доктор Жюпий. Результат оказался ужасным. Он заболел холерой в такой острой форме, что его выздоровление вызывало сомнение. Мечников был глубоко потрясен. Он неоднократно повторял, что если Жюпий умрет, то он покончит с собой, и, вероятно, угроза была не только фразой. К счастью, Жюпий остался жив.

Вообще следует констатировать, что из многих опытов на себе, проведенных учеными в то время и позднее, – всего известно сорок таких опытов с возбудителем холеры – ни один не закончился смертельным исходом, в то время как случайная лабораторная инфекция в Гамбургском институте гигиены стала причиной смерти ученого-исследователя Оргеля. Конечно, не всегда можно было объяснить, почему эти опыты на себе оканчивались благополучно. Можно лишь благодарить случай, способствовавший этому. Прав был, вероятно, Мечников, ставивший решение вопроса о том, кто из двух людей при прочих равных условиях заболеет холерой, в зависимость от особенностей бактерий, поселившихся в кишечнике человека, от его кишечной флоры. Можно, пожалуй, утверждать, что Мечников был специалистом по кишечным бактериям. Он подразделял их на благоприятствующие холерной инфекции и препятствующие ее развитию. Это объяснение, разумеется, вполне приемлемо, так как известно, что между бактериями бывают войны, что они конкурируют между собой, что иногда одна разновидность бактерий уничтожает другую. Открытие пенициллина было основано именно на этом факте.

Петтенкофер пережил свой героический эксперимент на несколько лет. В феврале 1901 года он застрелился, преследуемый болезненным страхом перед грозящей дряхлостью. Тогда, наверное, говорили, что для него было бы лучше, если бы он не пережил своего опыта.

Черная смерть

Ни одна болезнь не вписала в историю эпидемий так много трагических глав, как это сделала чума, которая своими нашествиями не только уничтожала большую часть населения городов и деревень, но и влекла за собой упадок культуры в Европе. Хроника чумы, без сомнения, одна из самых мрачных книг в истории человеческой культуры. Но когда время плясок смерти прошло и чума из Европы вернулась в те страны, откуда пришла, когда наука пережила расцвет бактериологии и начала борьбу против смертоносных зародышей, когда исследование проблемы чумы стало вестись научно обоснованными, обещающими успех методами, тогда пришли не только триумфы и победы, но и были отмечены примеры врачебного героизма, не страшащегося опасностей, связанных для врача-исследователя и врача-практика со словом «чума».

По внешним признакам чуму называли черной смертью. Возбудители чумы, попадая в человеческий организм всеми возможными путями (через кожу, слизистую оболочку, через органы дыхания и с пищей), вызывают различные формы заболевания в зависимости от того, какая часть тела поражается инфекцией в наибольшей степени.

Прежде всего следует назвать бубонную чуму. Желваки, появляющиеся при этом, не что иное, как распухшие железы. Вначале сильно распухают паховые лимфатические железы. Вообще же проникшие в тело микробы поражают прежде всего ближайшие железы, обосновываясь и размножаясь там, после чего начинается их воспаление и нагноение. Но болезнь не останавливается на этом. Она постепенно охватывает соседние лимфатические сосуды и железы. Процесс распространения инфекции чумы был изучен главным образом венскими патологами Альбрехтом и Гоном.

При некоторых, но не всех, эпидемиях чумы сильно поражается кожа: появляются кровотечения, темно-синие пятна, преобразующиеся в большой фурункул, карбункул, который через некоторое время вскрывается и выделяет насыщенный бациллами гной. В тех случаях, когда образование карбункулов определяет в основном картину болезни, говорят о кожной чуме в отличие от ранее описанной бубонной и легочной – третьей формы этого заболевания.

Бывают эпидемии, когда чума поражает прежде всего легкие. Эпидемия, унесшая в XIV веке в Европе и Азии огромное число жертв, была, видимо, именно легочной чумой. Из 100 миллионов жителей известных тогда стран умерло 25 миллионов. При легочной чуме выделяется кровавая, темная мокрота, откуда и происходит название «черная смерть». Само собой разумеется, что при этом заболевании сердце не выдерживает высокой температуры и прежде всего натиска бактериальных ядов, и, хотя характер различных эпидемий и смертность при них различны, все же чума относится к наиболее тяжелым недугам, которым подвержены люди. Ее можно назвать даже самой тяжелой болезнью, и естествен тот безграничный ужас, который охватывает людей при упоминании о чуме.

Защититься от чумы гораздо труднее, чем, например, от холеры. При эпидемии холеры главное – это гигиена, и поскольку возбудители холеры вообще передаются лишь через выделения больного, то тщательного мытья рук и дезинфекции выделений достаточно, чтобы даже в холерной больнице предотвратить любое заражение врачей и медицинского персонала. Другое дело чума. Чтобы исключить возможности вдыхания микробов чумы, нужны хорошие маски, не говоря уже о прочих средствах защиты. Можно сказать, от чумы уберечься труднее, чем от любой другой инфекционной болезни. Поэтому так высока смертность при всех эпидемиях чумы даже недавнего времени.

Тем большее восхищение вызывает мужество врачей-исследователей, которые в те времена, когда о бактериях не имели ни малейшего представления, пытались производить прививки по образцу оспенных, чтобы тем самым найти защиту против чумы. Первые опыты врачи ставили на себе. Их героизм трудно переоценить.

Природа сама показала пути защиты от оспы. Так, из наблюдений было известно, что крестьянки, заразившиеся при дойке больной коровы коровьей оспой, тем самым защищаются от обычной, то есть черной, оспы и либо не болеют ею вовсе, либо очень легко переносят это заболевание.

Старый, бытующий в народе способ защитной прививки был известен. Он и дал Дженнеру идею для научной разработки метода прививок.

Изучая чуму, врачи-исследователи могли прийти к аналогичным мыслям. И в этом случае наблюдались гнойные нарывы. Не было сомнений в том, что в них содержится чумной яд. Напрашивался вопрос: нельзя ли добиться защиты от чумы так же, как и от оспы, с помощью прививки? Конечно, это предположение было сугубо теоретическим, и никто не мог сказать заранее, чем закончится на практике подобный опыт.

В 1798 году Наполеон, ему в то время не было еще и тридцати лет, начал свой военный поход в Египет и Сирию, который потребовал от его армии и от его противников-англичан больших жертв. Всевозможные болезни, в особенности чума и малярия, унесли жизнь многих солдат. Эпидемия чумы началась и в осажденной, а затем взятой Наполеоном крепости Александрия.

Первый опыт на себе, имевший целью исследование чумы, был поставлен в этом городе. Его провел английский врач А. Уайт; об этом рассказывает в своих мемуарах военный врач Джеймс Мак-Грегор. Впрочем, жизненный путь самого Мак-Грегора напоминал роман со многими главами. Он перенес такие тяжелые заболевания, как пятнистая лихорадка, малярия, дизентерия, желтуха; неоднократно попадал в кораблекрушения, слыл уже погибшим, но в конце концов сделал карьеру и стал позднее генералом и санитарным инспектором английской армии.

Находясь в начале XIX века в Египте, он узнал, что его коллега и земляк – доктор Уайт – намеренно привил себе чуму в госпитале в Эль-Хаммеди. Среди пациентов Уайта была болевшая бубонной чумой женщина. Он извлек некоторое количество гноя из ее железы и втер себе в левое бедро. На следующий день он повторил опыт. Сделав небольшой надрез на правом предплечье, он внес в рану некоторое количество гноя больной. Этот эксперимент имел ужасные последствия: через некоторое время Уайт заболел чумой и умер. Удивительно, что, хорошо зная эту болезнь, он при наступлении первых признаков лихорадки подумал о малярии. Правда, в то время многие врачи видели связь между чумой и малярией, и, возможно, его опыт с самого начала ставил целью выяснение этой связи. Даже когда на бедре появился карбункул и лимфатические железы паха и подмышек начали распухать, Уайт настаивал на диагнозе – малярия. Лишь на восьмой день, когда признаки болезни стали очевидными, он признал, что заболел чумой, и был доставлен в госпиталь для чумных в Розетте, маленьком городе на Ниле, где в тот же день, 9 января 1802 года, после того как сильная горячка помутила его разум, скончался.

В том же году аналогичный опыт провел в Египте военный врач Рене Деженет, глава санитарной службы французской восточной армии, заслуживший большие почести у Наполеона. Эксперимент не повлек за собой трагических последствий, так как Деженет помешал проникновению инфекции. При помощи ланцета он внес содержимое из гнойного нарыва в маленькую трещину на коже, но затем тщательно промыл ее водой с мылом, не допустив тем самым появления признаков болезни. Все же и этот опыт, проведенный врачом на себе самом, заслуживает высокой оценки.

Более чем через тридцать лет французский врач А. Ф. Бюлар, служивший в Египте, проделал на себе опыт с чумной субстанцией. Он так описывал ход эксперимента и его последствия: «15 мая 1834 года в 9 часов утра я снял с себя в зале госпиталя для больных чумой в Эзебекви в присутствии всего персонала верхнюю одежду, рубашку и фланелевое нижнее белье и надел, не принимая никаких мер предосторожности и защитных средств, рубашку мужчины, заболевшего тяжелой формой чумы. Эта рубашка еще сохраняла тепло чужого тела и была вся в крови, так как больному пустили кровь. В присутствии большинства свидетелей этого эксперимента я оставался целый день, чтобы все могли убедиться, что я не принимаю никаких защитных средств для нейтрализации возможных последствий эксперимента. Я ходил в этой рубашке 48 часов, не чувствуя ни обычных симптомов, ни чего-либо другого, что могло бы перейти на меня с этой одежды. Все же два дня спустя на среднем пальце левой руки показалась маленькая опухоль, напоминающая фурункул, но я предположил, что она образовалась на месте небольшой ранки, которую я нанес себе, препарируя тело умершего от чумы».

Бюлар, кстати, предлагал французской Комиссии по борьбе с чумой проводить опыты на приговоренных к смерти. На людях, которым предстояла казнь, зачастую даже в недавнее время производились опасные опыты с совершенно неопределенным исходом; для того чтобы добиться их согласия, им постоянно предоставлялась возможность помилования. По инициативе Бюлара пяти приговоренным к смерти была привита чума. Лишь один из них умер, но по актам трудно установить, действительно ли он скончался от чумной прививки. В Каире, где люди становились жертвами многих эпидемий, существовали также и другие возможности инфекции. Четыре остальных преступника остались здоровыми.

Египет был, конечно, самой подходящей страной для подобных опытов. Знаменитым стал также эксперимент врача из Южной Франции Антуана Клота. Он тоже прошел школу нищеты, но вскоре стал известным врачом и в 27-летнем возрасте был назначен лейб-медиком вице-короля Египта Мохаммеда Али. После этого Клот организовал в Египте медицинскую школу по французскому образцу и старался привлечь в нее хороших преподавателей.

Главной целью опыта, поставленного им на себе, было показать, что бессмысленный страх перед чумой, приводивший к параличу всей экономической жизни, не обоснован, так как не каждый заболевал, даже когда свирепствовала тяжелая эпидемия. Клот продолжил опыт, начатый Бюларом, надев ту же самую рубашку, которую последний носил в течение двух дней. Но пошел еще дальше. Клот взял некоторое количество бактериальной флоры с рубашки, испачканной засохшей кровью и гноем, и сделал прививки в левое предплечье, правую сторону паха, всего в шесть мест. Небольшие ранки были перевязаны повязкой, смоченной в крови больного чумой. Но и этого ему показалось недостаточно. Он надрезал себе кожу, нанес на это место некоторое количество гноя из карбункула больного чумой и наложил на рану повязку с кровью больного. Далее он облачился в одежду заболевшего чумой, а когда тот умер, лег в его неубранную постель. Короче говоря, он сделал все, чтобы заразить себя, но это ему не удалось.

Стремление успокоить трепетавшее перед чумой население вело, впрочем, и раньше к подобным опытам. Известное посещение Наполеоном госпиталя для чумных в Яффе, занятом им древнем городе на восточном побережье Средиземного моря, служило той же цели.

Драматически, даже трагически протекал эксперимент, проделанный австрийским врачом по имени Алоис Розенфельд из Каринтии. После упомянутых частью безрезультатных, частью роковых прививок чумного гноя было решено испробовать средство, которое могло бы стать действенным против чумы. С тех пор как в Европе начала свирепствовать чума, существовали средства, которые усиленно рекомендовались врачами, и, конечно, подобные рецепты, переходившие по наследству в некоторых семьях врачей, были также на Востоке. Во время пребывания в Африке, в Триполи, Розенфельд стал обладателем подобного рецепта. Он хотел провести научный эксперимент с этим снадобьем, а именно, найти защиту от чумы на тракте полость рта – желудок – кишечник. Открыватель не располагал, конечно, какими-либо научно-теоретическими представлениями, в его распоряжении был лишь положительный опыт. Снадобье состояло из высушенных лимфатических желез и костного порошка, приготовленных из останков умерших от чумы. Существовало убеждение, что подобное снадобье, если оно достаточно выдержано и достаточно сухо, при приеме внутрь производит эффект, подобный защитной прививке. Как утверждали, во время своих поездок на Восток Розенфельд с большим успехом испытал это средство на себе, а также примерно на сорока лицах.

Возвратившись на родину, он предложил свой рецепт Венскому медицинскому факультету, с тем чтобы последний рекомендовал его врачам. Но факультет отнесся к «средству, предохраняющему от чумы», сдержанно, даже скептически и в конце концов отклонил его. Тогда Розенфельд направился в Турцию, в Константинополь, запасясь рекомендацией правительства Каринтии к нунцию. Он посоветовал произвести дальнейшие исследования и испытать эффективность препарата на больных в чумном госпитале. Для Розенфельда, который хотел продолжить свои эксперименты, не оставалось ничего другого, как последовать этому совету. Итак, он направился в греческий госпиталь в Пера, одном из кварталов Константинополя, и заперся там с двадцатью больными чумой. Это произошло 10 декабря 1816 года. Во время совместного пребывания с больными врач не только отказался от всяких мер предосторожности, но старался вести себя в их среде так, как будто бы сам тяжело болен.

Когда Розенфельд увидел, что общение с зачумленными не приносит ему вреда, он решил усложнить свой эксперимент. 27 декабря врач несколько раз натер себе кожу на бедре и на руках гноем, взятым из чумных нарывов, и стал ждать. Долгое время никаких следов заболевания не наблюдалось. Срок в шесть недель, отведенный им в соответствии с представлениями того времени для проведения опыта, почти истек, и он уже думал покинуть госпиталь. Но неожиданно Розенфельд заболел бубонной чумой со всеми известными симптомами и умер 21 января 1817 года.

В настоящее время установлено, что между заражением и вспышкой болезни проходит лишь несколько дней, редко неделя. Ясно поэтому, что ни пребывание среди зачумленных, ни даже втирание гноя не принесли вреда Розенфельду. В течение пяти недель чума оставляла его в покое, но на шестую схватила, решив с коварством жестокого зверя не выпускать жертву из своих когтей и положить конец этой ужасной игре.

За некоторое время до прибытия Розенфельда в Пера уже был проделан опыт по самозаражению чумой. Лицом, осуществившим этот эксперимент, был Эузебио Валли, врач, родившийся в 1755 году в городе Понсакко, который принадлежал существовавшему в то время государству Лукка. Валли много занимался эпидемическими заболеваниями, сначала главным образом оспой и чумой. Чтобы лучше изучить эти болезни, он отправился в Смирну и Константинополь, где для этого было больше возможностей, чем в Италии. Ему, между прочим, принадлежит немалая заслуга во введении в Италии противооспенной прививки.

Отправляясь во второй раз в Константинополь, он хотел путем опыта на себе проверить справедливость одного из распространенных в то время мнений. Многие утверждали, что человек, заболевший оспой, не может заболеть чумой или в крайнем случае переносит ее в совсем легкой, неопасной форме. В настоящее время известно нечто подобное, а именно, что борьба бактерий действительно существует. Но в то время о бактериях еще ничего не знали, не было также ничего известно об их борьбе между собой. Валли видел лишь одну возможность проверить справедливость этого предположения – провести опыт на себе. Он осуществил его в Пера.

Летом 1803 года Валли отправился во французский госпиталь. Там он сделал себе ланцетом маленькую ранку на кисти левой руки между большим и указательным пальцами и внес в нее гной из оспенной язвы и чумного бубона. В результате он действительно заболел чумой, но вскоре выздоровел, так что, в сущности, остался удовлетворен этим методом и испробовал его затем в Константинополе на целом ряде лиц, пытаясь защитить их от чумы, которая в то время постоянно угрожала каждому жителю города. Но как Валли ни старался, он не смог добиться всеобщего признания своего метода. После возвращения в Италию он получил место военного врача и настоял, чтобы его послали в Испанию, где в то время свирепствовала эпидемия желтой лихорадки, ставшая причиной многих жертв. В Испании Валли прославился самоотверженной деятельностью по ликвидации эпидемии. Проработав затем некоторое время в Милане в качестве практикующего врача, он отправился в Латинскую Америку, чтобы лучше изучить желтую лихорадку.

В сентябре 1816 года Валли высадился на Кубе и с головой окунулся в свои опыты. Прежде всего он хотел выяснить пути распространения эпидемии. Для этого он надел белье и одежду только что умершего от желтой лихорадки человека. Несколько дней спустя Валли был мертв. Это одна из самых ранних жертв опытов на себе, проведенных врачами для изучения этой болезни.

Четверо против желтой лихорадки

История желтой лихорадки также богата именами врачей, рисковавших своей жизнью и даже отдававших ее, чтобы разгадать загадку этой ужасной болезни и найти средства для ее искоренения. Само собой разумеется, это были отважные, готовые к самопожертвованию люди, превосходившие своим мужеством многих из тех, кто во время войны получил награду «За храбрость перед врагами». Впрочем, это относится ко всем врачам, вступившим в борьбу против болезней и особенно против инфекционных.

Проблема познания желтой лихорадки, этого ужасного заболевания, сопровождающегося высокой температурой, желтухой и кровавой рвотой, еще задолго до эпохи бактериологии побуждала некоторых врачей к проведению опытов на себе. Так, доктор Натан Поттер из Балтиморы (он жил с 1770 по 1843 год) предугадывал инфекционные свойства желтой лихорадки. Чтобы убедиться в справедливости этого предположения, он произвел опыт на себе. Теперь ясно, что он избрал пути, которые, как теперь известно, не могут привести к решению вопроса. Однако это не умаляет его достойного признания мужества.

Однажды (известна даже дата этого события – 20 сентября 1797 года) он намочил платок в поту умирающего от желтой лихорадки, обернул им голову и проспал так всю ночь. Очевидно, он, как и многие в то время, предполагал, что испарения больного способствуют переносу инфекции. Когда же опыт не дал результата, Поттер надрезал себе кожу и втер пот больного в это место. Таким образом врач хотел сделать себе прививку по образцу оспенной. Поскольку и этот опыт остался безрезультатным, он сделал третью попытку: ввел себе гной из абсцесса, появившегося у одного из больных желтой лихорадкой, что также не вызвало заболевания.

Выше уже говорилось об опыте Валли. Сходные эксперименты были поставлены несколько лет спустя французским хирургом И. Л. Гюйоном, служившим на Мартинике, большом острове Вест-Индии. Сохранился протокол этих опытов. Первый эксперимент был предпринят Гюйоном 18 июня 1822 года в присутствии врачей и аптекарей. Он надел рубашку заболевшего желтой лихорадкой солдата, насквозь пропитанную потом. После этого одним из хирургов были сделаны маленькие надрезы на его руках с таким расчетом, чтобы яд, который, как предполагалось, находился в рубашке, мог проникнуть через ранки в организм.

Двенадцать дней спустя был произведен новый эксперимент. Гюйон выпил некоторое количество черной массы, которой вырвало больного; кроме того, часть этой массы была втерта ему в руки и тем самым введена в организм. Несколько дней спустя Гюйон предпринял третий аналогичный опыт, а затем четвертый. Но все эти эксперименты не вели к заболеванию и, таким образом, не способствовали выяснению природы желтой лихорадки.

Тогда были проведены опыты другого рода. Врачи уже догадывались, что желтая лихорадка – инфекционное заболевание. Правда, ничего больше об этой болезни известно не было. Знали лишь, что это ужасная болезнь, которую можно отнести к наиболее опасным для жизни, видели, что она распространена только в жарких низменностях Центральной Америки, на южном побережье Северной Америки и на западе Африки, в то время как города, расположенные высоко в горах, ею не поражаются. Наблюдалось также, что желтая лихорадка предпочитает болотистые места и что обильный дождь или даже наступление холодного времени года могут покончить с эпидемией. Этим сведения о желтой лихорадке исчерпывались.

Еще примерно в 1900 году многие полагали, что причина возникновения эпидемии желтой лихорадки кроется в испарениях почвы, в неизвестных миазмах и ядовитых веществах. Но именно в конце века группа из четырех врачей взялась за полную ликвидацию желтой лихорадки. Эти четыре врача были готовы отдать во власть врага свои собственные тела, чтобы с помощью опытов на себе выяснить причины желтой лихорадки.

Эта великая четверка состояла из Аристида Аграмонте, родившегося в 1869 году; Джеймса Кэррола, родившегося в 1854 году; Джесса Ласеара, родившегося в 1866 году, и Вальтера Рида, 1851 года рождения. Надо также отметить Карлоса Финлея, который был значительно старше их. Он хотя и не принадлежал к комиссии четырех, но был одним из ее главных участников. Именно он подсказал ей правильный путь исследования.

Доктор Финлей родился в 1833 году. Он был сыном врача, шотландца по происхождению, который вместе со своей женой француженкой переселился на Кубу. Своего сына они отправили во Францию, где он воспитывался в школах Руана.

Когда во Франции вспыхнула холера, юный Финлей тяжело заболел, и после выздоровления родители забрали его к себе на Кубу, чтобы дать возможность отдохнуть в кругу семьи. Оправившись после болезни, Финлей приступил к изучению медицины в Северной Америке, получил степень доктора и обосновался в Гаване. Здесь его вскоре оценили не столько из-за врачебных талантов, хотя он и обладал ими, в особенности как врач-окулист, сколько из-за отличного характера. В Гаване он познакомился с яростью желтой лихорадки, и с 25-го года жизни это заболевание стало главной темой его исследований, которую он с той поры не оставлял.

Скоро у него появилась собственная теория этой болезни: «Воздух, говорил он, – порождает заразу, так как зачастую содержит слишком много щелочи и поэтому вызывает желтую лихорадку». Эта теория, конечно, не могла никого убедить, хотя Финлей и изложил ее в Академии наук. Однако некоторое время спустя он изменил свою точку зрения. Она стала совершенно иной: переносчиками желтой лихорадки, утверждал он теперь, служат комары, Stegomya fasciata, встречающиеся в этих местах и доставляющие всем жителям столь много неприятностей. Поэтому комаров необходимо уничтожать. В 1881 году он высказал свою гипотезу снова в Академии наук, но и эта теория не встретила поддержки. Всем было довольно финлеевских теорий. Он 20 лет боролся, отстаивая свою точку зрения: знакомил с ней все влиятельные организации, ставил опыт за опытом, сажал к себе на кожу комаров, насосавшихся крови больных желтой лихорадкой, находил людей, готовых участвовать в опытах добровольно или за плату. Но и он сам и другие участники опытов оставались здоровыми. Сегодня известно, как прав был Финлей, но известно также и то, почему его опыты были неудачны.

Желтую лихорадку – вирусное заболевание – разносят действительно комары, после того как вместе с кровью укушенного ими больного получат и вирус. Но комар не сразу становится переносчиком желтой лихорадки: лишь по прошествии двенадцати дней, за которые вирус успевает развиться в теле насекомого, укус комара может послужить причиной заболевания другого человека.

Чтобы вызвать заражение, Финлей должен был бы изолировать своих комаров на двенадцать дней после того, как они вдосталь напились крови больного, и только потом выпустить их на себя или других людей – объектов эксперимента. В этом случае он стал бы человеком, который разгадал загадку желтой лихорадки.

Несмотря на неудачу, Финлей был признан и ценим как специалист по желтой лихорадке. Во время испано-американской войны начальник санитарной службы североамериканской армии, генерал Гео М. Штернберг, обеспокоенный большими потерями в войсках на Кубе из-за заболеваний желтой лихорадкой, создал специальную комиссию, которая занялась изысканием методов борьбы против этой болезни. В состав комиссии вошли четверо ранее названных врачей. И тут Финлей выступил перед членами комиссии с сообщением о своих взглядах на желтую лихорадку и о роли комаров в ее распространении. Его выслушали с интересом.

Тогда было уже широко известно исследование о путях возникновения малярийной инфекции, принадлежавшее доктору Россу, который изучил определенный тип комаров и признал его «виновным» в переносе инфекции. Поэтому предположение, что и на Кубе комары являются виновниками заболевания желтой лихорадкой, было признано вполне приемлемым и, во всяком случае, достойным тщательного изучения. Сообщение Финлея, которое он дополнил тем, что передал комиссии яйца подозреваемых комаров, существенно способствовало победе над желтой лихорадкой. Финлей умер в возрасте 82 лет окруженный всеобщим уважением. В Гаване ему установлен памятник: мраморная фигура Финлея, который сидит с книгой в руках. У его ног – коленопреклоненный гений благодарного человечества, протягивающий ему лавровый венок – символ бессмертия.

Таков был Финлей, служивший членам комиссии в качестве советника и давший им важнейшие указания. Руководителем комиссии был назначен Вальтер Рид. В Европе это имя почти неизвестно: что знают люди о тех, кого они должны благодарить за великие деяния! Еще в студенческие годы Рид проявил большие способности. В 16 лет у него возникла мысль поступить на медицинский факультет в Виргинии, но из-за молодости его не приняли. «Но если я все же приду на экзамен и выдержу его, признаете вы меня тогда достойным?» спросил он неустрашимо. Декан ответил: «Да, признаем». Три года спустя он вновь явился на экзамены.

Рид работал с усердием, казавшимся просто-таки невероятным. Сдав экзамен, он отправился в Нью-Йорк, чтобы и там получить степень доктора медицины. Потом он работал в различных местах ассистентом, и, наконец как это часто случается в жизни молодого человека, судьба предстала перед ним в привлекательном образе девушки, разбудившей в нем любовь и намерение создать семью. Он стал военным врачом. В конце концов это была солидная должность. Как-то он спросил своего начальника, главного врача, следует ли ему жениться сейчас или вначале поехать в гарнизон, расположенный в дальних районах Запада. «Поезжайте сейчас, – ответил главный врач, – какого-нибудь гарнизонного майора наверняка разобьет паралич, и вы привезете его в Нью-Йорк. Тогда-то вы и сможете здесь жениться». Риду этот совет показался ненадежным, и он пренебрег им, отпраздновав свадьбу немедленно. Как потом выяснилось, ему пришлось бы ждать тринадцать лет, пока в форту, где он служил, один из офицеров не сошел с ума.

Рид страстно желал перевестись на работу в другое место, где бы он был ближе к центрам медицинской мысли. В конце концов ему пошли навстречу и командировали в Балтимору, где находились большие больницы, в которых наряду с прочим можно было познакомиться с захватывающей молодой отраслью медицинской науки – бактериологией. Рид настолько основательно изучил там бактериологию, что его вскоре назначили профессором бактериологии в военно-медицинской академии в Вашингтоне. Отныне с бродячей жизнью военного врача было покончено, и Рид мог заняться научной работой.

Очень скоро его начала интересовать проблема желтой лихорадки. Итальянец Санарелли открыл к этому времени бактерию, которую он выдавал за возбудителя желтой лихорадки. В работе, написанной совместно с Кэрролом, Рид доказал, что этот микроб встречается везде и не имеет никакого отношения к желтой лихорадке. И это было правильно: эпидемии желтой лихорадки уносили столь много жертв, что надо было искать действительного возбудителя болезни. В 1900 году Рида поставили во главе комиссии, которая должна была направиться в Гавану, чтобы изучить эпидемии на месте. «Мы должны найти возбудителя!» Это было не приказом свыше, а велением сердца, которому нельзя не последовать. Как уже говорилось выше, Рида сопровождали Джеймс Кэррол, который также был бактериологом, известный специалист по насекомым Джесс В. Ласеар и патолог Аграмонте.

Об Аграмонте надо сказать, что он был единственным кубинцем в этой комиссии. Он родился в 1869 году в семье известного в свое время генерала повстанцев, павшего в 1872 году в бою. После этого семья переехала в Северную Америку. В Нью-Йорке Аристид изучал медицину, стал доктором, продолжил свое образование, главным образом в области патологии и бактериологии, и, наконец, вступил в армию в качестве военного врача. Во время испано-американской войны он зарекомендовал себя как бактериолог.