Текст книги "Правый поворот запрещён"

Автор книги: Григорий Глазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

В Баку он пробыл неделю, отдохнул, встретился с приятелями – деловыми людьми, покайфовал. Настроение было хорошим, поездка удалась: выгодно сбыл кольца в Болгарии и Турции. Правда, несколько огорчился, узнав от бакинских друзей, что их курьер, возивший "Пробе" фабричные бирки к кольцам, съездил неудачно – рэкетиры хапанули его чемоданчик, пришлось уносить ноги. Но это не страшно, главное, что ушел, а новый пакетик с бирками он, Тадеуш, захватит с собой. В Турции он плотно загрузился шмотками. Сбросит своим людям на Украине. Оттуда заберет кадмиево-никелевые листы, каждый тут стоит 4-5 бутылок водки, а в Польше 700-800 долларов. Вез он из поездки приличную сумму "зеленых", вписал их в декларацию, так что осложнений на западной границе не должно быть. Правда, немножко "зеленых" и "деревянных", когда сдаст шмотки, придется отвалить парням за прежнюю партию колец. Но вот брать ли у "Пробы" новую – вопрос. Может, потерпеть, отложить до следующего раза, чтоб не перенасыщать польский рынок и не привлекать внимания, хотя здорово выручает этот поликаувиль?!.. При воспоминании о Польше остро захотелось скорее добраться, услышать родную речь; сестра Марыська сварит любимые флячки, выставит две бутылки "сенатора" из холодильника. Подумав о холодном пиве, Тадеуш ощутил вязкую слюну во рту; сейчас, потный от зноя, он уплатил бы любые деньги за бутылку... Дома, уладив все дела, отлежавшись два-три дня, позвонит в Тарнув и услышав в ответ веселое женское "Хальо, я слухам!", скажет: "Баська, укладывай чемодан, дорогая, едем в Сопот на месяц. Позвони в тамошний ОРБИС [польская туристическая фирма] на Богатеров Монте-Кассино, закажи хорошую частную квартиру. Закажи от своего имени. Поняла? Самую лучшую, форсы есть. Захвати ракетку, я привез тебе коробку мячей "Шлезингер". Будешь бегать в шортиках по корту, показывать свои длинные ножки бесплатно. А ночью я сниму с тебя эти шортики тоже бесплатно, а потом пойдем на пляж и будем купаться голенькими... Ха-ха-ха!".

32

Как каждый нормальный человек, Юрий Лагойда не любил очередей, но как каждый нормальный "совок", увидев хвост к лотку, где продавали свежую горбушу, Лагойда пристроился за какой-то взмыленной дамой, от которой резко разило смесью пота и дезодоранта. Прикинув, понял, стоять придется минут сорок-пятьдесят, значит опоздает, а Вячин будет ждать, как уговорились. Не годится. Лагойда не любил опаздывать. Горбушу продавали по 45 за килограмм. Он знал, что к концу дня, на рынке тетки-спекулянтки будут гнать по сотне за рыбину. Ему, одинокому (в прошлом году разошелся с женой), денег хватало через голову, поэтому, поразмыслив, решил не стоять. И едва хотел отойти, как услышал:

– Юра! Лагойда! – кто-то позвал из очереди.

Оглядевшись, увидел знакомого фармацевта-технолога с химфармзавода. Они познакомились лет пять назад в круизной поездке по Дунаю, с тех пор иногда перезванивались, встречались за кружкой пива, а еще их связывал Назаркевич, знавший обоих.

Поздоровались.

– Рыбки захотел, – спросил фармацевт.

– Стоять не буду, времени нет.

– Я слышал, ты ушел в кооператив к Коле Вячину?

– По совместительству.

– Что у Сереги Назаркевича? Все еще под следствием?

– Да.

– Жалко парня.

– Да.

– Дело у нас с ним хорошее сорвалось.

– Какое?

– С поликаувилем.

– С поликаувилем?

– Ты только не очень распространяйся. Кубракова была против, мол, кустарщина, отказалась экспериментировать. Правда, Кубраковой уже нет, но все равно афишировать не стоит. Мы с Сергеем испытали лак, как упаковочный материал: таблеток, всяких драже. Это была идея Назаркевича. Эффект потрясающий, срок хранения лекарств увеличивается в три-четыре раза... Экономия денег, а, главное, – сырья: фольги, сам понимаешь... Теперь все накрылось.

– А откуда у вас поликаувиль? – насторожился Лагойда.

– Сергей дважды приносил граммов по пятьдесят, сливал из отстойника. Этого хватало с лихвой.

– Запатентовали?

– На каком основании? Во-первых, до конца эксперимент не довели, во-вторых, лак-то, в сущности, Сергей брал нелегально.

– Оба вы вроде тихие, а вон как шустрили!.. А если бы опять достали лак, продолжал бы работы?

– Где ты теперь возьмешь лак? Серега – ту-ту.

– Это я гипотетически.

– Нет, все равно в итоге надо выходить на ваш институт. Возможно сейчас, когда Кубракова не помеха, Яловский согласился бы взять под опеку эту тему. Но без Назаркевича не потяну.

– Да... зигзаги... – Лагойда посмотрел на часы. – Будешь стоять? кивнул на очередь.

– Постою.

– Я пошел, опаздываю.

– Привет Коле Вячину...

Всю дорогу до кооператива Лагойда думал об услышанном от фармацевта, пытаясь оценить по-всякому, прикидывал, сообщить ли об этом Вячину, но так ничего и не решил...

В узенькой приемной Вячина секретарша мягко, как на беззвучном пианино, касалась клавиатуры компьютера, иногда поглядывая на дисплей.

– Николай Николаевич у себя? – поздоровавшись, спросил Лагойда.

– Нет, срочно ушел в прокуратуру, звонили оттуда.

– Давно? – насупился Лагойда.

– Минут сорок назад.

– Он направился было к выходу, но секретарша остановила его:

– Юрий Игнатьевич, вам звонили.

– Кто?

– Какой-то Женя, сказал, что разыскивал вас в институте.

– И больше ничего?

– Больше ничего.

– Спасибо, – он быстро вышел.

Вечером Лагойда позвонил Вячину домой:

– Я приходил, но ты побежал в прокуратуру. С повинной, что ли? спросил он шутливо. – Чего они хотели?

– Да ну их к черту! Одно и то же: где был тогда-то, зачем приходил к Кубраковой, на чем ездил в Польшу, зачем, почему интересовался поликаувилем...

– Подлавливали, может на этот раз соврешь... Мною не интересовались?

– Спросили только, есть ли у тебя автомобиль, какая модель, какого цвета... так что жди, наверное, пригласят.

– На хрена им моя машина и я вместе с нею?

– У них спроси. А на хрена им Яловский? Я встретил его там, когда он вышел из этого же кабинета... Приходи завтра часов в десять. Сможешь?

– Завтра нет, много работы в институте.

– Что с металлом?

– Договорился, в пятницу завезут...

33

Накануне я созвонился со Скориком, на мою просьбу встретиться, он и в этот раз дал любезное согласие, хотя я понимал, чего оно ему стоило. Не успел я усесться перед ним, как вошел Миня Щерба, вроде случайно, но я понимал, что это отрепетировано.

– О! Артем! Привет, – заулыбался он, протягивая мне руку. – Ты, говорят, у нас теперь частый гость.

– Что поделать, Миня. Как отдохнул? – спросил я.

– Уже начинаю забывать. С вами не соскучишься, – сказал неопределенно "с вами", но я-то понял, что он имел в виду. – Я не помешаю, если посижу? – сощурил Миня добрые хитрые глазки. – Я молча.

– Мне нет, – ответил я.

– Мне тем более, – сказал Скорик.

– Тогда приступим, – повернулся я к Скорику. – Виктор Борисович, директор Богдановского завода резиновых изделий Омелян показал, что в среду около десяти утра у шлагбаума во встречной машине он увидел Кубракову.

– Совершенно верно.

– И что на водителе была знакомая нам каскетка, надвинутая низко на лоб. На вопрос криминалиста Войцеховского: "Солнце било в глаза?" Омелян ответил: "Нет, в эту пору оно еще на востоке, значит в глаза мне, а встречным в затылок". Назаркевич не отрицает, что был в каскетке, поскольку мешало солнце, но оно могло мешать ему лишь во второй половине дня, где-то часов в 17-18.

Омелян видел Кубракову и водителя у шлагбаума в среду, а Назаркевич утверждает, что в Богдановске он был во вторник.

– Какая разница? Сейчас нам важны не день, а время дня.

– А если Назаркевич врет, что солнце било в глаза, врет, чтобы сместить время, внушить вам, мол, час заката, а Кубракову видели, дескать утром.

– Позвольте, но откуда ему известно, что ее видели утром? Он же не знаком с показаниями Омеляна.

– Ну хорошо, – вроде согласился Скорик и тут же довольно удачно нашелся, – пусть будет по-вашему: каскетку он надвинул на глаза во время заката, когда действительно возвращался из Богдановска, отмахав к этой поре процентов восемьдесят, а может и все девяносто дороги. Но! Происходило это не во вторник, как он утверждает, а в среду, в среду, после всего содеянного, отсидевшись где-то до предвечерья.

Боковым зрением я увидел, как довольно ухмыльнулся Миня. Он встал и вроде безразлично произнес:

– Ладно, сражайтесь, я пошел, своих дел полно, – по-приятельски попрощавшись со мной, удалился.

– Допустим, Назаркевич все это рассчитал. Но зачем ему такие сложности городить? Ведь он мог просто заявить: "Каскетку, которую нашли у меня в машине, я не надевал уже месяц. Валяется она на всякий случай". Согласитесь, таких каскеток, наверное, тысячи: одинаковой расцветки и одного покроя.

– Вы хотите сказать, что Омелян видел не Назаркевича, а другого человека? – Скорик выпрямился.

– Не утверждаю, но допускаю, – кивнул я. Скорик, как мне показалось, был раздражен, возможно тем, что Миня отмолчался и как привередливый зритель покинул наскучивший спектакль. Не дожидаясь ответа Скорика, я продолжал: – Виктор Борисович, с вашего разрешения я хотел бы задать несколько вопросов тому, кто осматривал одежду Кубраковой и Назаркевича.

– Это делал Войцеховский.

– Если можно, пригласите его.

Он снял трубку, позвонил:

– Адам Генрихович? Может зайдешь, тут Артем Григорьевич Устименко хочет тебя видеть?.. Хорошо, ждем.

Вскоре Войцеховский пришел, мы поздоровались. Вопросы, как и положено, я задавал ему через Скорика:

– Адам Генрихович, экспертизу одежды Кубраковой и Назаркевича, как зафиксировано в деле, проводили у вас?

– Да.

– На пиджаке и брюках Назаркевича обнаружены микрочастицы кофты Кубраковой, в которой она была в день убийства. Из показаний Омеляна нам известно, что Кубракова сидела сзади водителя. Адам Генрихович, у вас автомобиль есть?

– Есть.

– Как часто вы оказываетесь на заднем сидении?

– Практически никогда. В этом нет нужды, – он, видно, понял, куда я клоню, сказал: – Но мы же не можем исключить, что где-то по дороге, по какой-то неизвестной нам причине Назаркевич остановил машину и пересел к Кубраковой. Может быть ради какого-то разговора.

– Разумеется. Адам Генрихович, вы лично делали экспертизу на наложение микрочастиц?

– Нет, мой помощник, стажер. Я в тот день уезжал – изнасилование в Клинцах.

– Вы не могли бы пригласить его сюда?

– Конечно можно, – Войцеховский позвонил: – Роман, оставь все, зайди к Скорику.

Романом оказался молодой человек лет двадцати шести, он смущенно стоял у двери.

– Садись, – сказал ему Войцеховский. – Артем Григорьевич Устименко, адвокат Назаркевича. У него к тебе есть вопросы, – Войцеховский указал на меня.

– Роман, ваше отчество? – спросил я.

– Степанович.

– Роман Степанович, вы готовили к экспертизе одежду Назаркевича и Кубраковой на наложение микроволн?

– Да.

– Как? Опишите пожалуйста.

Он посмотрел недоуменно на Войцеховского, затем на Скорика, записывающего мои вопросы и его ответы.

– Сперва выложил на стол мужской костюм из мешка N_1, потом упаковал его обратно и достал женскую кофту из мешка N_2.

– И куда выложили?

– Ну, на стол, на этот, он покрыт оргстеклом.

– Значит содержимое обоих мешков вы осматривали на одном и том же столе? – уточнил я.

– Да.

– Я же тебе сказал делать это на разных столах! – багровея, Войцеховский уперся взглядом в лицо стажера – понял, что произошло.

– Второй стол был занят, Адам Генрихович, – поникнув, тихо произнес стажер. – Там были разложены пять экземпляров какой-то рукописи, вы не велели их трогать. А стекло я маленько протер, – голос его совсем сел от волнения, горло пересохло.

Войцеховский досадливо махнул рукой.

– У меня больше вопросов нет, – сказал я.

– И ко мне? – спросил Войцеховский.

– И к вам тоже, Адам Генрихович.

Резко поднявшись, Войцеховский вышел, за ним понуро последовал стажер.

– Какова цена этой экспертизы для суда? – обратился я к Скорику.

– Грош, – раздраженно он бросил на стол ручку. – Даже если перенос волокон с кофты Кубраковой на пиджак Назаркевича произошел не на столе, как полагаю я... Какие у вас еще ко мне просьбы или ходатайства? – уже откровенно недружелюбно спросил Скорик.

– Я хотел бы еще раз выслушать пленку на автоответчике, если вы не возражаете.

Ничего не ответив, Скорик вытащил из сейфа автоответчик Кубраковой:

– Можете устроиться в соседнем кабинете, там никого, люди в отпуске, – он отодвинул маленький столик с графином, открыл дверь в смежную комнату...

Я запустил кассету. Запись пошла с монолога-угрозы Назаркевича, поскольку, видимо, Скорик был сосредоточен именно на этой улике. Мне тоже хотелось вновь услышать и слова Назаркевича, и их интонацию. Когда голос его умолк, после краткой паузы заговорил Яловский: "...куда это вы запропастились? Уже половина первого ночи..." Затем несколько секунд пленка до самого конца была "немой", никакой записи. Щелчок – и аппарат автоматически выключился. Посидев какое-то время в раздумьях, снова оценивая грозные слова Назаркевича, финальную фразу "Вы еще об этом пожалеете", я стал "перегонять" пленку к началу, к тому месту, с которого начал слушать, но, похоже, не рассчитал, отмотал слишком много, и когда нажал клавишу пуска, ничего не услышал, пленка была чистая, без записи, а потом возник голос Кубраковой: "Меня нет дома. Говорите", а за ним мужской голос: "Елена Павловна, это Ставицкий с авиаремонтного. Я смогу, как и обещал, дать вам немного бериллиевой бронзы. Надеюсь и вы мне поможете. Жду вашего звонка". Стоп! Бериллиевая бронза! Кольца... из бериллиевой бронзы!.. Покрыты каким-то сверхпрочным лаком... Так сообщил офицер польской полиции... Бутылка с поликаувилем в гараже... как его... Бронича... Бериллиевая бронза... Зачем она Кубраковой?.. Но ведь обращалась же к какому-то Ставицкому на авиаремонтный за бронзой!.. Бериллиевой... Ни я, ни Скорик еще при первом прослушивании кассеты, естественно не обратили внимания, ибо история с кольцами всплыла через два с лишним месяца. Оба мы были загипнотизированы одним: монологом-угрозой Назаркевича, тут мудрено было вспомнить записанный на автоответчике звонок какого-то Ставицкого с авиаремонтного завода – обычный деловой, как и звонок Яловского. Наружу выпирали только слова Назаркевича – они для Скорика слишком плотно вписывались в его версию! Все же остальное выпало, как пустяки чисто служебного свойства!..

Вернув запись к звонку Ставицкого, я выключил прибор и вошел к Скорику. Тот читал какие-то бумаги.

– Закончили? – отвлекшись, равнодушно спросил он.

– Виктор Борисович, хочу познакомить вас с одним сюжетом, – я опустил на стол перед ним автоответчик.

– Что еще, – сдерживая недовольство, спросил он.

– Послушайте вот это, – стоя перед ним, я включил прибор.

Все заняло секунд десять. Скорик был не дурак, дослушав, сразу усек ход моих мыслей.

– Любопытно, – слабо улыбнулся он. – Как вам пришло в голову? искренне вырвалось у него.

– На то же самое натолкнулись бы и вы, отмотав пленку к началу. Чисто механически, случайно, как и я.

– Надо будет попросить Агрбу... заняться.

– Конечно. – И чтобы укрепить его в этом желании, когда наши интересы впервые совпали, я добавил: – С самого начала до места, где начинаются записи, пленка чистая. Либо ничего не записывалось...

– Либо стерто Кубраковой, – перебил он. – Скорее последнее, включился он в ход моих рассуждений. – Иначе какой смысл отматывать чистую пленку почти до конца и оставить кусочек для трех последних разговоров? Но почему Кубракова не стерла ее всю?

– Есть два объяснения: или три последние записи: звонки Ставицкого, Назаркевича и Яловского она хотела сохранить, как важные для нее, или не успела стереть перед отъездом в Германию.

– Едва ли. Почему-то хотела сохранить. Ну, звонок Назаркевича понятно... А вот предыдущий – Ставицкого и последующий Яловского, – он пожал плечами. – Тут, возможно, был какой-то интерес у нее.

Мы так оживленно и согласно обсуждали мое открытие, что со стороны казалось, будто беседуют, подбадривая друг друга, единомышленники. В действительности же каждый из нас преследовал свою цель: Скорик надеялся усилить свою обвинительную позицию, где Назаркевич уже виделся ему связанным не только с поликаувилем, найденным в гараже Тадеуша Бронича, но и с бериллием для фальшивых колец; я же рассчитывал на противное – вдруг все откроется таким образом, что получу еще один козырь против обвинения. Правда, интуитивно побаивался, что Скорик тут имеет предпочтение, но пренебречь открывшимся обстоятельством я не мог. Несколько смущало меня (а, возможно, и Скорика, но он умолчал об этом), каким образом тут замешана Кубракова: Ставицкий с авиаремонтного обещал бериллий именно ей?!..

34

Телефонограмма пришла утром: Тадеуш Бронич на машине "Вольво" с польскими номерами миновал Ростов-на-Дону, движется в сторону Украины.

Для Агрбы оставалось неясным, где Бронич решит пересекать границу: тут или через Волынь махнет на Брест, в Белоруссию. Проанализировав всю ситуацию, Проценко и Агрба пришли к выводу, что логичнее ждать тут польская граница и таможня рядом, отсюда до дома Броничу рукой подать. Такого же мнения придерживался и майор Чеслав Ендрых. Поэтому все было сориентированно на этот вариант...

Выйдя от Проценко, Джума уехал на авиаремонтный завод к Ставицкому, предварительно выяснив, что таковой на заводе имеется, и что он замдиректора по режиму. Созвонившись, Джума договорился о времени встречи. "Приезжайте, пропуск будет на проходной", – заверил Ставицкий...

В комнатке на проходной сидел солдатик с красной нарукавной повязкой. Агрба протянул в окошечко удостоверение. Солдатик с интересом глянул на фотографию Джумы в форме, а затем на Агрбу в неприметном штатском одеянии, выписал пропуск, оторвал от корешка, протянул Джуме, объяснил, как пройти в заводоуправление и открыл автоматический турникет.

Замдиректора по режиму уже ждал Джуму. Агрба подал удостоверение с вложенным внутрь пропуском.

– Садитесь, товарищ Агрба. Слушаю вас.

– Георгий Семенович, вы Елену Павловну Кубракову знали?

– Да. Иногда она к нам обращалась.

– А вы знаете, что она погибла?

– Я был на похоронах.

– На кассете ее автоответчика есть запись вашего телефонного звонка по поводу бериллиевой бронзы.

– Я звонил ей, сообщил, что она может получить, я ей обещал.

– Как часто она обращалась к вам за бериллием?

– Это впервые. А что вас смущает?

– Институт, в частности лаборатория Кубраковой им никогда не пользовались. А что вы рассчитывали получить взамен?

– Они испытывали новое антикоррозионное покрытие на нескольких автомобилях. Я тогда купил "Жигули-пятерку" и предложил ее в качестве подопытного кролика. И им хорошо, и мне полезно. Елена Павловна пообещала.

– И попросила бериллий?

– Нет. А вот недели через три от ее имени позвонил человек и попросил с килограмм бериллиевой бронзы.

– Назвался?

– Просто сказал, что от Елены Павловны. Мне этого было достаточно.

– Он был у вас?

– Нет.

– Георгий Семенович, расскажите-ка все это подробно, с мелочами, попросил Агрба.

– Значит, обратился он от ее имени. У меня как раз в наличии не было бронзы. Порекомендовал ему связаться со мной через две недели. Но металл поступил раньше. Вечером я позвонил Елене Павловне домой, попал на автоответчик, я передал все, что нужно. Дня через три этот человек позвонил, я велел ему приехать на следующий день. Так и было: назавтра он объявился на проходной – мне дежурный солдат дал знать. Заказал я пропуск.

– На чью фамилию?

– Вот этого не помню. Фамилия, как говорится, рядовая, незапоминающаяся да и минуло уже дольше двух месяцев, где тут удержать в голове, за это время такое количество людей пребывало, всех не упомнишь! У нас у бюро пропусков очереди случаются, к нам едут из разных регионов, мы на округ единственные. В тот раз, наверное, так и было: пока он достоялся, пока выписывали пропуск, пока шел ко мне через всю территорию, как и вы, мы-то, видите, аж где находимся, – меня срочно вызвало начальство: в одном цеху ЧП случилось, взорвался баллон с кислородом, рабочему кисть оторвало. Я бегал туда. Пробыл там часа полтора, а может и два. Этот, от Кубраковой, видимо, не дождался. Через день-два я позвонил ей на работу, сказали уехала в Германию. А потом вот – погибла. За бронзой больше никто не пришел...

– Где в городе она еще может использоваться? На каких предприятиях?

– В радиоэлектронике, в точной механике.

– А поступает откуда?

– С металлобазы.

– Сколько бронзы просил человек от Кубраковой?

– С килограмм.

– Так мало?!.. "Килограмм с любого склада, с любой базы можно вынести, никто и не почухается", – подумал Агрба. – Жаль, что вы не запомнили его фамилию... Георгий Семенович, а корешки пропусков у вас сохраняются? Можно по ним установить фамилию этого посетителя?

– Сможем. Порыться только надо. Месяц и день определим, ведь он приходил, когда у нас ЧП случилось с баллоном, день памятный.

– Как быстро вы сможете это сделать?

– К концу недели. Как вас найти?

– Запишите мои телефоны, служебный и домашний, а еще следователя прокуратуры товарища Скорика, если не дозвонитесь ко мне, – Джума продиктовал...

35

– Ну что? – спросил меня Назаркевич, когда мы в очередной раз встретились в СИЗО.

– По-моему все идет нормально, – и я пересказал ему, что уже мною сделано.

– Ну-ну, – он ухмыльнулся.

– Сейчас меня занимают две вещи: каким образом колпачок от газового баллончика очутился в кармане чехла вашей машины, и – самое главное майор Агеев, которому вы разбили "Москвич" в ту злополучную среду.

– На первый вопрос у меня есть банальный ответ: колпачок подбросили. Неужели вы сами не могли прийти к элементарной мысли? – раздраженно спросил он. – Я говорил вам, что правая передняя дверца не запирается, замок испорчен.

– Где это могли сделать?

– Да где угодно! Во дворе у моего дома, на стоянке возле института.

– Если во дворе, то только человек, который знает ваш адрес. Если на стоянке, значит тот, кто осведомлен о месте вашей работы, номере машины и, возможно, что в нее можно беспрепятственно проникнуть. В обоих случаях человек знающий вас неплохо.

– Забавно, – он со странным интересом посмотрел на меня.

– Теперь майор Агеев. Постарайтесь, Сергей Матвеевич, вспомнить абсолютно все, о чем вы тогда на шоссе с ним говорили.

– Я уже рассказывал об этом и следователю, и вам! К чему эти повторы! Я не страдаю амнезией! – резко сказал Назаркевич.

– Случается, что человеческая память отторгает какие-то мелочи. Они несущественны для обычной ситуации, – сдержался я. – Наша же с вами ситуация по понятным вам причинам необычна.

– Ничего, кроме того, что я уже говорил, не было. Я его стукнул, он меня обматерил, я уплатил деньги, он отбуксировал меня домой.

– Но у вас же был еще разговор с ним об этом... как его... декодере.

– Какой там разговор! Просто он сказал, что может достать мне, их через его руки проходит сотни. Вот и все. Может он служит в радиотехнических войсках. Мало ли сейчас в армии радиоэлектроники! Если вам так нужен этот Агеев, почему не поищите его через ГАИ?

– Сергей Матвеевич, я никакого не имею права искать, это прерогатива следствия. Но, насколько мне известно, они искали и через ГАИ. Обнаружили нескольких Агеевых, но, увы, во-первых, все они гражданские, а во-вторых, ездят не на "Москвичах": двое на "Жигулях", один на "Ниве", двое на "Волгах", еще один на иномарке и еще двое на "Волыни".

– Получается, что нужный нам Агеев ездит без прав, без техпаспорта на незарегистрированной машине? Чушь какая-то!

– Сергей Матвеевич, Агеев нужен не столько мне, сколько нам обоим, а ежели уж совсем точно, прежде всего вам. Далее: машина может быть его жены, брата, свата, а ездит он по доверенности.

– А почему они не ищут его через адресное бюро? У нас же и мышь без прописки нигде проживать не может.

– Искали. Нет такого. Вернее Агеевы есть, но не те, кто нам необходим... Я виделся с вашей женой. Она просила передать, чтоб вы не волновались, у нее все в порядке. Ее брат договорился с какими-то хорошими мастерами отремонтировать вашу машину. Что ей передать?

– Придумайте сами. Что я могу отсюда передать?..

Я старался разговаривать с Назаркевичем сдержанно, не реагировать на его колкости, вспышки. Мерзкий характер! Я догадывался, как сложно с ним сослуживцам, друзьям, если таковые имеются, наконец, в быту – домашним, близким. Моя же временная роль в его судьбе предписывала терпение...

Глянув на часы, я понял, что в прокуратуру уже не успевал, хотя очень хотелось узнать, что выяснил Скорик о бериллиевой бронзе с авиаремонтного завода; но было уже около четырех, а в пять обещал прийти мастер из телеателье, которого я ждал всю минувшую неделю...

Дома никого не было: жена повела внука на корт на очередную тренировку. Наскоро пообедав, я уселся за письменный стол, раскрыл блокнот с записями по делу Назаркевича. Хотелось подвести предварительный итог и подумать, как быть дальше. Ничего не переоценивая, я все же пришел к убеждению, что пробил в доказательствах Скорика ощутимые дыры: эпизод с каскеткой, в которой водителя "Жигулей" видел в Богдановске Омелян, обрел уже два толкования, как и отпечатки пальцев Кубраковой, обнаруженные на докладной Назаркевича, изъятой из "бардачка" его машины; что же касается результатов криминалистической экспертизы одежды Назаркевича и Кубраковой, то теперь эта улика выпадала. Скорик не посмеет отправлять дело в суд: с такими прорехами его завернут на доследование еще в распорядительном заседании. Как я догадывался, всю надежду Скорик отныне возлагал на выплывшего поляка Тадеуша Бронича, на Ставицкого с авиаремонтного. Поликаувиль и Назаркевича Скорик встроил в центр этой связки. И я пожалел, что не выспросил у Назаркевича, знает ли он что-нибудь о бериллиевой бронзе, о Ставицком. Мой разговор с ним два часа назад вроде ничего не дал. Но все же... привел меня к несложному умозаключению, что колпачок от газового баллончика подкинуть в машину Назаркевича мог только свой, знавший точно, где это можно сделать и – не менее важно, – когда это нужно сделать...

От размышлений меня оторвал звонок в дверь, я пошел открывать. Это явился мастер из телеателье.

– Что у вас? – спросил он, поставив свой чемоданчик.

– Это уж вы определите – что. Рвется изображение, дергается.

– Идемте, посмотрим...

Смотрел он недолго, вертел какие-то ручки позади телевизора, потом изрек:

– Строчник полетел, надо менять.

– Меняйте.

– У меня с собой нет. Завтра принесу, а этот сниму, раз уж я тут, он стал что-то откручивать, выпаивать.

– Скажите, – обратился я, – где можно купить декодер?

– Где вы его купите? В магазинах их не продают. Зачем он вам?

– Есть желание видеомагнитофоном обзавестись.

– Тут адрес один: наш радиотехнический имени Щорса. Там два цеха на оборонку ишачат, декодеры и кое-что еще для каких-то систем. Если найдете блат – будете с декодером, правда с некондиционным. Их военка обрабатывает и на ширпотреб гонит. А если хотите кондиционный, ищите дырку к оборонщикам.

– А кроме радиотехнического, где еще? – спросил я.

– Больше нигде, – он закончил работу, сложил инструменты. – Значит завтра ждите меня около четырех...

Какое-то время после его ухода я стоял в оцепенении: внезапно возникшая мысль, путаясь, сбиваясь, продиралась к своему логическому исходу. Наконец, додумав все до конца, я взял телефонный справочник, нашел нужный телефон. Сейчас я должен буду нарушить закон: говоря служебным языком, заняться следственными действиями, что мне, адвокату, запрещено. Но соблазн был очень велик, свидетелей не было. И я позвонил.

– НПО имени Щорса. Приемная, – ответил женский голос.

– Будьте добры, как связаться с вашим военпредом, – деловым тоном спросил я.

– Вам кто из них нужен?

– Агеев Витольд Ильич, – я почувствовал, как от волнения напряглась рука, сжимавшая трубку, я ждал, когда женщина на другом конце ответит: "У нас такого нет". Но она поинтересовалась:

– А кто его спрашивает?

– С кафедры автоматики политехнического института, – произнес я первую попавшуюся ложь, но, как потом понял, удачно подсказанную самой ситуацией.

– Позвоните по коммутатору и попросите добавочный 5-73...

Не помню, поблагодарил ли эту женщину или нет. Но увидел трубку, уже лежавшую на аппарате, и почувствовал, как ослабли мышцы лица – и рот растянула улыбка: вот вы где, майор Агеев – самый нужный мне сейчас человек; пообещавший на пустынном шоссе Назаркевичу декодер!.. И тут словно кто-то одернул меня: "А если он скажет, что ничего подобного не было и никакого Назаркевича он не знает? Разве это по какой-либо причине исключено?.."

36

От Ставицкого Агрба уже знал: ЧП – взрыв баллона с кислородом произошло 30-го июня около одиннадцати утра; значит человек, интересовавшийся бериллиевой бронзой, появился у бюро пропусков между десятью и одиннадцатью. Корешки пропусков за этот день лежали перед Джумой, сидевшим обок стола в кабинете Ставицкого. Завод принадлежал военному округу, порядок с пропусками был идеальный: фамилия, имя, отчество, серия и номер паспорта или офицерского удостоверения личности, место работы (для гражданских) и номера частей военнослужащих. До двенадцати часов (Агрба брал с запасом) было выписано пятнадцать пропусков: 6 офицерам воинских частей, 2 – мужчинам из "Укртрансагентства", 2 – мужчинам из "Аэрофлота", 1 – работнику горисполкома (мужчина), 1 – сотруднику института (не указано какого), 1 женщине из Красного Креста, 2 – тоже женщины, сотрудницы КРУ. Агрба составил список и протянул его Ставицкому:

– Давайте, – Ставицкий надел очки. – Офицеры, – он посмотрел номера воинских частей, – это из гарнизона в Бутятичах и в Глухове. Из аэрофлотских один замначальника отряда, я его знаю. Второй, видимо, с ним. Мужика из горисполкома тоже знаю. Он иногда к нам заглядывает. В тот раз, кажется, просил уголки алюминиевые для какого-то стенда. Дальше. Сотрудник института. С этим подождем. Три женщины. Их можно вывести за скобки вообще. Что у нас еще? Двое из "Укртрансагентства". Надо проверить, – он снял трубку, куда-то позвонил: – Левушка, посмотри, пожалуйста, мы в июне имели какие-нибудь дела с "Укртрансагентством"?.. Жду... Так... Так... Понятно, – Ставицкий опустил трубку и уже Агрбе: – У них два трейлера "Мерседес", мы им меняли поршневую группу и растачивали цилиндры, в городе больше никто не брался... Теперь смотрите: в корешках указано, кто заказывал пропуска. Я заказывал два, – вот первый: "Лемешко Василий Васильевич: горисполком. Заводоуправление, Ставицкий". Лемешко был у меня. Минут за пятнадцать до ЧП. А вот второй: "Усов Владимир Александрович, институт. Заводоуправление, Ставицкий". Этот Усов из института ко мне уже не попал, я убежал в цех. Он-то, выходит, и приходил от Кубраковой за бериллием, – Ставицкий умолк, ожидая, что скажет Агрба.