Текст книги "Аполлоша"

Автор книги: Григорий Симанович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава вторая. Великий завет Аполлоши в Элладе

Игнат сделал еще один хороший глоток.

– Подробности полета опускаю. Ничего не происходило. Сидел, кирял помаленьку. Стыковка в Афинах. Ждал два часа. Ни там, ни на Родосе греческая таможня никакого интереса к нам не проявила. Шлепнули отметку, что въехал, и привет. Прилетел поздно вечером, добрался на такси до отеля «Парфирас» в местечке Мандраки.

– Это он тебе номер бронировал? – хмуро поинтересовался Гоша.

– Вот козел! – как-то очень трезво и по-доброму отреагировал Игнат. – Или ты думал, что я всю жизнь мечтал в эту Мандраку попасть и именно в эту гостиницу? Короче, спустился в ресторан, пожрал, выпил еще малость и завалился спать. А утром повел его к морю, в порт…

– Пове-е-ел? – Тут уж Георгий Арнольдович пришел в бешенство. Он вскочил, намереваясь немедленно покинуть этот театр пьяного абсурда. Запредельная, умопомрачительная картина вспыхнула в воображении: бухой в лоскуты Игнат ведет за руку к Эгейскому морю бронзовое изваяние, а оно почему-то упирается…

– Ну понес, понес, конечно! В сумке. Чего ты взвился, как пришпоренный?! Сядь, успокойся… На вот, водочки выпей!

Гоша пересилил себя и с несвойственной ему жадностью влил в горло штоф, заботливо наполненный Игнатом до краев. И снова впал в обреченность и апатию.

– Короче, вошли в порт Мандраки, там еще у входа олень с оленихой стоят… Спокойно, спокойно! Статуи, а не живые, – на всякий случай поспешно добавил путешественник, заметив в Гошиных глазах новый всполох безумия. – Тут он велит мне дойти до самого края мола – ну, мысленно велит. Потом командует: «Доставай!»

– Что «доставай»? – тупо спросил Гоша, не поднимая глаз. Сознание снова рвалось в неведомую бездну.

– Что– что, – передразнил рассказчик. – Хер в манто!

– Пошлятина, Игнаша, казармой воняет! – автоматически пробурчал Георгий Арнольдович, понимая, сколь неуместно сейчас «окультуривать» полковника.

– А ты вопросы идиотские не задавай! Дальше… Вокруг ни души, утро, не сезон, туристы еще не понаехали. Вынимаю, ставлю у края причала, лицом к морю. Отхожу в сторонку. Бронза на утреннем солнце заиграла, словно ожила, красиво гляделся наш Аполлоша, лучезарный такой, гордый. Минут десять. Потом слышу: «Уходим!» В сумку, в отель. Вещи покидал, расплатился и в аэропорт. Все в обратном порядке. Я у греков тоже в рентген сумел заглянуть. Никакого даже контура статуэтки не просматривалось, представляешь?

– Покажи паспорт.

– На! – Игнат вытащил из ящика стола и сунул под нос Георгию красную книжицу.

Колесов раскрыл, немногочисленные визы и штампики расплывались. Он нашел четыре последних: выехал-въехал-выехал-въехал. Шенгенской визы не обнаружилось.

– Налей!

Игнат с виноватой услужливостью наполнил штофик для друга. Георгий Арнольдович выпил залпом до дна. И как-то сразу потерял ориентиры. Стало хорошо и спокойно. Он вырубился.

Большой художник и гуманист Игнатий Васильевич Оболонский подарил Гоше час забытья, хотя лишь бог один знает, чего это ему стоило. Его распирало желание рассказать наконец о главном. Растолкал.

– А теперь слушай, Гошка! Там, в отеле, когда я его пеленал и в сумку укладывал, он отдал приказ.

Разлепив веки, Колесов в эту же минуту жутко захотел снова их сомкнуть и проснуться в том благословенном времени, когда никакой биржи не было, Аполлон покоился на антресолях, он писал сценарии для научпопа, с наслаждением корпел над терцинами Данте и они с Игнашкой просто жили, дружили и играли в шахматы.

– Значит, так… Первое: мы прекращаем игру. Ва-аще…

– Слава богу! – заплетающимся языком промямлил Георгий Арнольдович. – Неужели и ему осточертело? Каникулы, что ли?

– Нет, Гошоночек ты мой дорогой! Кризис. Этот Иноверцев даже не представляет, до какой степени. Страшный обвал экономики всего мира. Банки горят. Биржа летит в пропасть к едреням собачьим. Но без нас, Гошенька, без нас.

– А мы куда летим?

– Мы… – Игнат выдержал мхатовскую паузу, – Мы немедленно, за два-три дня, забираем все бабки с биржи. Все сорок наших семь миллионов. Или шесть – не помню. Оставим условно тысячи по две, чтобы счет не закрывать! Конечно, с учетом Утиста и Любаши. Их тоже оголяем подчистую. Что обещали – отстегнем.

– И что ты будешь с этим баблом делать? – постепенно трезвел и просыпался Гоша. – Хочешь уехать? Валяй, но без меня. Я передумал. У меня здесь дела.

– Э-э не-е-ет! – протянул Игнат и вложил в улыбку всю лукавую мудрость нового русского предпринимателя. – Никуда мы не едем. Пока. Мы их – вложим. Все. Вторая серия завтра. Иди спать. Я еще должен вызвонить Любаню и Утиста… – Он почтительно взглянул на Аполлошу и внушительно добавил: – …и проконсультироваться.

Игната распирало, но он решил сохранить интригу.

Глава третья. Вернуть любой ценой

Инга Михайловна трудно возвращалась к реальности после короткого, неспокойного сна, который был подан как высшее благодеяние только в три ночи. Веки толком еще не разлепились, а что-то будоражащее, смутное вцепилось в сознание и заставляло вспомнить, вспомнить… Ах да, 15 мая, знаменательная дата. Сегодня ровно месяц, как он не появился в спортзале. Вечерний звонок Босе на мобильный. И эти слова, которые зарезали: «Знаешь, мамочка, у меня наметилась длительная служебная командировка И вообще… Ты баба молодая, красивая, с темпераментом, быстро себе другого найдешь мужика, а я, уж извини, соскакиваю… Устал, и все такое… И если честно, любовь тут у меня вышла с одной девочкой, так что… не звони больше, будь здорова, я сам как-нибудь звякну».

Отбой. Она в бешенстве, в беспамятстве тотчас вызвала абонента – «не отвечает или временно недоступен». Мозг принялся панически, суетливо перебирать варианты действий, но тотчас отключился, обнаружив тупик, и она зарыдала, со всей дури швырнув мобильник об стену. Она вдруг поняла, что Бося элементарно страховался, вешая ей лапшу, мол, нельзя давать служебный телефон, запрещено, хозяин не велит. А дома – дома, в однушке в Бибирево, мать глухая да сестра – инвалид, туда и звонить не стоит, и пригласить не могу… И ведь верила, дура. В компании не водил, адресов не давал, с друзьями не знакомил. Один раз в кино сходили, потом в кабак завалились на Ленинградском проспекте – вот и все радости помимо встреч у нее на квартире, где только жратва, выпивка, иногда порнуха в записи и спасительный, неистовый секс ночь напролет.

«Босягин Никита Павлович. Бося… Мразь, подонок, тупая

бандитская рожа, не человек, а робот с поршнем… огромным… железным… безжалостным… Бося!..»

Инга Михайловна вцепилась зубами в подушку и заплакала, раздираемая ненавистью и бешеным желанием вновь почувствовать его в себе, испытать предсмертный восторг, умереть и воскреснуть, и снова умереть под методичными, таранными ударами варвара.

Месяц… Был всего один случайный мужик… старалась представить его , кончала, но… не то, совсем не то, мало, слабо, суррогат…

«Господи, как жить, где найти, как вернуть?..»

Она заставила себя успокоиться, силой воли подавила порыв к мастурбации («… опять достать вибратор, вообразить его … пытка… глупо, к чертям…»), заварила кофе и с чашкой подошла к окну.

Крепкий напиток и почти летний пейзаж скверика напротив дома, лучи майского солнышка, не брезговавшие немытого полгода стекла, доверчивый глупый голубь на карнизе отвлекли и отогнали мысли о нем чуть в сторону, «за угол, в подворотню».

Через полтора часа Инга уже сидела за рабочим столом офиса и просматривала отчеты за минувший день, готовя сводную балансовую ведомость. Концентрировалась хреново, «тыкала» себя в цифры на дисплее. Расходник на четырнадцать миллионов профессионально привлек внимание. Кто-то очень солидно вышел из брокерского счета, но не закрыл его, оставив символические две тысячи рублей.

Она автоматически еще раз зафиксировала взглядом цифры счета, и вдруг аж сердце кольнуло: «Он!»

«Он, этот игрок феноменальный, счет 27666, номер договора 15110. Нащелкал четырнадцать лимонов почти с нуля за… (она быстро вошла в папки отчетов прошлого года, нашла его копеечный остаток в сентябре) восемь месяцев двадцать дней». А до этого – облом за обломом, нервная фиксация убытков, рывок вперед плевый и снова облом. Явный дилетант… и вдруг…

Она помнила о просьбе Боси. Но надеялась, забудет сам. Ее природная добросовестность и профессиональная порядочность сильно противились желанию любовника «влезть» в корпоративный секрет, в дела клиента. Она отдавала себе отчет, что если Бося поднажмет, надавит, умышленно обделит парой свиданий, она сломается. Но, по счастью, он больше не вспоминал. Видно, решил, что чушь собачья, не стоит свеч… «И слава богу!» – думала она и сама старалась не обращать внимания на волшебную расчетливость человека по фамилии Оболонский.

Сейчас – обратила!..

План выстроился моментально, по мановению страдающей плоти. «Гори все огнем, пропади пропадом. Хочу. Верну. Куплю. Только бы найти…»

В первые две недели она не раз пыталась дозвониться, понимая всю бессмысленность звонка и бесповоротность того, что случилось. Телефон был заблокирован. А теперь…

Она знает, что сказать.

Но как найти? Не охотиться же за ним по городу!

Есть, конечно, милицейские базы, Интернет, адресные столы… Но даже если найдешь – говорить не станет, пошлет.

«Стоп! Кабак на Ленинградке, где ужинали. Называется «Рускафе». Он с барменом здоровался, болтали по-дружески, черненький такой, худощавый, с усиками, типа грузин или абхаз. Потом извинялся, отходил к нему, явно что-то обсуждали. Знакомы не шапочно. Какие-то дела. Надо попробовать. Попытка не пытка… Пытка – без Него.

Вечером Инга подъехала в ресторан, прошла к бару, и – удача: тот самый черненький.

– Добрый вечер! Не помните меня? – как можно непринужденнее спросила, подсев за стойку.

– Нет, простите, не припоминаю, – «грузин» внимательно вгляделся в лицо Инги.

– Как-то с Никитой, приятелем вашим заходили. Блондинистый такой. Здоровый, культурист…

– А-а-а! – заулыбался «грузин». – Помню, как же…

– А зовут вас, кажется, Зураб? – назвала Инга первое попавшееся на язык грузинское имя.

– Нет, Варлам. А вас, извините?..

– Инга. Слушайте, Варлам, я Никиту давно не видела, пропал куда-то. Не заходит?

Она тотчас прочла в глазах Варлама настороженность. Другого не ожидала.

– Редко. А что?

– Да просил он меня помочь в одном деле. Звоню, телефон не отвечает. Может, сменил номер. Окажите услугу: как появится или позвонит – передайте, что Инга узнала про человека, которому сильно везет. Вот так, дословно: про человека, которому сильно везет. Лады? Никите это очень нужно было. Пусть отзвонит, если еще интересуется.

Варлам явно не привык задавать лишних вопросов.

– Увижу, обязательно передам. Выпьете что-нибудь?

– Не сегодня. За рулем.

Она благодарно улыбнулась, попрощалась и ушла. Теперь оставалось набраться терпения и ждать. Инга была почему-то уверена, что Варлам легко может выйти на связь с Босей. Или ей хотелось так думать?

Он позвонил на следующий день вечером, когда уже собиралась спать. Через час приехал. Ни о чем не спросил. Ночь безумного, невообразимого счастья… Утром, за поздним завтраком, она рассказала все, что знала.

Глава четвертая. Любашу и утиста выводят из игры

Любовь Андреевна сидела со скорбным видом, уставясь в пол. Заветные, хрустальные мечты ее раскололись только что вдребезги, после краткого объяснения Игната. Конечно, сиделка для мамы, поездки, тряпок накупить, ремонт – это теперь не проблемы. А вот домик у моря и безбедная старость – увы!

– Любочка, такое дело: игра окончена. Наши возможности исчерпаны. Биржа для нас с Георгием закрывается. Соответственно и для вас с Костиком тоже. Завтра приходи, пожалуйста, с паспортом к одиннадцати к своей конторе, мы с Гошей будем тебя ждать. Забираем деньги. Понимаю, ты надеялась грести и грести, пока биржа не лопнет или, не дай бог, социализм не вернется. Мы тоже, Любаня. Но что делать! Ты получишь свой миллион, как и обещано. В сумме ты очень хорошо заработала, согласись. Ты теперь богата. Остаемся друзьями, как и были. Мы тебя любим. Спасибо за партнерство. И молчок, как договорились. Никому ни слова, иначе будут у всех у нас большие неприятности.

Гоша молчал. Профессиональный филологический слух на русскую речь позволял сделать вывод, что стиль изложения у Игната меняется. И сама речь тоже. Она становится точной, лаконичной, внушительной, утрачивает жаргон и слова-паразиты. Она все больше напоминает речь образованного, рационального бизнесмена.

Но Гоша не предполагал, что Игнат таким образом станет говорить с Любочкой. Он ожидал большей теплоты.

– Все ясно, Игнатуля. Я благодарна, вы мне очень помогли, очень… Всех денег не заработаешь…

Явился Утист. Они специально не развели его по времени с Любашей, чтобы ни у кого из них не возникло подозрений в несправедливом распределении доходов. Договорились, что с ним объяснится Гоша.

Георгий Арнольдович был дипломатичнее, мягче, напустил туману насчет обстоятельств вокруг биржи, слегка приправил свою речь философскими мотивами, а закончил прагматично: «Завтра, в четыре часа, ждем тебя у входа в твою брокерскую контору. Паспорт не забудь. Миллион получишь сразу. До дому тебя довезем. Маме и вообще никому ничего не говори, пожалуйста, как и условились. Положи на книжку или в сейфовую ячейку банка. Потом решишь, что с деньгами делать…

– Костик знает, – вдруг произнес Утист, не выказав никакого огорчения или удивления. – Спасибо вам большое, вы Костику устроили счастье личной жизни. Он женится, и родятся дети. Мама перестанет работать, будет нянчить внуков. А Костик будет рисовать.

– Вот и славно! – заключил Игнат и разлил шампанское, а Костику сок.

Утист чокнулся, выпил со всеми, поставил бокал на стол и вдруг тихо произнес:

– Костик никому ничего не скажет, он хорошо понимает, что это очень опасно. Костик посчитал вероятность такой игры, которую мы осуществляли. Вероятность приблизительно один к десяти в восьмой степени. Это как миллиард раз выстрелить с руки из пистолета со ста метров пуля в пулю.

Он сделал паузу, задумался и добавил:

– На такое сам человек не способен…

После этих слов сидевшую тихо Любашу поразила дикая догадка, и ей стало страшно.

Костику страшно не было. Он просто пытался понять, кто или что такое – Аполлоша. Вот уже несколько вечеров кряду он снова и снова тихо прокручивал запись.

Он приобрел это миниатюрное устройство на Митинском рынке еще накануне апрельских посиделок, потому что не понимал, как…

Он должен был понять, как… Его это мучило, донимало. Стала часто болеть голова.

В тот вечер всеобщего первоапрельского торжества ему удалось незаметно подсунуть металлическую капсулу размером с перепелиное яйцо между задней ножкой дивана в Игнатовом кабинете и кромкой плинтуса.

Примитивный «шпионский» записывающий элемент включался метров с сорока по сигналу с пульта типа автомобильной сигнализации. Был достаточно чувствительным и писал восемь часов. Третьего апреля ранним утром, за два часа до начала торгов Костик специально подъехал к дому Игнатия Васильевича и, поднявшись на один этаж, привел в действие машинку. Решил, что заберет, как только представится случай. Придумает предлог, подъедет и заберет. Но случай представился только через месяц, когда собрались по поводу майских праздников.

За несколько последующих дней операция «Жатва», как назвал ее неузнаваемо энергичный и деловитый Игнат, была завершена.

На Гошином задрипанном «жигуленке» (он терпеть его не мог, пользовался крайне редко, для транспортировки какого-нибудь груза. Драндулет покоился в «ракушке» в районе Таганки, приобретен был десять лет назад у спившегося коллеги по дешевке) – так вот, на этом неприметном, но на ходу автомобильчике компания перевезла и упаковала в две сейфовые ячейки в двух разных солидных банках (опять Игнатова предосторожность) сорок пять миллионов рублей. После всех расчетов Любаша и Костик развезены были по домам: тот же Игнат решил, что даже в отношении «соучастников» конспирация не помешает…

На следующее утро Любовь Андреевна запечатлела на фотокамеру несколько фарфоровых фигурок еще советских времен, обитавших у нее дома. Потом заехала в центр, в антикварный салон. Для видимости постояла у стендов и прилавка и с любезного разрешения продавца сделала несколько снимков двух бронзовых (размером с того, в шкафу) подсвечников в виде фигурок мальчиков-пажей. («Понравились, хочу с мужем посоветоваться, а его в магазин не вытащишь!») Небрежно как могла поинтересовалась ценой и веком. Оказалось, конец девятнадцатого, по триста тысяч штука. И лишь после этого – в фотоателье, где сразу на перегнали на компьютер. Так она решила слегка подпудрить мозги тем, кто увидит снимки после печати. Что-то подсказывало ей, что отдавать только два кадра этой странной, волнующей Игнатовой статуэтки – неосторожно, не стоит.

Костик с утра отправился по другим магазинам – ювелирным. Подолгу рассматривал кольца с драгоценными камнями, ни разу не поинтересовавшись ценой. Ни одно не показалось подходящим для ее пальца, чтобы хорошо выглядело рядом с обручальным. К исходу дня в маленьком салоне в районе Кузнецкого моста он с безнадежным видом крутил в руках, одно за другим, очередные кольца. Девушка-продавец с трудом сохраняла терпение. Все мимо. В расстроенных чувствах он собрался было домой, как вдруг…

Она вышла из-за шторки служебного помещения. На лице ее блуждала странная, как показалось Костику, ироничная улыбка. Вынесла на подложке, обтянутой темно-бордовым бархатом, два кольца. Одно из них, с тончайшими, изящными дорожками бриллиантов и изумрудов по белому золоту, сперва привлекло, а потом и полностью завладело вниманием Костика. Природное чувство формы и цвета, помогавшее успешной работе копииста и собственным несмелым живописным опытам, подсказало: «Оно!»

– Покажите, пожалуйста, вот это. – Он указал с интересом наблюдавшей за ним девушке на выбранный экземпляр.

– Я, конечно, покажу, – пышнотелая блондинка осторожно извлекла кольцо, многозначительно покосившись на стоящего в пяти шагах охранника, – но оно немного дороговато стоит.

Он словно не слышал, завороженно разглядывая эту прелесть. Он с фотографической точностью зрительно помнил ее пальцы, профессиональное ощущение размера не обманывало: «Идеально подойдет!»

– Это стоит девятьсот тысяч, юноша. Устраивает? – Блондинка в тайне торжествовала, «изящно» отомстив этому лоху за отнятое у сонного безделья время.

Цифра, как внезапный резкий звук, заставила вздрогнуть и запустила «калькулятор» в мозгу. Реальность обескуражила: без малого пятьдесят процентов заработанного на их бирже. А на все остальное, что хотел для нее, для себя, для мамы?

Игра оборвалась внезапно… Костик еще не понял «как они это делают?», хотя уже много раз прослушивал свою «шпионскую» запись.

Только первое знакомство там, в парикмахерской, обычные, ничего не значащие разговоры о погоде, о музыке. Еще не купил машину, чтобы отвезти в лес и там… Еще не приглашал в ресторан, где надо объясниться и преподнести кольцо. Такое кольцо, чтобы…

«Костик поступит неразумно. Необходимо соблюдать последовательность. По плану…»

– Покупается! – он понимал, что обескураживает незнакомых людей естественной для него формой «Костик покупает», и иногда подсознательно использовал безличные глаголы.

Ему показалось, что это произнес не он.

Костик знал свой диагноз, но не мог адекватно оценить, до какой степени его поступок нехарактерен для аутистов и даже для тех из них, у которых всего лишь болезнь Аспергера. Внезапно верх взяла чистая эмоция. Это была любовь.

Глава пятая. Роковой шаг

Она жила почти двое суток со смешанным ощущением мистического страха и неодолимого любопытства. Слова Костика в доме у Игната обострили и то и другое.

Получив через день фото, Любовь Андреевна Алтунина стала рыться в Интернете в поисках аналогичной фигуры. Ее начитанность, да еще и специальный в последние годы интерес к Греции, куда уносились мечты о домике у Эгейского моря, сразу очертили район поиска и эпоху.

«Близнецов» того божественного красавца, что прятался в Игнатовом шкафу и глядел с ее фотографии, не обнаружила. Но похожих нашла много. Одно стало ей понятно: фигурка изображает бога солнца Гелиоса, которого древние греки чтили безмерно.

При всей эрудированности бывшего филолога и вполне приземленных взглядах на жизнь Любовь Андреевна знала за собою в последнее время некоторую склонность к суевериям, тягу к эзотерическим гипотезам и интерес ко всякого рода старинным культам, о которых в молодости начиталась до галлюцинаций. И вот теперь эта ее склонность, этот интерес пробудились по вполне конкретному и зримому поводу.

Страшась собственной версии, временами отгоняя ее, она все же попала в плен воспаленной своей фантазии и решила для себя твердо: невероятное «везение» Игната и Гоши определенно и прочно связаны с этой бронзовой, скорее всего древней, статуэткой. И если бы Костик знал о ее существовании, он бы с ней согласился. Ведь он почти угадал…

Насидевшись в Интернете до изнеможения, Любаша нарыла кучу сведений о верованиях и культах, имеющих отношение к Гелиосу, изрядно прошлась по сайтам о греческой мифологии, но в какой-то момент с отчаянием поняла, что все без толку.

А чего, собственно, ей надо? Удостовериться в том, что ее догадка не столь уж безумна? Дальше-то что? Все равно грезы о богатстве и домике в Греции развеялись, как сладкий дымок костерка. Или…

«Ты сошла с ума, Любка! Ты никогда этого не сделаешь. Ты слово дала. Порядочные люди тебе доверились, помогли, а ты…»

Но снова и снова ловила себя на коварном, греховном, подлом намерении: сказать им, что догадалась, пригрозить: «растреплю!», попросить принять ее назад, в игру, на любых условиях, еще хотя бы на год. И тогда – хватит на все…

Вот что временами, как приступ, вытесняло из ее сознания и мистику, и любопытство, вот что заводило и жгло.

Но чтобы пойти на это, нужны основания и собственная полная уверенность. Иначе просто на смех поднимут, прогонят к чертям, Игнат изматерит и больше на порог не пустит, и правильно сделает. Унизишь себя, уйдешь оплеванной дурой!

Было три часа ночи. Глаза болели от напряжения, башка раскалывалась, совесть терзала, мечта жизни всплывала в сознании, терзания эти заглушая и прогоняя.

Она так и уснула перед компьютером, уронив голову на руки.

Утром пришло воспоминание, а с ним – план.

У Любаши было несколько приятельниц и одна подруга-ровесница Лека. Познакомились сразу, как в Москву приехала. Лека (полным именем Леокадия родители, как им казалось, украсили ее жизнь) была так называемым независимым риелтером. Она-то и помогла с квартирой. Не стала подругой задушевной, но достаточно близкой, чтобы потрепаться всласть, посоветоваться и доверить кое-какие интимные бабские секреты.

Про биржу – нет, разумеется: слово держала. А про многое прочее – выкладывала. Во всяком случае, о существовании двух немолодых гусаров, с которыми у Любаши попеременные, а теперь и одновременные амуры, Лека знала. И это плохо, потому что Любашин план вовсе не предполагал никаких откровений даже с Лекой. В то же время от подруги нужна была помощь.

Любаша вспомнила, что года еще четыре назад Лека напела ей про какую-то тетку – экстрасенса. Та якобы на раз входила в контакт с потусторонним миром, гипнотизировала не хуже Лонго, лечила все, от мозолей до проказы, и могла по фотографии многое сказать о человеке или предмете. Жила где-то в Подмосковье. Лека ездила к ней, звала с собой, но Любовь Андреевна отказалась – при всей тяге к таинственному она этих «колдуний» побаивалась.

Лека побывала, поведала, выкатывая «шары на лоб», про бешеное биополе тетки, про то, как она с ходу перечислила Лекины хвори, противную воду из-под крана превратила пассами в чистую ключевую, а по фото мужа предсказала его измену и развод, что и случилось аккурат через полтора года. Помнится, Лека еще настаивала, что экстрасенсша вовсе не тетка дремучая, а весьма интеллигентная то ли армянка, то ли азербайджанка с медицинским и психологическим образованием.

«Вот кто нужен! Показать фото! Пусть просканирует. Пусть скажет, что чувствует, какие флюиды от этого объекта исходят. Если мощное поле, магическая сила – догадка моя подтвердится, и тогда… можно рискнуть, намекнуть им: жизнь-то, в конце концов, одна. Если нет – наплевать и забыть, довольствоваться тем, что есть: и так неплохо, по совести говоря. Жива ли? Практикует ли?»

Лека сохранила телефон. Там дали новый, московский. Переехала на Ордынку – круче некуда. То ли брак удачный, то ли бабки лопатой гребла.

Любаша соврала подруге про фото «одного маленького домика под Звенигородом». Мол, приглядела, облизываюсь, хочу выяснить, что за аура у него, не сулит ли несчастий и проблем.

Леокадия созвонилась, напомнила о себе, презентовала подругу. Расценки неприятно удивили, но Любовь Андреевна согласилась. Позвонила сама. Кудесницу звали Анна Вагановна, Любаша почти не соврала про фото особняка. Было кое-что подобное в ее домашнем фотоархиве: домик в Опалихе, куда года три назад приезжала с ночевкой к приятельнице, тоже в прошлом постижеру, а ныне домохозяйке при состоятельном муже.

У Анны Вагановны нашлось «окошко» на завтра в двадцать ноль-ноль.

Элитный дом, холл декорирован экзотическими растениями в кадках, консьерж, бугай в униформе, сверил паспорт со списком, предупредил хозяйку по громкой связи.

Квартира душила роскошью. Хрустальные люстры бог весть какого века работы, ковры, антикварные изделия за стеклами не менее антикварных шкафов.

Анна Вагановна оказалась полной армянской женщиной с приятными чертами лица, черными, как и положено, глазами и профессиональной улыбкой муштрованной продавщицы. Говорила мягко, почти без акцента, речь выдавала образованность без налета провинциализма.

Уселись за столиком в небольшой уютной комнатке. Предложенное Любаше ореховое кресло, окантованное по спинке тонкой резьбой, было драпировано чем-то вроде парчи и прикрыто накидкой для сохранности.

Любаша достала из сумочки фото-прикрытие, сделанное в Опалихе. Анна Вагановна взяла его за уголки короткими пухленькими пальцами, вгляделась, и… внезапно лицо ее заметно изменилось, глаза из спокойно-вдумчивых сделались настороженными и удивленными.

– Странно… – пробормотала она про себя, как бы забыв на минуту о посетительнице. Провела безымянным пальцем по поверхности карточки. – Странно… Домик подмосковный, светлый, аура теплая, спокойная, аномалий не вижу, но… что-то тревожит, какая-то тень… Простите, Любовь Андреевна, где хранилась эта фотография и как долго?

– В альбоме домашнем, с месяц-полтора, – соврала Любаша, придерживаясь сценария.

– У дома есть жилец, он же владелец или владелица. Не знаете ли, каков род его или ее занятий?

Любаша не успела ответить: из недр квартиры донесся хлопок двери.

– Бога ради, простите, это муж, сердится, когда не встречаю. Одна секунда, – Анна Вагановна вышла и действительно вернулась тотчас. – Итак…

– Супруг врач, доктор наук, практикующий офтальмолог, а жена дома щи варит, – улыбнувшись, поделилась Любаша сведениями трехлетней давности. – Продают.

– У вас нет случайно их фотографий?

– Увы, не захватила. Где-то были…

– Странно… – снова повторила хозяйка, второй раз проводя по поверхности фото безымянным пальцем. – Знаете, милочка, тот редкий случай, когда я не полностью уверена в собственном выводе. Но склоняюсь к рекомендации поискать другой домишко.

– Спасибо, я подумаю. А что вы можете сказать вот об этом?

Любаша вынула из сумки фото статуэтки. Анна Вагановна взглянула. На этот раз реакция ее была поразительной. Женщина словно вонзила взор в отпечаток, зрачки ее заметно расширились, превратив глаза в два огромных черных круга.

Ладонью провела по карточке. Вторая рука, державшая ее, заметно задрожала, скривились губы, и она вдруг выдохнула громко, протяжно, широко открыв рот, словно выдувала из себя что-то удушающее. Потом отбросила фото и зажмурилась, как будто резкий свет ударил ей в глаза.

– Снимки лежали рядом? Откуда статуэтка, где она, где вы снимали? – почти закричала, не отнимая ладони от лица.

Испуганная Любаша не сразу нашла что ответить.

– Забирайте фото и уходите. Денег не надо. Если она у вас дома – избавьтесь от нее как можно скорее. Фото не сжигайте. Порвите и бросьте в реку, в озеро, в воду или спустите в унитаз, – быстро и как-то истерично зашептала женщина, внезапно перейдя на крик. – Чудовищная аура. Страшная вещь, страшная! Мощный волновой фон, очень необычный. У фотографии биополе как у сильнейшего медиума. Намного сильней моего. Там защита. Я не могу пробиться. Какая-то злая воля, магическая… тирания. Все, забирайте, уходите, пожалуйста, извините, прощайте!

В этот момент в комнату внезапно ворвался чернявый мужчина лет пятидесяти с горбатым носом и глубокими залысинами на голове. Он явно отреагировал на возбужденные возгласы жены.

– Аня, что происходит? – Человек тотчас оказался у стола, и Любаша, пребывая в растерянности, в шоке, не успела спрятать карточку в сумку.

Хозяин дома одной рукой обнял Анну Вагановну за плечи, а вторую протянул к фотографии, еще валявшейся на столе.

– Ничего, Ашотик, все в порядке, рабочий момент! – пытаясь успокоиться, произнесла супруга.

И тут он приблизил фото бронзового бога к глазам, подслеповато вгляделся и так и замер, не в силах оторваться от изображения на карточке.

Ашот Гургенович Малян, родной брат антиквара Роберта, узнал ту самую упущенную вещь , хозяина которой они безуспешно пытались найти в неисчислимой московской толпе.