Текст книги "Разноцветные фломастеры (СИ)"

Автор книги: Григорий Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Гончаров Григорий Олегович
Разноцветные фломастеры

От автора: это черновик законченной книги. Просьба не копировать и не размещать

данный скетч на различных интернет сайтах – иначе просто отпадёт

необходимость в её редактировании, и книга останется существовать в черновом

варианте. Редактировать планирую в течении года. Просьба указать на ошибки в тексте: такие, как правила написания "не" и "ни", грамматические и прочие ошибки.

Так же, буду благодарен за любую благодарность, в т.ч. за благодарность, переведённую на карту Сбербанк 6054 6169 4892 8721 – каждый полученный рубль, поспособствует созданию новых книг.

Все персонажи и события вымышлены, сходства с реальными людьми иили событиями случайны, и являются совпадением.

Копирование, распространение, редактирование без разрешения автора,

запрещено, согласно закону об авторском и смежных правах.

Данная книга размещена автором для грамматической коррекции на сайте

samlib.ru/editors/g/goncharow_g_o/

Если вы обнаружили книгу на другом сайте, напишите, пожалуйста, автору.

Приятного чтения – если книга понравится хотя бы одному человеку – то значит, я старался не зря.

Разноцветные фломастеры

*Чужая станция*

Как-то поздно вечером я, возвращаясь из гостей, в известном состоянии, уснул сидя в электричке. Да и трудно было не уснуть, – в покачивающемся, тёплом вагоне, под убаюкивающее постукивание колёс. В один момент, я неожиданно проснулся – не могу сказать точно, что послужило этому причиной. Когда я посмотрел в окно, то увидел, что поезд стоит на какой-то станции, – было уже темно, светили фонари, и я почему-то был уверен, что это моя станция. Сонливость слетела с меня в один миг: я быстро выбежал из поезда, двери которого закрылись сразу за моей спиной. Оглядевшись, я понял – станция лишь отдалённо похожа на мою... в остальном, это было совершенно незнакомое место.

Часто, на вокзале, коротая время в зале ожидания, от нечего делать я изучал схематично отображённое расположение дальних станций моего направления, висевшее на стене. Но... ни разу я не доходил глазами до той станции, на которой сейчас стоял.

Было уже темно. Подошёл к кассе, спросил девушку, когда будет следующий поезд, в Москву. Она ответила, что этот, – на котором я приехал, – был последним... последним, на этой станции:

–Видите там, вдали горят фонари? – спросила она через небольшое, квадратное окно билетной кассы, указывая в строну, откуда приехал мой поезд.

–Вижу, – ответил я, увидев в ночной тьме блеклые, синие пятна далёких, неоновых фонарей.

–Так вот, последняя электричка проедет мимо нашей станции. Но, остановится на соседней.

–А какое расстояние между ними?

–Километра три.

Забыв спросить, через какое время прибудет электричка, я пошёл по шпалам. Идти по ним было неудобно – шаг укладки не соответствовал длине моего шага, и я постоянно спотыкался. Тогда я решил идти между путей – по крупному гравию. На моих ногах были щегольские, городские туфли, подошва которых была очень тонкой. Через пять минут ходьбы, мои ступни загудели. Я оглянулся, и увидел вдали маленький огонёк – приближалась электричка, а я, казалось, даже не приблизился к заветным фонарям. Я побежал. Спотыкался, оглядывался, но бежал, изо всех сил. Фонарь электрички быстро увеличивался, а запас моих сил, пропорционально, уменьшался. Вот я уже полностью выдохся, рот наполнился вкусом крови и липкой, тягучей слюной. Станционные фонари обрели обычные свои очертания – отчётливо виделись фонарные столбы, платформы. Я сделал последнее усилие – и вот уже лестница платформы, застучала под моими истрепанным, пыльными туфлями, с исцарапанными, – некогда безупречно-глянцевыми, – мысками.

Взбежав по ступеням, задыхаясь, я без сил повалился прямо на платформу. Асфальт на ней был тёплым. Мне казалось, что я задыхаюсь, и что мои лёгкие сейчас просто лопнут. Казалось, что лёгкие горят огнём. Мимо, грохоча вагонами и парами колёс, сотрясая платформу, ехал товарный (грузовой) поезд. Минуту я не мог встать, затем медленно поднялся, посмотрел на влажное пятно пота, оставшееся на асфальте от меня. Стоять было трудно – и ещё минут пять я висел на перилах ограждения. И тут показался огонёк паровозного фонаря, с другой стороны, – с той, откуда я приехал. Получалось, этот поезд ехал следом за моим, с интервалом минут в 20. Ещё не сумев отойти после марафона, походкой пьяного я перешёл на соседнюю платформу, и когда подъехал поезд, я понял, что сделал это не зря: на табличке, тускло желтевшей под стеклом головного вагона, было написано "на Москву". Я был счастлив. Всё ещё не мог прийти в себя после пробежки. Казалось, что под ногами горит земля – стопы ног не могли забыть "приятного" чувства соприкосновения с гравием.

Зашёл в пустой вагон, пахнущий масляной краской, залитый сонным, жёлтым светом. Сел на блестящую, оранжевую скамью. Осмотрел свою обувь – добраться бы до дома, да так, чтобы почти новые туфли, совсем не развалились!

Мне стало интересно... поезд "на Москву", по моим подсчётам, должен останавливаться на той стороне... выходит, я в чём-то ошибся. Получается, что я вышел на остановке, мимо которой проезжаю в данный момент...

Задействовав максимально возможное количество нейронов мозга, я понял, что уснув, доехал до конечной станции, постояв на которой, поезд поехал в обратном направлении. Если бы я так неожиданно не проснулся, и ехал бы дальше – то благополучно бы доехал до своей станции.

Находится в вагоне одному, мне стало как-то неуютно, ехать предстояло ещё долго, и я пошёл по составу в поисках людей. Во всём составе, кроме меня, был единственный человек – парень, лет двадцати. Я сел неподалёку. Разговорились. Он был слегка пьян.

Люди пьют по разным причинам. Одни – чтобы залить горе, забыться. Другие – чтобы обрести смелость. Третьи – просто для веселья. Четвёртые – (бывшие раньше в числе вышеперечисленных) – из-за физической потребности в алкоголе.

Но бывает ещё один тип пьющих людей. Они не относятся ни к одному из упомянутых типов. Я не знаю, почему они пьют. Сидящий передо мною, был как раз таким человеком. Он не хотел говорить, но, посмотрев на мои изодранные ботинки, пыльную куртку – которую я испачкал, когда лежал на платформе, – он как-то больше расположился ко мне.

Я рассказал ему историю, о которой почему-то вспомнил сейчас:

*Дорожные истории*

На нашей железнодорожной линии часто происходили несчастные случаи, часто грабили припозднившихся пассажиров. Помню такой случай, произошедший в 2003 году: сын моей соседки поздно возвращался с работы. Он сильно устал, и как я, уснул в электричке. Время так же было позднее, но он проснулся намного раньше, чем проснулся я. Андрей, – так звали этого парня, 23 лет, – выбежав из электрички, увидел как к соседней платформе подъезжает поезд, на котором можно будет уехать обратно. Приближающийся поезд, дал короткий, предупреждающий гудок – это явно сигнализировало о том, что электричка останавливается. Если бы поезд ехал мимо, то гудок был бы длинным. Чтобы успеть, Андрей спрыгнул с платформы на железнодорожное полотно – перед ним, так же поступила какая-то женщина, которой, видимо, тоже нужно было срочно ехать в обратном направлении. Часть платформы, на которую предстояло забраться, имела сплошную, отсекающую стену: то есть, если бы человек попытался залезть под платформу, то сделать это ему помещала бы бетонная стена. В этой стене были уступы, просунув ногу в которые, можно было забраться наверх – чем многие и пользовались, для того, чтобы сократить путь. К этой стене устремилась женщина, и за ней – Андрей, бывший в этих краях впервые. Электричка была ещё далеко. Андрей помог женщине забраться, и начал было забираться сам, как вдруг... поезд ехал слишком быстро. Он почти забрался, как в этот миг произошло несчастье. Сильным ударом оторвало руку и голову. Тело размазало об бетонную стену. Как говорила потом соседка, – машинист дал по-ошибке короткий гудок, который все приняли как сигнал к остановке. Электричка же шла мимо этой станции. Мама Андрея рассказала, как ездила на опознание сына... от которого и не осталось ничего, кроме головы. Машиниста судили, и наказали условным сроком, с пожизненным запретом занимать аналогичные должности. Жена машиниста долгие годы привозила цветы на могилу Андрея...

***

Собеседник, всё время смотревший в чёрное окно, за которым изредка мелькали огоньки железнодорожных светофоров, сидел без движения. Я было подумал, что он вовсе уснул – но в этот миг, словно почувствовав моё сомнение, он повернул лицо ко мне.

Ехать нам предстояло ещё долго, и чтобы скоротать время, я решил рассказать ещё одну "железнодорожную" байку. Мой слушатель против этого не возражал, и я приступил к следующему короткому рассказу, а точнее – к пересказу.

***

Один мой друг, – взрослый уже, сложившийся человек, – рассказывал мне такую совершенно реальную историю, произошедшую на его глазах.

В лесочке, недалеко от железнодорожной просеки, было футбольное поле. Матчи проходили каждые выходные. После матчей по футболу, начинался матч карточный – на большом, дощатом столе, с двумя крепкими скамейками, собирались люди, и играли в "секу", на деньги. Ставки были небольшими, но, часто побеждающий игрок вполне мог позволить себе купить несколько ящиков пива, на выигранные деньги. Так оно обычно, и происходило – пиво пили все. Может быть из-за этого, место сие считалось чрезвычайно популярным, у населения расположенного в 2х км. посёлка.

Всё было, как обычно – играли в футбол, в "секу". Горел большой костёр, на котором жарили сосиски и чёрный хлеб. Разглядывали проносившиеся мимо, зелёные электрички. Смеялись, шутили, обижались, мечтали.

–Смотри! – вдруг сказал Василий, указав пальцем в сторону приближающегося состава.

Это был пассажирский электропоезд типа "ЭР-2-Т". Всё было как обычно, но... в середине состава, из приоткрытых дверей одного из тамбуров, что-то торчало. Это был человек. Двое держали двери, а третий бил кулаками, и выталкивал несчастного из поезда. И это удалось – на всей скорости, человек вылетел. Но было это совсем не так красиво, как показывают в кино.

Человеку повезло – он пролетел между столбов. Упав, он долго кувыркался по гравию, поднимая пыль. Поезд проехал. Человек встал. Это было удивительно – после такого падения выжить, тем более встать, было просто невозможно! Но... человек пошёл. Он просто шёл по железнодорожной насыпи, вслед за уехавшим поездом. Прошёл он шагов десять, не больше, потом упал. Никто не подошел, чтобы попытаться помочь – несчастный умирал, а совсем близко, люди жгли костёр, жарили сосиски, пили пиво и играли в карты.

На мой вопрос: "Почему же вы не попытались помочь?", он ответил, что просто никто не хотел лишних "проблем с милицией". А то, что это труп – им было и так понятно.

Пока нашли человека, сбегавшего к телефону-автомату; пока дождались скорой – прошёл час, или больше, – к этому времени мужчина был уже мёртв. Врачи с мужиками долго ещё сидели у костра, и ели жаренные сосиски, и запивали пивом – нужно было дождаться сотрудников милиции, которые просто не хотели ехать. Всем было наплевать.

Но, из относительно сытого, и относительно обеспеченного "сегодня", нельзя осуждать тех, кто жил в то время. Их поведение было обусловлено положением человека в стране. Общество напоминало корабль в океане, оставшийся без капитана, гирокомпаса и приборов навигации. В то время действовало одно универсальное, животное правило: "survival of the fittest" – "выживает сильнейший". В 90-х годах, сильнейшие уничтожали друг друга. И вот теперь, в современной России сильно ощущается генетический дефицит лидеров – они есть, но их мало.

***

Дослушав эту историю, мой собеседник заметил, что с поездов сбрасывали всегда, начиная с того момента, как железнодорожное движение стало регулярным. Раньше, в середине 20 века, в нашей стране такие случаи были весьма распространены. Я не нашёл, что возразить на это, и промолчал.

Бывает, вы пытаетесь разговорить человека – но все ваши попытки, словно ударяются о кирпичную стену – кажется, что вы разговариваете не с человеком, а с неодушевлённым предметом: со стеной. Но, стоит вам произнести одно лишь правильное слово – "слово ключ", – и человек открывается вам. Что это за слово? Этого никто не сможет сказать – его можно лишь почувствовать или случайно угадать. В нашем разговоре, словом-ключом, было "проблем с милицией". Попутчик был солидарен в этом решении, с моим знакомым, – чью историю я ему пересказал. Он согласился, что в 90-х годах, был опасно сообщать в милицию об убийстве – получалось, что подозревали в первую очередь позвонившего, если больше подозревать было некого. Ведь это было проще всего. Как правило, посадить не посадят – но нервы потреплют так, что на всю жизнь пропадёт желание проявлять активную гражданскую позицию. Хотя, и пересажали тоже не мало...

Слушатель, став собеседником, долго и пристально смотрел мне в глаза, словно стараясь рассмотреть нечто в моей душе. Он слегка покачивался, в такт с качаниями вагона. Затем он распахнул лёгкую куртку, из которой извлек бутылку с прозрачной жидкостью, и отхлебнул прямо из горлышка. Ничем не закусив, и не поморщившись от вкуса тёплой (наверное) водки, он удручённо покрутил остатки жидкости в бутылке перед своим носом, – словно опытный пилот, рассчитывающий запас топлива на обратный путь. Теперь была его очередь рассказывать истории. Из собеседника он превратился в оратора. И он стал рассказывать. Я понял, что он никому, никогда не рассказывал эту историю, и вряд ли ещё кому расскажет. Такие истории можно рассказывать только в пустом вагоне, случайным незнакомым попутчикам – как я, – под разменянный стук колёс поезда; под расслабляющим, анестезирующим душевные боли действием спиртного. Я запомнил эту, тронувшую меня историю, которую и привожу ниже, со слов и от лица, встреченного мною в первый и в последний раз, попутчика...

*Кукла*

..Случай этот произошёл в середине девяностых. В заросшем сочными, зелёными деревьями посёлке, стоял лёгкий смок, от повсеместных пожаров – горела сухая трава. Взрослые объясняли, что возгоралась трава сама: разбросанные повсюду пустые бутылки из-под различных напитков, как правило, содержали некоторое количество жидкости. Уловив солнечный свет, изогнутое донце прозрачной бутылки концентрировало пучок солнечных лучей в одной точке – на сухой траве. Называлось это «эффект линзы». Но... на самом деле, это была лишь красивая байка, придуманная людьми, радеющими за чистоту улиц. Уж я-то знал, что это за «эффект линзы»...

Было просто неприлично, возвращаясь из школы, не показать свою решительность и отважность, перед одноклассниками – не чиркнув зажигалкой под серым, сухим пучком травы. Сколько было эмоций, адреналина, чувств – когда убегая, оглянувшись, мы наблюдали разрастающееся ярко-красное, всепожирающее пламя!

А ещё, мы с ребятами любили играть в пожарников. Для начала нужно было найти большое поле, поросшее сухой травой. Дальше его нужно было поджечь. После некоторой форы, которую мы давали огню, чтобы было интереснее, – мы начинали тушить. Это удавалось далеко не всегда...

Так развлекались не только мы. Игровых приставок, подключаемых к телевизору, у нас не было, что уж говорить про ПК! – из нашего класса, это чудо было только у одного мальчика – и то, компьютер ему купили уже в 8-9 классах. Видеомагнитофоны тоже были не у всех. У некоторых, даже телевизор был ЧБ. В общем, время было, и нужно его было как-то тратить. Каждая компания развлекалась по-своему...

Наша компания пятиклассников, состоявшая из трёх ребят и одной девочки, направлялась в сторону картодрома. Это место притягивало к себе, своей необжитой обширностью, а так же интересными вещами, которые можно было найти только там. Даже в конце лета, здесь можно было увидеть снег: точнее, словно присыпанный чёрной крошкой, лёд, оставшийся под завалами грязи и земли с прошедшей зимы. Зимой сюда свозили снег со всего города. Здесь, среди этого не растаявшего снега, попадались какие-то интересные автозапчасти, или, например, баллончики из-под дихлофоса, в которых ещё что-то оставалось, и можно было, используя найденную здесь же зажигалку, нажав на клапан распылителя, выпустить из баллончика огненную струю. Направить её можно было на пластиковую бутылку, или какую-нибудь пластмассовую вещь; было забавно смотреть, как та, под действием температуры, причудливо скрючиваясь, таяла.

Зажигалки в те времена были распространены одноразовые, сделанные из прозрачного пластика, подкрашенного красным, оранжевым, зелёным или синим цветами. Эти зажигалки были не надёжны – стоило передержать пламя, как колёсико, высекавшее огонь из кремния, нагревалось и расплавляло пластмассовую часть, на которой оно было закреплено. Зажигалка приходила в негодность, и выбрасывалась, за ненадобностью, глупыми взрослыми. А ведь столько всего ещё можно было сделать из неё! Например, приплавить еловой смолой к еловому же стволу, и поджечь зажигалку со стороны клапана. Через минуту-две, происходил небольшой взрыв. Или можно было найти такую же зажигалку, без газа, но с кремнием; кремень переставлялся на зажигалку с газом, и та получала новую жизнь. А так же, кремень обматывался вокруг пружинки, которая растягивалась. Этот кремень накалялся над огнём докрасна, и с силой бросался, – например, – на кафельный пол, в подъезде.

Эти восстановленные зажигалки, использовались намного интереснее, чем было в то время, когда они принадлежали взрослым. Ими поджигалась сухая трава, вышеупомянутые баллончики, разводились костры – в которые бросалось всё, начиная от кусков шифера, заканчивая найденными на стройке патронами от строительного монтажного пистолета, – того самого, который забивает в бетонные стены стальные дюбеля. Этими зажигалками писались всякие надписи на белёных потолках подъездов и школ. Да и много чего ещё делалось, обо всём и не вспомнить сейчас.

Картодром представлял собою искусственно выровненную площадку, размером приблизительно в 1 км2. На этой площадке, располагалась трасса – изогнутая причудливыми зигзагами, асфальтовая змея, исчерченная на поворотах чёрными пятнами истёртой здесь резины. По этой трассе, изредка проходили гонки – здесь ездили на мотоциклах, и на небольших одноместных гоночных машинках, с мотоциклетными двигателями, которые назывались коротким словом: "карт", или "картинг". Отсюда происходило и название места. Гонки проводились несколько раз в месяц, и шум разгоняющихся гоночных машинок, разлетался по всей округе, и доходил до окон пятиэтажных, кирпичных домов, в которых жили ребята.

Рядом с асфальтовой трассой, находилось два больших, металлических ангара, в которых хранилась всякая техника, и соль для посыпки улиц города зимой. Ещё, в промежутках между гоночными заездами, здесь проводились платные практические занятия по езде не автомобиле. Любой мог, заплатив сколько-то денег, на своей машине, колесить между оранжевыми оградительными буйками, оттачивая мастерство своего вождения.

Недалеко от картодрома, была река, протекающая вдоль картодрома. Эта река проходила по выложенному из бетонных плит, руслу, которое начиналось от самых очистных сооружений, находившихся вверх по реке. Это было ещё одно наиинтереснейшее место. Здесь был сток воды из прачечной. Эта вода, всегда была тёплой. Она фильтровалась довольно качественно, но всё равно, запах стирального порошка, слегка ощущался. Эта вода проходила по стоку с отвесными, бетонными стенами, высотой метра три. Дно же представляло собой подобие бетонной лестницы: – это была последняя ступень в системе очистки воды.

Здесь, на ступенях этой лестницы, можно было всегда найти круглые, зеленоватые стеклянные шарики, которые использовались в качестве фильтра. Через колодец, с множеством этих шариков, проходила вода из прачечной. Было интересно, поставив фанеру в распор между отвесными стенами, вверху стока, ждать, пока не наберётся достаточно воды. Тогда фанера отпускалась, и огромная волна, с грохотом перекатывающаяся по бетонным ступеням, летела вниз, пытаясь смыть всё на своём пути, в т.ч. и мальчишек. Но это было не так просто – ведь они держались за прутья арматуры, торчавшие из стен. Это был настоящий водный аттракцион! Мальчишек с головой накрывало бурлящей водой! Вода попадала в рот, в нос, забивала уши. Рот наполнялся привкусом хлорки и стирального порошка. Брызги и смех всегда разлетались из глубокого, бетонного канала.

Если пройти ещё немного вверх по течению, то мы попадали на плотину, – которая была последней ступенью очистки городской канализации. Это плотина выполняла функцию отстойника. Если ткнуть палкой в дно, то оттуда поднималось чернильно-синее пятно ила. На этом пруду, можно было встретить рыбаков – здесь водилась разная рыба, и многие не брезговали употреблять её в пищу, особенно после приёма внутрь алкоголя.

Не знаю почему, но это место, притягивая к себе, и отталкивало одновременно. Было там нечто... неприятное, гнетущее, – как на кладбище. И эта пустота – нигде нет ни человека. Ходили слухи, что там произошло несколько убийств. Вода бурлит, шумит, переливается по замысловатым, искусственным руслам... открытые колодцы, коллекторы, подземные бетонные штольни, водосбросы... и никого. Ходи по этим просторам, как король. Залезай в бетонные норы колодцев, туннелей, в которых можно было жечь костёр, или просто прятаться от всего окружающего мира. Этих колодцев, без крышек, было множество.

Рядом с картодромом была и свалка, на которую выбрасывалось всякое автомобильное барахло; барахло – но только не для нас! Как можно было обозвать "барахлом" использованный масляный фильтр? Ведь если одеть его на палку, и поджечь, то получиться замечательный факел! Или стёртую покрышку от картинга? Как было весело, хорошим пинком отправлять её с пятиметрового обрыва прямо в речку – высоко подпрыгивая на буграх, оставляя за собою шлейф пыли, покрышка на огромной скорости падала в воду! Или подвязав к оборванному пожарному рукаву, сделать из простой покрышки качели, подвязав другой конец рукава к крепкому суку елки.

Однажды, мы с Колькой, недалеко от картодрома, переворачивали кузов от машины – это некогда белая, легковая иномарка, была полностью разобрана, как обглоданная начисто коровья кость. В те времена, машины угоняли очень часто. Делалось это не только из хулиганских побуждений, но в основном для получения выгоды, с продажи запчастей. Угнанный авто загоняли в лес, – неподалёку от дороги, так, чтобы снятые запчасти можно было тут же перегрузить в другую машину; в этом лесу, угнанный автомобиль потихоньку разбирали – это было весьма выгодно. Как правило, у нас такими делами занимались автосервисы... "кто лечит, тот и калечит". У них была материальная база, опыт и навыки разбора автомобилей, и неконтролируемый рынок сбыта – клиенты, готовые платить большие деньги за дефицитные запчасти. Со временем, схема упростилась: угнанный авто загоняли в гараж, в каком-нибудь гаражном кооперативе. Там, в тепле и сухости, с музыкой и светом, горячим кофе, – спокойно разбирали этот автомобиль. Оставшийся остов распиливали на куски, срезая с них, разумеется, бирки с "VIN". Эти распиленные куски загружали в "Газель", и отвозили куда-нибудь в лесок. А выпиленный номер – в реку. И всё – угнанный импортный автомобиль, навсегда растворялся на просторах России...

...Один раз, в лесу, я видел целую гору таких кусков – метра четыре высотой! Черный металл, возможно, и принимали в лом, но... нужно было ещё найти такое место, да и стоимостькг. – была очень низкой, и сдавать его было невыгодно, несмотря на копеечную стоимость бензина. Тогда алюминий и тот стоил копейки. Сдавать можно было только медь. Дело в том, что цветного лома, в постсоветский период, ещё было везде очень много, и видимо, не было смысла платить за него реальную стоимость – и так притащат.

Но... это ещё были 90-е, и пока в лесу, мы находили целые кузова, которые мы очень любили переворачивать. Я не знаю, для чего мы это делали. Чем было мотивировано наше желание перевернуть металлический кузов. Наверное, кузов это был для нас некий символ – олицетворявший нечто большое, капитальное, шикарное, неподъёмное – и, переворачивая "это", мы выражали протест. А может, это был просто детский вандализм, с помощью которого мы самоутверждались друг перед другом.

Однажды в лесу за картодромом, мы нашли такой кузов. Это был бездверный остов от какой-то дорогой, по тем временам, иномарки, белого цвета. Кузов выглядел так, как будто его только что привезли с завода, после покраски. Он был идеален – если не считать свежих вмятин, сколов – VIN-ы тогда ещё не спиливали. В тот день, нас было двое – раскачав его, мы перевернули этот кузов, но... он упал неудачно, и защемил мне ногу. Тогда и почувствовалась вся наша беспомощность, перед теми испытаниями, которые таит в себе будущее. Ногу больно прижало к земле, и мне хотелось кричать от боли и беспомощности. Я ощутил себя каким-то животным, – из книги охотников, с картинками, хранившейся в домашней библиотеке, – попавшим в капкан.

Мы долго вдвоём пытались приподнять этот проклятый кузов, чтобы высвободить ногу – каждая неудачная попытка отзывалась острой болью. Я вдруг, представил себе, что мой товарищ убежит... я представил себя, в лесу, ночью. Мне стало страшно – помню, как тряслись мои руки, от этой мысли. Мы вновь и вновь пытались перевернуть проклятый кузов, пока наконец, нам это не удалось. Он перевернулся – я был освобождён из капкана. Нога распухла и посинела. Больше мы старые кузова не переворачивали. Но, несмотря на печальный опыт, картодром, оставался для нас местом интересным и привлекательным.

И вот, весёлая компания из четырёх человек, как всегда предвкушая приключения, направляется к картодрому. Мы уже прошли участок, на котором таял снег. Полазили по чёрным, ледяным его горам. Делали ручейки, играли в "салки**", кидались снежками, слепленными из серого, крупнокристаллического снега, который больше походил на размельченный лёд. Он плохо лепился, и часто "снежок" разлетался на части, не успев даже достигнуть своей цели.

Мы шли дальше – к бетонному руслу реки. По пути нашли руль с костлявым ободом, от какой-то машины, долго с ним играли, и даже хотели его взять с собой, домой. Но затем, наше внимание было отвлечено ещё чем-то, и обод руля был закреплён на ветке какого-то дерева... мы шли вдоль бетонного русла, намереваясь обойти по нему картодром. И вдруг, мы увидели на том берегу кучку ребят, состоявшую из мальчишек и девчонок. Их было много: человек шесть-семь. Они громко смеялись, и пользуясь своим численным превосходством, – и рекой, разделявшей нас, – начали что-то кричать нам. Мы начали кричать в ответ. Перебранка длилась до тех пор, пока в нас не полетели камни, которых на том берегу было много. Камни были небольшими – обычный щебень. Ощутив, что противник нас численно превосходит, мы отступили, пообещав, что ещё вернёмся и поквитаемся. Мы были одного возраста, среди нас была одна девочка, поэтому, мы решили идти за подкреплением. Быстро мы добрались до дома. Взяли какие-то припрятанные дубинки – в наше время, подобные вещи, были у каждого уважающего себя подростка. У меня была цепь – сделанная из сплетённых стальных колец, которыми скреплялись между собой пружины, на металлически кроватях. У кого-то была дубина, у кого-то стальное прут, что-то ещё... не помню, но оружие было разным, по аналогии, как у "Черепашек ниндзя".

Такое уж было время – мы воспитывались фильмами и мультфильмами, в которых пропагандировалось насилие. Отношение к мафии, – к браткам, – было как к единственной реальной силе, которая может достигать справедливости. Милиция, армия, – всё это находилось в упадке; из-за маленьких зарплат, сотрудники этих ведомств, занимались поборами. Поэтому, нам, детям, хотелось равняться на тех, кого в этом мире уважают. И мы пытались делать это так, как нам это преподносилось с экранов.

По дороге, мы надеялись встретить кого-нибудь, кто бы нам помог – но как назло, никого не было. Вернувшись в том же составе, вооружённые и раззадорившие себя по дороге, мы обошли картодром с другой стороны, перешли реку по какому-то упавшему поперёк реки дереву – но, вражеский берег был пуст. Побродили по окрестностям, в поисках наших врагов – но, ни в люках колодцев, ни за торчащими из земли кусками бетонных плит, никого уже не было. Тогда мы вновь перебрались на свой берег. Мы шли вдоль бетонного русла реки, ища глазами своих противников, и вдруг увидели в воде куклу. В нашей реке – чего только не увидишь – покрышки, коробки, какие-то холодильники, ботинки, и прочий хлам. Река напоминала, порою, движущуюся ленту конвейера. Кукла находилась на воде, посередине реки, ниц, головой по течению. Судя по всему, она зацепилась за торчавшую арматуру. Кукла слегка покачивалась на волнах, и была довольно большой. Увидев пластмассовую игрушку, вместо искомой шайки ребят, мы рассмеялись, и стали кидать в неё камни – наступила разрядка, накопленного нами боевого пыла. Но кукла никак не отцеплялась от арматуры – чёрные волосы слабо покачивались в зеленоватой, мутной воде. Я помню рубашку, в красно-чёрную клетку, которая была повязана рукавами на поясе. Почему-то я обратил внимание на эту рубашку: слишком много практичности было в том, что её повязали на пояс. Мы стали рассматривать одежду: майка, брюки. Слегка спустившись по наклонному бетонному руслу, мы рассмотрели её поближе – и вдруг нам показалось, что это... не кукла. Она была слишком большой, для куклы. Одежда... это была обычная, хорошая одежда – рубашка в красно-чёрную летку была в моде, и надевать такую рубашку на куклы никто бы не стал.

Вдруг, в один миг, мы поняли – перед нами, девочка, уже мёртвая. Кто-то из нас вспомнил, что видел эту девочку среди тех ребят, с того берега. Мы испугались – и не верили, что перед нами мёртвый человек. Никому из нас никогда не приходилось видеть мёртвых людей. То, что человек умирает – мы знали. Но нам казалось, что умирают какие-то другие люди, в каких-то других, – далёких, – городах; что смерть – это нечто... не реальное, фантастически далёкое. Нам казалось, что взрослые – всегда были взрослыми. Что мы – дети, – всегда останемся детьми. Мы не верили в смерть, в её реальность. Поначалу, мы бежали. Потом поняли, что мы привлечём к себе внимание, и что в этом... могут обвинить нас. Мы шли пешком, и до сих пор не верили, что там, в реке, был человек. В которого, мы кидали камни. Обдумывая свои дальнейшие действия, мы пришли к выводу, что рассказывать об этом никому нельзя – ведь подумают на нас, и нас обязательно посадят.