Текст книги "Детектив из Мойдодыра. Том 2"

Автор книги: Григорий Лерин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

5

Когда я проснулся, было еще темно. В носу зудела простуда, а может, это организм отгородился защитным барьером от миазмов дяди Пашиной берлоги.

Он воспринял мой ночлег, как нечто, само собой разумеющееся, принес заиндевевшую раскладушку с балкона, а потом добавил и матрац, наверное, за то, что ему удалось рассказать. Он рассказывал о своем падении торопливо, захлебываясь словами, ежеминутно ожидая, как, по-видимому, было уже не раз, что его перебьют, оборвут и, недослушав, затеют хоровое пение или драку.

Я терпеливо выслушал всю его жизнь вплоть до вчерашнего дня, и он проникся ко мне благодарностью, воплотившейся в матраце.

И все же оставаться навсегда у дяди Паши не хотелось, но нарваться на пулю в городе не хотелось еще больше. Третий вариант: обратиться за помощью к Александре Петровне мог плавно и ненавязчиво перейти во второй.

Имелся, конечно, довольно простой и почти стопроцентный выход из сложившейся ситуации: позвонить Чарику или Костику и сообщить, что один их беспокойный общий знакомый попал в аварию и нуждается в неотложной помощи. Не позднее, чем завтра, в Краснореченск прибудет бригада реаниматоров, с которыми совсем не страшно открыто пройтись до вокзала вдоль дымящихся развалин, называвшихся когда-то улицей Победы. Но такая операция, конечно же, не пройдет незаметно для Клина, потом о ней узнает Наташка, и с «Мойдодыром» придется покончить навсегда.

Ради «Мойдодыра» стоит рискнуть и еще раз прокачать Александру Петровну.

Ни один из трех вариантов, которые я так уверенно тасовал, лежа на койке гостиничного номера, не состоялся. Вопрос о цели моего прибытия раскрылся довольно однозначно. Неизвестно, за что, но зачем – понятно и даже очень. Прибывшего уничтожить!

Другой немаловажный вопрос: насколько здесь замешана хлебосольная и чувствительная зеленоглазая мымрочка Александра Петровна Кравченко.

Позавчера она узнала все, что пожелала. Поначалу я пытался немного поскрытничать, но потом, тронутый ее заботой о моем желудке, выложил все. Что-то из моих знаний ей не понравилось, она отправила меня в гостиницу с глаз долой и махнула платочком. Огонь!

Правда, кроме нее я довольно тесно общался с парочкой, засевшей в Алешкиной квартире, с Галиной Сергеевной и с приемщиком багажа, но для них я остался абсолютно неизвестным. Чьим-то племянником, чьим-то двоюродным братом или просто на редкость тупым пассажиром, не догадывающимся, что улица Победы начинается прямо от вокзала. Они могли меня хорошо запомнить и даже подробно описать, но не могли знать, где я поселился. Хотя вполне возможно, что при желании найти в Краснореченске инкогнито из Петербурга не сложнее, чем в городе N. Вряд ли здесь гостиниц намного больше, чем институтов, но все равно, кто-то должен был проинформировать. Братва, к нам едет ревизор, в натуре! Достаем пушки и мочим!

И тут появляются в гостинице эти отутюженные Бобчинский и Добчинский. Они отличались от тех, что гоняли меня вместо мяча по городу, как будто носили футболки разных команд. Они тоже участвовали в открытии сезона, но с другой целью: поймать, а не убить. Вполне вероятно, что их послала зам. городничего Александра Петровна, чтобы предупредить последующие события. Так могли бы сразу сказать, не дожидаясь ведра с помоями.

Ну, и, если бы Александра Петровна захотела меня грохнуть, она бы реализовала свой замысел гораздо деликатнее, женственнее, без шумовых эффектов и общегородской показухи. И без пельменей. Мне, во всяком случае, почему-то так кажется.

Это – довод в ее пользу. Все остальные – не в ее.

Я с трудом дождался десяти утра, быстро и бесшумно оделся и выскользнул в прихожую.

Моя куртка, кажется, уже не менее известная народу, чем костюм королевы бразильского карнавала, висела на вбитом в стену гвозде. На удивление, ее никто не спер, несмотря на то, что квартира дяди Паши запиралась музейным замком, который запросто смог бы открыть даже ребенок, посмотревший хотя бы один видеофильм.

Я не успел обрадоваться. Ботинки бесследно исчезли. Без ботинок все мои планы и надежды рушились окончательно. Такого коварного удара от Александры Петровны я не ожидал и обессилено присел на табурет.

– В кладовке лежат. Я ночью ходил и споткнулся. Чуть не упал.

Он стоял на холодном полу босыми худыми ногами, которые узловатыми побегами росли из мятых семейных трусов – бывший мастер-наладчик контрольно-измерительной аппаратуры, успевший в тридцать пять лет поделиться опытом почти со всем Союзом. Ему с благодарностью пожимали руки директора шахт Кузбасса, Донецка и Заполярья, наливали коньяк в высокие кабинетные чарки, и он до сих пор помнил их всех по именам. О нем никто не помнил, даже свои. Его отовсюду вычеркнули, так он обозначил вчера свой нынешний статус.

– Спасибо, дядя Паша.

Я открыл соседнюю с туалетом дверь и с нескрываемым восторгом влез в ботинки. Еще я обнаружил в кладовке висящий на плечиках темно-синий плащ, старомодный, холодный и коротковатый, но вполне в приличном состоянии.

– Жена покупала, – прокомментировал он мою находку. – Восемь лет назад на концерт в Челябинск ездили. Вот, с тех пор висит. Вроде, как память. Если просто так взял – положи обратно.

– А если не просто? – спросил я с надеждой. – Поносить не дашь, дядя Паша?

– Поносить дам, коли не долго. А насовсем – не дам. Может, еще сгодится.

Я одел и с сомнением повертел далеко торчавшими из рукавов кулаками.

– Мал он тебе.

– Мал, дядя Паша, – вздохнул я. – Зато не так в глаза бросается. Ну, в смысле, хулиганы не отберут.

– Не отберут, – согласился он. – У меня даже в Челябинске не отобрали. – Он наморщился, вспоминая последнюю веху своей нормальной жизни, и вдруг с надеждой спросил:

– Как думаешь, можно в нем на работу ходить? На мне он получше будет. А пальто у меня совсем худое.

– Можно, дядя Паша. Была бы работа.

– А я поищу. Меня раньше брали. Федотыч банщиком приглашал.

Я усмехнулся.

– В женскую хоть баню-то приглашал?

– Зачем в женскую? – Он строго взглянул на меня, но я уже был серьезен, как никогда, и дядя Паша пояснил:

– В бандитскую.

Все, что касалось краснореченских бандитов, меня очень интересовало. Я схватил табурет и пододвинул к нему.

– Так-так-так… Ты присядь, дядя Паша, в ногах правды нет. А что за баня?

– Правды нигде нет, – выдал он, усаживаясь. – Федотыч у меня начальником участка был. Уважаемый человек. А теперь бандитам баню топит, гадости за ними убирает, ну, и со стола что останется – себе. Пригласил меня как-то еще летом, у него там каморка с торца, где котел стоит. Посидели, шахту вспомнили. Вдруг дверь открывается, заходят. Парень-то в плавках, а девка его – в чем мать родила и пьяная совсем. Бутылку без приглашения схватила, все горлышко обслюнявила. А потом мне говорит: «Хочешь, мужичок, я у тебя на коленках посижу?» Я и отвечаю: «Ты, внучка, сначала прикройся чем-нибудь. Я тебе не горшок, чтоб на меня голой задницей усаживаться». Тут кавалер ее мне сливу под глаз и поставил. И Федотычу тоже, чтоб не смеялся. И ушли. Чего приходили?

– И где эта злодейская баня находится?

– Так я и говорю: у озера, на Победы, в Нижнем парке… Федотыч-то больше не смеялся, наоборот, слезу пустил, жаловаться стал. Работы, мол, не много, но круглые сутки и до самого утра. Ему директор обещал человека на полставки взять, вот, он и давай меня уговаривать. Жратва и водка всегда остается, и кино бесплатное. Кином он чулан называл, где у него уголь, дрова и ведра хранятся. Там одна дверь в предбанник выходит. Дверь на засов закрыта, а под засовом – дырочка. Федотыч в нее и смотрит. Мне хотел показать, да я не стал. Насмотрелся и так, что слива вспухла. Они хоть девки и паскудные, а подглядывать за ними все равно нехорошо. – Дядя Паша вздохнул, осуждающе покачал головой и встал с табурета, закрывая тему. – Когда вернешься?

– Наверное, скоро. Как получится.

– Ты… это…

Он замялся, почесал большим плоским пальцем под коленом и опустил глаза.

Я понял, что вчерашние воспоминания мешают ему попросить, и, может быть, он уже жалеет, что неосторожно всколыхнул прошлую жизнь.

– Я возьму, дядя Паша. А ты сходи пока, пивка попей. И поесть что-нибудь посмотри.

Он торопливо схватил деньги, подумал и положил их на табурет.

– Пива, конечно, можно, – степенно ответил он.

***

Как мне ни хотелось довериться Александре Петровне на основе утреннего анализа ее поведения и почти безвыходного положения, но все же меры предосторожности пришлось принять, и я прошел два квартала, прежде чем выбрал себе подходящий дом.

Черные лестницы и подвалы Краснореченска я уже изучил. Теперь самое время заняться чердаками.

Я поднялся на лифте на шестой этаж, прошел еще два пролета вверх и с удовлетворением обнаружил, что дверь на чердак не заперта. Открытие подстегнуло меня к дальнейшим исследованиям. Побродив по пыльному и сумрачному царству бомжей и привидений, я не встретил ни тех, ни других, зато нашел два открытых выхода в соседние подъезды. Потом я вернулся, дотошно осмотрел панораму, открывающуюся с высоты шести с половиной этажей, спустился вниз и пошел звонить.

Я узнал ее, но на всякий случай попросил позвать к телефону Александра Петровича.

Она запнулась, помолчала и спросила:

– Кто это?

Значит, тоже узнала.

– Бегущий человек, – ответил я. – Вчера этот фильм как раз по всему Краснореченску показывали. Краткое содержание знаешь?

– Знаю…

Я чувствовал ее напряжение, она и не пыталась его скрывать. Кроме того, она совсем не обрадовалась, что я все еще жив, и, кажется, не собиралась предложить мне помощь.

Я надеялся, что наш разговор будет несколько иным, поэтому как-то растерялся.

– Надо поговорить. – Ничего умнее мне в голову не пришло.

Она опять надолго замолчала. Потом, нехотя, согласилась:

– Ну, что ж… Давай, встретимся.

– Я от детского кинотеатра звоню. «Ракета» называется. Так ты…

– Все поняла. Сейчас приеду, – отрывисто проговорила Александра Петровна.

– Ты не все поняла, Шура. Я ведь могу тебя и не дождаться. Сама знаешь – обстоятельства. Так что, если меня здесь вдруг не окажется, ты повернись к входу спиной, к тому, где дядюшка Скрутч висит – он не обидится, и иди, куда глаза глядят. Просто прямо иди, никуда не сворачивай.

– Поняла.

Я вздохнул.

– Мне бы твое понимание… У меня к тебе еще большая просьба есть. Когда будешь дорогу переходить, сначала налево посмотри, а потом – направо, чтобы тебя машина с синей мигалкой не сбила. То есть, приезжай одна, очень тебя прошу. А то, мало ли, местные власти подумают, что ты мне помочь хочешь.

– Все?

– Пока все.

Я бегом вернулся к дому, поднялся на шестой этаж и припал к окну. Отсюда прекрасно открывались подходы и подъезды к кинотеатру, а также крыши соседних пятиэтажек на случай, если неразговорчивая, но практичная Александра Петровна решит прихватить с собой на рандеву СВД или «Муху». Но лучше бы она не таскала такие тяжести, потому что встретиться нам просто необходимо. Единственное, что я понял из ее неохотных, односложных ответов – она полностью осведомлена, что происходит и почему происходит.

Она приехала на трамвае, потопталась пару минут у кинотеатра, потом перешла через дорогу и направилась во двор, гордо подняв голову и глядя прямо перед собой. Черная куртка с меховым воротником, джинсы, серый пиджак и серый свитер. Вот она я: вся открыта, вся нараспашку, и все это мне очень идет.

Я осмотрелся по сторонам, открыл форточку и, когда она была метрах в тридцати от дома, окликнул ее и махнул рукой.

Александра Петровна повернула к подъезду. Я кинулся вниз.

Я несся по лестницам чуть ли не кувырком и успел добежать до первого этажа, нажать кнопку лифта, спрятаться за входной дверью и сделать пять глубоких вдохов, прежде чем она вошла в подъезд. Такому результату позавидовал бы сам курсант Самсонов.

Маневр удался. Александра Петровна среагировала на спускающийся лифт и потеряла бдительность.

Я возник у нее за спиной, не очень культурно ткнул пистолетом под лопатку и не очень вежливо толкнул к стене.

– Шура, не дергайся. Представь себе, что это – банальное изнасилование, – попросил я, расстегивая пиджак у нее под курткой.

Я честно старался не касаться груди, но на уровне верхней пуговицы грудь была повсюду. Пришлось отодвинуть ее в сторону, чтобы достать ствол из наплечной кобуры.

Александра Петровна заворочалась и попыталась перехватить мою руку, но я надавил сзади пистолетом и угрожающе повторил:

– Не дергайся!

– Хам! Скотина! Ты бы еще мне в штаны залез! – яростно зашипела она.

– Мы все успеем, не торопись. Отпусти руку, говорю, а то врежу!

Она послушалась и отпустила.

– В лифт!

В лифте Александра Петровна снова воодушевилась.

– Я отсюда без оружия не уйду! – с вызовом заявила она разрисованной половыми органами и актами пластиковой панели, в которую упиралась лбом.

Она сказала это твердо, и ее прямая, бескомпромиссная спина выразила уверенность в правом деле.

– Если мы договоримся, ты уйдешь отсюда увешанной оружием с ног до головы, – успокоил я ее. – Выйдешь из лифта – налево, вверх по лестнице к окну. В окно не прыгай – шестой этаж.

На площадке между шестым этажом и чердаком я разрешил ей повернуться, сесть на подоконник и закурить.

– Ты отсюда не выберешься. У тебя нет никаких шансов, – пригрозила она вместо благодарности.

Я с беспокойством взглянул через окно на соседние крыши и во двор, и снова на нее. Она не выглядела испуганной или сбитой с толку – она меня изучала.

– Нет, здесь я одна, – усмехнулась Александра Петровна одними губами. – Но из города тебе не уйти. Даже в этом плаще. Лучше сдайся добровольно. Безопасную дорогу до Управления я тебе гарантирую.

Можно было подумать, что наши намерения совпадают, если бы не тон, которым она все это высказала.

– А после Управления?

– А там тебя другие люди проводят. Куда сочтут нужным. У тебя нет другого выхода.

– Ты какой-то бред несешь, Шура! Или ты так вчера за меня переживала, что с ума сошла?

– Из города тебе не выбраться, – хмуро повторила она и отвернулась.

Выбираться будет проблематично, это я уже понял. Единственный вероятный союзник оказался врагом. Но, наверное, выбираться из города не страшнее, чем из подвала.

Зря я ее сюда позвал. Бабу на воз…

– И что, нашла уже свидетелей, которые видели, как эти трое мирно в подвале кран чинили, когда я туда с пистолетом ворвался? Сама нашла, или всем партизанским отрядом постарались? А давай-ка, попробуем иначе. Я буду твою безопасность гарантировать и не до Управления, а до первого выстрела в мою сторону. Тем более, что это у меня два ствола в руках.

Она сидела и слушала, глубоко затягиваясь сигаретой, злая, как злая собака, но мне показалось, что в ее глазах мелькнула неуверенность. Мелькнула и погасла.

– Ты меня не пугай! – взвизгнула она. – Не такие пугали! Ты что же думал, приедешь, настреляешь здесь народу на улицах и – домой, с благодарностью от провинциальных органов? А пятнаху строгого не хочешь, Бегущий Человек? Боевиков насмотрелся?

– А почему не полтаху мягкого? – возмутился я. – На тебе, наверное, много глухарей висит. Давай, вали, не стесняйся. У меня ведь даже перочинного ножа не нашлось, только в подвале вооружился. Там-то было совсем не кино. Мне бы и одного дубля хватило.

– Ах ты бедненький, безоружный. Не надо оружие на чердаках забывать. Это ваши, столичные штучки. У нас автоматами не бросаются.

Упоминание об автомате меня насторожило, но все же я понял, что наши взаимные обвинения как-то не очень стыкуются.

– Подожди… Послушай…

Но Александра Петровна явно нарывалась на скандал.

– Я тебя уже выслушала. Мне пора идти. Или, может быть, ты меня тоже застрелишь? Или краном по башке трахнешь?

– Надо будет, и трахну. Подожди…

Я не слышал, как открылась дверь на площадке, и о присутствии третьего – лишнего понял только по ее широко раскрытым глазам, в которых потух огонь возмущения, и заплясали озорные зеленые черти.

Я стремительно обернулся.

– А ну, вон отсюда! Я вам сейчас так трахнусь!

Женщина в накинутом на цветастый халат пальто поставила мусорное ведро на пол и уперла руки в бока, приготовившись к бою.

Я торопливо сунул руки с пистолетами под плащ.

– И ты – вон! – приказала она, испепеляя меня брезгливо-ненавидящим взглядом. – Давай, давай, застегивай свои поганые штаны и убирайся! А тебе-то как не стыдно? – наехала она на спрятавшуюся за мою спину Александру Петровну. – Внуков пора нянчить, а не по чердакам с гопниками шастать. Еще и одета прилично. Убирайтесь, кому сказала! Сейчас милицию вызову!

При упоминании о милиции Александра Петровна прекратила веселиться. Она достала красное удостоверение и, не вставая с подоконника, предъявила в раскрытом виде.

– Не надо никого вызывать, – сухо проговорила она. – Мы сами из милиции. И, пожалуйста, идите в квартиру – не надо здесь стоять. У нас проводится спецмероприятие.

Высоконравственная дама с ведром подняться и проверить удостоверение не решилась. Она застыла у двери в явном сомнении, но постепенно смысл происходящего до нее дошел.

– Ну, если из милиции… Тогда, конечно… Тогда я пойду… – поделилась она своими раздумьями и, нерешительно качнувшись в сторону лифта, не удержалась от комментария:

– Значит, теперь это называется «спецмероприятие».

– Ой, а у вас газеты сегодняшней нет? – встрепенулась Александра Петровна.

– Есть. «Краснореченский Вестник» и «Шахтерская Правда». Если вам постелить, я могу старые принести.

– Нам почитать, – процедила Александра Петровна сквозь зубы. – Дайте, пожалуйста, «Вестник». Я верну.

– Почитать? – изумленно ахнула женщина и, оставив ведро у лифта, исчезла за дверью.

– Сходи, возьми газету, – попросила Александра Петровна.

Что-то мне не понравилось в ее голосе, и я внимательно посмотрел на нее.

– Иди, не бойся. Не побегу я на чердак прятаться.

– Я и не боюсь, с чего ты взяла? Чердак закрыт на большой замок.

– Не ври, – сказала она. – Если бы был закрыт, ты бы меня в другой подъезд затащил.

Я пожал плечами, спустился и взял газету. Подождав, пока мадам и ведро отправятся по назначению, я двинулся наверх.

– Тебе что посмотреть, программку? На мультики опаздываешь? – спросил я чего-то совсем скисшую Александру Петровну, разворачивая на ходу «Краснореченский Вестник».

Из-под жирного черного заголовка: «Смерть депутата» на меня уставилась презрительно-оценивающим взглядом новая хозяйка Алешкиной квартиры. Теперь уже бывшая.

Текст прыгал в такт моим шагам по лестнице, но я и не пытался читать. Все и так стало ясно.

Я облегченно вздохнул. Понятно-загадочная Александра Петровна меня устраивала гораздо больше, чем загадочно-непонятная.

Она, нахохлившись и спрятав руки в карманы куртки, сидела на подоконнике, отвернувшись к окну.

– Шура, это – не я. Когда?… – Я развернул газету и углубился в текст. – На пороге офиса… С чердака через дорогу… Ну, конечно! Ее завалили в одиннадцать! Шура!

Она не отвечала и не поворачивалась. На щеке в тусклом свете мартовского дня, пропущенном сквозь пыльное окно, блестела влажная полоска.

Я наклонился, взял ее за плечи и развернул к себе.

– Послушай… Хватит корчить из себя недолапанную школьницу. Ты спала сегодня в своей постельке, рядом с теплым мужем и теплым туалетом, а я шастал по подвалам и ночевал в норе. У меня нет времени на твои переживания. Ты играешь сразу так много ролей, что я не успеваю переключиться. Ты меня, пожалуйста, предупреждай заранее о своих метаморфозах. Что случилось? Этот пламенный борец с постоянной пропиской – тоже твоя школьная подруга? Шура-дура номер три?

– Какая я тебе школьница?! – злобно вскрикнула она. – Ты же слышал, что сказала эта жаба с ведром? Такую ничем не обманешь – все разглядит, каждую морщинку. Конечно, мне пора! Я бы и нянчила, только нет у меня ни мужа, ни детей, поэтому и внуков не намечается. Одна работа, на которой приходится мужиком прикидываться. А женщиной только и можно прикинуться с такими залетными, вроде тебя. Ты приехал и уехал, а нашего, попробуй, пригласи на пельмени, так он себе такого выдумает, такого по городу наговорит…

– Насчет приехал и уехал – это ты здорово подметила, – обрадовался я. – Слушай, я ее не убивал. Городской депутат для меня слишком мелко, знаешь ли.

– Да поняла уже, – отмахнулась она и повела плечами, ненастойчиво вырываясь. – Алиби есть, что ли?

– Конечно! Я в это время находился в институте, и меня зафиксировала целая куча народу. Администраторы, вахтеры, доценты с кандидатами. Ты же это можешь запросто проверить, правда?

– Правда. – Она шмыгнула носом, провела тыльной стороной ладони по лицу и, наконец, окончательно повернулась ко мне. – Но еще не проверила.

– Так иди, проверяй! – Я вынул из кармана ствол и протянул ей. – И спрячь подальше, чтобы мальчишки не отняли.

– И спрячу! И пойду! Только попозже. Посиди со мной.

Мы сидели на подоконнике и курили. Когда я поднес ей зажигалку, она наклонилась ко мне, прижалась бедром и больше не отодвигалась. Я устал анализировать, из каких тактических соображений супер-опер Кравченко поступает так или этак, и тоже отодвигаться не стал.

Мы переговаривались достаточно тихо, потому что наша временная соседка с ведром уже вернулась. К ее крайнему изумлению и разочарованию оказалось, что мы еще или уже одеты, и, получив газету, она очень медленно скрылась за дверью. Но дальше порога, кажется, не ушла, надеясь на вторую серию спецмероприятия.

– Нет, ты чувствуешь, как тебя аккуратно подставили?

Александра Петровна восхищенно тряхнула головой, щекотнув мне щеку выбившейся из-за уха прядью.

– Со вчерашнего дня чувствую. А ведь о моем приезде и о том, что я успел сходить на прием к ныне покойному депутату, кроме тебя никто не знал. Но ты делаешь вид, что отпадаешь, верно?

– Неверно. Я просто отпадаю, без всякого вида. Ты и там засветился, и в институте, и в милиции тебя видели, а у нас не всегда знаешь, кто и где зарплату получает. Ты ведь и сам не думаешь, что это я тебя подставила.

Я усмехнулся.

– Ты стараешься, чтобы я тебе верил, и у тебя получается. А верить мне у тебя, кажется, не очень получается?

– Не очень, – согласилась она. – Мне очень верить не положено.

– Ладно… Подожди, а двоих почти одинаковых плащей в гостиницу не ты прислала?

– Расскажи, – попросила она.

Я дотошно описал, но не заметил, чтобы Александра Петровна уткнулась носом в след.

– Это – шеф, его ребята. Он тебя перехватить хотел, пока не началось. А мне ни слова не сказал, надо же… – призналась она после недолгого раздумья.

– А ты ему, кстати, сообщила, что со мной встречаешься?

– Не успела. Его в Управлении не было. А теперь и не сообщу. Может, я на свидание бегала.

– Да уж… Ствол на свидание ты прихватила не слабый.

– Да иди ты! Сам-то куда сразу лапами полез? За пистолетом, что ли?

– За пистолетом, – подтвердил я. – Больше ничего и в мыслях не было.

– Ну, и дурак, что не было! – Она порывисто вскочила с подоконника. – Все, мне пора! Пойдешь со мной?

– Куда?

– Куда-куда… В Питер тебя бандеролью отправить не могу. Ты пока еще подозреваемый номер один. В камере отсидишься, а я твое алиби проверю. Скучно, но безопасно.

– Нет, Шура, не пойду. Я там еще повешусь от скуки. Знаешь, наверное, как это бывает? Сидит себе человек, скучает, узлы на веревочке вяжет от нечего делать, а потом – раз, и как-то незаметно вешается. Есть у нас такая добрая традиция, особенно, у невинно подозреваемых.

– Ну, как хочешь, – сухо бросила она и застучала каблуками вниз по лестнице.

– Шура, – спросил я сверху, когда она остановилась у лифта, – ты чего это разобиделась-то?

– На дураков не обижаются. Особенно, на невинных, – ядовито заметила Александра Петровна. – Позвони мне после пяти.

Я покачал головой.

– Не обещаю.

Она повернула ко мне лицо, и я увидел, как из ее глаз снова брызнули озорные изумрудные чертики.

– Позвонишь, куда ты денешься! Мне должны информацию о Новиковой поднести. Или ты уже передумал ее спасать, герой?

Александра Петровна заскочила в лифт и нажала кнопку.

Я застыл с раскрытым ртом и стоял так, пока лифт не остановился на первом этаже.

– Шура, ты – прелесть! – закричал я, перегнувшись через перила. – Хочешь, давай, газетку постелим?

В ответ громко хлопнула входная дверь.