Текст книги "Налево от солнца, направо от луны"

Автор книги: Григорий Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

* * *

Тогда было – так: Без растерянности, но и без надежды победить, смотрел он на два сходящихся строя между которыми находился. Путь вперед и назад – закрыт. Путь вверх по стволу дерев, в обширный потолочный проем? Это ловушка: ведь наверху скрываются те, кто метнул сеть – прямо в ветвях они или на крыше. А лазанье – не бег и не прыжок; даже рейдер не сможет защитить себя от направленных в него ударов, карабкаясь по колонне древесного ствола. В этот миг занавешенные чем-то стенные ниши справа и слева от него распахнулись, исторгая из себя нескольких воинов со странными дубинками в руках. Но не для того он только что избежал атаки сверху и сзади, чтобы пропустить нападение сбоку... Их тоже не пришлось ни убить, ни искалечить, однако миг спустя он лежал на мраморных плитах пола, выпустив свое оружие. Ничего странного в нем не было: обычные боевые палицы, но – обмотанные несколькими слоями материи. Не убить – оглушить. Живым взять хотят. Ну, ладно... Четыре палицы, предназначенных для несмертельного удара, лежали на полу. Четырежды метнул он их: две – вперед, в строй, надвигавшийся из глубины дворца и две – назад, по строю, закрывавшему выход. Двое пали с одной стороны, один – с другой; и одна палица неудачно врезалась в самый центр – и отскочила от слоя резины. Вот и еще трое не убиты, но лишены боеспособности... Остальные продолжают наступать. Ничем пока действия рейдера не облегчили ему главную и единственную теперь задачу: выйти на открытое пространство – туда, где можно вызвать спасательную капсулу. А уйти, прорвав сомкнутые ряды, не сможет даже он. Он прислонился спиной к дереву, обеими руками изготовив для удара свой магуавитль. Совершенно не знал он, что будет делать дальше: бить плашмя, на оглушение, рубить по мышцам плеч и бедер, или... И тут сврху, все с того же дерева, на него обрушились люди. Так, как падала сеть, спрыгнули они; и, словно ячейки сети, еще в полете распахнулись руки каждого из пригнувшись – на захват... Все решилось без его воли. Магуавитль будто сам – именно сам! – опоясал его кольцом обшдиана, мгновенно наполнив зал свистом пластаемого воздуха. Ни на миг не остановились смыкающиеся шеренги, не стих рокот бубнов за их спинами. А рейдер уже стоит по грудь в куче рассеченных тел. И один из убитых (горизонтальный удар перерубил его туловище пополам на уровне пояса) намертво сомкнул на нем обьятья – то ли проводя захват последним сознательным усильем, то ли, без разума, судорога агонии сработала... Теперь можно было попробовать уйти в проем над головой – ведь нет уже засады сверху (или есть? или не все разом кинулись?) Но рейдер и не пытался сделать это. Даже не пытался он высвободиться из обьятий мертвеца. И ни одного удара он больше не нанес, когда сошлись вокруг него ряды воинов...

* * *

Итак, он связан. Само по себе это не проблема: нет таких ремней, которые можно надолго опутать рейдера. И спасателя тоже между прочим. и нет такого обрыва, который стал бы для рейдера (и опять таки: для спасателя) абсолютно непреодолимым препятствием. А уж трое охранников тем более препятствие преодолимое, хотя и с известным трудом. (Воспоминание-вспышка: судорожное, почти ласкающее обьятие мертвых рук... Не вспоминай. Мудроть рейдеров: что было – прошло. Ты – рейдер. И уже никем иным тебе не быть). Но вот все вместе: стены и пропасть, запертая снаружи дверь (конечно, снаружи она заперта!), веревки на руках и ногах, да еще вооруженная охрана... Следует признать: все вместе – это серьезно. Это как раз то, с чем не справиться. И еще из этого следует, что он, пожалуй, проиграл. Проиграл даже более серьезно, чем тогда, во дворце. Проиграл окончательно. Да еще и рана... Рана?! Он рывком вскочил – шатнуло от боли в боку, но удержался на ногах связанных. Грудь перебинтована поперек. И слева повязка приходилась как раз по уровню последнего из ребер, где она соединялась с грудной костью: там и сосредоточился болевой очаг. Все ясно. В общем-то можно было предвидеть. – (сволочь – произнес он скорее растерянно, чем со злобой. А кассета? Нет кассеты на шее. Вот этого он не ожидал никак. И совершенно не представлял себе, что ему делать в этом случае. Хотя – тем более предвдеть можно было: – Ах ты сволочь – повторил он в еще большей растерянности. – Это в мой адрес? негромко прозвучало в ответ. То, что говорил отвечающий на интерлингве, не удивило рейдера: он уже понял, с кем ему предстоит беседа. Но никого не было рядом, кроме безмолвной стражи. – Где ты? – Я в храме Солнца, что на северной трибуне площадки для игры в мяч володар (голос раздавался, казалось прямо из каменной призмы, высившейся перед самым барьером),– ты же в храме Луны. На южной трибуне. Между нами четыреста локтей, но говорить мы можем без крика. Звуковой канал соединяет два алтаря. – Где ты? – вновь повторил рейдер, имея в виду нечто иное, чем координаты или возможность общения. – Если хочешь, можешь меня увидеть. Подойди к ограде – медленно и без резких движений, чтобы тебя не зарубили. Вниз прыгать не советую: до меня не доберешся. Ты даже в теперешнем положении сможешь, пожалуй уцелеть после прыжка с десятиметровой высоты, наверх... на такую же высоту не взлетишь. А стена вокруг площадеи без выходов, игроки спускаются по веревкам, которые убраны теперь. В подступающих сумерках едва угадывалась фигура человека. На противоположной стороне каменного колодца, по грудь скрытая барьером. – Ты уверен, что я попытаюсь до тебя добраться? – Конечно, попытаешся. Хочешь расскажу, каков был твой план? Ты добился бы встречи со мной и – отключил бы меня тут же. Временно. Или наповал, иначе бы не смог. Затем постарался бы вызвать капсулу – потолки в главных залах высокие, да и оконные проемы достаточно широки, вот почему тебе встречу устроили еще на подходе, в коридорах – и мы вдвоем исчезли бы в воздухе на глазах у ошеломленной толпы придворных. Это уже прямое вмешательство – но даже на это ты бы пошел, чтобы добиться эффекта "дурного знамения". Правильно? Это было не совсем правильно – но лишь в том смысле, что столь детально разработанный план у рейдера не сложился. Говорить об этом, конечно не стоило. Пожалуй – вообще ни о чем не стоило говорить. – ... А потом, конечно, последовало бы еще несколько знамений, достаточно зловещих и недвусмысленнных. К примеру, исполненный ярости Пернатый Змей, во гневе сокрушающий им же посланнвй лук витками своего тела – так, как удав сокрушает кости жертвы... Такой сон, одновременно приснившийся всей жреческой верхушке, был бы истолкован вполне однозначно. Особенно после моего исчезновения... Так? – Так – ответил рейдер. Молчать тем более не имело смысла. – Ну, разумеется... Вот почему я даже сейчас не спешу оказаться в пределах твоей досягаемости. – Как ты меня вычислил? – Это не секрет. Никто из хронопроходцев ни при каких обстоятельствах не расстается с кассетой. У меня она была замаскирована под глинянную свистульку, у тебя – иначе, но все равно такая маскировка ... Это не вызывало подозрения среди теночков, но я ведь не всегда теночком был. А вот как Ты меня найти сумел? – Не скажу. – Сказал бы, будь я и впрямь теночком. Впрочем, и так знаю. Кто-то из воинов, на празднестве бывших, о тайне забыл. Детишки... – А кто же ты теперь, как не ацтек? – слово это рейдер подчеркнул, вложив в него дополнительную долю оскорбления – и кожей почувствовал, как опалила его ненависть стражников, стоящих за спиной: только это слово они и поняли. – Прекрати паясничать. Ладно? – горькой усталостью веяло от этих слов. Нелегко историку превратиться в обьект истории, индейца ХVI-го века. Все вопросы он уже себе задал и ответ на них сам себе дал, душу свою пополам разрывая. Не рядовому – спасателю (или рейдеру – кто он теперь?) разубедить в правильности выбранного пути, но тяжела эта ноша, тяжела... – Так кто же ты сейчас, как не ацтецкий сановник, распоряжающийся Солнечным и Лунным храмом, жрецами, воинами, слабовольным императором? И чего ты хочешь добиться? Отразить атаку испанского льва во имя орла ацтецкого? Не стоит ли один другого, в их теперешнем виде-то? И сам ты лучше ли ты любого из жрецов, конкистадоров или инквизиторов? Твой, а теперь и мой датчики... Сам ты их вкладывал в грудь жертве либо поручил кому-то одному из своих рабов, например? А может, и резал – тоже сам, собственноручно?! Отчаянье, гнев, бессилие – все смешалось в этом всплеске. Он даже не помнил, на каком языке говорил...Не говорил – орал. Уж не на ацтецком ли? Теперь и его собеседник тоже говорил клокочущим от ярости голосом. Но нет, все-таки не ярость пробивалась в нем, а та же горечь, тярское напряжение. Трещит мысленная плотина, напор бешенный сдерживая. – Отвечаю тебе по порядку, если ты услышать способен. Нет, не слилось мое восприятие мира с таковым у теночков – пока не слилось, а жаль, надо воспринимать чужую культуру, как она есть, к себе не подгоняя, можешь ты это понять?! А лев – лев хуже орла, многократно хуже! И ты сам это знаешь, благо подготовку проходил. Не сравниваю я число жертв – но ведь несравнимо оно! Пустыней ляжет долина Анагуак да и вся Центральная Америка, даже земли тех племен опустеют, что уже перешли под львиную лапу, выбрав рабство вместо гибели. Не ляжет теперь! Вот и отает – чего я хочу добиться. Хочу я, чтобы мастера, устроившие вот это аккустическое чудо, не были убиты, проданы в рабство, не сгнили от "огненной воды" или простых, заурядных болезней, к которым у них нет иммунитета. И быть может, цивилизация, которая взойдет при таком обороте, не сумеет безразлично смотреть, как гибнуть люди в иных хронопластах... Оба они недолго замолчали , понимая бессмысленность спора. Все равно никому никого не убедить, оба в своей правоте уверены, каждый из них нанизан на извилистое древко проходящего насквозь копья Пути, собственного выбора. Но понимали они и то, что вскоре спор продолжат все же. Просто для себя. Просто – потому что не с кем им здесь спорить об этом, кроме как друг с другом или с самим собой. – это "акустическое чудо", звуковая линия – что она соединяет? Алтари? Точнее уж сформулируй – жертвенники. И не на этом ли жертвеннике после игры в мяч... – Да, на этом. Капитан победившей команды обезглавливает капитана противника. Но не путай дикость с жестокостью.– (и дрогнул рейдер: это была его мысль) – победитель и сам для себя при проиграше иной судьбы не ждет. У нас теночков, много грехов, одного нет: лицемерия, нет двойного стандарта. И когда дорастут наши потомки до высшей гуманности – а теперь будет у них шанс дорасти.– Они не смогут отстраненно смотреть на боль и гибель других людей, других цивилизаций. Не смогут посылать туда наблюдателей с чисто научной целью, чтобы не спасти, а узнать. Насладиться чужой агонией, обратить ее в знание, поглотить их, как пищу, как живое трепещущее мясо... Трупоеды. (Последняя фраза вызвала в памяти рейдера совсем иные, недавние события столь яркие, что их пришлось тут же погасить, дабы не утратить над собой контроль). – Вот и ответ тебе, чем я лучше любого из жрецов. А чем лучше ты?! Да, я не спасаю всех, кого мог бы спасти – не спас и двоих, чьи тела были выданы за наши, за мое и за твое. Но я спасу многих, вы же – никого. А погибшие... Те двое не на жертвоприношение были обречены – на казнь, причем за преступления страшные. Из-за меня здесь никто дополнительно не погиб, не был искалечен. И снова оба молчали долго, силы свои исчерпав. – Ты не первый, кто совесть свою одолеть не мог. Но первый из тех, кто одолел совестью разум. В конце концов, не можешь – уйди! Знал ведь, на что шел... На этот раз алтарный камень отвечал еле слышно, шепотом лиственным. – Я не ммогу уйти... Я здесь. И здесь меня – двое. И крик надрывный: – Имя? Имя мое помнишь?! Тишина, колокольно звенит в ней почти неразличимый для уха писк летучих мышей, на ночную охоту вылетевших. Да, уже ночь наступила. – Имя мое Сальвадор Бойрель. Бойрель, пехотинец из Кастильи, один из спутников Кортеса. Он оставит мемуары, именно из них историки прошлого узнают подробности гибели Теночтитлана. А историки настоящего – из моего отчета должны были узнать! Ну, и не узнают теперь, не будет этого настоящего. – Это твой... – Да. Прапрапра – двадцать восемь раз – прадед. Сохранилось семейное предание, документы... А главное – видел я его. Специально слетал на мимикрино в Капы Саы – Антонио. Как в зеркало смотрел, даже страшно фамильные черты через десятки поколений. То ли вздох донес алтарь, то ли смешок, то ли шелест одежды. И – тишина А вот такого не бывало ни разу. И тут рейдер ничего не мог сказать. И никто из рейдеров прошлого не нашелся бы, что сказать... Пласты Времени, в которые уходят разведчики, достаточно удалены от их собственного пласта. Свой этнос, свой регион иногда еще можно распознать при таких перемещениях; свой род – нет. Как поступить, если в глубинах Хроноса повстречал самого себя? Пусть и в обличье одного из своих предков...Ясно – как следует поступить. Никак. Ничем твой генотип, пусть даже повторенный дважды ( пусть даже на уровне общего сходства) не заслуживает особого внимания. И семейные предания тоже ничем не лучше всех прочих преданий, которыми полон Хронос. А в данном случае – выбор был сделан не такой, как СЛЕДОВАЛО. Но такой, как был сделан. И нет ему аналогов. (Даже тот один-единственный случай, о котором передавались легенды, дошедшие из эпохи рейдеров в эпоху спасателей – аналогом не является. Там, по слухам, кто-то из разведчиков тоже встретил "самого себя", но на ином уровне: не предок, а двойник. Не Рок, а совпадение. И с этим двойником они то ли обменялись ролями, то ли еще что...Какая разница! Все там иное было: степень необратимости, степень вмешательства...) Бойрель, один из конкистадоров. Один из немногих, кто оказался достаточно умен, чтобы не только убивать и разрушать – но и осыслить. И достаточно грамотен, чтобы не только вспоминать – но и записать воспоминания. Его "записки" остались неизвестны современникам. Лишь в двадцатом веке (или даже в двадцать первом? Во всяком случае, до овладения ключом к Хроносу) были они обнаружены в одном из архивов. И потрясли исследователей своей полнотой, детальностью, кровавой убедительностью – так, как потрясает полотно великого художника рядом с набросками середнячков-ремесленников. Даже экспедиции в тот хронопласт, где он сейчас находился – сначала разведовательные, потом исследовательские, а теперь вот и спасательные...даже они сохранили что-то от того давнего потрясения, уже относящегося к Истории... Как-то весь этот проект назывался ...чуть ли не "По следам Бойреля" – странное, неуместное название допустимое только в книгах для подростков. А за происхождением отправляющихся в Хронос – кто следит? Никто. Это один из "незадаваемых воросов" – а таким ему быть и впредь, чем бы ни закончился этот рейд. Может быть, улыбнулся кто-нибудь такой странности: и фамилия совпадает, и даже имя – а может без улыбки принял этот факт. Имя же его в переводе с испанского означает... – Имя его и мое – Сальвадор – переводится как "спаситель". Ты – спасатель, я – спаситель... – Почему? – Потому что один Бойрель разрушил, другой – спасет... Разные пути есть для спасения. Я выбрал – простейший. Без перемен, пришедших извне: сами разберутся, сами переменят... – Поэтому... – Поэтому – не лошади, не обработка железа, не огнестрельное оружие, тем более... Чуждо, не приживется сразу – а времени ведь у меня мало... Ни времени, ни Времени. Да и заметят спасетели-согладатаи вроде тебя... Извини. Принцип действия – вот что такое арбалет. Не сложней, чем те устройства хитроумные, с помощью которых теночки глыбы весом в сотни тонн на вершину теокалли возносят. Не многим трудней в изготовлении, чем обычный лук: стали нет – но то же упругое дерево, костянные накладки, сухожилия,– и сила удара почти равна образцам европейским. И теперь, в "ночь печали", что уж не за горой, не беспорядочная орда кинется в атаку на моего прадедушку и иже с ним. Встретит их залп стрелков искуссных, хорошо обученных, с оружием, мощностью не уступающим ипанскому, а числом переходя в сотни раз.

* * *

Да, он все продумал. Безумец он или гений, но план его гениален именно, гениален в своей простоте... Нечего возразить. И не зачем. И не хочется возражать. Но тут что-то шевельнулось в мозгу, воспоминания пробуждая. "Я-циу" – и качнулся демонстративно посох-костыль... Носильщики, скрывающиеся в храме, обезноженные тела на его задворках.." из-за меня никто дополнительно не погиб... не искалечен..." – Ты глупец, друг мой. Быть может, ты не плох как историк, но узки твои знания. Костяные накладки, сухожилия деревянной дуги – откуда? ПАуза недоумения. – Вот это-то не все ли равно? Лама, медведь, ягуар... бизон, в конце-концов... Мало ли четвероногих! – Мало, Спаситель, мало. Лама – южнее., бизон – севернее, а мыслимо ли в короткий срок добыть должное число хитрых, свирепых, скрытых хищников вроде ягуара? То, что нет и аутеков охотничьего промысла – кроме мелкого и животноводства – кроме мелкого же, ты должен был знать, хоть ты и не биолог. И тем более ты должен был знать, как ацтеки, да и соседние племена, эту проблему решают! (Снова шевельнулись сьрахи. Теперь рейдер знал, на каком языке он говорит: на ацтоковом. Понять – то есть постигнуть смысл его речи – охранники, конечно, не смогут, но опасно по-ацтцки ацтека ацтеком называть. Пока что они сдержались, как и в прошлый раз; однако не всегда воины-ацтеки... теночки повинуются даже строгим приказам, призывающим их к сдержанности). – ...Так что усли до сих пор не понял, сейчас знай: раз единственное доступное мясо здесь – человечина, то и... Рейдер не договорид: незачем. И собеседник его, друг-враг, спасаемый. Спаситель и губитель – все воедино – тоже молчал. Но уже не недоумение слышалось во вновь повисшей паузе, а ужас, отчаянье, горе – если может что-либо слышаться в тишине. – Ты хочешь сказать...– наконец, прервалось молчание. – Нет. Очень не хочу я этого говорить. НО лишь единственная кость здесь обладает нужными параметрами. Не прицы же, которых здесь разводят, не собаки и не морские свинки, которых тоже разводят здесь... Бедренная кость человека. Да и то на один лук арбалет ный – не менее двух таких костей пойдет. Снова пауза. – ...Не четвероногие поставляют тебу материал для борьбы с твоим пращуром. Двуногие. Лишаясь одной ноги, как племя циу – особая подать на них наложена от твоего имени, пусть и без твоего ведома – "налог телом", на всех, кроме, может быть, тех кто непосредственно в армии ацтецкой... теночской служит. Или лишаясь обеих ног вместе с жизнью. Жертвоприношения. казни, "войны цветов" – неужели ты не замечаешь, что все это в последнее время приобрело куда бодьшие масштабы, во многом затеваясь специально для того, чтобы получить священное оружие? Неужели ты не понимаешь этого, Спаситель?! Или именно так, именно таким образом ты ведешь свою паству к вершинам гуманности, к отказу от двойного стандарта?.. звенят, перекликаются в тьме мышиные эхо-сигналы. И вдруг еще какой-то странный, дребезжащий звон прорезает ночь. Не сразу рейдер понял, что доносится он не из пространства между храмами, а из его храма. От алтаря-жертвенника. Со звуковой дорожки. Это бьется о зубы край золотого бокала, удерживаемого в дрожащей руке. Там, в храме Солнца, Бойрель, захлебываясь, пил из кубка ледяную воду. Потом этот бокал с силой ударился о жертвенник – по звуку было слышно, как промялась его скорлупно-тонкая стенка. (Готовясь вывозить добычу,солдаты кортеса плющили драгоценные кубки. Не из хрестианской нетерпимости к языческим украшениям – просто для удобства. И уж конечно, пехотинец из Кастильи, Сальвадор Бойрель-старший, не отличался в этом от других. Но не дрожала тогда его рука. А если и пил он из таких кубков – то едва ли воду...) – Говоришь циу? – мертв был голос, так может говорить человек, насмерть сраженный в бою, но еще не заметивший этого. А сказано это было не на языке теночков – на интерлингве. Знак принадлежности к одной касте. Они – и все другие. – Циу. Кузнечики. – Я отправляюсь туда сегодня, прямо сейчас. Жди меня здесь.

* * *

"Жди меня" – как будто он был волен делать что-то иное. Звуковая дорожка донесла шорох одежды, шаги, невнятные слова команд. И тишина. Храм Солнца опустел. А он остался в храме Луны. И ни слова не было сказано о том, чтобы освободить его от веревок, Или снять стражу. И, конечно, не был отменеи приказ, вменяющий стражникам зарубить пленника тут же, на месте, если он попробует освободиться сам. А ведь когда они вновь перешли на интерлингву, он было подумал... Но не освободил его Сальвадор Бойрель-второй. Возможно – потому, что слишком силен был нанесенный ему самому удар, только и хватило ему остатка сил, чтобы тут же, немедленно страшную догадку проверить. Или слишком велико желание исправить, изменить то, что было сотворено его предком – вопреки всему. Или просто слишком И тогда, значит, не Бойрель он – а по-прежнему Тлакаэлель Шокойоцин. И должность его – тлатлокаталлек. Старший слуга тлатоани. И пленников его охраняют воины-тельночкалли. А единственный путь эти пленникам – на теокалли, пирамиду-жертвенник. Найдется ли в этом ряду хоть одно слово, не начинающееся на "т"? Или же – Только Такие Термины у Теночков? "Очень смешная шутка. И главное – до чего же своевременная..." Если же серьезно – то эти воины, скорее всего, из числа не "тельночкалли", а "кальмекак". Бойцы наивысшего ранга – особо тренированные, особо доверенные... "ТОже на редкость своевременная мысль.." Ночь. И тлеет фитилек над масляной плошкой, освещая трех воинов-стражей. Кальмекак ли они, тельночкалли – все равно. Вот уже который час стоят они неподвижно, как статуи, одинаковые в боевой расраске... Нет, не совсе. Эти двое по краям – они действительно одинаковы, раскрашены неотличимо друг от друга, а средний... И прежде чем рейдер успел додумать эту мысль, стоящий посредине воин коротко махнул своим мечом, рубанул налево-направо, сливая два удара в один. Одновременно, без единого звука упали его соседи, отдав свою кровь алтарю Луны. Затем стражник опустил оружие. – Я – циу.– сказал он. Раскраска его была сходна с ацтецкой ото лба до пояса. И на правой ноге тоже неотличима. Но вдоль левой ноги шли белые полосы, изображающие кости скелета. Бедренная кость была прорисована особо тщательно.

* * *

Охрана, конечно, имелась и снаружи.Но рейдер ее так и не увидел. По краеней мере – живой. А те трое из стоявших снаружи воинов, которых он все-таки увидел живыми, уже не считали себя его охранниками. Телохранителями – да, может быть... Все свершилось почти мгновенно. Насколько томительно было недавнее ожидание – столь же стремительно развивались события сейчас. Не обращая больше внимания на пленника, ин-циу повернулся к расположенной за его спиной двери и вдруг заговорил-запел что-то. Странный язык его не походил на язык ацтеков. Рейдеру он был незнаком тоже. Песня длиласть недолго и закончилась странно, оборвавшись на полуслове. В тот же миг из-за двери донеслись звуки боя. Да, несомненно, там происходила схватка вооруженных людей – страшная, безжалостная ... и тоже недолгая. Потом – звук открываемой двери. Трое ворвались внутрь храма. Тоже воины, тоже с окрававленными магуавитлями в руках. На левой ноге у каждого – скелетная раскраска. Это – тоже циу. Ворвались сюда не как враги. Трое вновьприбывших "кузнечиков" знали все. Они знали все уже в тот миг, когда оборвалась песня, исполненная их соотечественником. Песня-сообщение, песня-информация, содержащая рассказ о всем том, что он здесь услышал и что понял из услышанного. Песня-боевой клич, заставляющая воинов циу обрушить мечи на своих товарищей ацтекоа, с которыми они только что стояли рядом, вместе охраняя неведомого пленника, врага Теночтитлана, врага детей Теноча... Кузнечики о чем-то переговорили между собой – быстро, на все том же щебечущем языке, действительно похожем на стрекот насекомых. Потом те трое, забросив щиты за спину, убежали во тьму. А храмовый страж склонился над рейдером и лостал из-за пояса нож – не убить, а разрубить путы. И был он очень удивлен, поняв, что рейдер уже от них избавился. – Ты – первй из известных мне, кто смог развязать жреческий узел... Он не стал объяснять циу, что не развязывал плетение, а, расслабив суставы кисти, протащил ее сквозь ремень. Были темы и поважнее. – Охранники – это все? Почему так мало? – Был отряд в шесть с половиной сотен – все отборные, из телохранителей самого тлатоани. Но тут же разбрелись они по домам, как только Советник Шокойоцин ушел со своей охраной. "Это похоже на правду. Именно так сплошь и рядом поступают здешние войсковые отряды – даже если есть у них четкий приказ, но отлучился тот, кто отдавал его..." – Большая охрана у него? – Большая...– усмехнулся воин храма,– Но лишь треть из нее – ацтеки по крови. Есть тотонаки, даже из тласканцев кто-то здесь затесался... – Циу? – Да. И циу... – Что будем делать теперь? – Сейчас наши вернуться, тогда и выясним, что делать теперь. А пока оденься, брат... Воин храма был невозмутим, переступая через тела тех, кто лежал за порогом храма, хотя среди них наверняка были и циу – не могли же теночки даром свои жизни отдать. Рейдеру тоже невомутимость далась легче, чем он мог себе представить еще день назад. (День ли? Может быть, два-три...) Оружие он взял сразу -магуавитль и "лук Кетц-алькоатля" (все здесь были с арбалетами, но не успели пустить их в хход. С одеждой пришлось повозиться. Из своих носимых на поясе запасов храмовый страж выделил ему каменный флакон с краской – и он нанес на открытые части тела нужное количество полос и пятен.Потом они вдвоем при лунном свете искали на лежащих одежду, поменьше незамазанную кровью. – Вот с этого, пожалуй, возьми, брат, Он ниже тебя ростом, но по вещам остальных сразу видно, что они были убиты. Плащ и набедренник удалось надеть без труда. Но панцирь – хлопково-кожаный нагрудный жилет – и впрямь оказался мал. Между тем, грудь прикрыть важней, чем бедра... Во всяком случае, ее левую сторону. "Придется снять повязку, иначе никак. Самому бы кровью не истечь..." Снял – и замер в ошеломлении на свой бок уставясь. – Брат! Что с тобой, брат? Он достаточно понимал и в ранах и в их лечении. Разрез слева от грудины не был свежим: там уже образовался рубец, хотя боль и нопоминала о себе. – Скажи мне, брат... Какой сегодня день? ...Воин храма вздернул брови: – Восьмой ахав четвертый кан. Тростник, эпоха науа. Зачем это? Это значит... Рейдер не сразу сориентировался: воин циу использовал смешанную датировку, уже частично устаревшую – но, видно, еще в ходу у периферийных племен. – Сколько я был в храме Луны, брат?! – Да долго уж. Четыре круга дней и еще два дня. Тебе давали дышать испарениями настоя из листьев коки и сонного дереТолько сегодня... Больше сорока суток! Успело срастись рассеченное ребро. Успел Тлакаэлель Шокойоцин вновь создать иллюзию гибели – его и своей. На этот раз успешнее, поскольку не был он сам скован болью и мог все сделать самолично. Прибыл очередной спасатель и вернулся назад, исполнив печальный долг. И успел за это время кортес войти в Теночтитлан.Уже пленил он Моктесуму, уже вышел тот в жалком страхе на крепостную стену, умоляя свои войска разойтись, не подвергать опасности его драгоценную жизнь – и был смертелшьно ранен стрелой и камнем. (Не арбалетная ли стрела настигла его?) В данный момент конкистадоры осаждены в дворце Моктесумы – там, где так глупо попался он вчера,,, не вчера – почти полтора месяца назад. С мужеством отчаянья ведут они оборонительные бои, кладут сотни ацтеков на одного испанца. А может быть и не сотни на одного – если бьют по ним арбалетчики. Впрочем, скорее всего, арбалетчиков приберегут до завтрашней ночи. Завтра... Завтра осажденные пойдут на прорыв. И наступит "Ночь печали", ополовинившая войско Кортеса. Но при нынешней расстановке сил ее правильнее будет назвать "Ночь горя". И не по силам остановить это одному человеку... Резкий, частый перестук ног, тяжелое дыхание – но храмовый страж спокоен. Это вернулись циу их тех троих, что недавно убегали куда-то. Они кричали что-то еще на бегу. Страж храма прислушался – и вдруг заспешил: – Ну, пора тебе уходить, брат. В Тласкалу ты не пробьешься – и не надо тебе туда. Ты ведь не оттуда на самом деле? Иди лучше к нам, в Циуаль! "Почему бы и нет? Почему бы и нет, уж теперь-то... Нодо ведь мне куда-то идти..." – Да, иди к нам, брат! – подхватил один из вернувшихся.– Уж у нас тебя примут... Может быть в пути ты еще догонишь отряд Шокойоцина. Я даже думаю, Что ты его догонишь! – Лучше мне с ним не встречаться.– сказал рейдер, хотя ему было уже все равно. Да и рейдером он себя больше не ощущал. – Думаю, встретиться с ним ты сможещь теперь совершенно без опаски,.снова подал голос страж храма.– Ты же видишь – вернулись двое из троих. Третий, сбросив доспех и ооставив оружие, бежал теперь налегке. Скоро он догонит отряд врага нашего, погубителя нашего. А догнав – споет песню. – Песню? Да – такую, как я пел. Ты уже знаешь, как это бывает... Надеюсь, Тлакаэлеля не придется убить в схватке и его доставят в Циуаль живым. Тогда – он позавидует мертвым... – Я знаю. Да. я пойду в Циуаль! Расскажаи, как найти туда дорогу – такую дорогу, которой не минует враг ваш. Воин храма рассказал. И показал направление. Как только он закончил объяснять – циу вновь заговорили между собой на своем языке. Нет, не разговор это был и не песня, а какая-то детская считалка – с ритмом и с рифмой. Страж храма уставил палец в грудь себе, второму, третьему, снова себе... Тут считалка и кончилась; он скривился – видно, проиграл. – Прощай, брат – сказали двое из троих тому, кто совсем недавно считал себя рейдером. Прежде, чем он успел что-либо понять, они опустились на колени, а воин храма стал между ними. И, как было это совсем недавно – ударил влево, ударил вправо. И покатились две головы. – Что ты сделал?! – Нет, это ты сделал, тласкаланец! – Воин храма попятился вверх по лестнице. Теперь он говорил. Уже из зала с алтарем – звуководом.– Ты, а не мы, убил весь караул и бежал. В столице немало наших соплеменников; многие из них – на одной ноге. Они не успели уйти далеко – а мы не хотим, чтобы они и головы лишились. И так злы ацтеки, что много юношей ушли воевать против них к Бородатому – и – Белолицему. Тут еще о Шокойоцине завтра весть прийдет... А так – только один из стражи исчез; не обратят внимания. Удачи, тебе, брат. Прощай. Лезвием все того же меча он провел себе по горлу – и рухнул возле алтаря.