Текст книги "Ветер Балтики"

Автор книги: Григорий Мирошниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Мирошниченко Григорий
Ветер Балтики

Мирошниченко Григорий Ильич

Ветер Балтики

Аннотация издательства: В августе 1971 года исполнилось тридцать лет, как балтийские летчики нанесли первый удар по Берлину. Было это на шестой неделе после нападения гитлеровского вермахта на Советский Союз. Герои книги произведений Г. И. Мирошниченко – балтийские летчики, проложившие дорогу к Берлину, их боевые друзья – техники, инженеры, моряки Краснознаменной Балтики, рядовые ленинградцы, выстоявшие в 900-дневной осаде города-героя. Людей, о которых рассказывает автор, он хорошо знал. Герои и подвиги, описанные в книге, не выдуманы.

Содержание

От издательства

Предисловие

Генка

Ответ за Москву

"И ты будешь над Берлином!"

Твои герои, Балтика!

Над дорогами к Тихвину

Баянист

Слушай, гвардия!

"Полковая мамаша"

И жизнь, и смерть – подвиг

Гвардейцы уходят в ночь

От издательства

Предисловие, которым открывается эта книга, написал в апреле 1942 года в осажденном Ленинграде известный советский писатель Всеволод Вишневский.

С тех пор минуло тридцать лет. В годы войны автор не воспользовался предисловием своего боевого товарища, так как считал работу еще незаконченной. Григорий Мирошниченко намеревался, как об этом писал Вс. Вишневский, создать и вторую и третью книги о славных делах летчиков 1-го гвардейского бомбардировочного минно-торпедного авиаполка. Позже о славных подвигах крылатых балтийцев автор выпустил несколько книг и сейчас еще продолжает эту работу.

Предлагаемая читателям книга вновь воссоздает незабываемые дни боев на Балтике, на морских и воздушных подступах к Ленинграду.

В августе 1971 года исполнилось тридцать лет, как балтийские летчики нанесли первый удар по Берлину. Было это на шестой неделе после нападения гитлеровского вермахта на Советский Союз.

Весть о том, что балтийцы "побывали" над Берлином, вызвала небывалый подъем у советского народа, среди воинов Красной Армии и Военно-Морского Флота. В те дни нередко можно было слышать: "Раз по воздуху до Берлина долетели, по земле обязательно дойдем!".

Патриотизм русских людей – главная тема произведений Г. И. Мирошниченко. Исторические романы писателя "Азов", "Осада Азова", такие книги, как "Юнармия", "Именем Революции", "Сыны прославленной России" и многие другие широко известны читателям.

Герои новой книги писателя – балтийские летчики, проложившие дорогу к Берлину, их боевые друзья – техники, инженеры, моряки Краснознаменной Балтики, рядовые ленинградцы, выстоявшие в 900-дневной осаде города-героя.

Людей, о которых рассказывает автор, он хорошо знал.

Герои и подвиги, описанные в книге, не выдуманы.

Предисловие

Григорий Мирошниченко – один из советских писателей, рожденных гражданской войной 1918-20 годов. Юным добровольцам с Кубани он ушел в Красную Армию; чтобы участвовать в ее великих делах, жить молодостью республики, учиться ее языку – воинственному, возвышенному, пить из источников исторический правды.

О гражданской войне Григорий Мирошниченко написал "Юнармию".

Ромэн Роллан так написал об этой книге: "Это одна из самых трогательных книг, которые я читал о гражданской войне... Эта небольшая книга еще раз показывает нам, как в вашей стране создается новое человечество, сознательное и свободное... Жму Вашу руку, дорогой товарищ, и желаю Вам удачной работы, здоровья и счастья".

Письмо датировано 19 марта 1936 года.

Вчерашний "юнармеец" Григорий Мирошниченко пошел на войну 16 лет, стал писателем, закончил Военно-политическую академию имени В. И. Ленина.

Великая Отечественная война с фашизмом, вспыхнувшая 22 июня 1941 года, застает Мирошниченко в Ленинграде. Писатель идет без минуты промедление на передовые линии – в ряды Краснознаменного Балтийского флота.

Битва за создание нового человечества, сознательного и свободного, продолжалась, она приняла всемирные масштабы.

Григорий Мирошниченко – участник этой битвы: он писатель, комиссар, агитатор, лектор. С оружием в руках отстаивает он позиции на подступах к Ленинграду, участвует в таллинских боях, в переходе кораблей КБФ Таллин Кронштадт в августе 1941 года, ведет газетную работу в "Красном Балтийском флоте", участвует в обороне Ленинграда, изучает бомбардировочную морскую авиацию.

Темой Гр. Мирошниченко является морская авиация, люди дальних ударов по Германии. Но вчитавшись, вы увидите в книге едва оперившихся юнцов (отзвуки "Юнармии"), и молодых летчиков, впервые вылетающих на боевую операцию, и ветеранов воздуха, и стариков-крестьян, тысячью нитей связанных с этими мировыми советскими асами, и крестьянок, и детишек, и артистов, и упорных ленинградцев, проходящих как бы фоном в этой книге.

Автор знает военное дело, понимает его "стихию", и изображенные им картины полетов, бомбежек, боев за Ленинград написаны уверенной рукой, местами просто мастерски.

Автор знакомит читателя с прекрасными представителями нашего флота и авиации, летчиками, чье мужество, изображенное в книге, может вдохновить тысячи людей на новые боевые дела, на новые порывы во имя Родины и Победы.

Не всегда закончен рисунок, не всегда закончены изображения характеров героев книга, но ведь и эта книга тоже не закончена. Писатель со своими героями – когда первая книга будет выходить в свет, будут твориться вторая и третья книги.

Хорошую работу сделал писатель Григорий Мирошниченко.

Всеволод Вишневский

Ленинград, 1942 год.

Генка

Солнце давно поднялось над горизонтом и просвечивало зеленую листву. Балебин, стараясь ступать тихо, пробирался к своему обгоревшему самолету. Там остались товарищи. Может, удастся захоронить.

Когда старший лейтенант осторожно раздвинул густые ветки ивняка, он увидел возле машины полусогнутую фигуру какого-то человека в синей рубахе. Балебин еще крепче сжал пистолет.

Затаясь, Василий Алексеевич решил подождать. Что предпримет пришелец? "Может, немцами подослан. Документы ищет". И каково же было удивление старшего лейтенанта, когда минуту спустя, приблизясь, он увидел возле полуобгоревшего самолета мальчика лет четырнадцати-пятнадцати.

– Ты что здесь делаешь, парнишка? – опросил Балебин, выйдя из кустов.

Мальчик вскочил, оглядел летчика и ответил:

– Здесь вчера подбили наших летчиков. Двое мертвые, обгорелые, а третий куда-то исчез.

– Третий – я, – сказал Балебин. – А ты из какой деревни?

– Из Красных Шим. А самолет починить можно? Я бы помог.

– Починить самолет трудновато. Разбились крепко. Придется пешком к своим пробираться.

– Куда же вы пойдете?

– В Ленинград.

– Возьмите меня с собой, – попросил паренек – Я здесь все дороги наперечет знаю! Проберемся из Красных Шим в Дубки, потом заночуем в Столешнем, потом пойдем дальше. Глядишь, и выберемся. Вы не бойтесь. Меня зовут Генкой Смирновым.

– Я-то тебя не боюсь, Генка, – сказал Балебин. – Мне бы только поесть надо. Проголодался.

– А мы по дороге зайдем к тетке Зинаиде, она даст поесть. Немцы здесь не успели прочистить, а в других местах грабят да убивают!

Вдвоем они поспешно вырыли неглубокую могилу и похоронили штурмана и стрелка-радиста. Прощаясь с друзьями, Василий Алексеевич сказал:

– Не обессудьте, братцы. После войны поставим вам памятник, а теперь я воевать за нас троих буду.

Накануне – было это 15 июля 1941 года – жители деревни Красные Шимы, что в Осьминском районе Ленинградской области, наблюдали за неравным поединком советского бомбардировщика с фашистскими истребителями. Деревня уже находилась на территории, захваченной противником. За происходившим в небе боем колхозники наблюдали тайком, чтобы не попасться на глаза фашистам.

Сначала задымил один вражеский истребитель. Переворачиваясь в воздухе, оставляя за собой черный след дыма, он со страшным гулом летел к земле. А когда задымил второй, наш тяжелый бомбардировщик тоже стал терять высоту. Он быстро падал, выбрасывал из моторов буровато-черный дым. И те, кто смотрел на этот бой в небе, в страхе закрывали лицо руками. Неужели никто из советских летчиков не спасется? Оставались считанные секунды, и тогда люди увидели, как сквозь дым от бомбардировщика отделился черный комочек. Секунда, другая – и над человеком раскрылся, наполняясь воздухом, белый купол парашюта.

Спустя некоторое время неподалеку от Красных Шим уже догорали три костра. Ветер далеко разносил запах металлической гари.

В тот день, еще на рассвете, наша воздушная разведка обнаружила продвижение танков противника. От озера Самро они держали направление на север, к Ленинграду.

Эскадрилья бомбардировщиков, в которой воевал с начала войны Василий Балебин, получив координаты цели от воздушного разведчика, без промедления вылетела на задание. Наши летчики застигли фашистов на марше. В то время, как экипажи ДБ-3 начали прицельное бомбометание, истребители сопровождения открыли пулеметно-пушечный огонь по фашистам, устроившимся на броне. Надо было видеть, какая суматоха поднялась у немцев, когда бомбы разорвались в голове и в хвосте колонны! На дороге образовалась пробка. От метких попаданий тяжелые танки, загораясь, останавливались, чадили не хуже паровозных труб. Танкисты выскакивали из горящих машин и разбегались в страхе. Большинство опрометью неслось в лес, но и там их настигал огонь наших истребителей.

Фашисты, чтоб предотвратить окончательный разгром своей колонны, подняли с ближайшего аэродрома большой наряд "мессершмиттов".

Истребители противника появились с некоторым запозданием, но было их много.

Перед полетом Василию Балебину говорили:

– Будь осторожен, Василий Алексеевич! Он, застегивая шлем и садясь в самолет, отвечал уверенно:

– Меня не собьют!

Нельзя сказать, чтобы Василий Балебин был неопытным. За боевые успехи он уже был награжден орденом Красного Знамени, штурман Шпортенко не раз отличался в воздушных схватках, стрелок-радист Кравченко тоже выдержал уже не одну вражескую атаку – после 22 июня экипаж летал бомбить порт Мемель, дрался над Самро, Двинском, ходил на далекую Ваазу.

Здесь, у озера Самро, соотношение сил сложилось явно в пользу немцев. Шпортенко метко отбивал атаки истребителей противника спереди, Кравченко из задней полусферы. На четвертом заходе ранило стрелка. Потом осколками зенитного снаряда перебило штурвал, самолет стал терять управление. Закружились поля, деревья, куда-то провалилось озеро.

За минуту до гибели Шпортенко заметил противника и успел передать летчику:

– Сзади и сверху – "мессеры". Кравченко отбивает четвертую атаку.

Балебин старался изо всех сил оторваться от врагов, но ничего не получалось. В смертельной схватке были убиты и штурман, и стрелок. Пришлось Балебину выброситься из горящей машины на парашюте.

Очутившись на земле, летчик отчетливо услышал позади себя пулеметные очереди: к месту падения бомбардировщика уже спешили гитлеровцы.

Забравшись в пересыхающее болото, Балебин просидел весь день, а когда стемнело, зарыл морской китель у приметного дерева и остался только в шерстяном свитере. Надо было пробираться к линии фронта. До рассвета летчик блуждал в лесу, настороженно прислушиваясь к малейшим шорохам. Погони не было. И Балебин решил вернуться к самолету.

Балебин шел за Генкой след в след. Мальчишка легко и ловко пробивал дорогу среди болот и кустарников. Чувствовалось, что местность он знает назубок. Петляя по узким тропинкам, уводя Балебина то влево, то вправо, он шел уверенно и твердо, будто опытный лесничий.

Скоро показалась большая дорога, а за ней чернели дома деревни.

– Подожди меня здесь, дядя Вася, – сказал Генка, когда кустами они подошли к крайним домам. – Я сбегаю вон к той избенке, узнаю, что там, а потом свистну. Как бы на немцев не наскочить.

И паренек быстро шмыгнул в подворье.

– Тут грабиловка была, – вернувшись, сказал Генка. – Тетку мою дочиста обобрали.

На крыльце стояла худая, укутанная шалью седая женщина.

– Она покормит нас, – сказал Генка, – а потом пойдем спать на сеновал. Никто не догадается, отоспимся.

Зинаида накормила летчика и Генку и тут же отправила их в сарай.

Балебин никак не мог уснуть, хотя и слипались глаза. Он тяжело вздыхал, о чем-то думал.

– Вам видно, очень к своим летчикам хочется? – неожиданно спросил Генка.

– А ты как думаешь?

– Я думаю, очень.

– Раз так думаешь, значит, поможешь мне выйти к нашим. В полку, наверное, уж считают нас всех погибшими.

– А большой у вас полк, дядя Вася?

– Большой, самолетов много. И командиры у нас хорошие. Один полковник Преображенский Евгений Николаевич десятерых летчиков стоит. Боевой, смелый.

– А самолеты далеко летают? До Берлина могут долететь?

– Могут, Генка! Я бы и сам полетел, да вот видишь... Как ты думаешь, пробьемся?

– Со мной пойдешь – наверняка пройдешь. – А почему ты так уверен?

– Со мной не пропадешь, – самоуверенно повторил Генка. – Проверено. Все тропиночки исхожены под Красными Шимами. Батька охотился, а я помогал. Где только мы ни ходили!

– А где же твой батька?

– К батьке по дороге зайдем. Я ему говорил: если придут немцы, я уйду, убегу! Он меня не корил за самовольство. А какое тут самовольство? Батька сказал мне: "Всем сразу уйти нельзя. Попадемся! По одному следует уходить. Не так заметно". А по одному уходить, по-моему, тоже плохо. Попадешься напрасно погибнешь. Никто не узнает. Лучше всего вдвоем пробираться к своим.

– Ты бы поспал немного. А то дорогой зевать будешь.

– Ладно, – согласился Генка и, повернувшись, добавил: – Если услышишь или заметишь что-нибудь неладное – буди! Слышишь?

– Слышу...

Они проснулись чуть Свет и двинулись в путь, не попрощавшись даже с теткой Зинаидой. По дороге, соблюдая все предосторожности, зашли к Генкиному отцу. Небритый, заросший мужчина лет сорока пяти слез с хворостинного, крытого соломой чердака старой бани, когда Генка тихонько три раза свистнул.

– Прощай батька! Я к Ленинграду подаюсь, – деловито сказал Генка. Отведу летчика. Ты видел, как сбили его?

– Видел, – угрюмо сказал отец. – Как же это у вас получилось?

– Долгий рассказ, – хмуро ответил Балебин, осторожно посматривая вокруг. – Двое погибли. Я один вот остался. Надо к своим пробраться.

– Все понятно, – задумчиво произнес мужчина и, повернувшись к сыну, напутствовал: – Ты, Генка, действуй осторожно и по-умному.

Исхудавший, почерневший человек в заплатанном пальто обнял парнишку, сказал, как лучше и безопаснее пройти, и посмотрел большими доверчивыми глазами на летчика.

– Идите. Поскорее идите, пока не поздно. Генка жалостливо посмотрел на отца – грустно и совсем не по-детски.

Мальчик шел впереди метров на триста и подавал сигналы руками. Кверху одну руку поднимет – стой! В сторону выкинет – ложись! Растопырит руки прячься. А сядет на земле – подходи ближе, не бойся!

Чаще всего Генка подавал команды: "Ложись!", "Стой!". На дороге они пересчитывали застрявшие немецкие танки, буксовавшие автомобили.

Балебин велел Генке получше запоминать местность, проезжие и проселочные дороги.

– А для чего? – спросил Генка. – Мы же не вернемся сюда.

– А может, и вернемся? Мало ли какие дела бывают на свете. Разведку произведем, доставим сведения.

И Генка преобразился, засиял. Он оказался хорошим помощником: ходил на разведку в ближайшие села, доставал у крестьян продукты, пытался разузнать, нет ли поблизости партизан.

О многом поговорили они в дороге.

Генка узнал, что Балебину тридцать три года, из них уже одиннадцать лет он в Красной Армии. А родился летчик неподалеку от Москвы, в деревне Павловской под Истрой. Работал на обувной фабрике, учился. В 1934 году закончил Ейское авиационное училище летчиков, и с тех пор много разных самолетов прошло через его руки. Особенно нравится ему ДБ-3. На нем, например, за семь-восемь часов можно и до Берлина достать и вернуться обратно.

– А может, пока мы тут идем, ваши уже в Берлин собрались? – вдруг опросил Генка.

– Под Ленинградом дел хватает, – хмуро ответил Балебин. – Видишь, куда немец добрался, к вам в Красные Шимы.

Немало испытаний выпало им в пути, но наконец настал день, когда Балебин с Генкой въехали на полуразбитой полуторке в местечко недалеко от Ленинграда, где расположился минно-торпедный бомбардировочный полк.

Навстречу попался начальник штаба дивизии подполковник Брокников.

– Балебин? Ты жив? А мы тебя в покойники записали! Ну, рассказывай, как добирался. Как все случилось...

– Нам бы следовало сначала передать разведданные, которые по дороге раздобыли.

– Это хорошо, – сказал Бронников и обрадованно добавил:

– Такие сведения нам очень нужны. Очень!

Через несколько дней Балебин получил новый самолет. Генка с любопытством разглядывал двухмоторный бомбардировщик.

– Что же ты теперь делать будешь? – спросил Балебин Генку на прощание.

– Пойду добровольцем в разведку. Принесу новые сведения. Гляди, еще какого-нибудь летчика в свою часть доставлю.

– Обратно иди той же дорогой, – посоветовал Балебин.

– Ладно.

Самолет Балебина поднялся в воздух. Генка снял шапку и долго махал вслед летчику.

А бои на дальних подступах к Ленинграду становились все ожесточеннее.

Ответ за Москву

В июле на Балтике стояла непривычная духота. На аэродроме, за густыми зелеными деревьями, где были разбиты походные палатки, летчики подводили первые итоги боевых действий. Не очень-то утешительными были эти итоги. Под Двинском и Порховом, у озера Самро и над Поречьем полк потерял немало техники, хотя и нанес противнику сильные удары. Сплошной линии фронта тогда еще не было, экипажи, сбитые над целью истребителями или зенитной артиллерией, чаще всего возвращались в родной полк, однако покалеченную машину из немецкого тыла не перегонишь.

22 июля, воспользовавшись короткой передышкой, полковник Преображенский решил поговорить с летчиками, штурманами, стрелками-радистами об особенностях боевых действий днем.

– Только под Порховом за два дня, с десятого по одиннадцатое июля, начал полковник, – наша восьмая авиабригада уничтожила до шестидесяти танков и более двухсот пятидесяти автомашин с живой силой и техникой. В районе озера Самро уничтожено до ста пятидесяти танков, триста автомашин и сотни фашистских солдат и офицеров. Экипажи делали по нескольку вылетов в сутки. Почти каждый вылет сопровождался воздушным боем. Двадцатого июля противник начал сооружать переправы через реки Нарва и Луга. Группы самолетов ДБ-три вместе с истребителями и пикирующими бомбардировщиками с высоты двести пятьсот метров с различных направлений разрушали переправы и уничтожали технику противника. Сегодня совершено десять групповых налетов. Переправа через реку Нарву разрушена...

Преображенский не успел закончить мысль, как пришел посыльный из штаба.

– Товарищ командир полка, вас вызывает к телефону командир бригады.

– Что вы намерены сегодня делать, товарищ полковник? – спросил командир бригады Логинов.

– Сейчас хотел провести с летным составом совещание по обмену боевым опытом. Но если у вас есть задание, то мы готовы к вылету.

– Совещание пока придется отложить, – раздалось в трубке. – Сдавайте полк и приезжайте в штаб бригады. Даю вам двадцать пять минут.

Полковник озадаченно молчал. "Снимают? За что?"

– Что же вы молчите? Вам разве не ясно? – нетерпеливо спросил Логинов.

– Все ясно. Приказано сдать полк и прибыть к вам в бригаду. Кому сдавать полк?

– Майору Тужилкину!

"За что? В чем дело?" – тоскливо размышлял Евгений Николаевич, направляясь в палатку своего заместителя.

– Примите полк, майор Тужилкин, и ни о чем меня не спрашивайте: сам ничего не знаю.

Приказ есть приказ, его выполняют, и за какие-нибудь двадцать минут Преображенский оформил документы, сдал полк и прибыл в штаб бригады. – – Не узнаю вас, полковник, – хмурясь, сказал командир бригады, протягивая руку Преображенскому. – Или заболели?

– Я выполнил приказ. Полк сдал Тужилкину.

– Ну и отлично. Теперь поговорим о новых делах. Садитесь.

Преображенский пристроился на кончике стула.

– Вам, командиру полка, надлежало бы не горячиться. Дело в том, что на первый полк в связи с новой задачей нам нужен такой командир, чтобы люди пошли за ним в огонь и в воду. Выбор пал на вас.

– А полковник, который сейчас командует? Разве он плох?

– Командир-то он хороший, – сказал комбриг – но боюсь, что задачу, которую предстоит решить, не выполнит. Идите, принимайте первый полк. Работа, надеюсь, поправит вам настроение. А о задачах поговорим чуть позже. Ждем к себе командующего авиацией из Москвы. Должен прибыть с минуты на минуту.

Командующего авиацией Военно-Морского Флота генерал-лейтенанта авиации С. Ф. Жаворонкова Евгений Николаевич приветствовал у трапа самолета, представившись уже командиром 1-го минно-торпедного авиаполка военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота.

Не дослушав рапорта и давая тем понять, что сейчас не до строгого соблюдения ритуала, Семен Федорович Жаворонков пригласил Преображенского прибыть в штаб минут через десять вместе с комиссаром.

– Садитесь, товарищи, – сказал он с какой-то торжественностью, как только Преображенский с Григорием Захаровичем Оганезовым вошли. – Хочу предупредить вас: об этом разговоре пока никто не должен знать. Экипажам вашего полка выпала неотложная задача и огромная честь: первым бомбить Берлин. Это будет нашим ответом за Москву!

Батальонный комиссар Григорий Оганезов даже привстал, услышав это сообщение. Преображенский замер.

– Давно мечтал об этом, – тихо сказал наконец Преображенский, – Давно! Мы это непременно сделаем, товарищ командующий. Только бомбить придется с другого аэродрома. Отсюда не дотянем!

– Вы опередили мое сообщение, – закуривая папиросу, сказал генерал-лейтенант. – Бомбить Берлин вы будете с другого аэродрома. И немцы должны узнать об этом только после того, как над ними будут рваться наши, советские бомбы.

Из информации Жаворонкова становилось ясно, что только балтийским летчикам сейчас по плечу такая задача. И вот почему.

– В последних числах июля, – говорил командующий, – немцы предприняли массовые налеты на Москву. Верховное немецкое командование хочет перед всем миром продемонстрировать силу германской армии и тем самым подорвать моральный дух советского народа.

Взяв указку, Жаворонков подошел к карте, на которой была нанесена обстановка на фронте.

– Взгляните сюда, – предложил он. – Сейчас заканчивается июль. Противник углубился на нашу территорию в среднем на шестьсот километров. Расстояние от ближнего пункта на линии фронта до Москвы составляет примерно четыреста пятьдесят километров. Линия фронта удалена от Берлина на тысячу километров. И даже больше. Какой вывод сделал Гитлер и его генералы? Вывод очень простой: Берлин для советской авиации неуязвим! Немцам, по-видимому, известно также, что наши Военно-Воздушные Силы имеют на вооружении дальний бомбардировщик ДБ-три. Радиус действия ДБ-три с бомбовой нагрузкой не позволяет нам при нынешней ситуации на фронте произвести ответный бомбовый удар по Берлину с основных тыловых аэродромов. Таким образом, оперативное преимущество в военных действиях против столиц, бесспорно, сейчас на стороне немцев.

Жаворонков последний раз глубоко затянулся папиросой и, притушив ее, повел указку на север, туда, где было обозначено Балтийское море.

– У вас, на Балтике, обстановка несколько иная, хотя тоже не очень-то веселая, – сказал он. – Здесь части восьмой армии удерживают еще северную часть территории Эстонии, а также острова Эзель и Даго. Таким образом, Эзель и Даго представляют единственные места для базирования нашей авиации, откуда мы можем достигнуть Берлина. Согласны, Преображенский? – спросил генерал.

– Продумано, по-моему, очень верно! – ответил Евгений Николаевич.

– Что же касается деталей, – пожимая на прощание руки Преображенскому и Оганезову, сказал командующий, – то прошу соображения доложить утром.

Командир и комиссар, закрывшись в уединенной комнате, занялись подбором экипажей.

Склонясь под зеленым абажуром, они старались предусмотреть все: и будущие маршруты полетов, и время, и противодействие противника, тщательно изучали подробный план Берлина с его огромными пригородами.

С отбором экипажей трудно будет, – советуясь с комиссаром, сказал полковник. – Обид не оберешься от тех, кто останется дома. Законные обиды!

Не дожидаясь утра, Преображенский поспешил к генералу.

– Вот видите, – сказал генерал, – действительно поспешили. Зачем вы поставили себя одним из первых? Это ваша давнишняя привычка. Думаете, что лучше вас никто до Берлина не долетит?

– Да нет, не это, – ответил, смущаясь, полковник. – Я командир полка и должен быть первым. Командир полка всегда должен быть первым.

– Не всегда. Вспомните Чапаева. Он очень точно сказал, где и когда должен быть командир. Вы забываете, что ваш помощник Федоров Кузьма Васильевич не хуже вас летает. Вам нужно руководить полетами. Иногда надо быть впереди, иногда и позади!

Полковник понял резонность требований опытного генерала.

– Прошу вас, товарищ командующий, – твердым голосом сказал он, – не отстраняйте меня. Хочу первым бомбить Берлин! Очень прошу вас. Ведь немцы говорят, что наша авиация вся уничтожена.

– То говорят не немцы, то говорят гитлеровцы.

– Прошу вас, пустите!

– Хорошо. Пойдете первым. На подготовку – три дня. Пусть люди хорошо отдохнут. Учтите, полковник, все трудности такого ответственного полета. Выберите путь к Берлину покороче. В состав группы включайте только лучших летчиков, зарекомендовавших себя.

– Есть! Все учтем.

– Чтоб никого из посторонних на километр до аэродрома не допускали.

– Есть!

В отдельном домике, что стоял в лесу возле небольшой речушки, началась какая-то таинственная жизнь. Домик был едва заметен, никто из летчиков и штурманов не знал еще в точности, какая предстоит работа, но уже Преображенский, Плоткин, Гречишников, Дашковский, Фокин, Ефремов, Беляев, Русаков, Трычков и многие другие переселились туда. Неспроста! Готовилось что-то важное. Это понимали все.

Официантка Тося Валова старательно, как всегда, кормила летчиков и замечала, что даже веселый и добродушный лейтенант Алексей Кравченко, замечательный затейник, присмирел, стал неузнаваемо серьезным.

– Товарищ Кравченко, – попросила, улыбнувшись, Тося. – Вы хотя бы какую-нибудь шутку вспомнили, а то что-то совсем рассерьезничались.

– Нет, Тосенька. Сейчас нам всем не до шуток. Когда-нибудь в другое время. Слышишь, сколько машин гудит? Слетаются ребята.

Конечно, Преображенскому в ту пору еще не были известны подробности воздушной операции, замысел которой созрел в штабе ВВС Военно-Морского Флота после первых налетов немецких бомбардировщиков на Москву.

В составе военно-воздушных сил Военно-морского флота имелась минно-торпедная авиация, на вооружении которой находились самолеты ДБ-3 конструкции С. В. Ильюшина. Самолеты-торпедоносцы ничем не отличались от ДБ-3, состоявших на вооружении Дальней бомбардировочной авиации Главного командования. Из общего числа торпедоносной авиации двух флотов Краснознаменного Балтийского и Черноморского – предполагалось отобрать несколько десятков экипажей, летавших в сложных погодных условиях и ночью. По тем временам такая бомбардировочная группа считалась довольно сильной даже для применения по Берлину. Каждый-самолет ДБ-3 мог взять до тонны бомб различного калибра, а в целом группа в состоянии была разрушить крупные военные объекты.

При решении вопроса о бомбардировочных ударах по военным и промышленным объектам Берлина наибольшие затруднения возникали с аэродромами. Почти все аэродромы, с которых можно было бы достигнуть столицы Германии, к концу июля 1941 года оказались занятыми противником. На Балтике в наших руках оставались еще два небольших аэродрома на острове Эзель (Саарема), с которых можно было организовать налеты на Берлин. Один из аэродромов, у села Кагул, что в 15 километрах западнее города Курессаре (Кингисепп), был построен перед войной. Другой, в 20 километрах севернее Кагула (у селения Асте), только еще дооборудовался.

Тем не менее, когда встал вопрос о том, чтобы ответить фашистам за Москву, С. Ф. Жаворонков доложил Наркому Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову о возможности организации бомбардировочных ударов по Берлину.

Спустя день Нарком вызвал к себе генерала Жаворонкова и сообщил о том, что получено согласие на проведение операции и решено взять для нее из состава ВВС КБФ экипажи, наиболее подготовленные для ночных полетов.

Пока Преображенский и Оганезов занимались отбором экипажей, в штабе ВВС КБФ решали целый комплекс задач, связанных с обеспечением предстоящей операции.

Командующий военно-воздушными силами флота генерал-майор авиации Михаил Иванович Самохин в те дни потерял всякое представление о времени.

События торопили. Линия фронта в Эстонии с каждым днем отодвигалась к северу. Если 8-я армия не сумеет сдержать напор фашистов, то весь архипелаг может оказаться в тылу у немцев. И тогда на Эзель обрушатся удары не только авиации, но и сухопутных сил противника. Ждать улучшения обстановки – значит терять драгоценное время, упустить удобный момент.

Когда выбор был окончательно сделан, встал вопрос о тыловом обеспечении вылетов экипажей ДБ-3. Для доставки на Эзель бомб и бензина командование флота выделило отряд тральщиков. Непосредственное же обслуживание вылетов возложили на тыловое подразделение, приданное 15-й разведывательной эскадрилье МБР-2, базировавшейся там же, на Эзеле, в бухте у селения Кихелконна.

Ставка Верховного Главного командования после ввода в строй аэродрома Асте решила направить еще 20 экипажей ДБ-3 из состава авиации дальнего действия (АДД) под командованием майора Щелкунова и капитана Тихонова, удостоенных позднее звания Героя Советского Союза.

Помимо непосредственного прикрытия аэродрома, необходимо было организовать разведывательные полеты для уточнения погодных условий по маршруту полета на Берлин, принять меры в случае вынужденной посадки самолетов на воду. Для этой цели на морской аэродром Кихелконна были направлены две двухмоторные летающие лодки Че-2 конструкции Четверикова.

Командующий авиацией ВМФ генерал-лейтенант С. Ф. Жаворонков, прибыв на Эзель, связался с комендантом береговой обороны Балтийского района генерал-майором береговой службы А. Б. Елисеевым, которому уже были даны распоряжения командующего флотом В. Ф. Трибуца. По распоряжению адмирала Трибуца два дивизиона 76-миллиметровых зенитных пушек и авиаэскадрилья истребителей И-153, базировавшаяся на аэродроме Кагул, обеспечивали действия группы полковника Е. Н. Преображенского, майора В. И. Щелкунова и капитана В. П. Тихонова.

– Нам следует немедленно перебазироваться, – заявил на другой день полковник Преображенский личному составу группы, выстроенной на аэродроме. Необходимо срочно закончить подготовку материальной части к вылету. Пока в воздух пойдут пятнадцать экипажей.