Текст книги "Дедушка русской авиации"
Автор книги: Григорий Волчек
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Базар-вокзал, помывка в душе
Вызванный Кислицыным Браташ приехал в субботу. Подниматься на этаж он не стал, вызвал Полторацкого в вестибюль.
– Здравствуйте, товарищ капитан!
– Привет, воин! Выкладывай, что у тебя стряслось?
– Я бы не хотел муссировать подробности. Скажем так – конфликт с подчиненными.
– Из-за чего?
– Дележка власти всегда порождает конфликты.
– Говори конкретно – кто и за что тебя бил?
– Конкретно я могу сказать вам только одно – я не хочу огласки всей этой истории.
– Стучать начальству я не собираюсь.
– Мое начальство – это вы. Вы офицер, у вас соответствующая психология. Думаю, вы меня не поймете.
– Пойму.
– Что вас интересует?
– Кто и за что тебя бил?
– Ответ очень простой. Метелили меня практически все бойцы ТЭЧ, находившиеся в казарме в ночь на 31 декабря. За что? За то, что я главный. Знаете, у людей иногда возникает острое желание замочить главного.
– Кто был зачинщиком?
– Такового не было. Кто-то крикнул: «Ату!», толпа побежала, накинулась и смяла. Потом от удара табуреткой по голове я потерял сознание. Все.
– Ты ведь будешь мстить, Полторацкий.
– Всей ТЭЧ не отомстишь. Обещаю, товарищ капитан, что массовых репрессий не будет.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
– Чем занимаешься здесь?
– А чем в госпитале можно заниматься? Сон, еда, чтение, базар-вокзал, помывка в душе.
– Когда выписываешься?
– Послезавтра, наверное. Тут обычно по понедельникам выписывают.
– Возможно, ты здесь задержишься. Санитарная машина сломалась, да еще и водила заболел, так что, забирать тебя пока некому.
Сладкая жизнь в рембате
Вечером Игорь впервые за все время не смог заснуть – сказался переизбыток сна. От нечего делать Гоша ввязался в традиционный вечерний разговор о бабах и коротенько изложил пикантный любовный сюжет из гражданской жизни. Самым заинтересованным слушателем был матрос Деревянкин.
– Гоша, а правда классно, когда баба замужем? Все знает, все умеет, ничего не боится. Кроме мужа, конечно.
– Есть такие, что и мужей не боятся.
– Да, вот у нас в рембате служит Васька Никитин, так он тоже сдвинут на замужних. Целку ему не надо – замужнюю подавай! Короче говоря, в итоге наш Вася злое…чий жахнул жену самого командира!
– А командир Ваську не жахнул?
– Нет, он не узнал! Прикинь – весь батальон знает, а командир – нет!
– Это называется «феномен обманутого мужа».
– У нас вообще в рембате кайфово служить. Настоящий бардак, в натуре! Наша рота однажды целую неделю сразу трех б…й у себя прятала!
– Вот это уже интересно. Поподробнее, плиз.
– Мы в казарме живем на четвертом этаже, а шмарам выделили «квартиру» на чердаке. Навели там порядок, поставили три койки. Пайку им носили из столовой. Короче, е…ли и кормили! В жизни я столько не трахался!
– А как распределяли ценный ресурс?
– Очень просто. Духам, карасям, чуханам и стукачам не давали – не положено! Авторитетные деды (ну и я, конечно, в их числе) драли самую молодую и симпатичную. Очередь формировали тоже по авторитету. Я, например, подходил третьим.
– И сколько же человек приходилось на одну женщину?
– Первую мы драли вдесятером, а на остальных – человек по двадцать.
– Ничего себе! Несчастные телки!
– Да никакие не несчастные! У них же там ведро со свистом! А как трахались, стервы, как подмахивали! Красотища!
Переполненный приятными воспоминаниями, Деревянкин зажмурился и сглотнул слюну. Полторацкий предполагал развить интересную тему дальше, но вдруг с противоположного конца палаты подал голос матрос Сарычев:
– Эй, урод, ты чего там расперделся? Сними тельняшку, говно! Ты не моряк! Протащился полтора года в вонючем рембате, скоро домой пойдешь, будешь там п…еть о флотской службе! Тварь позорная! Шлюх водил и водку жрал – служил, называется! Тебя бы к нам на точку! Тебя бы самого там грохнули как козла!
Сарычев захлебывался от ненависти. Тянуть лямку ему пришлось на морской навигационной радиоточке, расположенной на краю земли – на мысе Канин. Из десяти матросов, служивших на дальней точке, он был единственным духом, а затем единственным карасем и единственным черпаком. Соответственно, и пахать ему приходилось за десятерых, и по морде получать в десятикратном размере. Так Сарычев прослужил два года, пока не загремел в госпиталь с остеомиелитом нижней челюсти – результатом бесчисленных жестоких избиений. Ему сделали уже три операции на кости, но ощутимого эффекта они не дали. Скорее всего, в перспективе у матроса была ампутация челюсти. Ходил он постоянно в плотной повязке, был хмур, молчалив и озлоблен.
Полторацкий подошел к койке Сарычева.
– Никита, я тебя по-дружески прошу не влезать в мои разговоры. И Деревянкина не обижай, он мой ближайший собеседник.
– Да пошел ты нах…!
Этого стерпеть уже было нельзя. Полторацкий на несколько секунд взял Сарычева двумя пальцами за кадык. Матрос зашелся в кашле.
Носки и книжка
Через неделю приехала санитарная машина, и Полторацкого выписали из госпиталя. Лежа на койке в теплой будке, Гоша не мог отвлечься от невольных сравнений. Той же дорогой и в том же направлении он ехал чуть больше трех месяцев назад. Очень многое было по-другому – другие попутчики, сопровождающие, мысли, чувства. А вот настроение, как и тогда, было неважнецкое. Действительно, позади остались уют, комфорт и медсестры с порнушными карточками. А впереди ТЭЧ, которой надо мстить.
Гоша появился в казарме перед самым отбоем, поздоровался с Бегичевым (он стоял в наряде по роте) и Кобыхновым, обнялся с Жужговым.
– Где Володя?
– Все еще в санчасти, у него осложнение какое-то было. Но сейчас вроде все нормально – скоро выписывают.
– Прими, Серега, мой скромный новогодний подарок!
Гоша протянул Жужгову плотные черные носки.
Из каптерки выглянул Охримчук.
– Ой-ма! Ты побачь – Повторацкый собственной персоною! Выздоровел, чи шо?
– Выздоровел, товарищ старшина!
– Ось гарно! А то мы заждались, скучаем!
Поздоровались за руку. Полторацкий протянул Охримчуку «Книгу о вкусной и здоровой пище».
– А это подарок вам!
Засыпая, Гоша вспомнил, что завтра, двадцать первого января, у него день рожденья. Девятнадцать лет – не бог весть какая дата, но все-таки первый армейский день рожденья. В этот день именинник спит, сколько хочет, не идет на работу и получает увольнение в гарнизон. А еще устраивает праздничный стол в бытовке (если, конечно, он не карась, и у него есть деньги). В общем, день рожденья – это хорошо. Игорь, додумав приятную мысль, заснул.
Глава III
Январь – май
Андрюша Воскобойников
Полторацкий вскочил по подъему. Настроение было отличным – редкое состояние для Игоря, который утром всегда был злым и раздражительным (типичная «сова»). Он даже есть не мог по утрам – никогда, даже в период самой зверской голодухи, у Игоря с утра не было аппетита.
Но сегодня день был особый, праздничный. Правда, Гоша решил, что в ангар сегодня он пойдет, а день отдыха перенесет на пятницу, чтобы праздновать три дня подряд (такая практика была распространена в ТЭЧ). Сегодня вечером он накупит провизии, заберет Жужгова и пойдет в санчасть, где в обществе Сереги, Володи, Рифа и Наташи скромно отметит свое девятнадцатилетие. Ну, а к пятнице он подключит вездесущего Мусина с его «внешнеторговыми связями» и выходные дни проведет, как положено.
Гоша вышел в коридор. Здесь ярко горел свет. С вытаращенными глазами торопливо прошагал дежурный по полку. Охримчук, не заходя в кубрик, промчался мимо Полторацкого и стал кому-то звонить по телефону с тумбочки дневального. У запасного выхода в торце коридора толпилась плотная массовка. Дверь запасного выхода всегда была заперта – никто никогда этим выходом не пользовался, поскольку он выводил на заметенный снегом пустырь позади казармы. Заинтригованный Гоша мощными толчками пробил брешь в толпе, протиснулся к двери и увидел на лестничной площадке пролетом ниже труп своего однопризывника Андрюши Воскобойникова.
Андрюша лежал на цементном полу, вытянувшись и запрокинув голову. Посинелое и опухшее лицо его хранило выражение, от которого у Полторацкого на лбу выступили капли холодного пота. Остекленевшие глаза покойника воткнулись в Полторацкого в упор. Игорь застыл.
Воскобойников был самым маленьким и хилым карасем. До того, как Полторацкий пришел в ТЭЧ к власти, Андрюшу почти не трогали. Потом, когда Гоша навел свои порядки, и карасям стало легче, от Воскобойникова отстали окончательно. Сам же Полторацкий Воскобойникова почти не замечал, и уж тем более, не бил. Впрочем, и весь свой призыв Гоша практически никогда не «воспитывал», считая это излишним – караси и так слушались его беспрекословно. Во время памятного предновогоднего избиения Воскобойников отсутствовал – лежал в санчасти. Так что Полторацкий не видел Андрюшу как минимум месяц. Теперь вот увидел.
На шее у Воскобойникова из-под набрякших сизых складок кожи торчал обрывок бельевой веревки. Андрюша был одет по полной форме, на поясе – штык-нож дневального по роте.
Дежурный по роте Курбатов, дневальный Бегичев и дежурный по полку сидели на корточках у плеч покойника. Больше у трупа никого не было – образовалась мертвая зона. Полторацкий спустился к покойнику.
– Курбатов, врача вызвали? Командиру сообщили?
– Да. Старшина пошел звонить.
– Бегичев, простыню из кубрика, быстро!
Бегичев принес простыню, Гоша накрыл ею Воскобойникова. Сразу стало как-то легче.
– Эй, народ, расходиться по кубрикам! Быстро! ТЭЧ, готовиться к утреннему осмотру! В семь двадцать построение! Уборщики – быстро наводить порядок! Дневальный – на тумбочку!
Властные команды подействовали. Дежурный по полку принялся рассредоточивать толпу. Полторацкий, одевшись, вернулся к месту происшествия.
– Курбатов, Бегичев, а ну, в темпе – что произошло? Почему недоглядели?
Курбатов подавленно молчал, Бегичев затараторил:
– В два часа мы с ним сменились. Андрей сначала пошел курить, потом в Ленкомнату, потом в туалет. Потом я сам немного прикемарил, а когда проснулся, стал писать письмо. Смотрю – Воскобойникова нет нигде. Ну, думаю, в кубрике спит. Без двадцати шесть пошел будить Курбатова. Разбудил, стали вместе искать Воскобойникова. Осмотрели все койки – нет. Хотели начать шмон по всей казарме, и тут я увидел, что дверь запасного выхода приоткрыта. Зашел я туда, и чуть не умер от страха – прямо передо мной он… Висит… Рядом – табуретка откинутая. Я застыл, ни шага сделать не могу. Потом пришел в себя, позвал Курбатова, мы поставили табуретку и сняли его. А потом подъем, старшина пришел, народ собираться начал…
– Где он взял веревку?
– Она под крайней койкой всегда валялась… Мы по ней койки равняли.
– Уроды! Везде по нитке равняют! Распустились без меня! Что он тебе говорил, ну… перед этим?
– Да ничего такого. Вообще он нормально себя вел. Он всегда вялый, а этой ночью так даже вроде веселый был.
Подошел бледный старшина.
– От беда! Ой, лышенько! Ну як так можно?!
– Товарищ старшина, вы Немировского вызвали? А Рудыка, комполка?
– Да, всем позвонил, зараз придут! Ну як же так! Що ж це такое робыться, а?
Появились начмед и командиры. Немировский откинул простыню, провел пальцами по обезображенной шее, потеребил обрывок веревки, пощупал отечную кисть трупа.
– Мертв. Повесился. Или повесили. Время смерти мне определить сложно, я не судмедэксперт. Труп уже окоченел, значит, смерть наступила как минимум несколько часов назад.
Варфоломеев подал командирский голос:
– Немировский, повезешь покойника в санчасть, оформишь первичные документы, потом сразу же в город на вскрытие и экспертизу. Где он висел, показывайте.
Бегичев показал пальцем вверх – на изгибе водопроводной трубы, шедшей под потолком, болтался обрывок веревки.
– Здесь ничего не трогать, ждать комиссии! Старшина, поставь здесь временный пост. К веревке не притрагиваться! Запасной выход – закрыть.
Где ключи?
Бегичев показал на оттопыренный карман Воскобойникова, где лежала связка ключей от всех дверей третьего этажа.
– Ключи изымаю! Используйте запасной комплект.
Варфоломеев надел перчатку, аккуратно вытащил связку, завернул в носовой платок и положил в карман летной куртки.
– Рудык, следите здесь за порядком, я пошел докладывать начальству!
Водитель санитарной машины принес носилки. Тело погрузили в будку, машина уехала.
Пламенный физкультпривет
Гоша отозвал Бегичева в сторону:
– Переживаешь?
– До сих пор поверить не могу. Мы с Андрюхой в учебке в одном взводе были, и еще почти что земляки.
– Да, жалко парня, а его родителей еще жальче. Ну все, кончай киснуть, лучше расскажи, как вы тут жили без меня?
– Плохо, Гоша! Подъемы каждую ночь, работы до черта! Самолеты сейчас облетывают в экстренном порядке – до съезда всего месяц остался. Снег кидаем с утра и до вечера, полосу долбим…
– Старики снова за вас взялись?
– Ну да! Все по-старому пошло – построения, разводы на работу, ночные гонки. Январскую зарплату всю отобрали. Говорят: «Вы при Полторацком оборзели, а теперь снова наша власть!»
– Воскобойников не выдержал гонок?
– Возможно.
– Он не стучал?
– Нет.
Примерно такую же информацию Полторацкий получил и от своего тайного агента Лады. После обеда Полторацкий зашел в санчасть, навестил Володю и заглянул в кабинет начальника медслужбы, где в отсутствие супруга часто работала Немировская.
– Здравствуй, Наташенька!
Наташа всплеснула руками, обняла Гошу, поцеловала в губы.
– Упреждая личные вопросы, сообщаю – рад встрече, соскучился, чувствую себя отлично, практически здоров, готов к труду и обороне! Кроме того, у меня сегодня день рожденья!
– Я знаю.
– Откуда? Ах да, медкарта…
– Поздравляю тебя, желаю тебе всего-всего-всего самого-самого-самого, и как можно больше! Это тебе, носи на здоровье!
Наташа протянула Игорю целлофановый пакет со спортивным костюмом и коробку с баскетбольными полукедами.
– Это – единственная одежда, которую сейчас тебе можно носить, помимо формы.
– Ну, Наталья, удружила! Спасибо тебе, милая, и еще пламенный физкультпривет! Разрешите чмокнуть в щечку?
– Разрешаю.
– Наташа, в пятницу я собираюсь отпраздновать свой день ангела здесь. С тобой, Гиддиговым и Рифкатом. Имей в виду.
– Имею.
– Я бы и сегодня не прочь, но, увы, день скорби.
– Да, кошмар! Я присутствовала на осмотре тела – совсем еще ребенок. Отчего он повесился?
– Отчего в армии караси вешаются?
– Его били? У него синяки на ногах.
– Наташа, я не знаю, я только что из госпиталя. При мне к нему даже не прикасались.
Имя, фамилия, отчество
После обеда в казарме появились двое штатских. Один из них, юркий маленький человечек, сновал по казарме, опрашивал очевидцев, рыскал по запасному выходу. Рядом с человечком ходил фотограф – толстый, вальяжный мужчина. Своим «Зорким» с фотовспышкой он снимал все, на что указывал тонкий палец человечка. Затем шустряк обосновался в канцелярии и стал поочередно вызывать к себе свидетелей, включая Полторацкого.
– Проходите, садитесь. Фамилия, имя, отчество?
– Полторацкий Игорь Константинович. А ваши?
– Что – ваши?
– Имя, фамилия, отчество? С кем имею честь разговаривать, если не секрет, конечно.
– Следователь военной прокуратуры капитан Дроздов Павел Владимирович.
– Очень приятно, Павел Владимирович. А почему вы в штатском, товарищ капитан?
– Так удобнее работать. Должен заметить, что здесь вопросы задаю я.
– Не знаю, не знаю. Наши контакты пока юридически не оформлены.
– Вы юрист? Студент, или после вуза?
– Я – младший сержант Советской армии. Кроме того, в личном деле подробно изложена моя скромная биография.
– Товарищ младший сержант. Я вызвал вас сюда на допрос в качестве свидетеля. По факту смерти Воскобойникова возбуждено уголовное дело, мною ведется следствие. Допрос в соответствии с УПК РСФСР будет оформлен соответствующим протоколом. Вас это устраивает?
– Устраивает.
– Тогда приступим. Расскажите, пожалуйста, все, что вам известно о происшедшем? Что вы знаете и можете сказать о личности покойного Воскобойникова? Ваша версия его гибели – причины, мотивы, основания?
Полторацкий вкратце рассказал обо всем, о чем считал нужным.
– То есть, ночью вы выходили в туалет и видели там Воскобойникова. Соответственно, вы были последним, кто видел Воскобойникова?
– Возможно.
– Во сколько это было?
– В 03.06.
– Почему так точно?
– Я смотрел на часы.
– Вам не показалось странным поведение Воскобойникова?
– Нет, нисколько. Человек спокойно курил у окна.
– Кто может подтвердить факт вашей встречи с Воскобойниковым?
– Никто. Дневальный, увы, спал вопреки уставу. Ну, а остальная ТЭЧ спала в полном соответствии с уставом и распорядком дня. Хочу заметить, товарищ следователь, что я намеренно рассказал вам о встрече с Воскобойниковым, хотя этот факт не в мою пользу. Этим я хочу показать свою предельную искренность. Как говорится, следователю рассказывают или все, или ничего. Я рассказал вам все.
– Спасибо, гражданин Полторацкий, я оценил вашу правдивость, эрудицию и логику изложения. Ваша версия происшедшего?
– Самоубийство.
– Почему именно самоубийство?
– Потому что никто Воскобойникова не вешал, он сам повесился на этой чертовой веревке. Типичный армейский суицид.
– Мотивы самоубийства?
– Служба в Советской Армии.
– И только?
– И только.
– Почему же вы тогда не вешаетесь?
– Все люди устроены по-разному. Такие как я, как правило, сами себя не убивают. Воскобойников же, по-видимому, был тонко устроен, и потому не смог жить в аномальной среде. Кроме того, в нем, возможно, были гены самоубийства.
– Об аномальной среде – поясните, если можно.
– Можно. Вам как юристу, наверняка известны первые строки американской Декларации независимости: «Каждый человек от рождения является свободным и имеет некоторые неотъемлемые права, включая право на жизнь, свободу и стремление к счастью». Грамотно излагал старик Джефферсон, ничего не скажешь. Если брать что-нибудь поближе к нам, пожалуйста: «Человек рожден для счастья, как птица для полета» – Максим Горький. В армии свободы и счастья нет, а есть служба – так называемый «священный долг» и так называемая «почетная обязанность». Раньше, видимо, люди были почестнее, и эта бодяга называлась «воинской повинностью». Повинностью! Так что, все мы, по сути, без вины виноватые, жертвы армейского Молоха, системы принудительной службы и принудительного, заметьте, труда – бесплатного, зачастую бессмысленного, иногда очень тяжелого, иногда очень противного. Я имею в виду, например, уборку говна в солдатском сортире. В общем, все это очень хреново, особенно на фоне затяжной полярной ночи. Где солнце? Запарился народ без солнца.
– Солнце появится через несколько дней. Теперь, пожалуйста, о генах.
– Гены – более спорная категория. Я прочитал где-то о гипотезе одного ученого. Суть ее в том, что в каждом человеке есть гены самоубийства. У большинства людей эти гены содержатся в малых количествах. Но есть такие граждане, у которых концентрация этих генов гораздо выше предельно допустимой нормы. При любом удобном случае такие люди убивают себя.
– Что значит – при любом удобном случае?
– Это значит при любом. От самого уважительного – скажем, личная трагедия, смерть близкого человека, тяжелая болезнь, и так далее, и до самых мелких. Могу рассказать реальный случай – мужику нахамили в автобусе, а он после этого взял и выбросился с двенадцатого этажа. В данном случае, по-видимому, накапливался депресняк, а затем произошел некий всплеск – и привет.
– Как вы считаете, непосредственный повод для самоубийства у Воскобойникова был? Как у того мужика, которому нахамили?
– До вчерашнего вечера я был в госпитале, поэтому насчет повода не знаю.
– А этим поводом не могла быть ваша встреча в туалете?
– Нет. Когда я зашел в ватерклозет, Воскобойников задумчиво курил у окна и на меня даже не посмотрел. У меня тоже к нему вопросов, жалоб и предложений не было. Я помочился, вышел, лег в койку и заснул. Каюсь – руки не вымыл, ибо находился в сомнамбулическом состоянии. Для справки – за все время совместной службы с Воскобойниковым я его и пальцем не тронул, слова кривого ему не сказал. Он был тихоней, а я всегда считал для себя недостойным обижать таких людей. Они же безответные, безропотные. У меня в этом отношении принцип действует железно.
– Вы говорите, Воскобойников был тихоня, безответный. Но как у него хватило силы воли, характера на такой поступок? Ведь самоубийство – это поступок, не так ли?
– Согласен. О генах я сказал, теперь – о силе характера. У каждого человеке есть потенциальные возможности, которые реализуются только в критических, экстремальных ситуациях. У Воскобойникова, по-видимому, был необходимый волевой потенциал. Кроме того, недаром говорят: «в тихом омуте черти водятся».
– Излагаете вы очень убедительно, но…
– Я знаю, что вы хотите сказать. Умник всегда немного подозрителен. Но прикидываться дурачком как-то западло.
– В таком случае у меня к вам больше вопросов нет. Подпишите протокол, пожалуйста.
Следователь пододвинул Игорю почти пустой листок, где были записаны только анкетные данные Полторацкого и несколько формальных вопросов и ответов.
– А где все остальное?
– Остальное не нужно. Я уверен, что вы здесь абсолютно ни при чем.
