Текст книги "Андрейка"

Автор книги: Григорий Свирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Андрей выругался, как настоящий канадец:

– Холи шит! Сегодня у меня нет времени даже на Ростроповича.

– У тебя другая?

У Андрейки вырвалось искреннее: «Что ты?!» Он разозлился на самого себя: соврать и то не можешь. И рявкнул: – Да!

Ночью его вызвали к телефону, который безумствовал где-то над головой: Андрей снимал комнатушку в полуподвале. Лизетт сказала мерцающим голосом, что она приняла пятьдесят таблеток снотворного. Звонит ему, чтоб попрощаться.

Андрей немедля вызвал «скорую помощь», с трудом завел своего черного в рыжей бахроме коня, подаренного Гилом. «Конь» тарахтел на всю улицу, видно, опять пробило глушитель. Даже взглянуть под машину было некогда, помчался в пригород Торонто, где жила Лизетт.

Лизетт уже отвезли в госпиталь и действительно едва спасли. «Еще час–полтора, и обратно б не вернули», – сказал дежурный врач, которого вызвал Андрей.

Лизетт ударила Андрея своим «прощальным поступком» так сильно, что он прикатил в госпиталь и на другой день. Лизетт была серой–серой и словно выжатой, куда щеки девались. Краска с ресниц поплыла и оттого запалые глаза казались огромными.

Как зажглись они, увидев Андрея!

Андрей взял ее за руку. Влажная рука, липкая. Но он заставил себя не бросить ее.

– Я сама вроде воздушного шара, – тихо сказала Лизетт. – Ткни пальцем и – нет меня. – Он присел рядом. – И вокруг меня много шаров. Один шар – ты, второй – школа, третий шар – мои друзья, четвертый – мама... Когда все шары морщатся, вот–вот лопнут – и в школе скука адская, и ты ушел, и родители злятся, и Мишель уехала в Нью–Йорк, не с кем словом перекинуться – подступает ужас. «В вашем поколении, – сказал мой отец, – нет терпения. Все хотят всего и сразу».

– Ты очень не любишь отца!

– Он не простил мне Гила. И то, что я ушла из частной школы. Назло ему я стала курить травку... А мама добрее, сказала, у меня период такой... И это правда. Наркотики разрушают... Нет–нет, Андрэ, я уже прошла через это, но, все равно, я качусь с горы, честолюбия нет, ничего не хочется. «Парти», пиво, диско... какая чушь! Каждый день не проводишь, а теряешь. Каждый день – теряешь. У тебя не было такого самочувствия...

– Я год провел в подполье. Я тебя понимаю, наверное.

Почти весь тринадцатый класс они занимались вместе. Иногда Лизетт засыпала над книгой, но домой не уходила.

Как-то у нее вырвалось в сердцах: ей и в самом страшном сне не могло присниться, что она будет столько корпеть над учебниками. Самой себе она сказала, что это Бог послал ей такое испытание.

Когда Лизетт стала приносить с собой магнитофончик с наушниками и, глядя в книгу, постукивать каблучками в такт очередного рока, Андрея охватило сомнение: Лизетт не способна даже к серьезному волевому усилию, способна ли она на глубокое чувство? «Пошла на смерть из-за меня? Да, но она знала, и очень точно, что я немедля вызову «скорую помощь». И потому позвонила... попрощаться... А если б меня не оказалось на месте?

Рискованная инсценировка? Ну, это я зря. Она неглубока, но она личность. Пустые люди жизнью не рискуют? Бабушка была права, что Россия сделала нам прививку из смеси подозрительности и неверия.

Лизетт, Лизетт... Когда травятся – это серьезно...»

За месяц до окончания школы Лизетт уговорила Андрея приехать к ней домой. Мать переменилась к Эндрю и желает им счастья.

Действительно, Андрея приняли с той теплотой, которую нельзя «изобразить». Мать шутила, играла на белом «Стенвее» Моцарта, поцеловала Андрея, который, сказала она, спас Лизетт дважды, а это – судьба.

Даже лучший друг Лизетт – потешный, в завитках, пудель Питер вставал на задние лапы, обнимал передними – мохнатыми, теплыми. Тыкался своим влажным пятачком.

Вышел наконец отец Лизетт. Похлопал Эндрю по плечу, сказал: «Ты делаешь себя сам, парень. Самый верный путь».

Отца тут же позвали к телефону. Из телефонного разговора можно было понять, что фирма, наконец, отыскала для конструкторского бюро голову, или «супервайзера», как называют руководителя в Северной Америке. Было сто четыре кандидата, сто четыре человека подали документы.

– Да, я разговаривал с ним. Утверждаю этого... Из непонятного города...

Он положил трубку и, подойдя к Андрею, спросил, где в России город с таким странным названием: «Набережные... » И еще что-то...

– Набережные Челны! – воскликнул Андрей.

– Вот–вот! Мы наняли человека, который, судя по документам, был там главным конструктором отдела. Было что возглавлять в этих «Набережных... »?

– Ого! Там заводы–гиганты. Грузовики, прицепы. Танки, наверное...

– Танки – это другое.

– Ну, да! В Союзе всегда одно на витрине, другое в магазине...

Отец наливал аперитивы со льдом, подавал соломинки, спросил у Андрея: какой ему?.. Скоч? Водка?

– Можно вам задать один вопрос, мистер Ричардс, – спросил Андрей, выпив неизбежный аперитив, как воду, одним глотком. – В вашей фирме, простите, я слышал ваш телефонный разговор, было сто четыре предложения на одно место руководителя группы. Как вы отбираете? Одного из ста четырех.

Отец Лизетт усмехнулся.

– Для вас, Эндрю, я полагаю, это еще не очень актуально.

– Актуально! Очень! Я всюду не нужен. Всюду меня забывают, выталкивают. Нанимают временно. Как стать в этой стране постоянно нужным?

Отец Лизетт улыбнулся наивности школьника, потер свои одутловатые, выбритые до синевы щеки и благодушным тоном повествовал, как они разбирались в грудах документов, доставленных в его офис почтой.

– Сперва отмели всех, у кого нет стажа работы в десять лет. Справедливо, не так ли? Осталось две трети... Затем отложили в сторону всю Азию...

– Всю Азию?!

– Азиаты – прекрасные исполнители, а тут нужен инициативный руководитель. «Закройщик», как говорят у нас. – Генератор идей... Итак, выжила одна треть. В заключение, отвели всех англичан. Почему? Англичане слишком задирают нос. Выжили четыре кандидатуры. Все лобастые. Взяли главного конструктора из России, который, не имея под рукой ничего: ни компьютеров, ни стойкой краски, делал все. Справедливо, не так ли? ... Как наша фирма выбирает для себя нужного человека, я вам рассказал, Андрэ. Но как моя дочь выбирает – неизвестно никому...

Тут и отца, и Андрея позвали в сад. «На барбекю!» – торжественно возгласила Лизетт.

Отцвели яблони, и сад был белым от лепестков. Теплынь. Отец Лизетт, как заправский повар, нарубил и нарезал баранину, разбросал на чугунной решетке, под которой тлели искусственные канадские угли. Баранину запивали красным французским вином, чокаясь и отмахиваясь от комаров. Мать Лизетт шепнула Андрею, что мужу предложили должность в НАСА, и они перебираются в Штаты. А дом они отдадут Лизетт и Андрэ...

«Ничего себе, – изумился Андрей про себя. – Дом стоит миллиона полтора, не меньше. Не было ни гроша, да вдруг алтын... »

Мистер Ричардс протянул Андрею сигарету и, хотя Андрей дал себе слово никогда не курить, – взял, не отказался.

«Дают – бери, бьют – беги,» – сказал он сам себе, удивляясь неожиданному повороту судьбы. Он станет Рокфеллером? Смехотура! Прежде всего, послать бабушке шубу из скунса. Она заложила своего скунса в ломбард и не смогла выкупить...

– Лизетт, – Андрей выпустил дым изо рта кольцами. – Ты разбираешься в пушнине? Что лучше, скунс или норка?

В конце мая, когда Андрей сдал последний экзамен, его остановила на улице Янг незнакомая женщина. Подала ему листочек с каким-то текстом.

– Вы можете мне ответить на вопросы? – Женщина была очень красива и неуловимо улыбчива, просто Мона Лиза с улицы Янг, и Андрей решил ответить. Отвечая, закурил.

– Вы курите? А вы не хотели бы бросить курить? Навсегда?.. Хотели бы? – И она вдруг предложила придти к ним на ферму. У них собирается молодежь. «Это стоит 250 долларов за уикенд, и вы бросите курить. Если не понравится, вам вернут деньги... »

Андрей только что получил от канадского отделения фирмы «Дженерал Электрик» 700 долларов за решение компьютерных задач. Подумал, стоит рискнуть. Тем более, обещают вернуть...

Приехал на своем рыжем от ржавчины «коне», который выделялся на стоянке, как горелое пятно. По счастью, в Канаде, где зимой дороги посыпают солью, на это внимания почти не обращают.

У сарая толпится молодежь. Андрей разглядел двух знакомых. Приземистого юркого корейца Бена по кличке Бен–компьютер. И ... Гила. Что тут делает Викинг?

Наконец впустили. Сыровато. Пол земляной. Похоже, бывшая конюшня.

Темно. Где-то под высоким потолком висели лампы. На полу – стульев сто пятьдесят. Они стояли почему-то не рядами, а в хаотическом беспорядке. Вразброс.

Мона Лиза заговорила громко:

– Пока будет лекция, мы просим, чтоб вы не поднимались, не выходили и чтоб никто не выступал. Каждые три–четыре часа будет перерыв в пятнадцать минут, вы можете сходить в туалет, он там... – Мона Лиза показала на дверь. – Когда вы вернетесь после перерыва, садитесь на любой другой стул, мы хотим, чтоб вы со многими встретились и познакомились за уикенд.

Итак, вначале – небольшой отдых. Закройте глаза. Подумайте о красном цвете радуги. Затем о желтом, синем...

Внезапно зажглись лампы, и началась лекция.

Через два дня Андрей понял, что ему не хочется курить. Похоже, их гипнотизировали, когда говорили о радуге. Прекрасно, еще один сеанс, и он никогда не прикоснется к сигарете.

Но на втором сеансе говорили совсем о другом... Лектор в черном одеянии просил очень твердым тоном не задавать вопросов. «Вас много, – заметила Мона Лиза, стоявшая в стороне, – мы не можем ответить всем сразу; если есть вопросы, задавайте в перерыве».

Но в перерыве, каждые три–четыре часа, люди мчались в туалет. Не могли спросить о том, что их настораживало... Приходилось отбрасывать все свои вопросы и недоумения. Верить на слово.

Кореец Бен–компьютер в этот раз приехал вместе с ним и сидел неподалеку. Гила Андрей заметил, когда тот входил, затем потерял.

Вначале Бен, сбегав по своим делам, успел обратиться к лектору в черном одеянии...

И вдруг не стало Бена–компьютера. Андрей всю голову открутил. Ни Бена, ни пустого стула. К следующему перерыву у него накопилось уж столько недоуменных вопросов, что он, промчав в туалет, двинулся к лектору со своими недоумениями. Лектор в черном одеянии сказал: «Пойдем на улицу, я тебе объясню... » И пропустил Андрея вперед. У выхода Андрея встретил огромный, как лошадь, мужчина, он вернул ему чек в 250 долларов и сказал резко:

– Уходи отсюда! Мы больше не хотим тебя видеть!..

Андрей в недоумении пошел к своему рыжему «форду», где на заднем сиденье дремал изгнанный ранее Бен; оглянувшись, увидел, как служитель вынес из «лектория» и спрятал в сарайчике пустой стул. Он понял: так как стулья стоят врассыпную, никто не замечает ушедших. Выносят стул – и все! Кажется, никто не выходит. Андрей растолкал Бена, и вдруг его осенило: они освобождаются от тех, кто задает вопросы!

– Конечно, – сказал Бен, позевывая. – Это ловушки «культов». Им не нужны любознательные. Я слышал о них еще дома, в Сеуле, и вот попался...

– Попался?! – Андрей, а затем Бен, захохотали; смеялись легко и освобожденно.

Андрей перестал смеяться, лицо его стало встревоженным. Он вдруг бросился к бывшей конюшне.

– Куда?! – диким голосом заорал Бен. – Тебе оторвут голову! Они не шутят, эти шарлатаны!

Андрей ворвался в «конюшню», напряженно молитвенно внимавшую оратору в черном с головы до ног, и закричал во всю силу молодых легких:

– Гил! Холи шит! На выход! Гил! They fuck you! На выход с вещами! Быстро!

Гил выскочил, голубые глаза его были вытаращены, он покачивался, как пьяный...

– Вы что? Вы что?

Андрей, вскинув руки, обхватил его мускулистые плечи. Отвел к машине и все объяснил.

– Они не терпят тех, кто задает вопросы! Понял?

Гил ничего не понимал и вдруг начал яростно материться...

– Ну вот, прозрел, – усмехнулся Бен—компьютер. – Садитесь, господа, поехали...

Отправился к Лизетт, рассказать, как чуть было не попал в силки. Дом был заперт. Вокруг ни души. Вскоре Лизетт сама позвонила ему. Сказала, что прилетела из Нью–Йорка. Поссорилась с матерью, незаметно взяла у нее из сумки свой авиабилет и десять долларов, упаковала свой чемоданчик и уехала. «Умчалась», – радостно воскликнула она. Успела последним поездом метро. Последним автобусом в аэропорт. Последним самолетом – в Баффало... На автобус в Торонто не хватило двух долларов. Какой-то пассажир доплатил за нее. Позвонила предкам только из Торонто. Было уже три часа ночи. Четвертый пошел. «Родители сходили с ума, – сказала Лизетт с удовлетворением. – Пропала девочка. Исчезла в ночном Нью–Йорке».

Не понравилось это Андрею. «Суровая ты дама», – усмехнулся он, но Андрейка знал отношение Лизетт к предкам и потому серьезно к этому не отнесся.

Наутро он был у Лизетт, чтоб ехать с ней на озеро Гурон, где на юге озера, в Масага–Бич, у родителей Лизетт была огромная дача, катер, яхта, каноэ, чего только не было... Позвонил у дверей, никто не отвечает. Услышал сипловатый лай пса Питера за домом, в саду, прошел туда.

Лизетт, посмеиваясь, стонала так натурально, что примчавшийся к ней Питер, курчавый симпатяга, ее лучший друг, от жалости к Лизетт завыл. Лизетт, судя по ее сияющему лицу, получала редкое удовольствие. Стонала снова и снова, скривив пухлые губы, – лучший друг выл и выл, круглые глаза его были полны сочувствия и страха. Не замечая Андрея, Лизетт снова демонстрировала свое умение «художественно постанывать». Добряк Питер действительно страдал, в его глазах нарастал ужас – Лизетт в восторге хлопнула в ладоши.

Он оглядел двор. Никого не было. «Значит, это не для показа. Для самой себя».

Андрею вдруг вспомнились бабушкины слова. Бабушка сказала когда-то о Люсихе: «жестокосердная».

Лизетт – жестокосердная! Это поразило его. Наибольшее удовольствие – заставить страдать родителей, Питера... Жестокосердная! – Он тихо отошел от дерева, за которым стоял, и вдруг бросился бежать к улице – от собачьего стона, от смеха Лизетт...

Через неделю объявили результаты экзаменов. Андрею вручили диплом. И объявили, что его общий балл 98,5. Это самый высокий балл в городе Торонто. Самый высокий за последние три года. Он дает право поступить в четыре самых лучших университета Северной Америки – Гарвард, Технологический в Бостоне, в Калифорнийский...

– Это абсурд, – усмехнувшись, сказал Андрей, когда Майкл Робинсон поздравлял его с таким выбором. – Учеба в Гарварде стоит двадцать тысяч в год.

Майкл Робинсон долго смеялся, его широкие губы стали еще шире.

– Эндрю, в Гарварде могут учиться либо дети миллионеров, либо дети нищих, за которых платят из специальных фондов. А вот на профессорских детей фондов нет. Им Гарвард не по карману...

– Я действительно могу поехать в Гарвард?

Спустя две недели Андрей прошел собеседование в Торонтском университете с представителем от Гарварда и вскоре получил официальное извещение о том, что его зачислили. На все время учебы для него выделена стипендия, «сколаршип» – значит, в самом деле платить будет дядюшка Сэм.

На другой день его попросили приехать на студию Телевидения. «СВС» – было написано у дверей. Там были еще два мальчика, у которых общий балл был 97,2. Трех мальчиков интервьюировали. Андрея – особенно въедливо, так как он иммигрант из России, и вдруг такой успех...

Когда кончилось интервью, Андрея попросили к телефону. Андрей взял трубку и не поверил своим ушам: голос горловой, хрипастый. «Барри?»

– Ты где, Барри! – закричал он в восторге – Где ты?!

Но тут же понял: хрипатый голос не Барри. А отца. Да и не хрипатый он. Глухой, придушенный. Точно с того света.

– Андрейка! Здравствуй, Андрейка! Ты едешь в Гарвард! Какая метаморфоза! Давай встретимся...

Андрей проглотил комок и выдавил из себя:

– Спасибо, отец! – Почувствовал, что глаза у него влажные. А вот уж и щеки мокрые. Но заставил себя твердо повторить слова, услышанные впервые в Торонтском аэропорту. Их он не забывал никогда:

– Не будем сентиментальны, отец! Мы – мужчины...