Текст книги "Победители недр. Рассказы"
Автор книги: Григорий Адамов
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)
Лестница в нижнюю камеру была устроена так, что могла удлиняться, сокращаться и свободно вращаться в люковом колодце. Сейчас она далеко и очень отлого вытянулась и упиралась не в середину пола нижней камеры, как обычно, а поближе к стене. Володя, спускаясь по ней, заметил, что пол сделался крутым, и Мареев с Брусковым, находившиеся в камере, едва стояли на нём. Штанговый аппарат и оба мотора, из которых один продолжал гудеть с обычным спокойствием и уверенностью, казалось, готовы были каждую минуту соскользнуть вниз по покатому полу и обрушиться на ноги Марееву и Брускову.
– Мы уже сильно отклонились от вертикали, – говорил Брусков. – Может быть, достаточно, Никита, для первого раза?
– А какое расстояние прошёл снаряд по вертикали и горизонтали? – спросил Мареев.
Брусков посмотрел в вахтенный журнал и на приборы:
– По вертикали мы спустились на пятьдесят два метра, по горизонтали отклонились на двадцать один метр. На это понадобилось ровно три часа, – добавил он, взглянув на часы.
– Недурно! – заметил Мареев. – Совсем неплохо! Молодец наш Илья! Он дал даже больше, чем обещал…
– Это – Цейтлин, Никита Евсеевич? – спросил, незаметно подойдя, Володя.
– А ты уже здесь, заяц? – обернулся к нему Брусков и тут же добавил, обращаясь к Марееву: – Так я возвращаюсь на прежний курс, Никита?
– Хорошо, – разрешил Мареев и добавил с улыбкой, которая всегда так нравилась Володе: – Я очень доволен пробой! Прошло великолепно. Надо будет сообщить об этом Илье. Я сам составлю радиограмму. В верхней камере всё на месте?
– Да, я туда несколько раз подымался, – ответил Брусков, включая на распределительной доске аппарат выпрямления: – Всё очень прочно закреплено.
– Отлично! Пойдём, Володя, отсюда, а то мы, пожалуй, будем мешать вахтенному.
– Подожди, Никита, – остановил вдруг Брусков Мареева. – Ты видел мои последние графики?
– Нет ещё. А что там такое?
– Меня беспокоит график влажности пород. Влажность за последние двое суток систематически повышается. Сначала процесс шёл незаметно, но последние два образца дали такой скачок, что, по-моему, на это надо обратить внимание.
Лицо Мареева сразу сделалось серьёзным. Он спросил коротко:
– Известняки ещё не прекратились?
– Нет.
– Странно и нехорошо… очень нехорошо… При наличии известняков это – плохой признак. Надо поговорить с Ниной.
Он начал быстро взбираться по лестнице. Володя с непонятной тревогой в душе последовал за ним, стараясь не отставать.
Мареев не успел ещё поставить ногу на пол каюты, как встретил Малевскую, быстро направлявшуюся к нему с пластинками киноленты в руках.
– Знаешь, Никита, мне не нравятся последние снимки…
– Ага!.. В чём дело?
– В породе резко усилилась трещиноватость с водяным заполнением. Трещины увеличились, и их сеть сделалась значительно гуще.
– А тебя не удивляет, Нина, что мы встретились с этим явлением на такой большой глубине?
– Конечно, Никита, и если сопоставить это с результатом анализа на влажность…
– То картина получится тревожная? Ты это хочешь сказать, Нина?
– Да, это беспокоит…
– А что показывает нижний киноаппарат?
– Известняки с тем же водяным затемнением.
– Так.
Мареев сел у стола и задумался. Резкая складка легла между его густыми бровями.
– Боюсь, что мы приближаемся к глубокой, древней карстовой зоне, – сказал он наконец. – Как по-твоему?
– Да, этого можно опасаться.
Пальцы Мареева забарабанили по столу. Малевская стояла перед ним в глубокой задумчивости, свёртывая и развёртывая пластинки. Стараясь не шуметь, Володя пробрался в угол возле полога, отгораживавшего гамак Малевской, и тихонько уселся там на стуле. Широко раскрытыми глазами он тревожно смотрел оттуда на Мареева и Малевскую.
Наконец Мареев встал и подошёл к люку в нижнюю камеру.
– Михаил! – крикнул он. – Ты можешь подняться сюда?
– Сейчас иду, – послышался ответ Брускова.
Через минуту он появился в каюте, вопросительно глядя на Мареева и Малевскую.
– Ну, чего вы тут нахохлились?
Мареев указал ему на стул.
– Дело серьёзное, Мишук. Надо посоветоваться. Ты знаешь что-нибудь о карстовых процессах?
– Прошу прощенья, – развёл руками Брусков. – Ни черта!
– Так… Ну, я тебе в общих чертах объясню это, чтобы понятнее было, почему мы тут с Ниной забеспокоились. Атмосферная вода, проникая в толщу земной коры, производит в ней огромные изменения и разрушения. В своём движении вниз она пробивает себе пути в почве, размывает её, растворяет некоторые её химические вещества и уносит с собой мелкие твёрдые частички. А встретив поглубже какой-нибудь водонепроницаемый пласт – глину, гранит, диабаз, – она скопляется над ним и образует подземные озёра, если этот пласт вогнут, или течёт над ним подземным потоком. Но самые огромные разрушения вода производит, когда попадает в пласты известняков. Они легче всего растворяются водою. Самую незначительную, незаметную трещину в них вода понемногу, но настойчиво размывает, растворяет породу вокруг и создаёт таким образом огромные туннели и пещеры. Иногда эти подземные пустоты достигают таких размеров, что их своды не выдерживают давления верхних слоев земли и проваливаются вместе с ними, образуя на поверхности воронки и пропасти, вызывая даже местные землетрясения.
Постепенно в почве образуется столь густая сеть трещин, что вся вода от дождей, от таяния снегов моментально поглощается, исчезает в ней, и местность превращается в мёртвую пустыню. Вот что делает вода с известковой почвой. Эти процессы и называются карстовыми. Они получили своё название от местности Карст, в Истрии, возле Адриатического моря, где они с особой силой проявились и где их впервые начали изучать. Наш снаряд, пройдя сквозь толщу угленосных пластов, вступил в пласт известняков, по мощности своей совершенно исключительный для Донецкого бассейна. Когда-то, десятки миллионов лет назад, в течение почти всего каменноугольного периода, русская равнина в значительной своей части была покрыта морем. За миллионы лет на дне этого моря образовались мощные пласты известняков, а в том месте, где мы сейчас находимся, была, очевидно, глубокая котловина, или, как выражаются геологи, мульда. Благодаря ей здесь и получился такой необычно мощный пласт известняков. В начале нашего путешествия влажность этих известняков, размеры и густота расположения грещин в них не превышали нормы. Но за последние несколько десятков метров процент содержания влаги увеличился и всё более и более повышается. Об этом говорят анализы образцов породы, это особенно наглядно показывают твои графики, Михаил. Киноснимки Нины сообщают о том же. На них прекрасно видны широкие и густо расположенные трещины. Вода, очевидно, проделала здесь большую разрушительную работу…
– Но, послушай, Никита, – прервал его Брусков, – откуда же на такой огромной глубине могла взяться вода? Ведь мы с тобой только что установили, что снаряд достиг уже глубины почти двух с половиной километров!
– Это ничего не значит, – вмешалась Малевская. – Ты забываешь об основном факторе – времени. Для воды, пробивающейся с поверхности, нет сроков. В её распоряжении сегодня и завтра, столетия и миллионы лет. В зависимости от встречающихся на пути пород она замедляет или ускоряет своё движение, останавливается, скопляется, пока не преодолеет преграду. Ей нечего спешить, она не считает часов, но она своего добьётся.
В каюте на минуту воцарилось молчание, сопровождаемое монотонным гудением верхних и нижних моторов и шорохом размельчённой породы за стеной. Володя сидел подавленный. Неожиданно он понял, вернее почувствовал, что такое время и его бесконечность. Как будто тысячетонная тяжесть опускалась и всё сильней давила на его слабые плечи.
Брусков поднял голову и задумчиво сказал:
– Да… страшная штука – время, если вдуматься… – и затем, встряхнувшись, спросил: – Но что же, в таком случае, останавливает воду на глубине именно десяти километров?
– Температура, – ответила Малевская. – Приблизительно на этой глубине она достигает трёхсот шестидесяти пяти градусов. Это критическая температура для воды при том огромном давлении, которое царит там. При дальнейшем повышении температуры вода должна находиться уже в состоянии пара.
– Та-а-ак!.. – протянул Брусков. – Ну, продолжай, Никита. Какие же выводы ты делаешь из повышающейся влажности породы?
– Выводы такие, что нам нужно готовиться к неприятной встрече с большими подземными скоплениями воды, пустотами, провалами – с чем-нибудь в этом роде.
– Ну, что же, надо попытаться их обойти.
– Конечно, – согласился Мареев. – Но для этого необходимо знать о них заранее. Инфракрасное кино, к сожалению, дальше ста метров пока ещё не видит. С такого расстояния даже при максимальной кривизне снаряда мы сможем обойти лишь пустоты строго определённой ширины, не более тридцати пяти метров. Между тем встречаются подземные пещеры гораздо большие, шириной и до ста метров, хотя это уже исключение, большая редкость. Приходится, однако, считаться с нашими возможностями. Необходимо поэтому непрерывное наблюдение за снимками инфракрасного кино, за влажностью и плотностью породы. Ты должна будешь теперь, Нина, изучать снимки и производить анализ образцов на влажность и плотность каждые десять минут. Ты понимаешь, какое огромное значение имеет для нас каждый отвоёванный у неизвестности метр…
– Хорошо, Никита! – ответила Малевская.
– То же самое и тебе нужно делать, Михаил, в отношении графика влажности и плотности породы. Передавай ему, Нина, – повернулся Мареев к Малевской, – результаты анализов немедленно. В часы вашего сна я буду вас заменять.
– Хорошо, – ответил Брусков, вставая со стула. – Это всё? Я могу идти?
– Да, Мишук, продолжай вахту, – сказал Мареев.
Брусков спустился вниз, захватив с собою листы с графиками и принадлежности для черчения. Малевская направилась к крану образцов. Она хотела приступить к анализам немедленно: последний общий анализ породы она проделала ещё два часа назад. За это время могло многое измениться. Надо было спешить.
На участников экспедиции ложилась теперь огромная напряжённая работа. Приходилось забыть об отдыхе, развлечениях, о всей той спокойной, размеренной жизни, которой они наслаждались и к которой уже успели привыкнуть за четверо суток пребывания в снаряде.
Приближалась первая серьёзная опасность, первое испытание. Удастся ли экспедиции её избегнуть? Выдержит ли их необыкновенный корабль это испытание?
Мареев сидел у стола над раскрытым журналом, который он вёл параллельно вахтенному и куда он исправно записывал наиболее важные события, наблюдения, освещая их значение, анализируя и делая научные выводы и заключения. Он хотел внести в журнал всё то, что случилось сегодня и поставило перед ним эти тревожные вопросы. Однако его перо застыло в неподвижности.
Мареев совсем не был так спокоен, как это казалось его спутникам. О самой серьёзной опасности, которая угрожала экспедиции, он умолчал, решив, что нет необходимости заранее говорить о ней и тем самым усиливать беспокойство своих друзей: всё равно они ничего не могут сделать для устранения её. Теперь эта опасность всецело заняла его мысли. Мареев был уверен, что чем ниже будет спускаться снаряд, чем ближе он будет подходить к водонепроницаемым пластам, подстилающим внизу пласт известняков и задерживающим в нём воду, тем рыхлее и слабее будет известняк. Что же случится, когда снаряд приблизится вплотную к скопившимся внизу массам воды? Выдержит ли разрыхленная водой порода тридцатипятитонную тяжесть снаряда? Не провалится ли он прямо в подземный водный поток или озеро, прежде чем успеет обогнуть опасную зону?
Погруженный в эти тревожные мысли, Мареев перебирал в уме все средства, чтобы избегнуть опасности, но чем больше он думал об этом, тем сумрачнее становилось его лицо.
Приглушённый, но страстный спор донёсся до него из другой половины каюты и на минуту привлёк его внимание.
Говорил Володя.
– Нина Алексеевна, пожалуйста, поверьте мне! Ведь не стану же я вас обманывать! Честное пионерское!
– Нельзя, Володя! Нельзя, милый! – ласково, но твёрдо возражала Малевская. – Это слишком ответственно. Ты ведь слышал наш разговор?
– Но ведь это же пустяковое дело, самый простой опыт! Я таких опытов очень много делал. Вот увидите, я правду говорю! Нина Алексеевна, пожалуйста! – не унимаясь, приставал Володя.
– О чём вы спорите, Нина? – спросил Мареев.
Володя покраснел.
– Он во что бы то ни стало хочет, чтобы я ему позволила делать анализы на влажность, – сказала Малевская, подхватывая в чашечку струю размельченной породы, сыпавшейся из крана. – Он хочет меня убедить, что отлично справится с этим делом.
– Никита Евсеевич, ведь это самая простая штука – анализы, – смущённо объяснял Володя. – Я много работал в нашей химической лаборатории. И бригадиром химической бригады был…
Мареев улыбнулся, и Володя чуть не подскочил от радости.
– А ты молодчина, Володька, – сказал Мареев. – Не любишь сидеть сложа руки, когда вся команда на аврале. Это хорошо. Почему бы ему, в самом деле, не попробовать, Нина? – обратился он к Малевской. – Пусть он сделает параллельно с тобой несколько анализов, и, если справится, поручи ему это несложное дело. Конечно, под твоим постоянным наблюдением.
Володя сиял.
– Вот увидите, Нина Алексеевна! Вот увидите!
Малевская развела руками.
– Ну, Володька, раз у тебя такая протекция… ничего не поделаешь – сдаюсь.
Володя захлопал в ладоши, сделал несколько диких прыжков и сразу же затормошил Малевскую.
– Ну, давайте, давайте! Спасибо, Никита Евсеевич, что поддержали старого пионера!
– Рад услужить, старина! – расхохотался Мареев.
– Где запасной тигелёк, Нина Алексеевна? Можно взять этот шпадель? – суетился Володя, сгорая от нетерпения.
– Только не торопись, не спеши, Володька, – умоляла Малевская, – а то с первого же раза напутаешь и оскандалишься. И не будет тебе больше доверия…
Мареев вернулся к своим записям. Не слишком ли мрачно он рисовал себе опасность? В конце концов нужно учитывать и огромное давление, которое должно как-то нейтрализовать разрушительную работу воды. Кроме того, можно будет использовать штанги… А славный мальчуган Володя… Жаль только, что попал в эту опасную передрягу! “Старый пионер”!..
Мареев усмехнулся. Свободно и легко лились из-под пера строки…
Глава 9. ПАДЕНИЕ В ПУСТОТУПервые подозрительные пятна на киноленте нижнего аппарата обнаружил Мареев в начале своей вахты, в 0 часов 10 минут 23 декабря.
Малевская спала. Брусков сидел в шаровой каюте над графиками. Володя заканчивал анализ породы на влажность. Он сосредоточенно взвешивал кучку сухой, прокалённой белой пыли на тончайших аналитических весах, всегда спрятанных от посторонних вредных влияний в специальном стеклянном шкафчике. За десять прошедших часов Володя прочно закрепил за собой положение второго химика экспедиции. Самая придирчивая проверка его анализов ни разу не обнаружила в них ошибки. Сейчас Малевская впервые смогла отдохнуть после непрерывной, почти суточной работы.
Влажность породы быстро нарастала и становилась всё явственней. Плотность её одновременно падала, хотя и не так резко. Густая сеть трещин на киноснимках пересеклась теперь каналами, расширявшимися порой до одного—двух сантиметров. Малевская едва успевала делать частные анализы образцов и обрабатывать снимки киноаппаратов – боковых и нижних. Кроме того, нужно было каждые два часа делать общий анализ породы. Если бы не помощь Володи, Малевская выбилась бы из сил задолго до наступления решающих часов.
Мареев не хотел будить её: ей нужно было дать выспаться. Он внимательно рассматривал киноснимок, полученный с глубины около ста метров под снарядом. На снимке ясно проступала среди смутной сети трещин тёмная извилистая полоса с расширением как раз посредине. Это было то, чего больше всего опасался Мареев: подземный водный поток на пути снаряда. Мареев торопливо произвёл измерения тёмной полосы и её расширения и с лихорадочной быстротой начал делать вычисления.
Испарина покрыла его лоб, когда он закончил их. Ширина полосы, особенно в её средней части, была угрожающей. Успеет ли снаряд обогнуть этот подземный туннель? Не слишком ли он к нему приблизился?
Мареев бросился к распределительной доске и включил аппарат поворота. Одновременно он перевёл мотор на уменьшенное число оборотов. Уменьшив скорость продвижения снаряда до пяти метров в час, Мареев давал ему возможность отойти дальше от опасной вертикали. Теперь Мареев сосредоточил всё своё внимание на киноаппарате.
Тёмная извилистая полоса с расширением посредине всё резче проступала на снимках, но положение её оставалось без изменений. Мареев с возрастающим напряжением всматривался в проходящие перед его глазами кадры. Оттого, что снаряд отклонялся в сторону от вертикали, извилистая полоса должна была на снимках перемещаться в противоположную сторону. Однако перемещения не было заметно, и это беспокоило Мареева. Лишь через полчаса он смог уловить чуть заметное отклонение полосы от прежнего её положения в центре снимка, но в то же время изображение на ленте стало мутнеть. Мареев спохватился: объектив стометровой дальности перешёл уже на глубины, лежащие под пустотой.
Мареев переместил объектив на прежнее место в аппарате, передвинул к окошечку объектив пятидесятиметровой дальности и настроил его на фиксацию тёмной полосы. Опять появились её чёткие очертания, и Мареев уже не выпускал их из поля зрения, непрерывно регулируя аппарат по мере продвижения снаряда вглубь. Полоса на снимке отодвинулась за это время ещё немного к его краю. Мареев не сводил с неё глаз. Время от времени он бросал беспокойные взгляды на глубомер, висевший на стене.
Глубина по вертикали нарастала, метр за метром, снаряд приближался к роковой полосе. Всё резче, всё яснее проступали её извилистые очертания, но слишком медленно они отодвигались к краю ленты.
Мареев весь ушёл в наблюдение за этим убийственно-медленным продвижением полосы. Он не замечал времени, не чувствовал, как немеют спина и шея от неудобного положения над аппаратом. Лишь когда изображение полосы на снимке совсем исчезнет, когда она уйдёт из поля зрения киноаппарата, можно будет вздохнуть свободно и сказать, что опасность встречи миновала.
Успеет ли, однако, снаряд при той небольшой кривизне, которую он способен описывать, вовремя обогнуть опасную пустоту? Не слишком ли близко от неё он начал свой обход?
На лестнице послышались шаги.
– В чём дело, Никита? – с тревогой спрашивал Брусков, торопливо спускаясь в буровую камеру. – Ты переменил направление?
– Да, Михаил, – ответил Мареев, не отрываясь от киноаппарата. – Впереди показалась пустота, нечто вроде пещеры, и я пытаюсь обойти её.
– Я только сейчас заметил этот маневр в каюте… Ну как? Мы отклоняемся от пещеры?
– Не очень, Михаил… Не так, как хотелось бы.
– Какое расстояние осталось до неё?
– Семьдесят два метра. Но она всё время остаётся в поле зрения киноаппарата.
– Ты вычислил её ширину?
– Как раз на нашем пути, – метров тридцать восемь – сорок.
– Гм… Как будто мало успокоительно…
– Да, Мишук, утешительного мало, – сказал Мареев, поднимаясь.
В люке наверху показался Володя. Он осторожно спускался по лестнице, держа в руке лабораторную чашечку. На заметно покосившемся полу камеры он чуть не поскользнулся.
– Посмотрите, Никита Евсеевич, – сказал он, озабоченно поднося Марееву чашечку, – какой образец я сейчас получил из крана.
В чашечке лежала кучка серой, чрезвычайно влажной массы.
Мареев покачал головой.
– Придётся разбудить Нину… Необходимо вести непрерывное наблюдение за киноснимками с коротких дистанций. Разбуди её, Володя, и давай скорей анализ этого образца.
Через минуту Малевская спустилась в нижнюю камеру. Рассказав ей всё, что случилось во время её сна, и о положении снаряда, Мареев добавил:
– Влажность образцов настолько увеличилась, что возникает новая опасность: выдержит ли столь влажная порода тяжесть нашего снаряда. Тебе придётся непрерывно следить за состоянием породы по снимкам с ближних дистанций нижнего аппарата. От вахт я тебя освобождаю, нести их будем мы с Михаилом. Анализы образцов пусть делает один Володя.
– Хорошо, Никита, – спокойно ответила Малевская. – Но Володе нужно поспать, ему уже давно пора. А пока я одна со всем управлюсь.
– Делай, как считаешь нужным, – согласился, уходя, Мареев. – В крайнем случае тебе поможет Михаил.
На Володю пришлось прикрикнуть: он ни за что не хотел бросать работу “в такой ответственный момент, когда все должны быть на своём посту”. Он уверял, что совсем не хочет спать. Лишь угроза вызвать Мареева из нижней камеры сломила его сопротивление. Недовольно ворча, с надутыми губами, он пошёл к столу, нехотя поел и полез в гамак, прицепив его на другой крюк, под опустившейся лестницей. Скоро раздалось его ровное сопение, примешивающееся к слабому гудению моторов и шорохам за оболочкой снаряда.
Напряжённое молчание воцарилось во всех помещениях снаряда. Мареев, продливший свою вахту ещё на два часа, опять прильнул к окошечку нижнего киноаппарата. Малевская, окружённая микроскопами, колбами, ретортами и ступками, поспешно производила общий анализ породы. Брусков помогал ей. Часа через полтора, окончив этот анализ, она и его погнала спать.
– Всё равно, – говорила она, – раньше чем через восемь—девять часов никаких особых изменений в нашем положении не произойдёт. Наиболее серьёзное положение создастся лишь за пятнадцать—двадцать метров перед подземной пещерой. Тебе нужно набраться сил перед долгой и самой опасной вахтой.
В конце концов Брусков послушался её настойчивых уговоров. Он развернул свой гамак и, не снимая комбинезона, прилёг и немедленно уснул.
Мареев напряжённо следил за движением полосы на киноленте. Медленность этого движения раздражала необычайно. Через каждые двадцать—тридцать минут, при заметной перемене позиции полосы на снимке, он вновь и вновь производил вычисления, чтобы определить линию, по которой пройдёт снаряд в зоне подземного туннеля. Результаты каждый раз получались почти одинаковые: снаряд не сможет обогнуть пещеру, он должен пройти сквозь неё на расстоянии, примерно, пяти метров от её северной границы. К концу своей вахты Мареев установил это окончательно. Итак, снаряд пробьёт свод подземной пещеры и провалится в неё! Это ясно!
Мареев поднялся и провёл рукой по лбу. Неужели конец экспедиции? Неужели погибнет его идея? Идея, приведшая в движение весь мир, поднятая на такую высоту его страной, его родиной? Из-за чего? Из-за встречи с этим неожиданным препятствием! Но ведь это случайность, её могло и не быть. И, наконец, стоило немного раньше, на какие-нибудь три—четыре часа раньше отклонить снаряд от вертикали…
Мареев сделал два резких шага и принужден был схватиться за перила лестницы. Перекошенный пол не позволил ему пройтись по камере. Тогда Мареев поднялся по ступеням лестницы. В шаровой каюте он увидел Малевскую. Только теперь Мареев вспомнил, что она много раз подходила к нему, когда он был поглощён наблюдением подземного туннеля, делала киноснимки с коротких дистанций и молча возвращалась к себе в каюту. Сейчас он смотрел на её спину, согнутую над лабораторным столиком, на тонкую фигуру в голубом комбинезоне, на её короткие вьющиеся волосы. Он видел её как будто впервые, и его сердце неожиданно дрогнуло от острой жалости.
Неужели они все должны погибнуть? За что? За то, что поверили ему, поверили в его идею? Он решил заговорить с Ниной, может быть, предупредить её о смертельной опасности. Молчание становилось невыносимым. Но в тот момент, когда он готов был броситься к Малевской, внезапно, как вспышка молнии, сверкнула мысль: а пятна? Почему он забыл о пятнах, о просветлениях на тёмном фоне пустоты?
Он бросился обратно, вниз, в два прыжка очутился на полу, у аппарата, нажал кнопку на его боковой стенке и схватил выскочившую из щели светло-жёлтую гибкую пластинку. Он начал жадно изучать снимок, пристально всматриваясь на свет в тёмную полосу подземного потока. Да, да! В северной стороне полосы, если внимательно присмотреться, заметно просветление: густой тёмный цвет середины потока сереет по мере приближения к северному краю… Это что-нибудь да значит! Очевидно, здесь или воды меньше, или пустота не так велика. Тогда, может быть, штанги помогут…
Мареев опять кинулся к лестнице.
– Нина! – Едва сдерживаемая радость звучала в его голосе. – Иди сюда скорее!
Мареев встретил её внизу со спокойным, чуть побледневшим лицом.
– Прости, Нина, я так громко позвал тебя, что ты, вероятно, испугалась…
– Ничего, Никита… Какие пустяки! Что ты хотел мне сказать?
– Посмотри на эти снимки. Ты замечаешь какие-нибудь нюансы, оттенки в тёмной окраске потока?
Малевская внимательно всмотрелась в снимок.
– Конечно! Вот к этому краю окраска определенно сереет.
– Чем ты это объяснишь?
– Только тем, что здесь высота туннеля уменьшается. Лишь пустое пространство даёт на снимках инфракрасного кино тёмные полосы со всеми переходами до серого цвета в зависимости от его глубины.
– Так вот что, Нина: туннеля этого мы миновать не сможем, но снаряд пересечёт его недалеко от края, там, где тёмная полоса сереет.
– О! Это всё-таки большое преимущество для нас, Никита.
– Да, конечно. Но хватит ли тех семи метров, которые дадут нам штанги, – неизвестно…
– Ну, что ж! Будем надеяться, что хватит. Сколько ещё осталось до туннеля?
– Сорок два метра… Восемь часов пути.
Мареев заставил себя подремать час-полтора. Теперь большую часть времени он проводил с Брусковым, неотступно наблюдая за движением полосы к краю снимка и проверяя свои вычисления. К большому изумлению его и Малевской, влажность породы, а также густота трещин перестали возрастать. Очевидно, последние слои известняка были уже перенасыщены водой, а вода – растворённой известью.
Тем неожиданней был для них первый толчок, который испытал снаряд на расстоянии четырнадцати метров от свода туннеля. В этот момент все были на своих местах: Мареев и Брусков – в нижней камере, – первый у киноаппарата, второй у моторов; Малевская и Володя находились в шаровой каюте за своей обычной работой.
В первый момент никто ничего не понял: снаряд был ещё в трёх часах пути от туннеля, и люди более или менее спокойно занимались своим делом.
Внезапный грохот донёсся из-за стенок снаряда, затем раздался мощный удар, снаряд тряхнуло так, что всё зазвенело и задребезжало в нём, и он со страшной быстротой скользнул вниз.
Из каюты послышался приглушенный крик Малевской. В то же мгновенье прозвучал резкий голос Мареева:
– Выключить колонны давления и моторы!
Со смертельно бледным лицом Брусков в один прыжок очутился у распределительной доски и выключил моторы. Он это сделал почти на лету, так как тут же, у доски, поскользнулся на покатом полу и упал.
Снаряд опять тряхнуло, и он остановился.
Гробовая тишина наполняла его помещение. Моторы умолкли, затих за стеной шорох породы. Люди – бледные, с остановившимися сердцами – застыли на своих местах, не доверяя этой остановке, в ожидании нового удара и падения…
Первым пришёл в себя Брусков.
– Кажется, мы отделались только страхом, – сказал он, подымаясь с пола и потирая ушибленную поясницу. – У меня, по крайней мере, душа успела слетать в пятки и обратно.
Из шаровой каюты с встревоженными лицами спустились Малевская и Володя.
– Какой ужас! – едва слышно промолвила Малевская.
Володя был бледен, глаза у него расширились и смотрели растерянно.
Снимок из нижнего аппарата с самой короткой дистанции показал, что снаряд своим буровым аппаратом плотно сидит в породе с обычными, на протяжении последних пятидесяти метров, трещинами. На боковых снимках порода была исковеркана, трещины нарушены, смяты, перебиты.
– Вероятно, это был наиболее рыхлый участок, и он не выдержал тяжести снаряда, – сказала, уже оправившись после первого испуга, Малевская.
– Я тоже так думаю, – согласился с ней Мареев. – Очевидно, плотность породы возросла. Попробуем двинуться дальше. Раскрытые колонны давления будут нашими тормозами в случае нового провала. Подымись, Михаил, в верхнюю камеру и отрегулируй минерализационный насос на подачу минерализатора через каждые три метра. Колонны давления выбрось во всю их высоту со сложенными зонтами. Снаряд пойдёт под давлением одной своей тяжести. Оставайся всё время в верхней камере и при первом признаке падения снаряда распусти зонты на колоннах. Они встретят два—три минерализованных слоя и задержат на них снаряд. В худшем случае, они всё же замедлят его падение. Ну, бегом, Мишук! Когда приготовишься, сообщи мне по телефону.
Непоколебимое спокойствие и хладнокровие было в этих чётких и ясных распоряжениях Мареева. Всё его существо как будто собралось в тугой виток стальной пружины, глаза были полны решимости и железного упорства. Он весь сосредоточился в одном стремлении: вперёд и вперёд!
Володя, не отрываясь, смотрел на него: он готов был, по первому знаку Мареева, с восторгом ринуться в любую опасность.
Брусков вихрем взлетел в верхнюю камеру. Через две минуты он доложил по телефону, что все распоряжения исполнены. Мареев включил мотор бурового аппарата на самый тихий ход. Он стоял у распределительной доски, готовый при первых же признаках опасности выключить ток.
Всего лишь девять метров отделяло теперь снаряд от свода подземного туннеля.
Снаряд тронулся с места под слабое гудение мотора.
– К штанговому аппарату, Нина! – послышалась команда Мареева. – Подготовить запасные штанги!
– Есть подготовить запасные штанги!
Малевская проверила движения крошечного мотора, ходившего по рельсу под потолком камеры. Клещи мотора крепко держали одну из запасных штанг. Оба её конца, немного сточенные, имели более мелкую, чем вся штанга, винтовую нарезку. Нижний конец мог ввинчиваться в отверстие первой штанги, находившейся уже на позиции в конусе, а на верхний конец навинчивалась вторая, запасная штанга.
– Включаю второй мотор для штанг, – сказал Мареев.
Оба мотора загудели низкими голосами, и снова бодрость наполнила камеру и сердца людей.
Мареев не отходил от распределительной доски. Постепенно он довёл скорость спуска до прежних пяти метров в час. Скрежет бурового аппарата и шорохи за стеной снаряда всё сильнее доносились снизу и с боков.
Малевская стояла у штангового аппарата, не сводя глаз с Мареева, готовая при первом его знаке пустить в ход штанги.
Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Спокойно и уверенно работал буровой аппарат. От его ровного скрежета расцветали надежды в душе Малевской, смягчались улыбкой заострившиеся скулы Мареева.
– Володя, – сказал он, – подай мне снимок с короткой дистанции.
