Текст книги "Изгнание владыки (др. изд.)"

Автор книги: Григорий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

– Да… Понимаю… – задумчиво произнес Хинский. – Скажите, нельзя ли мне… конечно, как-нибудь так… инкогнито… поговорить лично с Денисовой и с ее помощью познакомиться с работой литейных цехов?

– Пожалуйста. Только, к сожалению, сейчас это невозможно. Ирина Васильевна дней шесть назад взяла на заводе отпуск для устройства личных дел. У нее в семье разные огорчения, и ей пришлось куда-то уехать. Она вернется через три дня – тогда пожалуйста.

– Ну что же! – заметил Хинский. – Три дня я могу подождать. За это время, я думаю, можно будет познакомиться с цехами, хотя бы и в ее отсутствие? Не правда ли?

– Конечно. Я попрошу сюда ее заместителя, товарища Кантора, и познакомлю вас.

– Отлично. Буду вам также очень благодарен, если вы дадите мне возможность просмотреть материалы обеих комиссий, которые расследовали это дело.

– Всегда готов помочь вашей работе. Директор пододвинул к себе настольный телевизефон и набрал какой-то номер.

* * *

За эти три дня Кантор показал себя очень талантливым лектором и проводником. Но и слушатель оказался вдумчивым, пытливым и притом чрезвычайно оригинальным. Объясняешь ему, например, назначение и работу какого-нибудь контрольно-измерительного прибора у центробежно-отливочной машины, а он задает свои вопросы – и все какие то необычные, даже, можно сказать странные: всегда ли приборы показывают правильно, в каких случаях они врут, бывает ли так, что машина вы пускает брак, а приборы не отметят это?..

Да, были, конечно, такие случаи с этой машиной, только лучше о них не вспоминать. Он, Кантор, здорово тогда поплатился. И не он один, даже Ирина Васильевна, которая была в то время начальником производства завода. Если бы товарищ Акимов пришел сюда хоть на один день раньше, ничего бы этого не было…

– Ах, вот как! Когда же он вступил в исполнение обязанностей начальника цеха?

– Как раз в тот злосчастный день, когда машина закапризничала и начала вываливать на мою голову брак.

– Ну, все-таки, – не отставал Хинский. – Как же это произошло?

Право, можно было в отчаяние прийти от такой настойчивости гостя. И надо все-таки отвечать. Директор просил полностью и возможно подробнее удовлетворять любознательность товарища, чего бы она ни касалась.

Как это произошло?.. Он, Кантор, был тогда малоопытным работником, почти без практики, и его товарищ по цеху – тоже. Начальника же цеха не было. Ирине Васильевне, руководившей тогда производством всего завода, приходилось временно замещать и начальника цеха. Трудно ей было. Ну вот… В тот день – непонятно, каким образом, вероятно по его, Кантора, оплошности – в машину попал воздух. А выгнать его полностью Кантор не сумел. Получились подряд два бракованных поршня. А тут как раз пришла Ирина Васильевна и представила нового начальника цеха – Акимова. Надо было тут же попросить помощи. Так нет! Какое-то дурацкое самолюбие заговорило, не хотелось лицом в грязь ударить перед новым начальником. А в результате – катастрофа на шахте… человек погиб… Его, Кантора, оставили все-таки здесь, на работе… учиться… А вот Ирину Васильевну понизили в должности, хотя виноват скорее он. Кантор… До сих пор невозможно забыть, невозможно смотреть ей прямо в глаза.

Кантор вздохнул.

– Да… – заметил Хинский помолчав. – Но как попали эти два бракованных поршня в, производство?

– Они и не попали туда, а пошли на склад бракованной продукции. Это показали автоматические счетчики склада. Но машина выпустила еще четыре сомнительных поршня, насчет которых показания дефектоскопа были смутны, неясны, и приборы из-за этого пропустили их на транспортер, а не положили на электрокар брака…

– Но ведь вы, зная, что машина неисправна, вероятно, следили за дефектоскопом и могли заметить, что с ним творится что-то неладное?

Кантор недоумевающе посмотрел на Хинского. Что это за человек? Что за вопросы? Куда он гнет? Странная любознательность…

– Н-не знаю, что вам на это ответить, товарищ. Возможно, что дефектоскоп только начал портиться и у меня еще не было причин пристально следить за ним. Но возможно, что это произошло уже после выпуска первого брака и после моих попыток исправить машину. А следить за дефектоскопом я уже не мог. Меня в этот момент вызвал директор для объяснений по поводу этого брака.

– Значит, ваш товарищ остался у машины вместо вас?

– Нет, его тоже не было. Я послал его в библиотеку за справкой по поводу этого случая. Здесь оставался тогда товарищ Акимов.

– Акимов? Он был здесь с товарищем Денисовой?

– Нет! После того как Ирина Васильевна представила ему нас, он бегло ознакомился с цехом, потом оба они ушли дальше по заводу, а через некоторое время Акимов вернулся сюда один.

– Так… Понимаю… Но скажите, товарищ Кантор… Вы меня простите, может быть, это не имеет прямого отношения к работе дефектоскопа и скорее относится к вопросу о заводской дисциплине… Так вот, разве вы могли бы разрешить мне, постороннему человеку, остаться здесь одному при машинах?

– Прошу прощения, в свою очередь. Но вы сами сказали, что вы посторонний человек, а товарищ Акимов был мне представлен Ириной Васильевной в качестве нового начальника цеха, то есть моего прямого начальства. Какое же тут может быть сравнение? И при чем тут заводская дисциплина?

– Да, да! Я совершенно упустил это из виду. Конечно, вы совершенно правы. Но вернемся к дефектоскопу. Как же вы его исправили? Как вы прекратили выдачу брака? Как вновь наладили машину?

Уступчивость Хинского и переход к технической стороне вопроса несколько успокоили Кантора. Ему даже показалось, что он был слишком резок с гостем.

– Видите ли, – примирительно сказал он, – должен вам чистосердечно сознаться, что как машину, так и дефектоскоп наладил не я. За двадцать—тридцать минут моего отсутствия это сделал именно Акимов. Посторонний, как вы изволили заметить, человек. И заметьте – он сделал это на ходу, не останавливая машины, не внося дезорганизации в работу всего завода! Вот что значит опыт, практика!

– Да… Действительно, видна рука специалиста, – согласился Хинский, но сейчас же, лукаво улыбаясь, спросил: – А почему вы, собственно, так уверены, что Акимов не останавливал машину? Это он вам так сказал?

– Ну, зачем же? Если бы даже он и не говорил, то это показал бы счетчик машины. Ежедневный итог счетчика мы записываем в цеховой журнал, и если бы машина стояла хотя бы пять—десять минут, это сразу бросилось бы в глаза.

– Сколько же поршней, хотя бы приблизительно, могла выпустить машина за эти полчаса?

– Не приблизительно, – чуть обиженно ответил Кантор, – а совершенно точно могу сказать: шесть штук, по пять минут на поршень.

– Кажется, на каждом поршне сама машина выбивает его выпускной номер?

– Конечно!

– И на бракованных экземплярах тоже?

– Разумеется.

– А можно узнать номера этих бракованных экземпляров?

– Можно, по специальному «Журналу брака». Мы в нем подробно отмечаем время и причины появления брака, номера бракованных экземпляров, меры, принятые для устранения брака.

– Любопытно. Порядок, достойный всяческой похвалы. Нельзя ли посмотреть этот журнал?

Перелистывая тощую книжку журнала, Хинский остановился на странице, которая особенно заинтересовала его.

– № 848 и № 849? Это именно те поршни, которые машина выпустила в вашем присутствии и которые затем пошли на склад брака?

– Совершенно верно.

– Значит, те сомнительные четыре экземпляра, о которых вы раньше сказали, могли иметь номер или непосредственно до № 848, или следовать сейчас же за № 849?

– Да… Но простите, товарищ… Что вас, собственно, интересует у нас? Технические вопросы или постановка учета на нашем заводе?

– И то и другое, – ответил Хинский, не поднимая головы и внося что-то в свою книжку.

– Зачем же это вам? – не удержался Кантор.

– Простая любознательность, – последовал равнодушный ответ.

Хинский встал, закрыл журнал, спрятал записную книжку в карман и, улыбаясь, протянул руку:

– Очень вам благодарен, товарищ Кантор. Простите, что отнял у вас столько времени. Больше мне пока ничего от вас не надо.

Хинский дружески кивнул Кантору и направился к двери.

Глава тридцать первая
ДНИ ГОРЯ И РАДОСТНЫХ УДАЧ

Очутившись в кабинете Ирины, Хинский вдруг почувствовал себя до странности неловко, скованно и не знал, с чего начать разговор.

Ирина встретила его приветливо, но молодой лейтенант видел, что на ее лице лежит отпечаток усталости, что глаза ее как бы пусты, глядят мимо, а опущенные углы рта неестественно старят ее молодое лицо.

«Семейные огорчения… – вспомнил Хинский слова директора, и ему стало жалко девушку. – Лучше без прелюдий, прямо к делу… Это отвлечет ее».

– Товарищ Денисова, – начал он, – вас, кажется, предупредил уже обо мне директор?

– Да, да, – ответила Ирина. – Пожалуйста. Чем я могу быть вам полезной?

– За последние три дня перед вашим приездом я успел ознакомиться с литейным цехом, с его технологическим процессом, машинами и аппаратурой. Но некоторые детали еще неясны мне, и я буду вам очень благодарен, если вы поможете мне понять их.

– Слушаю вас.

– Меня интересует работа дефектоскопа центробежно-литейной машины и других ее контрольно-измерительных приборов. Каким образом при их наличии машина все же выпускает иногда брак? Ведь приборы эти следят за всем технологическим процессом – от первой стадии до последней. Больше того – вся работа машины так идеально автоматизирована и, если можно так выразиться, самоконтролируется, что, скажем, при получении негодного материала из мартеновского цеха она может самостоятельно, автоматически отказаться от его приема. А между тем брак, хотя и в ничтожных размерах, нет-нет да выпускается. В чем тут дело?

– Понимаю ваше недоумение, – слабо улыбнулась Ирина, и в глазах ее мелькнул отблеск живого интереса. – Понимаю… Вы правильно оценили машину. И возлагать на нее ответственность за брак, в любых случаях его появления, будет нечестно. В браке всегда виноват человек, руководящий машиной. В примере, который вы привели, виноваты мы и виноваты сознательно. Мы не даем машине останавливаться при поступлении случайной порции негодного расплавленного металла из мартеновского цеха. Ведь остановка нашей машины дезорганизует работу всего завода, которая строго согласована. Мы предпочитаем выпустить одну—другую заведомо бракованную деталь, лишь бы не останавливать для ремонта машину и тем самым все другие связанные с ней механизмы. Но пока машина выпускает этот брак, который все равно в производство не пойдет, а автоматически отправится на склад бракованных изделий, мы всегда можем на ходу или исправить повреждение, или сигнализировать мартеновскому цеху, что материал идет негодный, не стандартный. Впрочем, и это делает автоматически сама машина.

– Но в таком случае часть завода, связанная с вашей машиной, все равно будет работать впустую, не получая от вас необходимого материала для своей работы – ни доброкачественного, ни бракованного!

– Нет! То гнездо в транспортере, которое осталось пустым, проходя на своем пути через контрольный пункт, заденет рычажок сигнализатора, и он пошлет сигнал на склад запасных деталей. Склад автоматически пошлет по своему транспортеру доброкачественную деталь в пустое гнездо первого транспортера, перехватив его по дороге, и работа других машин не нарушится.

– Какой сложный и замечательно слаженный организм – ваш завод! – не мог скрыть своего восхищения Хинский.

– Наш завод почти полностью автоматизирован, – улыбаясь и с обычной в таких случаях гордостью ответила Ирина.

На бледном лице ее появилась легкая краска, глаза оживились.

«Вот и жизнь вернулась… – подумал Хинский, не сводя глаз с Ирины. – Славная девушка…»

– Вы сказали, товарищ Денисова, что в ошибках машины всегда виноват человек. В чем же он виноват? Заинтересовавшись этой стороной дела, я просмотрел цеховой «Журнал брака». Возьмем наудачу любой из происшедших у вас случаев. Их так мало, что вы их, вероятно, помните. Ну вот, например, выпуск двух бракованных поршней под номерами 848 и 849. Кто виноват в их выпуске и в чем конкретно его вина?

Ирина опустила глаза, с ее лица медленно сошел румянец. С минуту она помолчала, видимо справляясь с охватившим ее волнением, потом снова взглянула на Хинского.

Все, что она рассказала затем – история бракованных поршней и причины их появления, – было уже хорошо известно ее собеседнику.

– Так… – медленно протянул Хинский. – Товарищ Кантор рассказал мне любопытный случай, показывающий, как дефектоскопы способны все-таки пропускать недоброкачественную продукцию. Это произошло, с теми четырьмя поршнями, которые последовали за двумя, явно бракованными, о которых мы сейчас говорили. Что тут, по-вашему, могло произойти с дефектоскопом?

– Мы до сих пор сами не знаем, что именно с ним произошло и чем объяснить этот случай.

– Но вы пытались разобраться в нем? Я думаю, что этот случай очень интересен и с теоретической и с практической точки зрения. Тут, мне кажется, очень помог бы эксперимент, то есть сознательное повторение этого процесса в искусственных условиях. Как вы думаете?

– Не знаю, товарищ Хинский. Мы не производили таких экспериментов.

– А жаль… Такое исследование в лабораторных условиях было бы очень полезно.

– Да, пожалуй, – согласилась Ирина.

– А вообще-то говоря, как вы думаете, можно произвести такой эксперимент? Ну, скажем, тут же, в вашем цехе, вы могли бы при мне исказить показания дефектоскопа так, как это произошло тогда?

Задача, по-видимому, заинтересовала Ирину. Она задумалась, в глазах отразилась напряженная работа мысли.

– Любопытно… – тихо, точно про себя, говорила она, – действительно, очень любопытно…

Хинский молча наблюдал за Ириной, за бессознательной игрой ее глаз, за меняющимся выражением лица.

Вдруг Ирина улыбнулась, перевела глаза на Хинского и, слегка смущенная его пристальным взглядом, сказала:

– Нашла! Мне кажется, я сумею это сделать!.. Пойдемте в цех! Я сейчас же попробую…

Она вскочила и, не оглядываясь, быстро направилась к двери, ведущей из кабинета в тихо гудящий цех.

Хинский встал, готовый следовать за ней.

В этот момент радиочасы громко сыграли коротенькую мелодию: восемнадцать часов.

Хинский остановился на первом же шагу. Как быстро и незаметно пролетело время! В восемнадцать тридцать назначен его доклад у капитана Светлова.

– Простите, Ирина Васильевна, – остановил он девушку. – Мне очень жаль, но через полчаса я должен явиться на важное свидание. Я едва успею. Мне страшно жаль, что не смогу присутствовать при этом интереснейшем эксперименте. Разрешите мне завтра опять увидеться с вами и узнать, чем он кончился.

– Пожалуйста, – держась за ручку двери, сказала Ирина, уже мысленно стоявшая у машины.

– В четырнадцать часов. Не возражаете?

– Пожалуйста. Я буду здесь.

Посторонний человек нашел бы довольно невежливым такое прощание хозяйки со своим гостем. Но молодой лейтенант, видимо, был на этот счет другого мнения, так как не скрывал своего явного удовольствия и тихонько посвистывал, выходя на заводской двор.

* * *

Эксперимент долго не удавался. Приходилось, не прекращая работы машины, следить за правильными показаниями дефектоскопа о качестве каждого изготовленного поршня и лишь после этого производить опыт искажения показаний.

Лишь поздно вечером, возбужденная и радостная, Ирина получила наконец первые положительные результаты: рентгеноснимок дефектоскопа получился смутный, на нем нельзя было ничего разобрать. После этого она сознательно впустила в машину немного воздуха.

Кантор в полном недоумении следил за Ириной. Но на все его вопросы следовал один ответ: эксперимент.

Из машины вышел новый, сверкающий чистотой отделки поршень – без тревожного звона, без полосы краски. Дефектоскоп, на время искусственно изолированный от всего, что происходило внутри машины, не смог сигнализировать о явном браке.

Около полуночи взволнованная и усталая Ирина вернулась домой.

Но за ночь этот туман рассеялся, горе вернулось, и душа Ирины вновь заныла от боли. Где Дима? Что с ним? Жив ли? Здоров ли?

Грустная и подавленная, она работала в своем кабинете, поджидая Хинского.

Лишь на короткое время ее вывело из этого состояния сообщение утреннего выпуска «Радиогазеты» о трагической гибели во льдах ледокола «Чапаев», о спасении почти всей команды и пассажиров, кроме четырех погибших и трех пропавших без вести. Фамилии этих людей были Ирине неизвестны. Но она огорчилась за Лаврова, подумала, какой это удар для него, и позвонила ему. Автомат-секретарь сообщил ей, что Лаврова нет в Москве и что он через день-два вернется. Ирина подивилась сама на себя: как она могла забыть, что действительно Лавров третьего дня улетел из Москвы на обследование каких-то заводов!

Ровно в четырнадцать часов послышался стук в дверь, и чей-то незнакомый хриплый голос спросил:

– Можно?

– Войдите!

Вошел Хинский. Ирина испуганно откинулась на спинку кресла. Хинский был неузнаваем.

За одну ночь, казалось, тяжелая, изнурительная болезнь состарила его. Черты бледного, словно воскового лица обострились, плечи ссутулились как будто под тяжестью горя.

– Разрешите… – пробормотал он, опускаясь в кресле и забыв даже поздороваться с Ириной.

Ирина молча кивнула головой. После минуты растерянного молчания она нерешительно и тихо спросила:

– Что с вами, товарищ Хинский? Что-нибудь случилось? Вы больны?

– Так, знаете… Несчастье… Личное несчастье, – тихо ответил Хинский. – Вы слышали сегодня радиосообщение… о гибели «Чапаева»?

– Да, слышала.

– Там был мой лучший друг… мой начальник и второй отец…

– Погиб? – слабо вскрикнула Ирина.

– Не знаю, – горестно развел руками Хинский. – Пропал… без вести…

– Там три фамилии…

– Его фамилия Комаров…

– Да, да… – с глубоким участием в голосе сказала Ирина. – Помню… Но зачем думать сразу о худшем? В сообщении ничего не говорится о его гибели. Может быть, он остался где-нибудь на льду… Через день-два его отыщут… Ведь уже, наверное, идут поиски! Не надо смотреть так безнадежно. В сущности, для этого нет никаких оснований…

– Вы так думаете? – с пробудившейся надеждой спросил Хинский. – То же самое говорит и капитан Светлов… Это мой… приятель… хороший знакомый… – объяснил он.

– Ну, вот видите, – тепло улыбнулась Ирина. – И все, конечно, так думают. Место гибели «Чапаева» известно в точности. Далеко от этого места оставшимся там людям уходить некуда. Вот увидите, через несколько дней наши полярные геликоптеры благополучно отыщут их.

– Вы знаете, Ирина Васильевна, – оживленно повернулся к ней Хинский, – я считаю, что самое главное здесь – это быстрейшая организация розысков. И я надеюсь, что министр сделает все, чтобы ускорить их. А теперь перейдем к делу. Как кончились ваши эксперименты, Ирина Васильевна?

– Я считаю, что очень удачно. Я нашла некоторые условия, при которых дефектоскоп не в состоянии следить за процессами, происходящими внутри машины в то время, когда она выпускает брак.

– Правда? Это действительно удача. Как же вы достигли этого.

– Я нашла два метода. Не знаю, может быть есть и другие… Первый заключается в том, что дефектоскоп до необходимой степени изолируется от этих процессов, на него как бы надеваются темные, мутные очки. Настолько мутные, что сквозь них почти ничего нельзя разобрать. И снимок он будет выдавать более яркий или более мутный – пожеланию оператора…

– А второй способ?

– Второй способ… – начала Ирина, но закончить не успела.

Тихий гудок телевизефона прервал ее.

– Простите… одну минуту… – сказала она Хинскому и включила экран.

В его овале появилась голова директора, чем-то явно взволнованного. Бросив мимолетный взгляд на Хинского, он глухо произнес:

– Здравствуйте, товарищи. Ирина Васильевна, будьте добры зайти ко мне сейчас же… Да… Извинитесь перед товарищем Хинским, но дело очень срочное. Я вас недолго задержу.

– Хорошо, Виктор Андреевич. Сейчас буду у вас.

Оставшись один в кабинет, Хинский задумался: «Нет, это совсем не так просто. Зачем строить иллюзии, зачем обманывать самого себя? Столько же шансов за то, что Комаров остался на льду, сколько и за то, что он погиб… Ведь был страшный взрыв…»

За дверью, сквозь тихий гул работающего цеха, послышались твердые шаги. Дверь распахнулась. Хинский открыл глаза. У двери стоял плотный человек небольшого роста, с седыми усами, высоким выпуклым лбом и острыми живыми глазами.

Человек долго и внимательно рассматривал Хинского, словно стараясь запомнить его, потом, оглядев кабинет, тонким, певучим голосом произнес:

– Ирина Васильевна, очевидно, вышла. Вы ее ожидаете, товарищ?

– Да. Она скоро вернется.

– Вы не знаете, куда она ушла?

– Директор ее вызвал к себе…

Хинскому не понравилось настойчивое и пристальное внимание этого человека, и он сам не сводил с него глаз, ставших под конец не менее настойчивыми и пристальными.

– Ага! Благодарю вас! – вежливо сказал человек и повернулся с намерением выйти.

Навстречу ему из цеха метнулась фигура Кантора и заступила дорогу.

– Простите, товарищ Акимов, я забыл вам сказать…

Едва Кантор успел произнести эти несколько слов, как человек стремительно надвинулся на него. Кантор в недоумении оборвал фразу и должен был попятиться на шаг. Дверь захлопнулась, и Хинский опять остался один.

В то же мгновение он оказался на ногах. Кровь бросилась ему в лицо, сердце сильно забилось.

Так вот он какой, Акимов! Как же было не узнать его? Фотоснимок не совсем удачный… Почему он так пристально смотрел? Знает? Понял? Узнал? Ах, нехорошо! Не надо было отвечать таким же пристальным взглядом… Интересный тип. Совсем не такой серый, как на снимке. Видимо, умный, сильный враг… Надо держать ухо востро…

Хинский прошелся несколько раз по кабинету – от двери к противоположной стене. Время шло, а Ирина не возвращалась. У Хинского уже начинало иссякать терпение. Наконец открылась дверь.

Ирина вошла, как слепая, пошатываясь. Подойдя к столу, она схватилась за него, как будто опасаясь упасть. Хинский услышал ее шепот:

– Не может быть… Не может быть… Это не он…

Хинский бросился к ней:

– Что с вами, Ирина Васильевна? Что случилось?

Руки Ирины упали со стола, она пошатнулась.

Хинский подхватил ее и повел к креслу. Усадив Ирину, он быстро налил из графина воды и подал ей стакан.

– Выпейте, Ирина Васильевна, – бормотал он. – Что случилось?

Она сделала несколько глотков, мелко стуча зубами о край стакана.

– Он тоже там, – бормотала она. – Не может быть… Как он туда попал?.. Что же это такое?.. Кик же это могло быть?

– Кто? О ком вы говорите, Ирина Васильевна? Успокойтесь. Возьмите себя в руки.

Глотая слезы, то и дело прикладывая платок к покрасневшим глазам, Ирина торопливо заговорила:

– Это мой брат… Дима… Мальчик мой… Сначала Валя, теперь Дима тоже там, пропал без вести… Но это не Антонов, это мой Дима… Потому что с ним Плутон… Мне сейчас сказал это наш директор, он получил радиограмму из Архангельска… Там сказано про мальчика Антонова… Только нет, это мой Дима. Он убежал из дому… Дима с Плутоном…

– Говорите, говорите, Ирина Васильевна! – едва сдерживая волнение, сказал Хинский. – Прошу вас… Это очень важно. Вы не можете себе представить, как это важно! И для вас и для… меня.

Последняя фраза поразила Ирину. Она внезапно пришла в себя, с недоумением, почти недоверчиво взглянула на Хинского и замолчала.

Через минуту она тихо спросила:

– Почему и для вас, товарищ Хинский?

«Спугнул… – с досадой подумал Хинский. – Ну, теперь ничего не поделаешь… Надо идти до конца».

Пристально глядя на Ирину, он отогнул обшлаг на рукаве. Под обшлагом сверкнул золотой значок.

Ирина перевела глаза на Хинского, и вдруг лицо ее вспыхнуло. Она встала и протянула ему обе руки.

– Теперь я все понимаю, товарищ Хинский! Не могу вам передать, как я рада!

Через пятнадцать минут Хинский знал всю историю исчезновения Димы, все, что сделала до сих пор Ирина в поисках его, и почему она думает, что мальчик Вадим Антонов с «Чапаева» в действительности ее брат Дима.

После некоторого молчания Хинский задумчиво сказал:

– Да, возможно, что вы правы. Одно присутствие Плутона говорит за это. И наши данные подтверждают ваше мнение…

– Ваши данные?.. – с удивлением воскликнула Ирина. – Значит, вы знаете что-то о Диме?

– Вот именно «что-то»… Нам не было известно, кто он на самом деле, какова его настоящая фамилия. И если этот мальчик с «Чапаева» действительно ваш Дима, то сегодняшний день для меня – день большого горя и большой удачи. – Он вздохнул и, помолчав, продолжал: – С первого же дня вылета этого мальчика из Москвы, или даже за день до этого, он находился уже под нашим наблюдением, как и лицо, сопровождающее его.

– Вы возвращаете мне жизнь, – сказала Ирина. – Значит, с ним ничего дурного не могло случиться? Правда?

– До момента взрыва «Чапаева» ничего дурного с ним не случилось. И, вероятно, не случится, если он на льду вместе с моим начальником. Будем надеяться, что их отыщут… Вы мне сами только что говорили об этом. Не правда ли?

Ирина нерешительно кивнула головой и спросила:

– А кто же этот человек, который сопровождает Диму?

Хинский с минуту колебался, но, взглянув на Ирину и увидев ее жадно устремленные на него глаза, измученное бледное лицо, решил не обманывать девушку.

– Его фамилия Коновалов, раздатчик грузов ВАРа на «Чапаеве»… Впрочем – поспешно поправился он, – Коновалов или Петров – фамилия вам ничего, вероятно, не скажет. Вернемся к Диме. Если этот мальчик с «Чапаева» действительно ваш брат… Но надо твердо убедиться в этом. Для этого вам придется зайти завтра в одиннадцать часов в мой служебный кабинет… Вы знаете, где помещается наше министерство? Там вы пройдете в комнату номер триста один. Вам будет приготовлен пропуск. Вы сможете прийти?

– Конечно, конечно! – поспешно согласилась Ирина.

– Еще одна просьба, Ирина Васильевна. Принесите с собой какие-нибудь вещи вашего брата, которые он чаще всего держал в руках незадолго до своего исчезновения, но которых после этого меньше всего касались руки других лиц. Какие-нибудь книги, тетради, твердые – лучше всего лакированные – вещи из детского хозяйства. Ну, прощайте. До завтра. Не приходите в отчаяние. Будем надеяться, что все кончится благополучно.

На другой день в кабинете Хинского Ирина, забыв обо всем на свете, смотрела на фотоснимок. Она словно переживала настоящую встречу с вернувшимся к ней живым и здоровым братом.

– Это он… Это Дима… – говорила она. – Даже будь этот прекрасный снимок в тысячу раз хуже, я узнала бы своего мальчика. И Плутон здесь! Посмотрите на эту славную морду…

Ирина вдруг остановилась, с недоумением продолжая пристально рассматривать фотоснимок.

– Не понимаю… Что это значит? Каким образом он попал сюда? – Она подняла глаза на Хинского.

– Кто? – быстро спросил Хинский, приподнимаясь с кресла, и потянулся через стол к фотоснимку в руках Ирины. – О ком вы говорите, Ирина Васильевна?

– Об этом человеке рядом с Димой, – продолжала Ирина, указывая на снимок. – Ведь это Березин Николай Антонович. Как он здесь очутился вместе с Димой?

Хинский на минуту закрыл глаза и медленно опустился в свое кресло. Он чуть не задохнулся от этой неожиданной, совершенно невероятной удачи и должен был некоторое время помолчать, чтобы прийти в себя. Загадка красного электромобиля раскрывалась.

– Вы вполне уверены, что узнали этого человека? – спросил он наконец, сам не веря своей удаче.

– Ну, конечно, это Березин! – без тени сомнения ответила Ирина. – Как же мне его не узнать, если он несколько лет подряд был нашим другом, часто приходил к нам! Только последние год-два он не бывает у нас… Я и не подозревала, что они с Димой встречаются. Или это просто случайность? Вы не знаете?.. Они сняты, я вижу, на каком-то дворе. Вокруг сад, густые кусты. И домик маленький, словно загородный коттедж, не правда ли?

Хинский кивнул головой:

– Да, это на окраине Москвы.

– Но как же они там очутились? И к тому же вместе?

Хинский помолчал и, не глядя на Ирину, пожал плечами.

– Право, не могу сказать.

На столе прозвучал гудок телевизефона. Хинский включил аппарат. На экране появилась голова Лебедева, главного дактилоскописта.

– А! – воскликнул Хинский. – Ну что? У вас есть уже какие-нибудь результаты?

– Да, товарищ лейтенант! – последовал ответ с экрана. – Дактилоскопических оттисков было найдено много, особенно на пеналах. Эти оттиски полностью совпадают с прежними, уже имеющимися у нас. Фотоснимки будут вам доставлены к вечеру.

– Очень хорошо! – произнес Хинский. – Благодарю вас, товарищ Лебедев.

Лебедев исчез с экрана. Выключив аппарат, Хинский повернулся к Ирине:

– Итак, Ирина Васильевна, я могу вам теперь твердо, вполне уверенно сказать, что ваш брат там… на льду. Будем надеяться, что он вместе с Комаровым, моим начальником, и Карцевым, главным электриком «Чапаева». Нам уже известно, что в ближайшие дни, как только в районе гибели ледокола установится погода, поиски начнутся с разных сторон.

Хинский на минуту задумался, потом поправил раструб диктофона, стоявшего возле Ирины, и бесстрастным, немного официальным тоном продолжал:

– Теперь побеседуем о другом. Расскажите мне все, что вы знаете о Березине: кто он? Где живет? Где работает? Давно ли вы знакомы с ним? Почему он перестал бывать у вас? Должен вас заранее предупредить: все что вы сегодня видели и слышали здесь, все, что вы в дальнейшем сообщите мне перед этим диктофоном, вы обязаны хранить о полной тайне, никому, даже самому близкому человеку, не рассказывать. Этого требуют высшие государственные интересы и благо нашей родины. Вы поняли меня?

– Поняла, товарищ лейтенант, – громко и отчетливо ответила Ирина.