Текст книги "Пейтон-Плейс"

Автор книги: Грейс Металиус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА VII

От усердия Тед Картер вытащил язык. Он старательно пытался без единой морщинки завернуть в тонкую оберточную бумагу коробку конфет Неважно, сколько раз он уже пытался это сделать. С углов бумага все время топорщилась, и коробка из-за этого выглядела неопрятно, будто ее заворачивал ребенок. Мать Теда уже несколько раз посмотрела на него, но помощь предлагать не стала. Она продолжала мыть посуду, поглядывая, если не смотрела на сына, в маленькое окошко над раковиной в кухне. Отец Теда сидел в гостиной и через равные и довольно частые интервалы расправлял страницы газеты. Он также сохранял молчание.

С тех пор как Тед два года назад начал встречаться с Селеной Кросс, в доме Картеров начало ощущаться неприятное напряжение, и со временем оно не стало слабее. Роберта и Гармон Картер, родители Теда, не встретили увлечение Теда Селеной терпеливо улыбаясь, как это делает большинство родителей, когда сталкиваются с подростком, который уверен, что он влюблен. Термин «детская любовь» не подходил к тем эмоциям, которые Тед испытывал по отношению к Селене.

В Теде никогда не было ничего детского, подумала Роберта, окуная тарелку в мыльную воду. Когда-то это ей даже нравилось. Ей доставляло удовольствие то, что Тед пошел и начал говорить раньше других детей. Ей льстило, когда учителя говорили о том, как он способен, как легко ему дается учеба, и о том, что он очень развитой для своих лет мальчик. Ее переполняло гордостью то, что он в шесть уже умел плавать, в семь – кататься на лыжах, а в восемь – играть в бейсбол. Они с мужем были худые и невысокие люди – Роберта с удивлением смотрела на своего крепкого, высокого сына и была полностью удовлетворена выполненной работой. Теда они сделали как надо. Он был не только крепкий и высокий, он был здоровым мальчиком. У него были безупречные зубы, хорошая кожа и отличное зрение. Тед был добрым, деликатным и любознательным, он никогда не повышал голос и редко раздражался. К любой поставленной перед ним задаче он подходил энергично и здраво, что всегда было редкостью для шестнадцатилетних парней. Даже владелец птицефермы, где летом работал Тед, мистер Шапиро, который славился тем, что ему трудно угодить, хвалил Теда за трудолюбие и прилежание.

– Симпатичный парень, Тедди, – говорил он Роберте. – Хороший парень, в свои годы он работает как мужчина.

Ей было приятно это слышать, пока она не поняла, что и отношение ее сына к Селене Кросс нельзя назвать детской, преходящей любовью.

Поняв, что вопрос с Селеной больше не вопрос, а установленный факт, Роберта и Гармон Картер просто не могли смириться с этим. Если бы они могли это сделать, возможно, в их доме спало бы напряжение и появилось бы какое-то подобие дружелюбия. Они хотели, чтобы Тед был ребенком, которым он никогда не был, – с быстро меняющимся настроением и легко забывающимися привязанностями. К сыну, который связался с девчонкой из хижин, они относились как к собственной неудаче. Эта девчонка – падчерица пьяницы лесоруба и плоть и кровь неряшливой, полусумасшедшей матери.

– Чем ты занят, Тед? – спросила Роберта, хотя и она и Гармон оба прекрасно знали, чем он занят.

– Пытаюсь завернуть коробку конфет для Селены, – ответил он.

– О? – Роберта произнесла всего один звук, но умудрилась им одним продемонстрировать и язвительный сарказм, и дразнящий смех. – О? – повторила она, но Тед не среагировал на это своеобразное замечание, и Роберта почувствовала, как в ней закипает злость.

– Как я понимаю, она все еще в больнице, – сказала Роберта, сумев своим тоном выразить низкое мнение о людях, которые больше чем на неделю остаются в больнице после такой простой операции, как удаление аппендицита.

– Да, – сказал Тед.

В гостиной Гармон в очередной раз встряхнул газету.

– Ну, – сказала Роберта, – и сколько еще она планирует оставаться там и занимать место, которое мог бы занять действительно больной человек?

– Я думаю, пока доктор Свейн не скажет, что она может идти домой, – резко ответил Тед.

– Теодор!

– Да, Па?

– Изволь выражаться прилично, когда разговариваешь с матерью.

– Я и выражался прилично, я ответил на ее вопрос.

– Но каким тоном, Тед, – сказала Роберта. – Мне совсем не все равно, как ты разговариваешь.

– Какая глупость, – сказал Гармон из гостиной. – Каждый вечер бегать навещать эту потаскушку.

– Селена не потаскушка, – спокойно сказал Тед. – И, ты это знаешь.

Гармон действительно знал это, но его взбесило, что сын сказал ему, что он это знает.

– Черт возьми! – проорал он, встал и подошел к дверям между гостиной и кухней. – Я говорил тебе, чтобы ты разговаривал прилично. Иди в свою комнату и оставайся там, пока не научишься следить за своей речью.

Тед закончил заворачивать коробку и ничего не ответил отцу.

– Ты не слышал, что сказал твой отец, Тед? – спросила Роберта. – Он сказал, чтобы ты отправлялся в свою комнату. Твой маленький друг выживет, если не увидит тебя сегодня.

Тед встал, расстегнул зиппер на брюках и заправил рубашку. Он по-прежнему ничего не отвечал.

– Ты слышал меня? – рявкнул Гармон.

– Да, Па, – сказал Тед и взял коробку с конфетами. – Я слышал тебя.

– Ну? – Гармон произнес это подчеркнуто угрожающим тоном – Ну? – потребовал он, растягивая слово.

Тед спокойно открыл дверь, ведущую на задний двор.

– Спокойной ночи, Па, – сказал он. – Пока, мама.

Какое-то время после того, как дверь за их сыном мягко закрылась, Роберта и Гармон просто стояли и смотрели друг на друга. Потом Роберта вытащила руки из воды, в которой мыла посуду и, не вытирая их, села на табуретку и заплакала. Гармон швырнул газету на пол и с силой стукнул кулаком о раскрытую ладонь.

– Наглый, – сказал он. – Вот что это такое. Он просто наглый.

– После всего, что мы ему дали. Хорошее, достойное воспитание, приличный дом, – да все.

– В будущем – высшее образование, – подхватил Гармон. – Любой парень ухватился бы за такой шанс.

Гармон Картер закончил восемь классов в начальной школе и отучился еще два года в средней, прежде чем пойти работать на фабрику.

– Я не собираюсь обливаться потом на фабрике, чтобы дать ему образование, если он будет так себя вести, – сказал Гармон.

Картер не обливался потом на фабрике. Он был бухгалтером, и если когда-то и покрывался легкой испариной, так это, когда молоденькая секретарша наклонялась над его столом, чтобы задать какой-нибудь вопрос.

Насчет денег на образование сыну ему тоже не приходилось беспокоиться. Деньги лежали в городском банке со дня рождения Теда. То есть они лежали там еще с тех пор, когда Гармон не был женат на Роберте.

– У него есть все, – всхлипывала Роберта, вытирая мокрые руки о фартук.

В каком-то смысле это действительно было так. И хотя Картеры не жили на Каштановой улице, считая, что для бухгалтера с фабрики было бы слишком – жить на одной улице с Лесли Харрингтоном, тем не менее они жили в очень хорошем доме и у них были вполне достойные соседи. Их дом стоял в двух кварталах от школ, на Кленовой улице, которая считалась «второй лучшей» улицей Пейтон-Плейс. Они жили в хорошо обставленном, хорошо отапливаемом зимой, прохладном летом и безупречно содержащемся доме. Его красили раз в три года, а Кенни Стернс присматривал за территорией вокруг. Помимо «прекрасного» дома, которым его обеспечили родители, Тед Картер также имел социальные преимущества – хорошую одежду и дорогое спортивное снаряжение. Ему был обещан колледж и гарантирована определенная сумма денег, на которую он по окончании колледжа сможет открыть адвокатскую контору в Пейтон-Плейс. И в обмен на все это родители Теда не просили ничего, кроме стопроцентной верности, безраздельной любви и беспрекословного подчинения.

– Я никогда его ни о чем не просила, – сморкаясь, сказала Роберта. – Когда он работал, я никогда не брала у него денег за питание, хотя он буквально настаивал на том, чтобы я брала часть его зарплаты. Кроме того, чтобы он оставил Селену Кросс, я никогда его ни о чем не просила, и он не может сделать даже этого. После всего, что мы для него сделали.

Все, что Роберта и Гармон сделали для Теда, было сделано ими для самих себя еще до его появления на свет. Долгое время в Пейтон-Плейс не утихали разговоры о том, что сделали для себя Роберта и Гармон, и даже теперь, по прошествии стольких лет, еще были те, кто вспоминал и говорил.

Чтобы поднять себя из разряда простых фабричных рабочих, Роберта и Гармон совершили большое и трудное восхождение. Дом на Каштановой улице, счет в банке, хорошая машина, меховая шуба для Роберты, солидные, золотые карманные часы для Гармона, – чтобы достичь всего этого, потребовалось немало времени и жертв, Многие рабочие на то, чтобы приобрести хотя бы часть того, что имели Картеры к тридцати годам, тратили всю жизнь.

Когда Гармону Картеру исполнилось восемнадцать и он задумал свой план, Роберте было семнадцать, и звали ее Бобби Уэлч. В то время Гармон уже три года, с тех пор как он в пятнадцать лет покинул среднюю школу, работал рассыльным на фабрике. Бобби работала на доктора Джеральда Квимби как секретарь на неполный рабочий день и уборщица. В тот год молодой д-р Мэтью Свейн служил в Ганновере в больнице Тери Хитчкок. Предполагалось, что молодой Свейн, как тогда звали Дока, отработав в Ганновере, вернется в Пейтон-Плейс и будет работать в офисе старого доктора Джеральда Квимби. Старому Квимби тогда уже было семьдесят четыре года, и он очень нуждался в молодом помощнике.

Бобби и Гармон встречались, и было понятно, что они поженятся, как только Гармон получит повышение и из рассыльного превратится в клерка. Молодые люди прогуливались вместе или проводили вечера, сидя на увитой виноградом террасе Бобби, так как у Гармона не было денег на более дорогие развлечения. Они обсуждали друг с другом работу, и Гармон часто смеялся над старым Квимби и над тем, насколько он во всем зависит от Бобби. В один прекрасный вечер он перестал над этим смеяться и тогда же задумал свой великий план. Гармон осторожно, так чтобы не напугать Бобби дерзостью своего замысла, посвятил ее в свой план. Для начала он пробудил в ней недовольство тем будущим, которое ждало их впереди. Гармон особенно подчеркнул постоянную нехватку денег, которая сопровождала их жизнь, жизнь их родителей, бабушек и дедушек.

– Чтобы делать деньги, нужно тратить деньги, – говорил он.

И:

– Лучший способ получить деньги – получить наследство от богатого родственника.

И:

– От зарплаты до зарплаты – это жизнь семьи клерка.

И:

– Ты так прекрасна. У тебя должно быть все. Меха, драгоценности, шикарная одежда. Я не могу дать тебе это и никогда не смогу, из-за моей работы.

Наконец, семена были посеяны и начали давать всходы. Белокурая толстушка Бобби, всегда довольная собой, начала представлять себя высокой, грациозной женщиной, которая должна одеваться в меха и носить дорогие парижские туалеты. Довольство собой сменили неудовлетворенность и ощущение обмана судьбой Гармон сделал второй шаг.

– Старый док Квимби имеет все, – говорил он ей.

И:

– У старого дока Квимби денег больше, чем нужно одному человеку.

И:

– Док Квимби – старик. Женщине достаточно умной, чтобы прибрать его к рукам, не придется долго ждать денег.

И:

– Старый док Квимби целиком зависит от тебя. Он нуждается в тебе. Если ты хочешь сделать этот шаг и выйти за него, я подожду.

Сначала, конечно, Бобби была шокирована. Она говорила, что любит Гармона и всегда будет его любить, богатого или бедного, больного или здорового. На что Гармон тут же заметил, что, если ее любовь так велика, она не исчезнет и за то время, пока Бобби будет замужем за доктором Квимби, даже если проклятый старый дурак протянет еще пять лет. Бобби увидела логику в рассуждениях своего возлюбленного, и программа заманивания и обольщения старого Квимби началась. Как потом они часто говорили друг другу – это было длинное восхождение. Старина Квимби вдовствовал уже двадцать лет, и, пока он мог себе позволить нанять кого-нибудь, чтобы за ним присматривали, это положение вещей его вполне устраивало. Бобби, под руководством Гармона, забросила крючок. Она грозила бросить работу; отказывалась готовить старику; оставляла его одежду там, где он ее бросил; распространяла по городу слухи о том, что доктор – гнусный, старый распутник и на него невозможно работать. Старый док Квимби был не в состоянии найти замену Бобби и легко сдался. Бобби вышла за него замуж, и Пейтон-Плейс содрогнулся – сначала от шока, а потом от смеха. Старого дока Квимби называли в городе выжившим из ума идиотом, старым дураком, каких свет не видывал, и старым кретином, который даже не в состоянии заметить, что ему постоянно наставляет рога Гармон Картер. В этот неприятный момент на сцене появился молодой Свейн. Бобби, руководимая Гармоном, отказалась впустить в дом молодого доктора. В конце концов, как заметил ей Гармон, возможно, у старого Квимби действительно достаточно денег, но совсем не обязательно, чтобы какую-то их часть он выплатил Мэтью Свейну. Разозленный молодой доктор повернулся спиной к большому дому на Кленовой улице, где, как он предполагал, будет его первый офис, и отправился в дом своих родителей. Он повесил вывеску у входа в их большой «южный» дом на Каштановой улице и потом никогда об этом не жалел. Когда люди пошли лечиться к молодому доку Свейну, Пейтон-Плейс начал смеяться еще больше. В конце концов город засмеял старого доктора до смерти. За две недели до первой годовщины их свадьбы с Бобби старый Квимби приставил револьвер к виску и нажал на курок.

Маленькие города славятся долгой памятью и острыми языками, и Пейтон-Плейс не пощадил Бобби Квимби и Гармона Картера. Прошли годы, прежде чем эпитеты, которыми город награждал их, смягчились – от «шлюхи» и «сутенера» до «проститутки» и «работорговца». Потребовалось немало лет, чтобы дом на Кленовой улице перестали называть «дом Квимби» и стали называть «дом Картеров»; да и пока миссис Картер добилась того, чтобы ее называли Роберта, а не фривольным и, по ее мнению, проститутским именем Бобби, прошел тоже не один год. Даже теперь, когда ей было уже за пятьдесят и она была больше тридцати лет замужем за Гармоном и имела шестнадцатилетнего сына, все равно были такие, кто все помнил. Именно поэтому Роберта и Гармон Картер так настойчиво искали сочувствия, когда говорили обо «всем, что они сделали» для Теда. И потому, что были старики с длинной-длинной памятью, которые имели привычку пересказывать скандальные истории своим детям, в Пейтон-Плейс хорошо относились к Теду. Когда он настоял на том, чтобы пойти работать во время летних каникул, город его одобрил.

– Молодой Картер не собирается, как его родители, жить на деньги старого Квимби, – говорил Пейтон-Плейс. Когда же горожане увидели, как Тед Картер жарким июльским вечером идет по улице Вязов с коробкой конфет под мышкой и сворачивает к больнице, где лежит его возлюбленная, они приветствовали его.

– Славный парень, этот Картер, – говорил город. – Приятно видеть, как он ухаживает за Селеной Кросс. Для девочки из хижин – она очень хорошая девочка.

Унижение Роберты и Гармона – вот что приветствовал Пейтон-Плейс. Видеть, как молодой Картер ухаживает за девочкой из хижин, после того как его родители приложили столько усилий, чтобы избежать того, что окружало Селену, – в этом была своеобразная прелесть и поэтическое возмездие.

Как говорили в Пейтон-Плейс – после стольких лет Роберта и Гармон Картер наконец получили свое.

ГЛАВА VIII

Тед Картер быстро спустился вниз по улице Вязов и вышел на широкое шоссе, которое связывало Пейтон-Плейс с Уайт-Ривер и называлось маршрут 406. В одной миле от центра города, если идти по этому шоссе, располагалась больница. Тед шел быстро, раскачивая одной рукой в такт своим шагам. За два года он оправдал те надежды, что подавал в четырнадцать лет. Теперь он был всего на один дюйм выше шести футов и весил приблизительно сто семьдесят фунтов. И хотя грудь и плечи у него были широкими для его возраста, Тед казался худощавым: занятия спортом и работа на свежем воздухе не позволили ему набрать ни одного лишнего грамма жира и сделали его тело мускулистым.

Старики всегда с удовлетворением смотрят на такое тело, как у Теда Картера. Все не так плохо, если на нашей земле рождаются такие ребята, говорят они. Летом 1939 года, когда шепот о войне в Европе дошел до ушей пессимистов в Америке, они могли посмотреть на Теда Картера и успокоиться. Все не так плохо, говорили они, пока у нас есть такие крепкие, здоровые парни, которые могут пойти на войну. Так как Тед Картер был сложен так, как ни один другой парень в Пейтон-Плейс, ему завидовали все юноши в городе. По той же причине и благодаря его удивительным спортивным талантам, другие, менее удачливые, шестнадцатилетние прощали ему хорошие отметки, его обаяние и хорошие манеры, которыми матери постоянно тыкали в нос своим сбивчиво разговаривающим и часто неучтивым сыновьям.

Несмотря на все свои удачи и все то, что для него сделали родители, Теда Картера можно было назвать счастливым и беззаботным молодым человеком, однако, когда он спешил в больницу, в его лице нельзя было увидеть ничего детского. Хотя он тщательно выбрился перед ужином, щеки и подбородок его были чуть темнее обычного, а между бровей залегли две морщинки. Он хмурился не потому, что был зол или расстроен из-за недавней сцены с родителями, он был в замешательстве. Сколько он себя помнил, он всегда сам принимал решения. Сейчас он просто не понимал своих стариков: они всегда говорили, что гордятся им, что он здраво мыслит, и у них никогда не было причин вмешиваться в его дела. И только в последние два года они начали придираться и критиковать. Все, чем они были недовольны, касалось его отношений с Селеной, все остальное оставалось как прежде. Когда он захотел работать у мистера Шапиро, они не вмешивались. И хотя работа на птицеферме была тяжелой и скучной, а мистер Шапиро был еврей и с ним нелегко было работать, они разрешили ему поступить так, как он считает нужным. Они не пытались повлиять на него, когда он начал подыскивать себе подержанную машину, и Тед знал, что, когда он найдет то, что ищет, родители одобрят его выбор. Всегда все, что бы он ни захотел сделать, встречало одобрение родителей. Почему же, думал Тед, они упорно не хотят воспринимать Селену и относятся к ней с такой глупой ненавистью? Если они раньше верили ему и полагались на его здравый смысл, они и сейчас должны поступить так же. Они должны понимать, что он не дурачок, чтобы у него возникали проблемы из-за девочки. Он собирается сделать карьеру юриста, он останется в своем городе, будет работать вместе со старым Чарли, и в его планы так же входит Селена. Старики, конечно же, должны понимать, что в таких планах, как у него, нет места для всяких глупостей. Тед обстоятельно, со всеми подробностями обсуждал свои планы на будущее с Чарли Пертриджем, и адвокат не смог ни к чему придраться.

– Хорошо знать, чего ты хочешь в этой жизни, – сказал Чарльз Пертридж. – Вперед, мой мальчик. Закончишь учебу, возвращайся в Пейтон-Плейс. К этому времени мне будет нужен талантливый, молодой помощник. Селена Кросс – лучшего выбора ты сделать не мог, – говорил адвокат. – И по внешности и по уму. Так держать, Тедди. Это хорошо, когда знаешь, чего хочешь от жизни.

Раз уж Тед искренне полюбил Селену и сказал об этом своим родителям, они должны понять, что у него хватит ума не дотрагиваться до нее, пока они не поженятся. Не то чтобы это было так легко сделать, но его старики должны понимать, что в планах Теда нет места для дурацких ошибок. Он уже давно объяснил все Селене, и она поняла, что он поступает разумно. Почему же тогда, после двух лет стараний, он не может убедить в этом своих родителей?

Картеры редко ругались между собой. Сегодняшняя сцена с проклятьями и криками была скорее исключением, чем правилом. Обычно их споры были разумными, рациональными и продолжительными, но, когда они заканчивались, Тед и родители всегда оказывались по разные стороны баррикад.

Это странно, думал Тед, идя по краю шоссе. Все, что ему оставалось, – не изменять своему решению и надеяться, что родители со временем смогут его понять. Другое дело, если бы они могли выдвинуть хоть одно разумное обвинение против Селены, думал Тед. Он всегда хотел услышать объяснения, но они ничего не могли ему сказать, кроме того что Селена живет в хижине и что она дочь пьяницы. Тед не мог понять, какое это имеет отношение ко всему остальному. Как он говорил своим старикам – в молодости они жили в хибаре ничуть не лучше дома Селены, однако это им не повредило. Что касается пьянства, старик Уэлч, отец Роберты, был самым известным пьяницей в городе, но это никак не повлияло ни на Теда, ни на его мать. И последний аргумент родителей Теда: если он будет ухаживать за Селеной – люди будут говорить. «Люди так и так будут говорить, – отвечал им Тед, – смотрите, некоторые до сих пор говорят о первом мамином муже. Люди всегда говорили и всегда будут говорить». Пока человек честно работает, не ворует и не оставляет девчонку в положении, нет ничего, что бы люди могли сказать о нем и что причинило бы ему какой-то вред. Тед подробно пересказал им все истории, которые он слышал о матери, отце и старом доке Квимби. Он сделал это, чтобы проиллюстрировать родителям, как мало значат эти разговоры. Его отец – главный бухгалтер на фабрике, у них замечательный дом и приличные соседи. Разве они не видят, как мало значат разговоры?

В этом месте спор между Картерами всегда прекращался. Родители Теда либо одновременно замолкали – отчего напряженность в их доме становилась ощутима, почти как туман, – либо начинали несвязно говорить всякие глупости. Он просто не знает, говорили они. Он слишком молод. Он просто не понимает.

Тед Картер вошел в больницу, высоко подняв голову и улыбаясь. Он все прекрасно понимает. Он понимает, что так сильно любит Селену, что жизнь без нее для него равносильна смерти.

Селена сидела на стуле в комнате, которую д-р Свейн выделил лично для нее. Ее черные волосы были распущены, она была в красном халате, который Констанс Маккензи принесла ей на следующий день после операции. Тед вошел в комнату, посмотрел на Селену, и сердце его забилось сильнее. Она снова похожа на себя. Первый раз за всю длинную неделю после операции она выглядела как прежняя Селена, которая раньше никогда в жизни не болела. Губы ее опять стали красными, в глазах появился блеск. Тед наклонился и тихонько ее поцеловал.

– Поцелуй меня по-настоящему, – смеясь, сказала она, и Тед поцеловал.

– Кажется, тебе гораздо лучше, – сказал он. – Девчонка, которая так целуется, не может чувствовать себя плохо.

«Это плохо для меня, – думала Селена, – чувствовать себя такой счастливой». Но она ничего не могла с собой поделать. Ее комната была полна цветов от друзей, о существовании которых она даже не подозревала. Миссис Маккензи навещала ее каждый день. Эллисон тоже приходила, и мисс Тронтон принесла книжку и букет фиалок. Был огромный, официальный букет роз и гладиолусов от миссис и мистера Пертридж, – это было сюрпризом для Селены, потому что она уже два года, с тех пор как гладила для миссис Пертридж, не бывала в их доме. Но больше всего ее делала счастливой новость, которую ей утром сообщил д-р Свейн. Неделю назад ночью Лукас ушел из города и никогда больше не вернется. У Селены будто гора с плеч свалилась. Несколько раз в течение дня после того, как Свейн сообщил ей эту новость, она пожимала плечами, и ей казалось, что она физически ощущает возникшую легкость, хотя Селена прекрасно знала, что этого не может быть.

«Если это не правильно – быть такой счастливой, – думала Селена, – то пусть я буду неправа всю оставшуюся жизнь». Тед говорил, она прикрыла глаза и видела перед собой будущее – гладкое, как атласная лента, и спокойное и широкое, как река Коннектикут летом. Она осторожно вспомнила о другом, о том, что произошло неделю назад. Селена ожидала, что ей станет страшно и стыдно, но не почувствовала ничего, кроме переполняющего ее благодарного облегчения. Ее практический ум решил не вспоминать, думать об этом не больше, чем о порезе, который болел еще когда-то давно, в детстве. Все было кончено, и Селена, пока внимательно не пригляделась, даже не могла найти шрам.

– О, Тед, – глаза ее сияли, – завтра я могу пойти домой.

«Я приду домой, – думала она, – и там будут только Джо и мама».

– Думаю, я куплю тот «форд», что присмотрел, – сказал Тед. – Куплю и с шиком отвезу тебя домой.

– Сколько они за него хотят? – спросила Селена.

Тед ответил, и они начали обсуждать разумность вложения такого большого капитала в подержанную машину. Они понимали, что, разговаривая так, становятся похожи на взрослых, женатых людей, и от этого им становилось так тепло, как ни от чего другого. Тед и Селена решили, что «форд» – при условии, что Джинк – владелец гаража – гарантировал им хорошую цену, если они захотят продать его на будущий год, – неплохая покупка.

В девять Тед поцеловал на прощание Селену и, тихонько насвистывая, вышел из больницы.

– Добрый вечер, сэр, – сказал Тед человеку, которого повстречал как раз перед тем, как повернуть на Кленовую улицу.

Преподобный Фитцджеральд – священник конгрегациональной церкви – вздрогнул так, будто кто-то ткнул его в ребра дулом пистолета.

– О! О, Тед, – сказал он. – Ты меня немного напугал. Как дела?

– Хорошо, сэр, – ответил Тед и стал ждать следующего вопроса священника, и, как всегда, он был задан.

– Э-э, Картер, – сказал преподобный Фитцджеральд. – Я не видел тебя в церкви в прошлое воскресенье. В это воскресенье мы увидим тебя?

– Да, сэр, – сказал Тед.

«Странно, – думал Тед несколькими минутами позже, подходя к дому, – с кем бы ни разговаривал преподобный Фитцджеральд, он всегда задает один и тот же вопрос». Каждое воскресенье конгрегациональная церковь забита до отказа, но всякий раз, встречая конгрегационалиста, преподобный Фитцджеральд задавал один и тот же вопрос: «Мы увидим вас в следующее воскресенье?»

Тед пожал плечами. Наверное, это просто одна из странностей, которые встречаются у людей, подумал он. Священник задает свой вопрос; старики на скамейках возле суда ругаются и ведут грязные разговоры; отец ненавидит евреев и тех, кто живет в хижинах. У каждого есть свои странности, подумал Тед и вошел в дом. Родители были в гостиной. Отец читал, мама вязала. Все молчали.