Текст книги "Избалован до невозможности"

Автор книги: Грей Роллинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Рассказ из антологии «Лучшее юмористическое фэнтези».

Грей Роллинс

Грей Роллинс

Избалован до невозможности

Я уже поднялся по лестнице почти на самый верх, и тут зазвонил телефон. Поскольку я слышал звонок, его не мог не слышать и Мартин, но телефон все звонил и звонил.

Лестничные ступеньки для большинства людей никакой сложности не представляют. Для меня же они являются довольно непростой задачей, поскольку длина моих ног не превышает шести дюймов ^[1]. С ногами у меня все в порядке, имейте в виду, они красивы и пропорциональны, чрезвычайно эффективны с практической точки зрения. Просто они в шесть раз короче ног Мартина.

Я с ворчанием одолел верхнюю ступеньку и поспешил вперед. Мои усилия были тщетны, ведь до телефона оставалось еще не менее тридцати футов. Автоответчик был настроен так, что срабатывал после четвертого звонка, а я уже насчитал три.

Я услышал щелчок автоответчика, когда находился еще в десяти футах от двери. Голос Мартина на пленке автоответчика произнес, что ответить на звонок он в данный момент не может, но с удовольствием обсудит интересующий вас вопрос, если вы оставите после гудка имя и номер телефона.

Мне намного удобнее манипулировать предметами с помощью моего цепкого языка, а не слабых рудиментарных рук, поэтому я закинул язык на дверную ручку, несколько раз обернул его вокруг и повернул ее, надавив при этом плечом на деревянную часть двери, – выше было матовое стекло, на котором черными изогнутыми буквами было написано: «Мартин Крофтс, частный детектив». В ближайшее время я добьюсь, чтобы он добавил там и мое имя.

– Мартин? – позвал я его, прикрыв за собой дверь. Ответа не последовало.

Решив не прослушивать сообщение на автоответчике, я вынул кассету, поставил ее на магнитофон и понес его в святая святых.

Мартин, конечно же, тряпкой висел на своем рабочем кресле, как будто все кости его тела расплавились. Сейчас с моего лучшего друга человеческой расы мог бы писать портрет Сальвадор Дали.

Я поставил магнитофон на подоконник, на расстоянии менее фута от уха Мартина, поднял регулятор громкости до упора и нажал на кнопку воспроизведения.

– Алло, говорит…

Мартин попытался левитировать. Ему это не удалось.

Как только кресло освободилось от его веса, пружины возврата подняли спинку в вертикальное положение. Мартин, падая обратно, столкнулся с поднимающейся спинкой. Никому из них не удалось одержать победу. Самолеты при падении не производят такого грохота, как Мартин, рухнувший с кресла.

Лежа на полу, он устремил на меня гневный взор.

– Виктор, молись о спасении души. Ты только что на несколько столетий сократил возможную продолжительность своей жизни.

– Если бы ты ответил на звонок, на автоответчике не оставили бы этого сообщения.

– Кто-то звонил? – спросил Мартин в неподдельном замешательстве. – Я, должно быть, задремал.

Как же мастерски он смягчает выражения. Я даже не нашелся что бы такое съязвить в ответ, а следовало бы.

– Тебе оставили сообщение. – Больше я ничего не смог сказать.

Мартин еще не вполне очухался.

– Что же ты не взял трубку, Виктор? Набравшись терпения, я ответил так, как будто разговаривал с малышом:

– Ты же попросил меня вынести мусор, помнишь?

К несчастью, мои привычки хорошо известны. В глазах Мартина показался недобрый блеск.

– И ты, конечно, не останавливался перекусить, да?

– Я? – спросил я с видом оскорбленной невинности. Он с трудом выбрался из-под сломанного кресла.

– Жалко, что ты не признаешь нормальной еды. Тогда бы этой проблемы у нас не было.

Мартину трудно признать тот факт, что продукты, которые он с отвращением выбросил бы в мусорное ведро, по моим понятиям, только-только дошли до готовности. И ни одно лакомство моей родины не сравнится с промокшим под дождем гамбургером, приготовленным две недели тому назад.

– Я и ем нормальную еду. Это у тебя отвратительные привычки. Вообрази, какое богатство оттенков вкуса приобретет разлагающееся блюдо. Только подумай, чего ты себя лишаешь.

– Я как-нибудь обойдусь, с твоего позволения, – проворчал он. – Я предпочитаю есть свежее. Тебе тоже стоит как-нибудь попробовать.

– Бя-я-я! – сплюнул я, скрутив язык штопором. – Свежие продукты вредны, и я могу это доказать.

– Чего-чего? – недоверчиво вякнул он.

– Твой дядя ел свежие продукты. Я ел достаточно выдержанные блюда. Я его пережил. Выводы очевидны.

– Возможно, у него случился сердечный приступ, когда он увидел, как ты лакомишься какой-нибудь тварью, раздавленной на дороге, – пробормотал Мартин.

– Не говори такие вещи… а то у меня разыграется аппетит.

Мартин побледнел:

– Сегодня мы с моим болтунишкой заглянем в закусочную на Третьей улице, но я-то зайду внутрь и поем по-настоящему, а не буду довольствоваться объедками.

– Я бы не стал на это рассчитывать. Денег у тебя не хватит даже на кубик льда, не говоря уже о напитках, в которых его бросают.

Бросив на меня свирепый взгляд, он с силой нажал кнопку воспроизведения.

–  Алло, говорит Кэл…

Мартин вскочил и убавил громкость, чтобы можно было нормально слушать.

– …Розен. – Он оставил номер телефона, по которому с ним можно связаться, и повесил трубку.

– Коротко и ясно, – отметил я.

Мартин нахмурил брови, и они стали похожи на двух лохматых гусениц, выгибающих спины при виде друг друга.

– Стоило упомянуть хотя бы, по какому поводу он звонит.

– Могу предложить выход из этого положения, – сказал я, протянул ему трубку и набрал номер, который назвал Розен. – Поговори с ним.

– Тебе что, обязательно нужно набирать номер языком? – прошипел Мартин. Достав носовой платок, он начал протирать трубку.

– Все и так высохнет, – уверил я его.

Он начал было разглагольствовать на тему покрывшихся коркой кнопок, но тут Розен взял трубку, и Мартин не стал договаривать свою тираду. Их беседа была недолгой. Мартин, повесив трубку, посмотрел на меня.

– Верни кассету на место, в автоответчик. Мы назначили встречу.

Кэл Розен жил в центре, в фешенебельном многоэтажном здании, где все до мелочей дышало роскошью. И лишь парковочных мест для машин посетителей здесь было мало. В конце концов Мартину удалось припарковаться только через четыре дома оттуда.

Высвободив меня из-под ремня безопасности, он осторожно поставил меня на землю, а потом с целеустремленным видом зашагал по тротуару, стремясь поскорее оставить позади ржавое корыто, на котором приехал. Кто-нибудь на его месте купил бы новую машину, но ему было приятнее ненавидеть уже имеющуюся.

Я посмотрел на его удаляющуюся спину, на незакрытую дверцу автомобиля, снова на спину Мартина. Вполголоса бормоча проклятия, я прислонился к дверце и толкнул ее. Она не шевельнулась. Я снова навалился на нее. Петли взвизгнули от возмущения, а затем, страдальчески застонав, уступили; дверь захлопнулась.

А я упал лицом прямо на тротуар.

В мою сторону шла толстуха с чихуахуа на поводке. Я лежал на земле, поэтому мой глаз, а он у меня один, оказался примерно на высоте глаз собаки. Она уставилась на меня, я свирепо смотрел на нее.

Реакция чихуахуа на любые стимулы одинакова во всех ситуациях, так что собачка начала нервно приплясывать по кругу и лаять. Ее визгливый лай и сам по себе действовал на нервы, смотреть же, как такое существо устраивает перед тобой боевой танец, было оскорбительно, а я и так пострадал при падении.

С огромным трудом я поднялся на ноги. Это привело проклятую тварь в исступление; она постукивала когтями и скребла ими о бетон. Я пожелал ей тут же и умереть от внезапного приступа, но исполниться моему желанию было не суждено.

Женщина готова была предоставить почти всю ширину тротуара в мое распоряжение, а вот у чихуахуа было на этот счет свое мнение. Она дернулась изо всех сил и вырвала поводок из рук хозяйки.

Однажды мы с Мартином разыскивали похищенную картину по заказу Оуэна Кента, и нам пришлось иметь дело с исключительно свирепым сторожевым псом породы ротвейлер. От его лая присмирела бы сама собака Баскервилей. Я набрал побольше воздуха в легкие и воспроизвел лай того пса. Иногда оказывается очень кстати, что речевым органом у меня служит мембрана типа барабанной перепонки.

Чихуахуа, издав перепуганный вопль, бессильно рухнула на тротуар. Под задней частью собачки тут же начала образовываться лужа желтой жидкости.

– Ой, Максимилиан! – закричала женщина, заламывая свои рыхлые руки. Потом она сердито повернулась ко мне. – Что вы себе позволяете?

– Я просто добиваюсь соблюдения закона, запрещающего выпускать непривязанных собак, мадам, – ответил я и пошел догонять Мартина, оставив даму решать, как помочь своей жалкой злобной твари.

– Ты пошел в обход, чтобы полюбоваться окрестностями? – шутливо спросил Мартин, когда я, тяжело дыша, наконец оказался у него за спиной.

– Ты, лысый павиан-переросток, – рявкнул я, – ты не закрыл дверь автомобиля. И мне удалось ее захлопнуть, лишь позвав на помощь трех мужчин и одну барышню, на которой было чрезвычайно мало одежды. – Я пнул его в щиколотку, выше ударить его ногой мне не так-то просто. – Подними меня, чудовище. Я совсем стер ноги, пока тебя догонял.

Он наклонил голову, будто оценивая правдоподобность моего утверждения.

– Ага. Осталось всего шесть дюймов. Заставь я тебя дойти до дома Розена на своих двоих, так у тебя останутся культи размером с мой большой палец. И тебе будет поделом… Я видел, как ты запугивал ту чихуахуа.

– Запугивал! Да она на меня бросилась! Я до нее и пальцем не дотронулся.

– Ты, возможно, нанес бедному животному неизлечимую психологическую травму. Я вынужден требовать, чтобы ты вернулся и извинился.

– Хватит приставать ко мне, урод двуглазый.

– Я тебя ни разу пальцем не тронул.

Вот он и договорился до того, что я оказался в подстроенной им логической ловушке. Мартин редко бывает таким коварным. Злясь, что ему удалось меня перехитрить, я зашагал вперед, решив дойти самостоятельно, пусть от моих ног и правда останутся культи длиной с его большой палец. Не прошел я и десяти шагов, как он подхватил меня под мышку, будто продолговатый мяч для американского футбола.

Я начал было возмущаться, отстаивая собственное достоинство, но тут же перестал. По крайней мере, на руках у Мартина я в безопасности, и всяким психованным чихуахуа до меня не добраться.

Шаги у Мартина длиннее, чем у меня, так что вскоре мы были уже у дома Розена. Покачиваясь туда-сюда, я успел глянуть на швейцара. Он прикоснулся пальцами к краю фуражки, а на лице его выразилось недоумение.

– Доброе утро, кэптн.

Когда Мартин проносил меня мимо стеклянной двери, я зацепился ногой за металлическую ручку, и колено громко хрустнуло. Мартин, ничего не заметив, поставил меня на пол перед стойкой службы безопасности и стал диктовать дежурному свое имя и фамилию. На ногу было не опереться, и я тут же начал заваливаться. Чтобы не упасть, мне оставалось только ухватиться за ногу Мартина.

Если люди в таких ситуациях чаще всего прибегают к гласным, то моя раса обычно издает звук, похожий на жужжание. Когда я испустил приглушенное «Уззззз…», дежурный службы безопасности посмотрел вниз, увидел мой язык, обхвативший голень Мартина, и побледнел.

– Это что, змея? – спросил он с ужасом.

Мартин наконец заметил, что я совсем накренился на правый борт. Он наклонился и удержал меня за мою конусообразную голову.

– Что случилось, Виктор?

Не переставая жужжать от боли, я произнес:

– Похоже, я сломал ногу.

Мартин поднял меня и положил на согнутую руку, будто младенца. Охранник покосился на нас, а Мартин стал осматривать мою ногу, которая уже начинала отекать. Он щупал ее и тыкал пальцем, сгибал и поворачивал, а я вполголоса гудел и жужжал. Нежному обращению он мог бы еще поучиться, а вот тщательности у него хоть отбавляй.

– Ты просто ушибся.

– Кость вдребезги, – уверил я его.

Он продолжил осмотр. Заставив меня издать от боли несколько разных шумов, он заявил:

– Мне так не кажется, мой маленький друг. – Нахмурившись, он спросил меня: – Как же ты умудрился повредить ногу?

Мартин человек не злой, он просто небрежен, поэтому я не стал ругать его за то, что он недостаточно широко открыл дверь.

– Я зацепился за дверь, – лаконично ответил я и сказал, обращаясь к охраннику: – У нас назначена встреча с Кэлом Розеном.

Сотрудник службы безопасности посмотрел сначала на меня, потом на какой-то предмет у себя на столе, а потом поднял взгляд на Мартина, как будто это он, а не я с ним заговорил.

– Да, у меня здесь записано. Он недавно звонил на вахту и сообщил об этом. Поднимайтесь к нему.

Войдя в лифт, Мартин спросил:

– Ты можешь стоять?

– Я бы предпочел этого не делать. Нога очень болит. На сороковом этаже двери с шипением открылись, и мы увидели холл, в котором пол покрывал толстый ковер, а обои чересчур пестрили.

– Фи, – сказал я. – Я, конечно, смотрю на все это из горизонтального положения, но, похоже, дизайнера, который занимался этим интерьером, нужно утопить или четвертовать.

– Я и стоя готов сказать то же самое, – уверил меня Мартин. – Послушай, мне становится тяжело тебя тащить. Ты точно не в состоянии идти?

– У меня же колено уже размером с яблоко, оно вдвое толще, чем обычно. Не видишь, из него уже сыплются маленькие молнии, как рисуют в комиксах?

– Ну да, опухло немного, – признал он и, переложив меня с одной руки на другую, спросил: – Ты точно не прибавил в весе?

– Мартин, я почти умираю от голода. За последние девять дней я ел всего два раза.

– Я знаю, но ты же всегда так питаешься.

– Это так, но если я смогу кого-нибудь достаточно разжалобить, то тебя осудят за жестокое обращение с животными.

– Ха! – радостно воскликнул Мартин. – Так ты все-таки признаешь себя животным? Ты так облаял того чихуахуа, что мы, вне всякого сомнения, сможем тебя зарегистрировать в Американском клубе собаководства.

Ну вот.

– Пожалуй, я продолжу разговор только в присутствии моего адвоката, – проворчал я.

К нам приблизилась пара средних лет. Заметив меня, дама сказала:

– Посмотри-ка, Хьюберт! Банан с ножками. Какой миленький!

– Но у него же всего один глаз, Марта. Что толку от одноглазой твари?

– Ты что, хочешь сказать, он живой? – спросила она, и он задумался. Они продолжали обсуждать преимущества и недостатки домашних любимцев, имеющих только один глаз, пока не приехал их лифт.

– Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше, – заворчал я.

– Спокойно, – отозвался Мартин. – Нам еще предстоит потрудиться и заработать гонорар.

Должно быть, охранник доложил Розену о нашем прибытии, поскольку дверь его квартиры распахнулась, как только мы подошли.

– Вы Мартин Крофтс? – спросил он.

– Да. – Он ловко повернул меня, так что я смотрел на Розена из положения почти что вертикального, при этом по-прежнему сидя, как в колыбельке, на руке у Мартина. – А это Виктор, мой напарник.

– Не знал, что у вас есть… напарник. Мартин кивком указал внутрь квартиры.

– Ваше дело, наверное, стоит обсудить в квартире, да?

Розен намек понял. Отойдя в сторонку, он сказал:

– Заходите, пожалуйста. Мартин кивнул.

– Ну вот, – сказал он, когда дверь закрылась, – чем мы можем быть вам полезны?

Розен нервно облизал губы. Посмотрел на Мартина. На меня. Снова на Мартина. Еще раз облизал губы.

– Хм… с чего бы начать?

– Начните с начала, а мы по ходу дела будем задавать вопросы, – сказал Мартин.

Он нервно кивнул:

– Да, так, думаю, будет лучше. – Он повернулся и подошел к креслу у окна, собираясь, похоже, сесть, но потом передумал и встал, глядя на улицу и сцепив руки за спиной. – Кэндис, моя бывшая жена, привела ко мне Элис днем в пятницу. Элис должна была остаться у меня на выходные…

– Кто такая, простите, Элис? – спросил Мартин, подвинувшись ближе к нему.

– Элис – наша дочь. В марте ей исполнилось четыре. Мартин кивнул.

– Итак, ваша бывшая жена привела к вам Элис в пятницу, – сказал он, чтобы не дать Розену потерять нить повествования.

– Я провожу с Элис весь уик-энд два раза в месяц. Так это организовали наши юристы.

– Понятно, – произнес Мартин.

– После того как Кэндис оставила у меня Элис, я повел девочку в парк.

– В какой парк? В Саундерс или Тривуд?

– В Тривуд. Элис нравится там горка. Та, у которой желоб проходит сквозь ствол дуба.

Мартин кивнул:

– Знаю эту горку. Продолжайте.

Розен тяжело вздохнул и, отвернувшись от окна, посмотрел на нас.

– Обычно я сижу на скамье возле фонтана. Это, конечно, совсем недалеко от горки, но иногда я не вижу мою малышку, если она оказывается за каким-нибудь деревом или еще за чем-нибудь. Она такая подвижная, что обычно через минуту-две снова попадается на глаза. Спустя какое-то время я забеспокоился. Я походил туда-сюда, но так и не нашел Элис. Ее похитили.

Мартин нахмурился:

– Обычно ребенок отыскивается у другого родителя. Особенно в таких случаях, как ваш.

– В субботу я получил записку с требованием выкупа. – Говорил он так, будто это составляло предмет его гордости.

– Можно посмотреть? – попросил я. Розен посмотрел в пол:

– Ее забрала полиция.

– Что там было написано?

– Пятьсот тысяч долларов. Мелкими купюрами. Со мной свяжутся, чтобы договориться о встрече. Все как обычно.

Мартин осматривал комнату, отмечая про себя, что мебель отличная, а на столах дорогие антикварные вещицы. Затем его взгляд вновь устремился на Розена.

– И вы могли бы достать такую сумму?

Он кивнул, помолчал и снова кивнул, будто дернулся.

– С большим трудом. Мне придется распродать все имущество.

– Значит, кто-то знал, какими средствами вы располагаете, – заметил Мартин.

Розен уставился на него:

– Каким образом?

– Судя по тому, что вы рассказали, они достаточно хорошо представляли, сколько денег вы сможете собрать в случае крайней необходимости.

– Я… Я об этом и не подумал. Но ведь они могли случайно угадать? Или просто взять сумму с потолка.

Мартин пожал плечами, слегка шевельнув при этом меня, отчего мое колено захлестнули новые волны боли. Я издал приглушенное жужжание.

– Конечно. Полмиллиона долларов – сумма кругленькая и солидная, – согласился он.

Розен кивнул:

– Это все, что у меня есть.

– Итак, Элис похитили в пятницу. В субботу вы получили записку с требованием выкупа. Выходили ли с вами на связь после этого?

– Нет.

– Как правило, лучше всего удается что-либо предпринять в тот момент, когда похититель приходит за выкупом. Кроме того, мы можем надеяться только на то, что полиция обнаружит в самой записке с требованием выкупа нечто, указывающее на местонахождение вашей дочери.

Мартин подробно расспрашивал Розена еще минут десять-пятнадцать, заполнил некоторые пробелы хронологического характера, но так и не разузнал ничего важного. Кроме того, он взял адрес бывшей жены.

Когда мы выходили, швейцар отдал нам честь.

– Вы уж позаботьтесь о вашем маленьком, кэптн, – сказал он. – Похоже, не слабо он зацепился за эту дверь.

Мартина это так и не тронуло. Совесть у него защищена броней. Для того чтобы он что-то почувствовал, требуется никак не меньше, чем прямое попадание.

Мы посовещались, не следует ли нам прямо отсюда направиться к бывшей жене Розена, но решили, что сначала зайдем в полицейский участок. Пит Симс, старинный приятель Мартина, обычно готов рассказать не предназначенные для посторонних подробности, касающиеся любого расследуемого ими дела.

Войдя в здание, мы сделали нашу привычную остановку. Посетителей в участке принимала Мари, которую можно было считать постоянной девушкой Мартина, – по крайней мере, ни с кем другим у него не было настолько прочных отношений. Мари чмокнула его в щеку, а потом наклонилась поболтать со мной.

– Опять Мартин тебя обижал, да, Виктор?

– О да! Еще как, – сказал я ей. – Он кормит меня два раза в неделю.

Она улыбнулась:

– У меня, кажется, есть гниющий кочешок салата. Хочешь, я приберегу его для тебя?

– Какого он цвета? – спросил я.

– Пока зеленого… почти весь.

– Подожди, пока он не покроется черными и бурыми пятнами и не станет весь склизкий. Тогда он вкуснее всего.

Мари, женщина храбрая, лишь кивнула в ответ:

– Еще несколько дней, и он дойдет.

– Я истекаю слюной.

– Не смей, – возмутился Мартин. – Это последняя чистая рубашка, больше у меня не осталось. Если ты ее обслюнявишь, то я…

– Ты же ничего такого не сделаешь, – перебила его Мари, протянув руку и нежно погладив мне бок. – Виктор такой милый парнишка.

– Для всех, кроме чихуахуа, – ответил Мартин. – Мари, мне так не хочется от тебя уходить, но нужно пару минут поговорить с Питом.

Она надула губки, отлично зная, что это делает ее настолько соблазнительной, что Мартин просто тает на месте.

– А я-то думала, что ты меня навестить пришел… Мартин поспешил удалиться.

– Боже, что за нечестивые дела творит с моими гормонами эта женщина, – бормотал он, шагая по коридору к кабинету Пита.

– Она тебя и пальцем не тронула, – заметил я.

У Мартина задергался уголок рта; похоже, он старался сдержать улыбку.

– Очень мило.

Пит сидел за столом и читал какой-то протокол. В удобной близости от полицейского лежал на бумажном пакете наполовину съеденный гамбургер. Рядом валялись два пустых пакета. Ноги Пита возлежали поверх многочисленных кип беспорядочно наваленных на столе бумаг. Услышав, что мы вошли, он вскинул голову, а потом нахмурился.

– Что еще за пакость случилась с твоей ногой, Виктор?

– Болит.

Он провел пальцами по жалким остаткам некогда пышной рыжей шевелюры и легко поднялся с кресла.

– Да, черт возьми, могу себе представить. – Он осторожно прикоснулся к моему колену, а потом слегка кивнул. – Давай попробуем кое-что сделать.

Пит присел на корточки и начал растирать ладони одну об другую.

– Будет немного больно. Отбросив жалость к себе, я сказал:

– Я готов.

Я чувствовал тепло от его разогретых рук. Он обхватил мой коленный сустав ладонями и начал надавливать, достаточно сильно. Одной рукой удерживая мою ногу, другой он обходил колено по кругу. Несколько раз он повторил эту процедуру то одной, то другой рукой. На первом круге мне было даже приятно. Потом боль стала нарастать. Когда я зажжужал, он поднял голову и посмотрел мне в глаза, но продолжал массировать.

– Потерпи, Виктор.

К моему изумлению, острая боль быстро отступила. Теперь колено немного ныло, и по сравнению с прежними ощущениями можно было считать это почти выздоровлением.

– Пит, ты никогда не подумывал стать врачом? Он широко улыбнулся:

– С чего бы мне захотеть куда-то уйти и чем-нибудь другим заниматься? Именно сейчас из меня начал получаться хороший полицейский. – Он крякнул, поднявшись на ноги. Круглый год Пит носит с собой пузо, почти как Мартин – меня; и рад бы он избавиться от этого багажа, но уже свыкся с ним и даже полюбил. Пит, по крайней мере, любит свое пузо, как мне кажется, и кормит его досыта.

Он снова пробрался за рабочий стол и плюхнулся в кресло.

– Так что же… Чем могу быть полезен? Смешно было бы надеяться, что вы пришли исключительно для того, чтобы пообщаться со старым знакомым.

– Мы по поводу похищения малышки Розен, происшедшего в пятницу, – ответил Мартин.

Пит фыркнул:

– Я же знал, что вы заставите меня попотеть. Почему бы вам, ребята, не спросить у меня про какое-нибудь убийство? Тогда материалы были бы здесь, у меня на столе, и мне не пришлось бы топать через все здание. – На лице его появилась гримаса. – О'кей, посидите тут. Я вернусь через минутку.

– Мартин, – заговорил я, когда Пит пронес свою массивную фигуру в дверь и удалился, – как тебе кажется, не найдется ли у Пита под столом чего-нибудь пригодного в пищу?

Мартин с отвращением наморщил нос:

– Тут, как я погляжу, не подметали несколько лет. Если хочешь посмотреть, то спускайся и лезь туда сам. Я не буду там внизу копаться. А то вдруг у меня пальцы загниют и отвалятся.

– Серьезно?

Лицо его побледнело.

– Виктор! Ты же не станешь есть часть моего тела, да?

Я вздохнул:

– Пожалуй, не стану. Мне совестно было бы кусать руку, кормившую меня.

Мартин все еще решал, не прикончить ли меня, когда вернулся Пит с кипой листочков и бросил ее на колени Мартину, как раз возле моих ступней.

– Похоже, с папками для бумаг у нас тут туго, поэтому постарайся ничего из этого не потерять, о'кей?

Читать в бумагах было почти нечего, и их содержание не добавило ничего существенного к тому, что мы уже знали. Мартин нахмурился:

– Странно, что никто ничего не видел.

– Просто не верится, насколько ненаблюдательны люди в общественных местах. Если ребенок не начал отбиваться, то все решили, что ее просто ведут домой. Даже, черт возьми, если бы она и пыталась сопротивляться, окружающие подумали бы, что она закатила истерику без всякого повода. В старые времена, когда детки были вежливые, тихие и послушные, было намного проще. А теперь… – Он пожал плечами.

Мартин кивнул:

– Вы проверили его бывшую жену? Если за ребенком пришла она, то Элис, как мне кажется, пошла бы с ней спокойно.

– Я-то никого по этому делу не допрашивал. Им занимается Норм Паски, помните такого? В любом случае, пока не дошло до убийства, я с этим не работаю. Будем надеяться, что такого не произойдет.

Мартин вытащил из пачки за краешек ту самую записку с требованием выкупа.

– Можно как-нибудь определить происхождение этой записки?

Пит пожал плечами:

– Похоже, нет. В наши дни почти ничего не определишь по качеству бумаги, типу шрифта и тому подобному. Проще простого напечатать что-нибудь на любом лазерном принтере латинским шрифтом двенадцатого кегля. Где-то здесь должно быть заключение из лаборатории, но не думаю, что оно вам чем-то поможет.

Мартин порылся в кипе бумаг, нашел наконец заключение, пробежал его глазами и снова посмотрел на Пита.

– Ты прав. Тут нет ничего, за что можно было бы зацепиться.

– Вам остается только поговорить с его бывшей. А так… ждите, что будет дальше.

Кэндис Розен, все еще не сменившая фамилию бывшего мужа, снимала скромный домик в приличном районе. Близился вечер, и дома на ее улице были окрашены лучами заходящего солнца в болезненный красновато-оранжевый оттенок.

Мартин припарковался у бордюра и понес меня ко входной двери. Женщина так быстро открыла дверь на звонок, будто сидела у входа и ждала вестей о своей дочке. Она без лишних расспросов приняла объяснения Мартина по поводу того, кто мы и зачем пришли, а потом пригласила нас в дом.

– Мне следует извиниться за то, что здесь все вот так выглядит. Мы… я не стала после развода просить Кэла выделить мне побольше мебели.

Я оглядел гостиную и сравнил про себя немногочисленные предметы здешней обстановки с теми потертыми развалюхами, которые называет своей мебелью Мартин.

– Мне кажется, мадам, у вас тут очень мило, – сказал я ей.

Она пристально посмотрела на меня:

– Ты умеешь говорить?

Я не обиделся, в ее голосе звучало искреннее удивление.

– Меня зовут Виктор, мадам. Я работаю вместе с Мартином.

– А что ты за существо?

Подходящего ответа на этот вопрос мне никогда не удавалось подыскать. На моей планете высадился экипаж космического корабля, и среди космонавтов был дядюшка Мартина. Увидев меня, он решил, что сможет завести домашнюю зверюшку, какой ни у кого нет. К несчастью, он скончался, так никому и не рассказав, с какой именно планеты он меня привез, поэтому путь на родину для меня закрыт навсегда.

– В некотором роде, мадам, – сказал я ей, – я и сам жертва похитителей. Я – единственный представитель своего вида на планете Земля, и пока что никому не удавалось как-то меня классифицировать.

– Да неужели ты единственный? Я думала, что на Земле сотни пришельцев. Так что где-то наверняка есть и похожий на тебя.

– Но это все равно не тот, кто имеет для меня значение, – сказал я, думая о моей обожаемой Уонн и надеясь, что она сейчас там, на родине, и с ней все в порядке.

– Боюсь, я тебя не понимаю.

Я научился издавать звук, похожий на вздох человека. Иногда это единственный способ передать чувство, которое я испытываю.

– Не переживайте, мадам. Все будет хорошо. Может быть, наступит день, когда мне удастся отправиться домой.

Но и об этом думать было мучительно. Я представлял, как расстанусь с Мартином, и чувствовал себя опустошенным. Ах, если бы я мог не терять дружбы с Мартином и вместе с тем наслаждаться любовью Уонн, то у меня было бы все самое лучшее, что только есть в обоих мирах. Я почти с облегчением понимал, что выбирать между одним и другим мне не суждено.

Тут вмешался Мартин, которому наскучило слушать историю, столько раз рассказанную мною.

– Миссис Розен, если вы не возражаете, нам хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Она снова опустила глаза и посмотрела на меня, будто обдумывая, какую роль в разговоре буду выполнять я, и только потом ответила Мартину.

– Конечно. Не знаю, правда, насколько я смогу быть вам полезна.

– Вы оставили дочь в квартире вашего мужа в пятницу днем, это так?

Она кивнула:

– Да, она бывает у Кэла по выходным раз в две недели.

– В котором часу это было?

– Примерно в четыре, может, немного позже.

– И он повел ее в парк? Она пожала плечами:

– Не знаю. Меня с ними не было, но она очень любит туда ходить.

– То есть во время того или иного уик-энда вы не знаете, чем они занимаются?

Она покачала головой:

– Заранее я не знаю. Элис обычно рассказывает… рассказывала… – она шмыгнула носом и притронулась к глазам; если не считать этого, ей удалось сохранить самообладание, – мне об этом после того, как он привозил ее домой в воскресенье вечером.

– Связывались ли похитители с вами? Снова покачав головой, она ответила:

– Они пока прислали только одну записку, ту, которую получил Кэл.

– Простите, что спрашиваю, но в хороших ли отношениях вы находитесь с вашим бывшим мужем?

Она прикрыла глаза и пару мгновений молчала.

– Пожалуй, нужно уточнить, о ком именно из нас идет речь. Мне казалось, что у нас все хорошо. А потом, в один прекрасный день, он велел мне съехать с квартиры. Он сказал, что мы постепенно стали друг другу чужими.

Мне так не казалось, но что оставалось делать? Отношения между двумя людьми возможны только тогда, когда оба что-то для этого делают. И я ушла.

– У него кто-то был?

– Не знаю. Я не пыталась это выяснить. В тот момент я была так потрясена, что не стала вдумываться в суть случившегося. А теперь все уже позади.

– Вы его все еще любите? – мягко спросил ее я. Она покачала головой, но как-то слишком быстро.

А потом медленно кивнула.

– Да, – прошептала она.

– И вам бы хотелось, чтобы вы снова жили все вместе, втроем, – договорил я.

Она кивнула.

Мартин непонимающе поглядывал на меня и молчал.

– Мадам, – обратился к ней я.

Мы встретились взглядами, но она ничего не сказала.

– Полицейские спрашивали вас, не вы ли забрали Элис?

– Похоже, они не исключают возможности, что она у меня. Но это не так. И меня это огорчает. По крайней мере, я знала бы, что с ней все в порядке.

Когда говорят такие вещи, люди обычно с сочувствием кивают, но мое тело лишено необходимой для этого гибкости.