Текст книги "Суть дела"

Автор книги: Грэм Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Соскучились по дождям?

– Да, если бы только они шли месяц или два, а потом переставали.

Скоби что-то ответил, не задумываясь. Он никогда не прислушивался к тому, что говорит жена. Он спокойно занимался своим делом под мерное течение ее речи, но стоило прозвучать жалобной ноте – и он мгновенно включал внимание. Как радист, зачитавшийся романом возле приемника, он пропускал все сигналы, сразу же настораживаясь, когда слышались позывные корабля или сигнал бедствия. Ему даже легче было работать, когда она разговаривала, а не молчала: пока его слух воспринимал этот ровный поток слов – клубные сплетни, недовольные замечания по поводу проповедей отца Ранка, пересказ только что прочитанного романа, даже жалобы на погоду, – он знал, что все идет хорошо. Мешало работе молчание; молчание означало, что он может поднять голову и увидеть в глазах ее слезы, требующие внимания.

– Ходят слухи, будто на прошлой неделе были потоплены все рефрижераторные суда.

Пока она говорила, он обдумывал, что ему делать с португальским судном, которое должно подойти к причалу утром, как только снимут боны. Суда нейтральных стран приходили дважды в месяц, и молодые офицеры охотно устраивали туда вылазку, – это сулило возможность отведать чужую стряпню, выпить несколько рюмок настоящего вина и даже купить для своей девушки какое-нибудь украшение в судовой лавке. За это они должны были помочь береговой охране проверить паспорта и обыскать каюты подозрительных лиц, а всю тяжелую и неприятную работу выполняли агенты береговой охраны сами: в трюме они просеивали мешки риса в поисках алмазов, в раскаленной кухне залезали рукой в банки с салом, потрошили фаршированных индеек. Попытка найти несколько алмазов на пароходе водоизмещением в пятнадцать тысяч тонн была бессмысленной; ни один злой волшебник из сказки не задавал бедной гусятнице такой невыполнимой задачи, однако всякий раз, когда судно входило в порт, ему сопутствовала шифрованная телеграмма: «Такой-то пассажир первого класса заподозрен в перевозке алмазов… под подозрением следующие члены судовой команды…» Никто ни разу ничего не нашел. Скоби подумал: завтра очередь Гарриса, с ним можно послать Фрезера, – я слишком стар для таких экскурсий. Пусть позабавится молодежь.

– В прошлый раз половина книг пришла подмоченной.

– Разве?

Судя по количеству машин, думал он, народа в клубе еще немного. Он выключил фары и стал ждать, чтобы Луиза вышла из машины, но она продолжала сидеть; лампочка на щитке освещала ее руку, сжатую в кулак.

– Ну, вот мы и приехали, – произнес он бодрым тоном, который посторонние принимали за признак глупости.

– Как ты думаешь, они уже знают? – спросила Луиза.

– О чем?

– О том, что тебя обошли.

– По-моему, детка, мы с этим вопросом уже покончили! Погляди, сколько генералов у нас обошли с начала войны! Подумаешь, велика птица – помощник начальника полиции!

– Да, но они меня не любят, – сказала она.

Бедная Луиза. Ужасно, когда тебя не любят. И он вспомнил свои переживания во время той, первой поездки, когда черные вспарывали шины и писали обидные слова на кузове его грузовика.

– Какая чепуха! Я просто не знаю, у кого больше друзей, чем у тебя. – И он стал вяло перечислять; – Миссис Галифакс, миссис Касл… – Но потом решил лучше не называть имен.

– Они там сидят и меня поджидают, – сказала она. – Так и ждут, чтобы я вошла… До чего мне не хочется сегодня вечером в клуб. Поедем лучше домой.

– Теперь уже нельзя. Вон подъехала машина миссис Касл. – Он сделал попытку рассмеяться. – Мы попались, Луиза. – Он увидел, как кулак разжался и сжался опять; влажная, никчемная пудра лежала, как слипшийся снег, в складках кожи.

– Ах, Тикки! – взмолилась она. – Ты ведь меня никогда не бросишь, правда? У меня совсем нет друзей, с тех пор как уехали Барлоу…

Он взял влажную ладонь и поцеловал ее; непривлекательность Луизы сжимала ему сердце и связывала по рукам и ногам.

Плечом к плечу, как полицейский патруль, они вошли в гостиную, где миссис Галифакс выдавала библиотечные книги. В жизни худшие ожидания редко оправдываются; вряд ли тут о них только что судачили.

– Чудно, чудно! – крикнула им миссис Галифакс. – Пришла новая книжка Клеменса Дейна!

Это была самая безобидная женщина в колонии; ее длинные волосы вечно были растрепаны, а в библиотечных книгах попадались шпильки, которыми она закладывала страницы. Скоби мог спокойно оставить жену в ее обществе – миссис Галифакс незлобива и не любит сплетничать, у нее слишком короткая память; она по нескольку раз перечитывает одни и те же романы, даже не подозревая этого.

Скоби подошел к группе людей на веранде. Санитарный инспектор Феллоуз за что-то свирепо выговаривал старшему помощнику начальника Рейту и морскому офицеру по фамилии Бригсток:

– В конце концов, это клуб, а не вокзальная закусочная!

С тех пор как Феллоуз перехватил у него дом, Скоби изо всех сил старался относиться к этому человеку с симпатией; его жизненные правила требовали проигрывать с улыбкой. Но порой ему бывало трудно хорошо относиться к Феллоузу. Вечерняя жара не красила этого человека: жидкие рыжие волосы слиплись, колючие усики стояли торчком, круглые глазки были выпучены, малиновые щеки пылали.

– Вот именно, – подтвердил Бригсток, слегка покачиваясь.

– Что тут у вас случилось? – спросил Скоби.

– Он считает, что мы недостаточно разборчивы, – сказал Рейт с той самодовольной иронией, какую позволяет себе только человек крайне разборчивый, – в свое время настолько разборчивый, что за его одинокий стол в Протекторате не допускался никто, кроме него самого.

Феллоуз запальчиво воскликнул, щупая для храбрости свой гвардейский галстук:

– Всему есть границы!

– Вот именно, – подтвердил Бригсток.

– Я знал, что у нас тут пойдет, когда мы сделали почетными членами клуба всех офицеров, – заявил Феллоуз. – Я знал, что рано или поздно они начнут водить сюда всякую шушеру! Поверьте, я не сноб, но в таком месте, как это, ограничения необходимы хотя бы ради наших дам. Тут ведь не то, что дома!

– Но что же все-таки случилось? – спросил Скоби.

– Почетным членам нельзя позволять приглашать гостей, – заявил Феллоуз. – На днях сюда привели рядового! Пускай они в армии играют в демократию, а мы не желаем этого терпеть! К тому же выпивки и так не хватает, без лишних ртов.

– Совершенно верно, – произнес Бригсток, пошатываясь еще заметнее.

– К сожалению, я все еще не понимаю, о чем идет речь, – сказал Скоби.

– Зубной врач из сорок девятого привел какого-то штатского по фамилии Уилсон, и этот Уилсон, видите ли, желает вступить в члены клуба. Это ставит всех нас в крайне неприятное положение!

– А чем он плох?

– Какой-то конторщик из ОАК! Мог бы вступить в клуб в Шарп-тауне. Зачем ему ездить сюда?

– Но ведь там клуб закрыт, – сказал Рейт.

– Что ж, это их вина, а не наша.

За спиной санитарного инспектора раскинулся беспредельный простор ночи. Вдоль края холма перемигивались огоньки светлячков, и фонарь патрульного катера в бухте отличался от них лишь своей неподвижностью.

– Пора затемнять окна, – сказал Рейт. – Пойдемте-ка лучше в комнаты.

– А где этот Уилсон? – спросил его Скоби.

– Вон там. Бедняге, видно, тоскливо. Он приехал всего несколько дней назад.

Уилсон смущенно стоял в лабиринте мягких кресел и делал вид, будто разглядывает карту на стене. Его бледное лицо потемнело, как сырая штукатурка. Тропический костюм он явно купил у какого-то торговца на пароходе, который сбыл ему залежалый товар: материю красновато-бурого оттенка украшали нелепые полоски.

– Вы Уилсон? – спросил его Рейт. – Я заметил сегодня вашу фамилию в списках у начальника административного департамента.

– Да, это я, – сказал Уилсон.

– Меня зовут Рейт. Я его старший помощник. А это Скоби, помощник начальника полиции.

– Я видел вас, сэр, сегодня возле гостиницы «Бедфорд», – сказал Уилсон.

Во всем его поведении, казалось Скоби, была какая-то беззащитность; он стоял, покорно ожидая людского приговора – одобрят его или осудят, – и ни на что не рассчитывал. Он был очень похож на собаку. Никто еще не нанес на его лицо тех черт, которые сделают его человеком.

– Хотите выпить, Уилсон?

– Не возражал бы, сэр.

– Это моя жена, – сказал Скоби. – Луиза, познакомься с мистером Уилсоном.

– Я уж слышала о мистере Уилсоне, – чопорно произнесла Луиза.

– Видите, какая вы знаменитость, – пошутил Скоби. – Простой смертный, а пробились в святая святых.

– Я и не подозревал, что нарушаю правила. Меня пригласил майор Купер.

– Да, чтобы не забыть, – сказал Рейт, – надо записаться к Куперу. По-моему, у меня флюс. – И он ускользнул в другой конец комнаты.

– Купер мне говорил, что тут есть библиотека, – пролепетал Уилсон. – И я понадеялся…

– Вы любите книги? – спросила Луиза, и Скоби вздохнул с облегчением: теперь она будет приветлива с этим беднягой! У Луизы никогда ничего не поймешь заранее. Иногда она ведет себя, как самый последний сноб, но сейчас, подумал Скоби с щемящей жалостью, она, верно, считает, что не может позволить себе чваниться. Каждый новый человек, который еще «не знает, что Скоби обошли», для нее дар божий.

– Да в общем… – пробормотал Уилсон, отчаянно теребя жидкие усики, – в общем… – У него был такой вид, будто он хочет исповедоваться в чем-то очень страшном или, наоборот, что-то очень важное скрыть.

– Детективные романы? – спросила Луиза.

– Да, пожалуй… и детективные, – сбивчиво подтвердил Уилсон. – Правда, не все…

– Лично я люблю стихи, – сказала Луиза.

– Стихи, – повторил Уилсон, – да. – Он нехотя оставил в покое усики, и что-то в этом собачьем взгляде, полном благодарности и надежды, обрадовало Скоби. Неужели я в самом деле нашел ей друга?

– Я и сам люблю стихи, – сказал Уилсон.

Скоби отошел от них и направился в бар; у него отлегло от сердца. Вечер теперь пройдет хорошо – она вернется домой веселая и веселая ляжет спать. За ночь настроение не изменится, продержится до утра, а там уж Скоби пора будет идти на дежурство. Он сегодня выспится…

В баре он увидел компанию своих младших офицеров. Там были Фрезер, Тод и новый, из Палестины, с комичной фамилией Тимблригг. Скоби колебался, стоит ли ему входить. Они веселятся, и присутствие начальника вряд ли будет им приятно.

– Чудовищное нахальство! – воскликнул Тод. Очевидно, и тут речь шла о бедном Уилсоне. Но прежде чем Скоби успел уйти, он услышал голос Фрезера:

– Он за это наказан. Его зацапала Ученая Луиза.

Тимблригг утробно захихикал, и на его пухлой губе пузырьком вздулась капля джина.

Скоби поспешно вернулся в гостиную. Он на всем ходу налетел на кресло. Потом пришел в себя: перед глазами больше не ходили круги, но он чувствовал, что правый глаз щиплет от пота. Он потер глаз; пальцы дрожали, как у пьяного. Он сказал себе: «Берегись. Здешний климат вреден для волнений. Здешний климат создан для низости, злобы, снобизма, но ненависть или любовь могут тут свести с ума». Он вспомнил, как выслали на родину Бауэрса за то, что тот на балу дал пощечину адъютанту губернатора, и миссионера Мэкина, который кончил свои дни в сумасшедшем доме в Чайзлхерсте.

– Дьявольская жара, – сказал он какой-то фигуре, маячившей перед ним, словно в тумане.

– Вы плохо выглядите. Скоби. Выпейте чего-нибудь.

– Нет, спасибо. Мне еще надо проверить посты.

Возле книжных шкафов Луиза оживленно болтала с Уилсоном, но Скоби чувствовал, что злоязычье и чванство шныряют вокруг нее, как волки. Они не дадут ей порадоваться даже книгам, подумал он, и руки у него снова затряслись. Подходя к ней, он слушал, как она милостиво предлагает тоном доброй феи:

– Приходите как-нибудь к нам пообедать. У меня много книг, может, вам будет интересно.

– С большим удовольствием, – сказал Уилсон.

– Рискните нам позвонить: вдруг мы окажемся дома.

Скоби в это время думал: «Ах вы, ничтожества, как вы смеете издеваться над человеком?» Он сам знал ее недостатки. Его самого часто передергивало от ее покровительственного тона, особенно с незнакомыми. Он знал каждую фразу, каждую интонацию, которые восстанавливали против нее людей. Иногда ему хотелось предостеречь ее, как мать предостерегает дочь: не надевай этого платья, не повторяй этих слов, – но он должен был молчать, заранее терзаясь оттого, что она потеряет друзей. Хуже всего было, когда он замечал у своих сослуживцев какое-то сочувствие к себе, словно они его жалели. Он едва сдерживался, чтобы не крикнуть: какое вы имеете право ее осуждать? Это я во всем виноват. Я ее такой сделал. Она не всегда была такая.

Он быстро к ней подошел.

– Дорогая, мне надо объехать посты.

– Уже?

– Увы, да.

– Я побуду еще немножко. Миссис Галифакс довезет меня до дому.

– Я бы хотел, чтобы ты поехала со мной.

– Куда? Проверять посты? Я не ездила уже целую вечность.

– Вот поэтому я тебя и зову. – Он взял ее руку и поцеловал; это был вызов. Он объявлял им всем, что его нечего жалеть, что он любит свою жену, что они счастливы. Но никто из тех, кому он хотел это доказать, его не видел: миссис Галифакс возилась с книгами, Рейт давно ушел, Бригсток пил в баре, Феллоуз был поглощен беседой с миссис Касл – никто ничего не видел, кроме Уилсона.

– Мы поедем с тобой в другой раз, милый, – сказала Луиза. – Миссис Галифакс обещала подвезти мистера Уилсона до гостиницы, она все равно поедет мимо нашего дома. Я хочу ему дать почитать одну книжку.

Скоби почувствовал к Уилсону глубочайшую благодарность.

– Прекрасно, – сказал он, – прекрасно. Но лучше чего-нибудь выпейте. Подождите меня, я сам довезу вас до «Бедфорда». Я скоро вернусь.

Он положил руку на плечо Уилсона и мысленно взмолился: «Господи, не дай ей вести себя с ним слишком покровительственно; не дай ей быть слишком нелепой; не дай ей потерять хоть эту дружбу!»

– Я не прощаюсь, – сказал он вслух. – Надеюсь вас увидеть, когда вернусь.

– Вы очень любезны, сэр.

– Не зовите меня так почтительно, Уилсон. Вы же не полицейский. И благодарите бога, что не полицейский.

***

Скоби вернулся позже, чем предполагал. Задержала его встреча с Юсефом. На полпути в город он наткнулся на машину Юсефа, стоявшую на обочине; сам Юсеф мирно спал на заднем сиденье; свет фар упал на его крупное одутловатое лицо и седой клок на лбу, скользнул по жирным бедрам, обтянутым белым тиком. Рубашка у Юсефа была расстегнута, и колечки черных волос на груди обвивались вокруг пуговиц.

– Может, вам помочь? – нехотя осведомился Скоби, и Юсеф открыл глаза; золотые зубы, вставленные его братом, зубным врачом, на мгновение вспыхнули, как факел. Если сейчас мимо поедет Феллоуз, ему будет что рассказать завтра утром в Администрации. Помощник начальника полиции ночью тайком встречается с лавочником Юсефом! Оказать помощь сирийцу было почти так же опасно, как воспользоваться его помощью.

– Ах, майор Скоби! – сказал Юсеф. – Сам бог мне вас посылает!

– Чем я могу помочь?

– Мы торчим здесь уже полчаса. Машины проходят мимо, не останавливаясь, и я все жду, когда же появится добрый самаритянин.

– У меня нет лишнего елея, чтобы возлить вам на раны, Юсеф.

– Ха-ха! Вот это здорово, майор Скоби! Но если бы вы согласились подвезти меня в город…

Юсеф вскарабкался в «моррис» и уперся толстой ляжкой в ручку тормоза.

– Пусть ваш слуга сядет сзади.

– Нет, он останется здесь. Скорее починит машину, если будет знать, что иначе ему домой не добраться. – Сложив жирные руки на коленях, Юсеф сказал: – У вас хорошая машина, майор Скоби. Вы за нее заплатили, наверно, не меньше четырехсот фунтов.

– Сто пятьдесят.

– Я бы вам дал за нее четыреста.

– Она не продается. Где я достану другую?

– Не сейчас, а когда вы будете уезжать…

– Я не собираюсь уезжать.

– Ну? А я слышал, что вы подаете в отставку.

– Это неправда.

– В лавках чего только не болтают… Да, все это просто сплетни.

– Как идут дела?

– Не так уж плохо. Но и не слишком хорошо.

– А я слышал, что вы за войну нажили не одно состояние. Но это, конечно, тоже сплетни.

– Да вы же сами все знаете, майор Скоби. Моя лавка в Шарп-тауне торгует хорошо, потому что я в ней сижу сам, а хозяйский глаз всегда нужен. Моя лавка на Маколей-стрит торгует сносно – там сидит моя сестра. Но вот в лавках на Дурбан-стрит и на Бонд-стрит бог знает что творится. Обжуливают меня безбожно. Ведь я, как и все мои соплеменники, грамоты не знаю, и надуть меня ничего не стоит.

– Люди болтают, будто вы помните наизусть, сколько у вас товара в каждой лавке.

Юсеф ухмыльнулся и расцвел.

– Память у меня и правда неплохая. Но зато ночи напролет не сплю. Если не выпью побольше виски, все думаю, как там у меня на Дурбан-стрит, и на Бонд-стрит, и на Маколей-стрит.

– К какой из них вас подвезти?

– Ну, сейчас я поеду домой, спать. Живу я, если вас не затруднит, в Шарп-тауне. Может, зайдем ко мне, выпьем рюмочку виски?

– Никак нет. Я на дежурстве, Юсеф.

– Это было очень любезно с вашей стороны, майор Скоби, что вы меня подвезли. Можно мне вас поблагодарить и послать миссис Скоби кусок шелка?

– Мне бы это было крайне неприятно, Юсеф.

– Да, да, понимаю. Ах, эти сплетни! До чего же противно! И все потому, что среди сирийцев есть такие люди, как Таллит.

– Вам бы очень хотелось избавиться от Таллита, Юсеф?

– Да, майор Скоби. И мне было бы хорошо, да и вам было бы хорошо.

– Вы ведь в прошлом году продали ему несколько фальшивых алмазов, правда?

– Ах, майор Скоби, неужели вы верите, что я могу кого-нибудь так надуть? Сколько бедных сирийцев пострадало из-за этих алмазов, майор Скоби! Ведь это же позор – обманывать своих соплеменников!

– Не надо было нарушать закон и скупать алмазы! А ведь кое-кто еще имел наглость пожаловаться в полицию!

– Темные люди, что поделаешь!

– Ну, вы-то не такой уж темный человек, Юсеф!

– Если вы спросите меня, майор Скоби, во всем виноват Таллит. Не то зачем было ему врать, будто я продал ему алмазы?

Скоби ехал медленно. Немощеная улица была запружена людьми. В пригашенном свете фар раскачивались длинноногие худые черные тела.

– Долго еще будет в городе туго с рисом, Юсеф?

– Да ведь я знаю об этом не больше вашего, майор Скоби.

– Я знаю, что эти бедняги не могут купить риса по твердой цене.

– А я слышал, что они не могут получить свою долю продовольственной помощи, если не дадут взятки полицейскому.

И это была сущая правда. На всякое обвинение во взяточничестве ты слышал здесь контробвинение. Всегда можно было сослаться на еще более бесстыдную продажность в другом месте. Сплетники из Администрации делали нужное дело: они внушали мысль, что доверять нельзя никому. Это все-таки лучше, чем преступная терпимость. И за что только, думал он, круто сворачивая, чтобы объехать дохлую собаку, я так люблю эти места? Неужели потому, что человеческая натура еще не успела здесь прикрыться личиной? Никто тут не станет болтать насчет земного рая. Рай находился на своем положенном месте – по ту сторону могилы, а по эту сторону царят несправедливость, жестокость и подлость, которые в других местах люди так ловко умеют скрывать. Тут можно любить человека почти так, как его любит бог, зная о нем самое худшее; тут вы любите не позу, не красивое платье, не надуманные чувства… Он вдруг почувствовал нежность к Юсефу и сказал:

– Чужими грехами не отмоешься. Смотрите, Юсеф, как бы ваш толстый зад не отведал моего пинка.

– Все может быть, майор Скоби. А вдруг мы с вами еще и подружимся… Как бы я этого желал!

Они остановились возле дома в Шарп-тауне; оттуда выбежал с фонариком управляющий Юсефа, чтобы посветить хозяину.

– Майор Скоби, – сказал Юсеф, – мне было бы так приятно предложить вам рюмку виски. Ведь я бы мог вам серьезно помочь. Я настоящий патриот, майор Скоби.

– Поэтому вы и придерживаете ситец на случай вторжения вишистов? Надеетесь продать тогда товар дороже, чем на английские фунты.

– «Эсперанса» приходит завтра?

– Вероятно.

– Ну разве не пустая трата времени искать на таком большом корабле маленькие алмазы? Если, конечно, не знаешь заранее, где они лежат. Разве вы не понимаете, что когда судно возвращается в Анголу, моряки докладывают, в каких местах вы искали. Ну, вы пересыплете весь сахар в трюме. Ну, прощупаете сало в кухне, потому что кто-то когда-то сказал капитану Дрюсу, что алмаз можно нагреть и бросить в банку с салом. Ну, вы обшарите кабины, вентиляторы и матросские сундучки. Даже выдавите зубную пасту из тюбика. Неужели вы верите, что когда-нибудь найдете хоть один маленький алмазик?

– Нет, не верю.

– Вот и я тоже.

***

Возле уложенных пирамидами ящиков по бокам горели керосиновые фонари. Скоби с трудом разглядел на черной глади воды плавучую базу – списанный лайнер, который, как говорили, сидел на рифе из пустых бутылок из-под виски. Он тихонько постоял, вдыхая резкий запах моря; в полумиле от него бросил якорь целый караван судов, но видны были только длинный темный силуэт плавучей базы и цепочки красных огоньков – словно по склону холма взбегала улица; да и слышно тут ничего не было, кроме плеска воды, шлепавшей о причалы. Скоби всегда чувствовал притягательную силу этих мест: тут был его опорный пункт на границе неведомого материка.

Где– то в темноте прошмыгнули две крысы. Портовые крысы были величиной с зайца, черные звали их свиньями, жарили и ели; эта кличка помогала отличать их от портовых крыс человечьей породы. Скоби шел вдоль узкоколейки, направляясь к базару. Возле одного из складов он встретил двух полицейских.

– Никаких происшествий?

– Никаких, начальник.

– В той стороне были?

– Как же, начальник, только что оттуда.

Он знал, что полицейские врут: они ни за что не пойдут одни в тот конец пристани – прибежище портовых «крыс», – если с ними нет белого начальника. «Крысы» трусливы, но опасны – это парни лет по шестнадцати, вооруженные бритвами или битым стеклом: они тучами вьются возле складов, высматривая, что бы стащить, если легко вскрыть ящик; стаей налетают на хмельного матроса, если он попадется им на глаза, а то и полоснут бритвой полицейского, если он чем-нибудь досадил кому-то из их несметной родни. Никакие заборы от них не спасали: они добирались вплавь из негритянской части города или с рыбачьих отмелей.

– Пойдемте, – сказал Скоби, – проверим еще разок.

Полицейские устало, но покорно брели за ним: полмили в один конец и полмили – в другой. На пристани слышалась только беготня «свиней» да плеск воды. Один из полицейских умиротворенно заметил:

– Спокойная ночка, начальник.

Они с показным усердием водили фонарями по сторонам, выхватывая из темноты брошенный остов машины, пустой грузовик, край брезента, поставленную возле склада бутылку, заткнутую пальмовыми листьями.

Скоби спросил:

– Это что?

Ему повсюду мерещились зажигательные бомбы – их так легко приготовить. А ведь каждый день с территории вишистов приходят люди с контрабандным скотом; это даже поощряется: не хватает мяса. По эту сторону границы туземцев обучают диверсиям на случай вторжения; наверно, то же делается и по ту сторону границы.

– Дайте мне, я погляжу, – сказал он, но полицейские не решались до нее дотронуться.

– Просто туземное снадобье, начальник, – пробормотал один из них с видом превосходства.

Скоби поднял бутылку. Она была из-под шотландского виски, и когда он ее откупорил, оттуда пахнуло собачьей мочой и какой-то падалью. От раздражения у него застучало в висках. Почему-то он вспомнил красное лицо Фрезера и хихиканье Тимблригга. От вони его затошнило, пальцы были словно вымараны прикосновением к пальмовым листьям затычки. Он кинул бутылку в воду, и ненасытная утроба, чавкнув, проглотила ее, но содержимое выплеснулось по дороге, и застоявшийся воздух вокруг сразу же пропитался кислым запахом аммиака. Полицейские молчали; Скоби чувствовал, что они его осуждают. Надо было оставить бутылку там, где она была; ее подсунули с определенной целью – во вред определенному человеку, а теперь, когда ее содержимое выпустили на волю, злой наговор словно слепо носится вокруг и того и гляди падет на чью-нибудь неповинную голову.

– Спокойной ночи, – сказал Скоби и круто повернулся кругом. Не пройдя и двадцати шагов, он услышал, как торопливо шлепают подметки полицейских, унося их подальше от опасного места.

Скоби поехал в полицию по Питт-стрит. Возле публичного дома, на левой стороне улицы вдоль тротуара сидели девицы – они вышли подышать воздухом. Ночью, за шторами затемнения в полиции еще пронзительнее пахло обезьяньим питомником. Дежурный сержант снял ноги со стола и вытянулся.

– Никаких происшествий?

– Пятеро пьяных хулиганили, начальник. Я запер их в большой камере.

– Что еще?

– Два француза без паспортов.

– Черные?

– Да, сэр.

– Где их взяли?

– На Питт-стрит, начальник.

– Я с ними поговорю утром. Что катер? В порядке? Мне надо будет поехать на «Эсперансу».

– Поломался, начальник. Мистер Фрезер чинил его, начальник, но катер все время дурит.

– Когда мистер Фрезер дежурит?

– С семи, начальник.

– Передайте, что ему не надо будет ехать на «Эсперансу». Я поеду сам. Если катер не будет работать, я поеду с береговой охраной.

Садясь опять в машину и нажимая на неподатливый стартер. Скоби подумал, что на такую месть человек, ей-богу же, имеет право! Месть закаляет характер, месть учит прощать. Проезжая через негритянский квартал, он стал потихоньку насвистывать. Он даже развеселился – эх, если бы только знать, что после его отъезда из клуба там ничего не случилось и что сейчас, в 22:55, Луиза спокойна и довольна своей судьбой. Тогда ему не страшно будущее, что бы это будущее ему не сулило.

***

Прежде чем войти, он обогнул дом и проверил затемнение со стороны, выходящей к океану. Из комнаты доносился монотонный голос Луизы: она, видимо, читала стихи. Он подумал: господи, кто дал право этому щенку Фрезеру ее презирать? Но потом гнев его прошел – он вспомнил, какое разочарование ждет Фрезера утром – ни прогулки на португальское судно, ни подарка для девушки; вместо этого скучный день в раскаленной от жары канцелярии. Нашаривая впотьмах ручку задней двери, – Скоби не хотел зажигать фонарик, – он поранил себе правую кисть.

Войдя в освещенную комнату, он заметил, что с руки капает кровь.

– Милый, что ты наделал! – воскликнула Луиза и закрыла руками лицо. Она не выносила вида крови.

– Разрешите помочь вам, сэр, – сказал Уилсон. Он сделал тщетную попытку встать, так как сидел на низеньком стульчике у ног Луизы и на коленях у него была целая груда книг.

– Чепуха, – сказал Скоби. – Просто царапина. Я сам с ней справлюсь. Скажи только Али, чтобы он принес наверх воды.

Дойдя до середины лестницы, он снова услышал голос Луизы. Она сказала:

– Прекрасное стихотворение о портале…

Скоби вошел в ванную и спугнул крысу, дремавшую на прохладном борту ванны, словно кошка на надгробной плите.

Скоби сел на край ванны и вытянул руку над клозетным ведром с опилками, давая крови стечь. Тут, совсем как в служебном кабинете, у него сразу возникло ощущение, что он дома Луиза, при всей своей изобретательности, ничего не могла поделать с этой комнатой: эмаль на ванне облупилась; кран всегда переставал подавать воду к концу засухи, цинковое ведро под унитазом опорожнялось лишь раз в день; над раковиной в стене был еще один кран, но из него тоже не шла вода; дощатый пол был голый, а на окнах висели жухлые зеленые занавески для затемнения. Усовершенствования, внесенные Луизой, ограничились пробковым ковриком у ванны и белоснежным шкафчиком для лекарств на стене.

Все остальное здесь было его собственное. Словно реликвия юности, которую возишь за собой из дома в дом, Такая ванная была много лет назад в его первом доме, еще до женитьбы. В этой комнате он всегда был один.

Вошел Али, шлепая розовыми подошвами по дощатому полу, и принес бутылку воды из фильтра.

– Задняя дверь меня подвела, – объяснил Скоби.

Он вытянул руку над раковиной, и Али стал промывать рану. Слуга тихонько прищелкнул языком в знак сочувствия; руки его были нежны, как у девушки. Когда Скоби нетерпеливо крикнул: «Хватит!» – Али не обратил на это никакого внимания.

– Много грязи, – заявил он.

– Теперь йод. – Малейшая царапина в этих краях уже через час начинала гноиться. – Еще лей! – сказал он, вздрогнув, когда стало жечь. Снизу из ровного гудения голосов вырвалось слово «красота»; долетев сюда, оно заглохло в раковине. – Теперь пластырь.

– Нет, – сказал Али, – нет. Лучше бинт.

– Ладно. Забинтуй. – Много лет назад он научил Али делать перевязки; теперь тот орудовал бинтом не хуже врача.

– Спокойной ночи, Али. Ступай спать. Ты мне больше не понадобишься.

– Миссис хочет пить.

– Я сам напою ее. Иди спать.

Оставшись один, он снова уселся на край ванны. Рана немножко вывела его из равновесия, к тому же ему вовсе не хотелось идти к тем двоим, – он знал, что будет стеснять Уилсона. Человек не может слушать при посторонних, как женщина читает ему стихи. «Нет, лучше буду я котеночком мяукать…» Неправда, он к этому так не относится. Он не презирает, ему просто непонятен такой обнаженный показ сокровенных чувств. И к тому же ему хорошо в своем отдельном мирке, на том месте, где восседала крыса. Он стал думать об «Эсперансе» и о работе, которая ждет его завтра.

– Милый! – крикнула снизу Луиза. – Как ты себя чувствуешь? Ты можешь отвезти мистера Уилсона домой?

– Я отлично дойду пешком, миссис Скоби!

– Ерунда!

– Нет, в самом деле…

– Сейчас, – крикнул Скоби. – Конечно, я вас отвезу.

Когда он сошел к ним, Луиза нежно взяла его забинтованную руку в свои.

– Бедная ручка, – сказала она. – Тебе больно?

Чистый белый бинт ее не пугал, как не пугает раненый в палате, заботливо прикрытый простыней до самой шеи. Ему можно принести фрукты и не думать о том, как выглядит рана, раз ты ее не видишь. Она приложилась губами к перевязке и оставила на ней оранжевое пятнышко помады.

– Пустяки, – сказал Скоби.

– Право же, сэр, я могу дойти пешком.

– Никуда вы не пойдете пешком. Лезьте в машину.

Свет от щитка упал на экстравагантное одеяние Уилсона. Тот высунулся из окна и закричал:

– Спокойной ночи, миссис Скоби. Мне было так приятно! Не знаю даже, как вас благодарить!

Голос его задрожал от искреннего волнения – это придало словам какой-то чужеземный оттенок – так их произносили только на родине. Тут интонация менялась через несколько месяцев после приезда – становилась визгливой, неискренней или тусклой и нарочито невыразительной. Сразу было видно, что Уилсон недавно из Англии.

– Приходите к нам поскорее, – сказал Скоби, когда они ехали по Бернсайд-роуд к гостинице «Бедфорд»: он вспомнил, какое счастливое лицо было у Луизы.

***

Ноющая боль в правой руке разбудила Скоби в два часа ночи. Он лежал, свернувшись, как часовая пружина, на самом краю постели, стараясь не прикасаться к Луизе: стоило им дотронуться друг до друга хотя бы пальцем, сразу же выступал пот. Даже когда их тела не соприкасались, между ними вибрировала жара. Лунный свет лежал на туалетном столе прохладным озерком, освещая пузырьки с лосьоном, баночки с кремом, край фотографии в рамке. Он прислушался к дыханью Луизы.