Текст книги "Проклятый"

Автор книги: Грэхем (Грэм) Мастертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Оно и есть религиозно. Разве ты не понимаешь, что все это как-то связано с религией?

Эдвард с сомнением посмотрел на меня.

– Честно говоря, я не знаю, что это такое. Если ты действительно видел этих духов, то ты знаешь больше меня, по крайней мере, в практическом смысле.

Я поднял стакан.

– За завтрашнее погружение. Наверно, мне все же придется плавать с вами, хотя мне этого вообще не хочется.

15

Вскоре после десяти я вышел из «Корчмы на Жабрах» и направился вверх, в мой номер. Эдвард, которого ждала дома сестра, вышел около половины десятого, а Джилли так и не появилась, так что я решил, что закажу себе в номер бифштекс с печеной картошкой и проведу остаток вечера над учебником по нырянию, который одолжил у Эдварда.

Я получил угловой номер на пятом этаже с видом на Жабры Салема. Из окна я видел между деревьев подиум для оркестра, где позавчера я разговаривал со старой ведьмой. Номер был выдержан в коричневых тонах: коричневый ковер, коричнево-оранжевые занавески, коричнево-белая постель. Немного многовато коричневого на мой вкус, но здесь было тепло, безопасно и далеко от Аллеи Квакеров.

Лежа в носках на постели и ожидая моего среднепрожаренного бифштекса, я раздумывал, а что теперь творится дома? Появится ли в нем Джейн в мое отсутствие? Связаны ли в какой-то степени духи с особами, которых они навещают? Я представлял себе мигающий призрак, странствующий из комнаты в комнату, ищущий меня, и шепот, сопровождающий ее везде.

Я подумал еще о чем-то другом. Допустим, что я завтра утону или умру по какой-то другой причине. Попаду ли я в ту же самую, заряженную электричеством область, что и Джейн? Буду ли я, как и она, в образе духа странствовать между одной и другой реальностью, никогда не зная покоя? Сохранила ли Джейн полное сознание? На самом ли деле она осталась сама собой, что она помнила, кто она такая?

Я все думал еще о Джейн, когда раздался сильный стук в дверь. Невольно я подпрыгнул от страха.

– Уже иду! – закричал я и прошел на носках по ковру. Я открыл дверь, но вместо своего средне-поджаренного бифштекса с печеной картошкой обнаружил Джилли. Ее нос был багров от холода, но она улыбалась. Она держала коричневый бумажный пакет, в котором безошибочно угадывалась форма бутылки вина.

– Это в виде извинения за опоздание, – сообщила она. – Я могу войти?

– Конечно. Сними плащ. Выглядишь так, будто превратилась в сосульку.

– Я уже немного оттаяла. Промерзла до костей, когда была в Мидлтоне. Эти древние девы яростные противности современности. Если обычной печи для дерева недостаточно для подогрева дома, то по их мнению следует напялить еще один свитер. Центральное отопление – это выдумка дьявола, от которой человек ленится, слабеет и теряет желание к работе.

– Садись, – пригласил я. – Через минуту мне принесут ужин. Что тебе заказать?

– Я на диете, но немножко отщипну с твоей тарелки.

– Какую же диету ты используешь? – заинтересовался я.

– Я называю ее Ценовой Диетой. Могу есть все, что стоит выше семи долларов за фунт. Это учитывает красную икру, лососину, жареную утку и лучшие сорта говядины. Ведь на самом деле от дорогой еды меньше толстеешь, к тому же ее нельзя съесть много.

Мы немного поболтали об антиках и о торговле с туристами. Ведь, что ни говори, а мы оба руководили магазинами. Потом кельнер принес мой бифштекс. Мы открыли бутылку вина, марка Флери за 1977 год, и выпили за свое здоровье. Я переполовинил бифштекс, и мы съели его, почти не разговаривая в ходе еды.

– Наверно, ты думаешь, что я бесстыдница, раз ввалилась к тебе в номер? – наконец заговорила Джилли.

Я отложил салфетку и улыбнулся.

– Я как раз ждал, когда ты наконец это заявишь.

Она покраснела.

– В конце концов, должна была. Надо же дать тебе возможность, чтобы ты мог возразить, что в этом нет ничего дурного и что порядочная девушка может прийти одна в номер чужого мужчины и съесть у него половину ужина.

Я внимательно посмотрел на нее.

– Мне кажется, что если ты руководишь салоном, то ты уже достаточно взрослая, чтобы делать то, что тебе хочется и не объясняться в этом перед кем угодно.

Она подумала об этом, потом сказала тихим голосом:

– Спасибо.

Я выкатил столик кельнера в коридор, а потом вернулся и прилег на постель с руками за головой. Джилли же все торчала на ковре.

– Знаешь что, – сказал я. – Я никогда не понимал, как бывает, что встречаются два человека и тут же чувствуют друг к другу симпатию, немедленно готовы близко познакомиться. Мне кажется, что то, что самое важное, решается почти молниеносно, без всяких дискуссий, а все более поздние дискуссии – это только лавирование со спущенными парусами.

– Ну, ну, а ты действительно морской волк, – заметила Джилли.

– Это потому, что я здесь живу. У меня еще нет морской соли в крови, но я уже начал добавлять ее в салат.

Джилли посмотрела на меня. Ее губы были слегка приоткрыты, а в глазах было мечтательное, эротическое выражение, которого я не видел ни у одной женщины со времени, когда познакомился с Джейн.

– Может, погасить свет? – тихо спросила она.

Я вынул руку и выключил лампу у постели. Теперь комнату освещал только свет от телевизора, на фоне которого четко вырисовывалась фигура Джилли. Медленно, осторожно, она расстегнула манжеты блузки, потом отстегнула кружевное жабо и стянула блузку через голову. У нее были крепкие плечи и груди, еще большие, чем я думал, мягко отдыхающие на подносе кружевного бюстгальтера ручной работы. Она дернула за замок юбки и спустила ее на пол. Она носила темно-серые нейлоновые чулки и черный пояс с подвязками, но ничего больше; в свете, падающем от телевизора, я видел путаницу волос на ее лоне.

Она расстегнула бюстгальтер, и освобожденные груди с большими сосками слегка заколебались. Я протянул к ней руки.

– Я особа, которую нелегко удовлетворить, – хрипло промурлыкала она.

– Потому, между прочим, я избегаю связей с мужчинами. Мне нужно очень много и я много требую, как в эмоциональном, так и в сексуальном смысле.

– Дам тебе все, на что способен, – сказал я. – Если этого будет достаточно.

Я сел, стащил рубашку, носки, брюки и шорты. Джилли легла рядом со мной, все еще в чулках и поясе с подвязками. Я Чувствовал мягкость ее волос на плече, упругую тяжесть ее грудей на моей груди и теплую гладкость нейлона, трущегося о мои бедра.

Мы поцеловались, сначала несмело, потом с возрастающей страстью. Ее пальцы погрузились в мои волосы, гладили плечи, касались бедер. Я ласкал ее пышные груди, пока под моими пальцами они еще больше не увеличились в размерах, затвердев, а соски стали твердыми и выпрямились. Прикосновение скользкого блестящего чулка, под которым чувствовалась округлая упругость, вызвала у меня эрекцию, а Джилли потянулась рукой вниз, плотно обхватила мой член и начала массировать его, прижимая к своим волосам на Никому из нас не требовалось длительной прелюдии, никто из нас не мог бы ее долго выдержать. Мы оба по разным причинам были издавна лишены сексуальных партнеров, что не было хорошо для нас. Напряжение между нами нарастало лавинообразно, пока наконец мы не хотели ничего, кроме твердого, острого, бескомпромисного сношения.

Я вошел в нее. Она была горячей, влажной и стонала при каждом толчке. Мне казалось, что моя голова лопается, но этот взрыв длился без конца. Джилли обвила меня ногами, чтобы я мог входить еще глубже, впилась ногтями в мою спину и глубоко укусила меня за плечо.

– О боже, глубже, милый, еще глубже! – молила она. Я обнял ее бедра и вошел в нее изо всех сил, так, что она начала стонать, кричать и мотать головой по подушке.

Я чувствовал первые судороги оргазма, нарастающие в ее упругом теле, предсказывающие близкое землетрясение. Она выговаривала какие-то слова, которых я не мог понять, тонким, задыхающимся голосом, как будто одновременно молила и проклинала. Ее глаза были плотно прикрыты, на лице вырисовывалось напряжение. Ее пышные груди порозовели, а соски были стоячими и твердыми.

Именно тогда, на самом краю оргазма, я открыл глаза, посмотрел на нее и замер. На лицо Джилли было наложено другое лицо, как будто светящаяся холодная маска: лицо Джейн, неподвижное, с впавшими глазами, мигающее угрожающим электрическим блеском. На одну ужасную секунду я не знал, в ком я нахожусь, в Джилли или в Джейн, или у меня вообще галлюцинация.

Джилли заморгала, и ее открытые глаза, полные удивления и страха, выглянули сквозь темные ямы в наэлектризованной маске лица Джейн.

– Джон, милый, что творится? Джон!

Я открыл рот, но не мог выдавить ни слова. Глаза Джилли придали видимость жизни посмертной маске Джейн. Это было наиболее ужасное зрелище в моей жизни. Лицо Джейн напоминало нарисованный портрет с живыми глазами. И она была так холодна. И так невозмутима. Так неподвижна. И так обвиняюща.

– Джон, я замерзаю. Джон!…

Раздался ужасный гул и треск. Все окна в номере как будто взорвались. Сильный сквозняк дернул по сторонам занавески. В воздухе было густо от блестящих, вращающихся, острых, как бритва, обломков стекла. Я сжался, всем телом прикрывая Джилли, несмотря на это, морозное дуновение достигло меня и сыпануло дождем осколков на мою спину, бедра и ягодицы. Постель была порезана на куски, на продырявленных подушках пух вздымался как снег.

Я ждал с закрытыми глазами, пока не утих лязг падающего стекла. Холодный мартовский ветер влетел через окна и трепал страницы журнала, который я оставил лежать на телевизоре. Я посмотрел на Джилли. Она снова была собой, не Джейн или кто-то еще, хотя ее лицо было бледно от страха, и сбоку на лбу появилась небольшая ранка.

– Вылезай из-под меня, – прошептал я. – Внимательно, вся постель в стекле. У меня куча осколков на спине. Наверняка нет ничего серьезного, но я не могу пошевелиться, пока их не вынешь.

Под влиянием шока и ужаса глаза Джилли наполнились слезами.

– Что случилось? – спросила она, дрожа. – Я не понимаю, что случилось.

– Наверно, я переусердствовал с оргазмом, – ответил я, стараясь говорить безалаберным тоном.

– Ты весь трясешься, – шепнула она. – Не шевелись.

Она смогла выскользнуть из-под меня. Потом она сказала:

– Лежи спокойно. У тебя на спине штук двадцать осколков. Но наверно они врезались слишком глубоко.

Она нашла свои туфли и пошла в ванную за ватой и полотенцем. Потом села рядом со мной на постели и начала вытягивать из моей спины осколки стекла. Крови было немного, но ранки побаливали, и я облегченно вздохнул, когда она вытянула последний осколок, торчавший на внутренней стороне моей левой ляжки.

В дверь раздался стук. Кто-то закричал:

– Извините! Вы здесь? Говорит помощник управляющего.

– А в чем дело? – крикнул я.

– Кто-то нас уведомил, что в вашем номере был слышен какой-то шум и лязг разбиваемого стекла. Все ли у вас в порядке?

– Минутку, – ответил я. Джилли нашла мои брюки. Я вытряхнул из них стекло, натянул их и на цыпочках подошел к двери. Я приоткрыл ее, не снимая цепочки, и выглянул. Помощником управляющего был высокий мужчина в смокинге, с очень блестящими черными волосами и в очень блестящих лакированных черных туфлях.

– Я купил сегодня моей кузине комплект бокалов, – объяснил я. – Сувенир из Салема. К несчастью, у меня ноги запутались в халате, когда я их нес. И к тому же еще я налетел на стол.

Заместитель управляющего посмотрел на меня проницательным взглядом.

– Надеюсь, что вы не искалечились?

– Искалечился? Нет. Нет, нет. Я не искалечился.

Он помолчал, потом заявил:

– Вы позволите мне заглянуть в номер?

– В номер?

– Если вы согласны.

Я глубоко вздохнул. Не было смысла блефовать дальше. Если заместитель управляющего хотел заглянуть в номер, то я не мог его удержать.

– Честно говоря, – сказал я, – у нас были хлопоты с окнами. Но я заплачу за них. Если вы согласитесь.

16

Мы поехали в жилище Джилли на Уитч Хилл Роуд, с видом на парк Галлеус Хилл. Квартирка была маленькой, но в ней царил педантичный порядок. На выкрашенных в белое стенах висели оправленные проекты платьев, в красивых белых португальских горшочках росли кусты юкки. Мои ранки еле пекли, но все они были чисты, и только одна из них, на плече, еще не закрылась, и из нее продолжала течь кровь.

– Выпьешь вина? – спросила Джилли.

Я неестественно сел на покрытый бежевым покрывалом диван.

– Предпочел бы двойную шотландского, если можно.

– Мне неприятно, – заявила она, возвращаясь из кухни с большой, покрытой изморозью, бутылкой Пино Шардонне. – Все мои знакомые пьют вино.

– Только не говори мне, что они еще и вегетарианцы.

– Некоторые, – улыбнулась она.

Она поставила на столик два бокала на высоких ножках и села рядом со мной. Я взял бутылку и налил нам обоим до краев. Раз уж я приговорен к вину, подумал я, то по крайней мере не должен ограничиваться в емкости.

– Как ты думаешь, сколько тебе надо будет заплатить в «Под Боярышником»? – неожиданно спросила Джилли.

– Наверно, несколько тысяч. Эти большие окна, наверно, стоят кучу денег.

– Я все еще не понимаю, что случилось.

Я поднял свой бокал в молчаливом тосте и одним глотком наполовину опорожнил его.

– Ревнивая жена, – объяснил я.

Джилли растерянно посмотрела на меня.

– Ты же говорил, что твоя жена…

– Мертва, – решительно закончил я. – Потом я повторил еще тише: – Мертва.

– Значит, ты хочешь сказать, что то, что сегодня случилось… это была она? Твоя жена? Она это сделала?

– Не знаю. Такая возможность есть. Может, это был просто исключительно сильный порыв ветра. Помнишь ту бурю в Бостоне, когда ветер выбивал окна? Может, то же самое случилось и в «Под боярышником».

Джилли смотрела на меня с миной, выражающей полное непонимание.

– Но если твоя жена мертва, то почему ты думаешь, что это была она? Ты хочешь меня убедить в том, что и она тоже дух? Твоя погибшая жена – дух?

– Да, я видел ее, – признался я.

– Ты видел ее, – повторила Джилли. – Боже, я не могу в это поверить!

– И не нужно. Но это правда. Я ее видел уже два или три раза, а сегодня, когда мы любили друг друга, я снова ее увидел. Я посмотрел на тебя и увидел ее лицо.

– Знаешь, с этим очень трудно согласиться.

– Мне тоже это нелегко.

– Знаешь, что мне еще никогда не приходилось сношаться с мужчиной сразу после того, как мы познакомились, как с тобой?

– Перестань оправдываться, – прервал я ее. – Я тоже сразу захотел тебя. Разве разница только в том, что ты женщина?

– Вообще не в этом дело, – ответила Джилли слегка защищающимся тоном.

– В таком случае совершенно не нужно переживать.

– Но теперь ты ставишь меня в крайне неловкое положение.

– Неловкое? – удивился я, опять потянувшись за бокалом.

– Да, да, неловкое, ведь я впервые в жизни соблазнила мужчину… я впервые это сделала, и оказалось, что этот мужчина сдвинут по фазе на почве своей умершей жены. А в его номере в мотеле вылетают окна.

Я встал и подошел к застекленным дверям, ведущим на узкий балкон. За стеклом кустики герани трепетали на пронзительном ночном ветру. Вдали я видел смазанное освещение Уиткрафт Хейс. Было уже после двух часов ночи. Я был слишком потрясен и вымотан, чтобы ссориться или выслушивать обвинения. Мое отражение в стекле подняло бокал и отпило вино.

– Хотел бы признать, что ты права в отношении сдвига на почве моей умершей жены, – тихо сказал я. – Хотел бы я признать, что ты права, что я подвержен истерии, что я ничего не видел и ничего не слышал, что у меня чересчур буйное воображение. Но она истинна, Джилли. Она навещает меня. Навещает не только дом, где мы жили, но и меня лично. Это следующая причина, по которой я завтра буду погружаться в воду, хотя на это у меня совершенно нет желания. Я хочу, чтобы к моей жене вернулся покой.

Джилли не ответила. Я отвернулся от окна и снова сел рядом с ней, хотя она не хотела на меня даже смотреть.

– Если хочешь разорвать наше знакомство, у меня нет возражений, – заявил я. – Ну… не совсем. Мне будет очень горько и неприятно. Но я понимаю, что ты чувствуешь. Каждый подумал бы то же самое на твоем месте. Даже мой врач считает, что у меня сильный и длительный шок после смерти Джейн.

Я заколебался, но затем продолжил дальше:

– Ты крайне привлекательна и желанна, Джилли. Ты ужасно волнуешь и привлекаешь меня. Я все еще утверждаю то, что сказал раньше: как это необычно, что два человека встречают и чувствуют друг к другу сильное влечение. Нам могло бы быть хорошо друг с другом, ты теперь сама знаешь это. Но я должен предупредить, что дух Джейн все еще со мной и может быть опасным, как и сегодня.

Джилли посмотрела на меня глазами, блестящими от слез.

– Дело же не в опасности, – ответила она сдавленным голосом.

– Знаю. Дело в образе моей жены.

– Я уже прошла и через это. Когда мне было семнадцать лет, у меня была связь с женатым мужчиной. Банковским чиновником. Конечно, его жена жила, но он так никогда и не мог от нее избавиться. Он или звонил ей или думал о ней, когда был со мной.

– И ты решительно не хочешь вторично проходить через это.

Она вытянула ко мне руку.

– Джон, не имей к себе претензий. Я просто чувствую угрозу себе. А с тех пор, как я завоевала самостоятельность, я обещала себе одно-единственное: никогда не позволять, чтобы мне что-то угрожало. Никогда.

Я не знал, что ей ответить. Конечно, она была права. Она могла броситься на меня как сексуально изголодавшаяся тигрица, и я также мог броситься на ее великолепное тело, как сексуально голодный тигр. Но она вообще не должна была принимать меня как любовника, вместе со всеми моими проблемами. Она вообще не обязана была делить со мной мои страхи, видения и кошмарные переживания. А ведь во мне все еще оставалась незажившая рана после потери жены и еще не родившегося ребенка.

– Ну, хорошо, сказал я и отпустил ее руку. – Я понимаю, хотя и совершенно не восхищен тем, что ты говоришь.

– Мне неприятно, – шепнула она. – Ты даже не знаешь, как очень ты мне нравишься. Ты точно в моем типе.

– Я не могу быть в твоем типе, если я свихнулся из-за духа. По крайней мере, пока меня не подвергнут экзорцизму.

Джилли с минуту молча смотрела на меня, а потом встала и вышла в кухню. Я пошел за ней и встал в дверях. Джилли вытащила яйца, булки и кофе.

– Тебе не нужно для меня ничего готовить, – запротестовал я.

– Только завтрак, – улыбнулась она. Она разбила яйца в миску и начала взбивать их взбивалкой. – Думал ли я об экзорцизме? – спросила она. – Ты не хочешь вызвать священника, который обеспечит покой твоей жене?

Я покачал головой.

– Сомневаюсь, что это поможет. Не знаю, но, может, ты и права. Но я думаю, что эти призраки из Грейнитхед уйдут на отдых только тогда, когда мы узнаем, почему они все еще появляются, почему они не могут познать покоя.

– Речь о том, что нужно поднять со дна «Дэвида Дарка»?

– Наверно, так и есть. Эдвард считает, что решение именно в этом.

– А ты что думаешь? – Джилли вынула сковороду и бросила в нее кусочки подсолнечного маргарина.

Я потер глаза руками.

– Я стараюсь сохранить рассудок. Я сам не знаю. Я просто стараюсь не свихнуться.

Джилли нежно посмотрел на меня.

– Ты вообще не свихнулся. И ты чудесный любовник. Я только надеюсь, что ты все-таки сможешь дать покой своей жене.

Это замечание не требовало объяснений. Я смотрел, как Джилли жарит яичницу, готовит кофе и гренки. Я подумал, что должен поспать перед погружением завтра. Холодные воды пролива Грейнитхед, беспокойные, как души умерших в городке, ждали прихода рассвета.

17

Около девяти утра мы уже плыли через пролив Салем, по серому, взволнованному морю, балансирую на корме рыбацкой лодки «Алексис». В лодке было тридцать пять футов длины, и Эдвард, Дан Басс и еще двое коллег Эдварда из музея Наняли ее на общество на все утро.

День был ясным, воздух резким, и было так холодно, что я даже удивился. Но Эдвард объяснил мне, что на море, как правило, температура ниже, чем на суше, иногда даже на 15 градусов. На северо-западе собирался огромный клин густых как сметана туч. Дан Басе, однако, оценил, что у нас есть от двух до трех часов на погружение, прежде чем погода испортится.

Мне сразу понравился Дан Басс. Он был уверен в себе, было ему лет тридцать, глаза его были цвета бледной голубизны, как будто морская вода выбелила их до белизны. Он говорил с бостонским акцентом, глотая окончания слов, а черты его квадратного лица выдавали ирландско-бостонское происхождение. Но, управляя лодкой, он сказал мне, что он родился в Северной Каролине и впервые нырял, разыскивая суда в проливе Нимлино и заливе Винслоу.

– Когда-то я добрался до корпуса торпедоносца времени второй мировой войны, который утонул во время шторма в сорок четвертом году. Я посветил фонарем в окно, и угадай, что я увидел: человеческий череп, еще в заржавевшем стальном шлеме. В жизни еще не видел такой чертовщины.

У Эдварда было великолепное настроение, так же, как и у его коллег: серьезного молодого студента по имени Джимми Карлсен и веснушчатого рыжеволосого историка из отдела этнологии Музея Пибоди, Форреста Броу. Оба были опытными аквалангистами. Джимми носил блузу с надписью на спине: «Увидеть Массачусетс и начать нырять». Форрест три года назад участвовал в подъеме корабельных орудий и кухонного комплекса с корабля восемнадцатого века, затонувшего у Маунт Хоуп Пойнт у побережья штата Род Айленд. Оба все время объясняли мне подробно, что они делают и почему, чтобы вследствие незнания я не совершил какой-нибудь фатальной ошибки, раз уж у них с меня не было никакой пользы.

Джилли, закутанная в толстую стеганую парку с капюшоном, обшитым мехом, сидела на помосте рулевого с записной книжкой и секундомером в руке. Она почти ко мне не обращалась, но один раз перехватила мой взгляд и послала улыбку, говорившую мне, что между нами все в порядке – настолько, насколько это возможно. Глаза ее были полны слез, наверно, от холодного ветра.

Эдвард взял слово:

– Мы будем искать дальше вдоль линии побережья, начиная с того момента, где кончили в прошлый раз. Дан поставил лодку в точке пересечения координат, которые мы установили – мы берем одно измерение в направлении морского маяка на острове Уинтер, а другое – на башне епископального собора на Холме Квакеров. Якорь бросаем в месте, где эти измерения пересекаются.

Дан Басс подвел «Алексиса» немного ближе к берегу, в то место как форрест устанавливал положение. Установка лодки в назначенном месте заняла несколько минут, но в конце мы бросили якорь и заглушили мотор.

– Теперь отлив, – объяснил Эдвард. – Но через пару минут он кончится, и тогда будет самое опасное время для ныряния. Поскольку это твой первый раз, ты не должен оставаться под водой дольше пяти минут. В воде холодно и плохо видно, а у тебя и так будет много забот с дыханием и поддерживанием равновесия, Вначале ты должен со всем этим освоиться.

Я почувствовал неприятные судороги в желудке и имел огромное желание предложить отложить мое подводное посвящение до завтра или до будущей недели, может, даже до будущего года. Ветер колебал лодку и рвал на части наш сигнальный флаг, так что я не знал, трясусь ли я от холода или от страха.

Дан обнял меня за плечи и сказал:

– Ни о чем не беспокойся, Джон. Если умеешь плавать, то справишься с погружением, при условии, что не потеряешь головы и будешь слушать указания. Во всяком случае, Эдвард первоклассный аквалангист. Он будет тебе помогать.

Мы переоделись в обтягивающие водонепроницаемые комбинезоны, а под них мы одели подобранные пенистые жилеты, чтобы дополнительно предохранить себя от холода. Комбинезоны были белыми с оранжевыми капюшонами, что обеспечивало нам максимальную видимость в мутной воде, как объяснил Эдвард. Дан Басс прикрепил на мне баллон с воздухом и показал, как продувать загубник, чтобы выдуть пыль или воду, и как проверить, функционирует ли правильно регулятор расхода воздуха. Потом я надел на себя пояс с балластом, а Дан поправил грузики так, чтобы они не мешали моим движениям.

– Проверь также экипировку своего товарища, – напутствовал меня Дан.

– Уверься, что помнишь, как действует его регулятор воздуха, и как мы можешь освободить его от балласта в случае нужды. И постарайся вообще все запомнить как можно лучше.

При моем первом погружении в воду со мной шли Эдвард и Форрест. Мы кончили подготовку, сидя на борту лодки, а моим товарищам в последнюю минуту приходили в головы разные советы, которые они еще не передали мне, поэтому еще до того, как мы были готовы погружаться, моя голова напоминала мусорную корзину. В моей памяти колебались отрывки советов, что мне делать, если стекло в маске покроется паром, что делать, если перестанет поступать воздух, или что делать (что было вероятнее всего), если я впаду в панику.

Джилли подошла ко мне, сжимая блокнот в руке, и стала за моей спиной. Ветер развевал мех на ее капюшоне.

– Удачи, – сказала она. – Следи за собой.

– Попробую, – ответил я, чувствуя сухость во рту. – Сейчас, это точно, я беспокоюсь еще больше, чем тогда, когда вылетели эти окна.

– Какие окна? – спросил Эдвард. Он посмотрел на меня, потом на Джилли, но когда увидел, что ни один из нас не собирается ничего объяснять ему, пожал плечами и отвернулся.

– Готовы? Прыгаем!

Я сунул загубник, помолился в душе и пятой точкой вперед упал в море.

Внизу было холодно и царил полный хаос: ничего, кроме мутной воды и поднимающихся пузырей воздуха. Но когда я начал погружаться, я заметил поблизости белое пятно комбинезона Эдварда, а с другой стороны еще один блеск белизны: это Форрест прыгнул за нами. Я начал думать, что погружение с аквалангами не так уж и страшно, как я его себе воображал.

Все трое, размахивая ластами, мы включились в подводное течение.

Эдвард и Форрест ловко, с обаянием, я же с энтузиазмом, но в значительно худшем стиле. Океан не был в этом месте слишком глубок, особенно при отливе, максимально от двадцати до тридцати футов, но для меня даже это было чересчур. К тому же еще вода была так мутна, что я старался держаться поближе к своим спутникам.

По мере того, как мы опускались на дно, мне было все труднее сохранять равновесие. Наконец, когда мы задержались в паре футов над пологим склоном илистого побережья Грейнитхед, я почувствовал себя подвешенным в состоянии невесомости – причем проявлял явную склонность к легким подъемам и спускам, когда вдыхал и выдыхал воздух. Я был хорошим пловцом. В школе я был в команде пловцов и даже завоевал бронзовую медаль в плавании брассом. Но эти подводные поиски в ледяном черном иле на северном берегу пролива Грейнитхед – это было совершенно другое впечатление. Я чувствовал себя неуклюжим, неопытным, взволнованным ребенком, который еще не полностью овладел координацией движений.

Эдвард вплыл в мое поле зрения и просигнализировал рукой: «О'кей, все в порядке.» Этот же жест имели привычку делать таксисты из Сент-Луиса при виде аппетитной женской фигурки, шляющейся по тротуару. Я ответил Эдварду тем же жестом и подумал, что его голова под стеклом маски выглядит как вытаращенные зрачки утопленника. Меня предупредили, чтобы я не пытался сигнализировать поднятым указательным пальцем, поскольку это имеет совершенно иное значение. Форрест, удаленный на десять или пятнадцать футов, поторопил нас с началом поисков. Раз я должен был оставаться внизу лишь пять минут, подумал я, я могу принять участие в охоте на «Дэвида Дарка».

Мы планировали систематически обыскивать место вокруг лодки, передвигаясь по спирали в направлении против часовой стрелки, и отмечать места, где мы уже были, с помощью белых табличек с номерами. Мы начали с точки, где лежал погруженный в ил якорь лодки, и плыли по кругу, пока наконец я совершенно не утерял чувства направления. Однако Форрест в середине каждого круга вбивал в ил табличку, благодаря чему у нас была уверенность, что мы не ходим по своим следам и не удаляемся слишком далеко от области поиска.

Я посмотрел на часы. Я был под водой уже минуты три и начинал чувствовать себя не по себе. Не только из-за холода и хлопот с координацией движений, но также и клаустрофобии. Хотя вначале я дышал свободно, я как-то не мог удержать регулярного ритма и понял, что даже если мой разум не поддался панике, то мои легкие ведут себя все более нервно.

Я попытался припомнить сигнал, обозначающий «есть хлопоты, но ничего серьезного». Нужно махнуть рукой, говорил Дан Басс, и показать, в чем дело. Как мне сообщить о клаустрофобии? Взять себя за горло и показать, что я задыхаюсь? Сжать голову руками?

Помни, не впадай в панику, сказал я сам себе. С тобой ничего не случилось. Ты можешь свободно плавать, ты можешь свободно дышать. Больше того, у тебя остались только две минуты, а потом ты можешь вернуться на поверхность. Эдвард и Форрест займутся тобой.

Но когда я снова поднял голову, то не увидел ни Эдварда, ни Форреста. Я видел только мутную воду, густую как каша, ил и вибрирующий в воде мусор.

Я обернулся и посмотрел назад, но снова увидел только воду. Какая-то заблудившаяся камбала проплыла рядом, как герой Диккенса, блуждающий в лондонском тумане, быстро и уверенно, как снаряд. Но где же были белые комбинезоны и апельсиновые капюшоны, благодаря которым я должен был видеть своих товарищей на расстоянии в десять футов в подводной темноте?

Не впадай в панику, повторил я сам себе. Они должны быть где-то здесь, неподалеку. Если ты их не найдешь, то просто вернешься к якорю, руководствуясь табличками, и вынырнешь на поверхность. Увы, я нигде не видел ни одной таблички, а оборачиваясь вокруг своей оси в поисках товарищей, я снова потерял чувство направления. Я чувствовал холодный, слегка напирающий на меня напор течения, но когда мы начали нырять, был еще отлив, сейчас же начинался прилив. У меня не было понятия, куда меня тащит течение, и как далеко меня уже снесло во время моего бесцельного верчения в воде.

Я быстро задышал, судорожно хватая воздух. Я старался не думать обо всем том, от чего меня предостерегал Эдвард и Дан Бассе. Если тебе нужно всплыть вверх, даже в случае крайней необходимости, не всплывай слишком быстро. Воздух, находящийся в твоем кровообращении, может вызвать тромб, что вызовет немедленную смерть. Но всплывай быстрее поднимающихся пузырьков воздуха, как мне сказал Дан Басс, и, если можешь, задержись по пути, чтобы выравнять давление.

Следующей опасностью было то, что легкие могли разорваться. Если всплывешь на поверхность с большой глубины, декомпрессия может разорвать легкие.

Как послушная дрессированная собачка, я вернулся к месту, где я только что был. Я попытался успокоить себя. Я все еще не видел ни следа Эдварда и Форреста, я не мог найти никаких табличек с номерами, поэтому решил, что мне остается только одно: вынырнуть на поверхность. Несмотря на прилив, я наверняка не был далеко отнесен от «Алексиса».