Текст книги "Пушка Ньютона. Исчисление ангелов .Дилогия (первые две книги серии)"

Автор книги: Грегори Киз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

– Вы уже давно в Версале? Можно я буду называть вас по имени? Как вас зовут?

– Меня зовут Николас, мадемуазель.

– Очень хорошо. А вы должны называть меня Адриана. Так когда вы прибыли в Версаль, Николас?

– Почти три года назад в составе Швейцарской роты, – сказал он не без гордости.

– Три года! И за все это время вы не смогли почувствовать и понять красоты парков Версаля?!

Они продолжали идти дальше; возникшая в разговоре пауза затянулась и сделалась неловкой. Адриана пыталась найти тему для непринужденного разговора, но, к ее удивлению, Николас опередил ее:

– Если вы, так же как и я, считаете парки неуютными, зачем же вы отправились сюда на прогулку?

– Все очень просто. Туда, куда я иду, можно попасть только через парк.

– Вы идете…

– К барже. Я хочу взглянуть на нее. Мне сказали, что большая ее часть уцелела.

– Извините, мадемуазель, но баржу вчера сожгли.

– Зачем? Как ее могли сжечь, не осмотрев внимательно и не выяснив причину пожара?

– Я думаю, ее осмотрели, мадемуазель Адриана, и сам король приказал ее сжечь.

«Как, интересно, Торси собирается получить от меня доказательства моей версии покушения, если главное вещественное доказательство сожгли?» – разозлилась Адриана.

– В таком случае, Николас, я приношу свои извинения за то, что заставила вас пуститься в столь неприятное путешествие по паркам, не имея на то причины, – сказала Адриана. – Хотя у меня уже не осталось времени для прогулок, мне пора в лабораторию.

Николас кивнул:

– Должен признаться, что сегодня мне эти парки показались не такими унылыми, как раньше.

– Отчего же?

Он помолчал некоторое время, затем рассмеялся.

– Я пытался продемонстрировать любезность и галантность, мадемуазель. Но, похоже, мне это не удалось.

Адриана искренне рассмеялась в ответ.

– Да, не удалось, – согласилась она. – Должна признаться, что у меня это тоже не очень хорошо получается. – Неожиданно для себя она похлопала его по руке. – Кроме того, – заключила она с некоторой неловкостью, – вам незачем мне льстить. Вы и так меня пленили.

Он отреагировал не так, как она ожидала. Он замолчал. Адриана поняла, что задела его чувства, но не знала, как деликатно загладить оплошность. Она раздумывала, как же объяснить, что это была лишь шутка. Не находя выхода из неловкого положения, Адриана неожиданно нашла, вернее, поняла, что мучило ее все сегодняшнее утро и не давало спать.

«Обсерватория. Фацио с Густавом нужен телескоп. Но зачем?»

13. Все сошлось в одну точку

Лапы огромного паука обвивали Бена, шурша, заползали ему в уши, глаза. От ужаса он застыл на месте, у него хватило сил лишь на то, чтобы рукой стряхнуть паука с лица, это резкое движение выбросило его из сна в явь. Бен проснулся и испытал величайшую радость, что избавился от нового кошмара.

Ему показалось, что он все еще слышит шуршание паучьих лап, но тут же понял, что это скрипит внизу эфирограф.

Бен выпрыгнул из постели и помчался вниз, в печатню.

Как раз в тот самый момент, когда Бен подлетел к самописцу, у того кончился завод. Бен несколько раз повернул ключ, но машина и не думала продолжать работу. Он вспомнил, что самописец так и остался настроенным на господина F, которому он отправил свое послание. Часы на стене показывали, что прошел всего лишь час, а ответ уже лежал у него перед глазами. Бен взял в руки лист, и по мере чтения губы его расплылись в улыбке.

Они ему не поверили. Возможно, подумали, что их постоянный корреспондент решил пошутить. И если этот их постоянный корреспондент находится сейчас рядом со своим самописцем, то и он, конечно же, подобно Бену, получил это странное послание. В таком случае они установят, что Янус реально существует. Ведь F заподозрил его «двуликую» сущность, что и обернул в шутку в самом начале письма.

Кто бы ни были эти господа, совершенно ясно, они – выдающиеся философы, члены Лондонской королевской академии. А он кто такой? Мальчишка из далеких колоний, да еще и лезет со своими советами.

Нет, он – Янус, вот он кто. И если Янус опростоволосится, то никто никогда не узнает, что Бен Франклин и есть тот самый Янус.

Бен вновь посмотрел в сторону самописца. В это же время кто-то там, за океаном, сидит напротив своего самописца и, может быть, ждет ответа. Но для того чтобы Бена восприняли всерьез, он должен изложить свое решение на языке математики, и завтра Джон обещал представить ему их совместный научный трактат.

Хотя сообщение было написано знакомым Бену почерком господина F, на этот раз оно оказалось подписано незнакомым и полным именем – Минерва. Так древние римляне называли богиню мудрости. Но самым странным, даже нелепым показалась ему дата отправления сообщения. Сегодня было 11 апреля, а у Минервы значилось – 22 апреля. Но он доподлинно знал, что письмо написано именно сегодня, ведь самописец передает сообщения мгновенно.

Неужели F такой рассеянный, что ошибся на 11 дней? Наверное, очень устал и просто описался.

С этой неразгаданной тайной Бен отправился спать, но и во сне загадка не нашла разрешения.

Вопрос с телескопом мучил Адриану два последних дня. После анализа расчетов, что она видела у Фацио и Густава, у Адрианы не осталось и тени сомнения: они изучают определенное небесное тело и ищут формулу сродства. Но только зачем обычному исследованию придавать такую важность и окутывать его тайной? Объяснение всему этому напрашивалось нелепое: Фацио и Густав конструируют некий летательный аппарат, который сможет отправиться в межпланетное странствие.

Во второй половине дня эфирограф доставил второе сообщение от Януса. На этот раз там были одни лишь формулы. Пока Фацио и Густав занимались своими делами, она спрятала письмо в складках просторного платья и вернулась к нему только ночью, когда осталась одна в спальне.

Элен и Шарлотта прибежали на ее непроизвольно вырвавшийся крик, и Адриане пришлось заверить девочек, что с ней ничего не случилось. Успокоив, она отослала девочек спать. И вернулась – словно к неведомому чуду – к формуле, нацарапанной на листе бумаги. В ней чувствовалась определенная незрелость: несколько знаков использованы неточно, в некоторых местах мысль автора звучала невнятно. Но, несмотря на все эти недочеты, суть была предельно ясна. Сомнений не оставалось – перед ней лежат ответ, который так упорно искал Фацио. Почти бессознательно она потянулась за чистым листом бумаги, пером и чернильницей и принялась за работу. Решение уже созрело в ее голове. Такое простое, что и ребенок мог бы до него додуматься: верное сродство можно найти, перебирая все возможные сродства. С помощью именно этого метода Янус усовершенствовал свой эфирограф. Это ясно следовало из того, что предложенный Янусом принцип перебора возможностей для решения дилеммы Фацио был одномерным. Этот принцип навел Януса на мысль, как сделать настраивающийся самописец. А Фацио требовалась формула, которая могла бы работать по крайней мере в трех координатах. Ее перо летало над листом. Раза два Адриана принималась смеяться: ее переполняли восторг и вдохновение. Она забыла о короле, Торси, герцоге и герцогине Орлеанских, обо всех тяжелых испытаниях последних дней. Существовало только уравнение, и оно получалось потрясающим, не просто уравнение – целый метод.

Она закончила расчеты далеко за полночь, затем аккуратным, разборчивым почерком переписала их и в конце поставила подпись – М. В эту ночь Адриана уснула с блаженной улыбкой на лице, формула все еще звучала в голове – хор ангелов пел ее возвышенный гимн.

«…подобно Прометею, вы добыли для людей огонь и должны быть уверены, что пламя, подаренное вами людям, вспыхнет ярким светом». – Бен закончил чтение, возбужденно похлопал Джона по спине и разразился радостным смехом.

– Мы с тобой Прометеи, Джон! – смеялся он. Джон старался сохранить серьезность, но радость так и распирала его, рвалась наружу.

– Ты только посмотри, как они ее изменили! Мне даже в голову не могло прийти, что такое возможно. Но все же это моя формула, это мы первые до нее додумались. Мы будем знаменитыми, Бенджамин Франклин!

– Да, но только после того, как явим миру свои имена, – напомнил ему Бен.

Джон хмыкнул:

– Да я и не переживаю по этому поводу. У нас есть черновики, мы всегда сможем доказать, что это наша идея.

– Честно говоря, – сказал Бен, – почтой я уже отправил письмо в Лондонскую королевскую академию. И, таким образом, у нас появилось еще одно доказательство – почтовая марка на конверте. Думаю, у нас есть все шансы доказать, что открытие принадлежит нам, хотя в письме и стоит подпись Янус.

Они шли по Большому пустырю, но Джон не мог сдержать радости и, забыв о благочинности, пустился в пляс.

– Бен, как ты думаешь, кто эти люди? Кому же мы все-таки отправили наши расчеты?

– Несомненно, они – очень важные персоны. Послушай, в каком это письме было написано, что король отблагодарит нас?

– О да! – еще больше развеселился Джон и принялся изображать короля, осыпающего подданных своей сиятельной милостью. – Прольет на нас свет Аполлона! Хотя мы так и не поняли, над чем эти философы работают. Мы помогли им решить маленькую часть большущей задачи…

– Я бы сказал не маленькую часть, а большую, – перебил его Бен. – Они застряли, а мы им помогли сдвинуться с места.

– Да понятно, что они застряли, но к какой цели они движутся?

Бен пожал плечами:

– Может быть, изобретают новую пушку, чтобы побыстрее разбить французов.

– Нет, на пушку это не похоже.

– У меня для тебя, Джон, есть загадка, куда более интересная, – сказал Бен. – Вот ответь мне с ходу, почему письмо от Минервы подписано не одиннадцатым, а двадцать вторым апреля?

– Что? – Джон вырвал у него из рук листок и нахмурился. – Может быть, они ошиблись, – проворчал он.

Бен пожал плечами.

– Я проверил, все сообщения датируются на одиннадцать дней вперед.

– Одиннадцать? Мне это что-то напоминает, – задумался Джон.

– А что если эти письма не нам посылались? Возможно, это ранее перехваченная переписка, теперь ее кому-то отправляют, а? – рассуждал Бен.

– Это недоразумение, – сказал Джон, пнув ногой подвернувшийся пучок травы, – но только в том случае, если они не пользуются римским календарем. Он с нашим календарем не совпадает, и кажется, ровно на одиннадцать дней.

Бен остановился как вкопанный и с ужасом уставился на друга.

– О господи, – пролепетал он, – ведь это очень похоже на правду.

– Что ты хочешь этим сказать? – Джон щелкнул пальцами. – Я не вижу здесь причины для трагедии.

– Ну как же, все это время мы считали господина F англичанином и думали, что пишем ему в Англию.

– Он и есть англичанин, он же по-английски письма пишет, – резонно заметил Джон.

– Ну и что из того, что по-английски?! Может быть, он переписывается с англичанами. А что если господин F – испанец или… – Бен замолчал. – Джон, – тихо произнес он, а что если этот F – француз? Ты помнишь про его «лучезарный свет Аполлона»? Господи, Джон, эти эпитеты относятся не к королю Георгу, но к Людовику, королю французскому!

– Погоди, – встревожился Джон, – погоди, Бен. Ты начал говорить о богах и богинях. Ты подписался Янусом, он в ответ – Минервой, потом назвал тебя Прометеем, ну и так далее.

– Ни один англичанин не назвал бы короля Георга Аполлоном. Скорее Зевсом или Юпитером. А Людовика XIV французы называют Король-Солнце. О господи, Джон, ты знаешь, что мы такое сейчас сделали? Мы оказали помощь врагам нашей страны!

Джон ничего не ответил, он лишь молча посмотрел Бену в глаза.

14. Возрождение

Людовик проснулся от звука заводимых часов. Версалю было совершенно безразлично, видит Аполлон его великолепие или нет. Версаль позволит ему прожить еще один день, даже не заметив, что король ослеп. И в этом равнодушии Версаля заключалась сила Людовика. Не единожды Версаль спасал его от безумия своей размеренностью и строгим подчинением порядку. И еще не раз спасет.

– Как вы себя сегодня чувствуете, ваше величество? – прозвучал рядом голос Луи-Александра.

– Очень хорошо, – ответил Людовик, производя изнутри осмотр своих почти вековых членов. Ему никогда не нужно было видеть свое лицо, он знал, какое выражение на нем надето. Он знал, как ту или иную эмоцию превратить в улыбку или суровую гримасу. Особенно легко это лицедейство давалось после того, как эликсир даровал ему способность ощущать каждую мышцу своего тела. Но в сложившихся обстоятельствах короля беспокоило совсем другое: он не видел лиц окружающих его людей, не мог читать по этим лицам мысли и чувства, не мог принимать вынужденные признания, выраженные потупленным взором, не мог насторожиться от убийственного блеска не в меру ослепительной улыбки. Он точно знал, доведись ему даже случайно взглянуть в лицо убийцы, он тут же, по глазам узнал бы его.

«Кто же это был? Чей это заговор?» – мысленно спрашивал себя Людовик. В бурлящем вокруг него шепоте не раз до его слуха долетало имя герцога Орлеанского. Но он не верил. Сын его родного брата на такое не был способен. Герцог – существо бесхребетное, напрочь лишенное каких бы то ни было амбиций, он влеком одной лишь страстью – обладать каждой красивой женщиной Франции.

Вполне вероятно, если согласиться с Торси и Ботемом, что покушение совершено английским шпионом. Эта версия самая вероятная, и к тому же она всех устраивает. В доказательство этой версии в конюшне нашли убитого англичанина, и это готов засвидетельствовать один из гвардейцев его Ирландской роты.

А тем временем Мальборо одерживает одну победу за другой. И зачем ему, и без того победителю, устраивать покушение, чтобы вызвать тем самым порицание всех европейских стран? Но Туманный Альбион мог каким-то образом разведать о новом оружии Франции и той роли, которую при его разработке играет король. Как же де Дюйе назвал это оружие? Ах да, «пушка Ньютона».

Обсуждались и другие версии. Существовали внебрачные отпрыски старых дворянских родов, которые несколько лет назад сплотились и образовали Фронду. Но постепенно, шаг за шагом, Людовик разрушил этот союз, заручившись поддержкой менее богатых и знатных, посулив им всякие блага.

То, что осталось от некогда грозной силы, теперь даже в расчет принимать не приходилось. После смерти дофина шанс занять трон появился у его незаконнорожденного сына от мадам Монтеспан – герцога Мэна. Но из всех детей Людовика, если кто его и любит, так это герцог да, пожалуй, еще его внук Филипп, из всех выживших – единственный законный наследник. Но Филипп – король Испании, он со своими союзниками на стороне Франции ведет войну против Британии.

– Луи-Александр, после приема министров я поеду на охоту, – сообщил Людовик одевавшему его камергеру.

– Ваше величество, прошло всего три дня с момента…

– Я тоже умею считать, Луи-Александр. Но мне кажется, я очень давно не был на охоте.

– Королевская полиция еще не завершила расследование, – напомнил Ботем. – В целях безопасности вам не следовало бы покидать дворец.

– Я не собираюсь прятаться во дворце, Луи-Александр, и ждать, когда смерть найдет меня здесь. Включи в мой конвой хоть всю Швейцарскую роту, если желаешь. Вызови из Парижа роту Черных мушкетеров. Делай что хочешь, но сегодня после обеда я отправляюсь на охоту.

Ботем вздохнул, но так, что обострившийся слух короля не уловил ни единого звука.

– Как будет угодно вашему величеству, – тихо ответил он.

Частенько Людовик задавал себе вопрос: «А не течет ли в жилах Бурбонов волчья кровь?» Ничто не пробуждало в нем такой свирепой ярости, как лай гончих и звук трубы, в этот момент ноздри его начинали трепетать, чуя добычу. Всем естеством своим король ощущал смертельный ужас загнанного зверя и его неистовое желание жить.

Чутье волка подсказывало Людовику, что они идут по следу матерого оленя.

Если бы только он мог сидеть в седле, а не болтаться где-то в хвосте, трясясь, как пленник, в громоздкой карете. Если бы только он мог видеть!

Лай собак приближался, они гнали зверя к карете. Колотушки трещали, и огромный олень несся прямо на него. Если бы только у него был мушкет! Если бы только его глаза видели цель!

– Открой глаза, – сказал ему ангел. Ангел часто разговаривал с ним после смерти дофина. – Открой глаза, и ты узнаешь, чем ангел может помочь тебе.

Людовик открыл глаза, и вместо ночного мрака глазам предстал серый туман. Он удивился: невидимый до сей поры, мир быстро наполнялся светом и приобретал отчетливые очертания. Он уже различал молодые деревца и замшелые стволы древних исполинов.

Возница остановил карету и замер, навострив ухо, глядя в ту сторону, откуда доносился приближающийся лай собак. Не раздумывая более, Людовик открыл дверцу кареты и ступил на землю.

Король отчетливо видел куртку и сапоги возницы, но лицо – лицо представляло собой размытое пятно.

– Ваше величество, – послышался удивленный голос возницы. И тогда Людовик мгновенно узнал его.

– Бертран, – назвал он его по имени, и тотчас размытое пятно приобрело черты лица Бертрана: продолговатое, красное, с пышными, свисающими вниз усами. Людовик огляделся вокруг: деревья возвышались ровными рядами, подобно мраморным колоннам Версаля. С появлением короля человек двадцать придворных удивленно замерли на месте. Так же как вначале у Бертрана, вместо лиц у них были расплывчатые пятна.

Ближе всех к Людовику стоял его егерь, он произнес какую-то банальную любезность, и расплывчатое пятно обратилось лицом Жан-Клода. Остальные так и остались безликими манекенами.

– Жан-Клод, дай мне свой мушкет, – приказал Людовик.

Он взял в руки протянутый мушкет, новый, с нарезным стволом. Слава богу, это было не одно из тех новых изобретений, которые палят не то молнией, не то еще чем-то. Людовик запретил использовать эти чудовищные новинки на охоте.

Появился олень, и все стоявшие вокруг короля подняли крик. Людовик тоже увидел зверя. Он видел его так отчетливо, будто смотрел в подзорную трубу. Короля поразило, что выскочивший на него олень был как две капли воды похож на того, которого он убил еще мальчиком, у этого на лопатке виднелось такое же темное пятно.

Глаза оленя бешено вращались, две собаки в остервенении уже готовились броситься на него. Задние ноги оленя были изодраны в кровь.

Замерев на расстоянии пятидесяти шагов от людей, животное осознало свою ошибку и попыталось скрыться, вырваться из кольца своих мучителей. И Людовик спас его, он даровал оленю вечную свободу, выстрелив прямо в сердце.

– Почему у меня такое странное зрение? – задал Людовик вопрос ангелу.

– Потому что я смотрю на мир вместо тебя, – ответил ангел. – Твои глаза повреждены, но я могу смотреть сквозь них, я могу слушать твоими ушами и чувствовать твоей кожей. Из всего, что я увидел, услышал и почувствовал, я создаю для тебя изображение, и получается так, будто ты видишь. Ты должен понять, что это всего лишь приблизительная картина мира.

– Это так странно. Но ответь мне, почему лица одних людей я вижу, а других – нет?

– Ты видишь лица тех людей, которых знаешь: я извлекаю их из твоей памяти. Во всех остальных случаях я делаю то, что в моих силах, Луи.

– Ангелы видят так же, как люди? – спросил Людовик.

– Не сравнивай несравнимое, – ответил ангел. – Может быть, на земле ты и величайший из всех королей, но мой король, мой повелитель – Господь Бог, равно как и твой. Он поручил мне заботиться о тебе, но у тебя нет права задавать слишком много вопросов.

– Извини, – смиренно произнес Людовик, а в душе его кипело негодование: даже бесплотный ангел может им командовать и повелевать.

– Прощаю тебе на сей раз и потому отвечаю на твой вопрос. Ангелы видят не так, как люди. То, что видят глаза ангела, невыносимо для глаз человеческих. Ты должен быть мне благодарен за такой великий подарок, как зрение. Делать так, чтобы ты видел – пусть даже таким странным и несовершенным образом, – мне больно и довольно тяжело.

– Я искренне тебе благодарен, – ответил Людовик. Неожиданно его охватил страх: то, что ангел даровал, он так же может и отнять. И каким бы странным ни было его зрение, это все же зрение.

– Подойди к зеркалу, Луи, я хочу кое-что тебе показать, – сказал ангел. Людовик повиновался.

– О боже! – вырвалось у Людовика. Он не верил своим глазам: на него смотрел Людовик XIV, но вместо парика на плечи ниспадали роскошные каштановые локоны, густые черные усы прикрывали верхнюю губу. Лицо – гладкое, тело – стройное, чулки плотно облегают сильные, мускулистые икры.

Молодость, желанная молодость вновь вернулась к нему.

15. Секреты доверяются

Фацио читал письмо с заветной формулой, полученное из рук Адрианы. Она боялась, как бы он не упал в обморок от потрясения. Даже Густав, через плечо Фацио вглядывающийся в строчки формулы, не мог скрыть торжествующей улыбки.

– Боже мой, – произнес наконец Фацио сдавленным голосом, – так просто и в то же время так… – Он резко повернулся к Адриане: – Кто такой этот Янус?

Адриана пожала плечами:

– Письмо пришло на самописец под номером два.

– Вот как! – Из глаз Густава полетели огненные стрелы. – Это первое сообщение, которое вы получили от Януса?

Адриана кивнула, чувствуя, как ложь неприятным бременем ложится ей на плечи.

Густав хищно ухмыльнулся в ответ, и от этой ухмылки ее охватил безотчетный ужас. Откуда Густаву известно, что она лжет? Он ничего больше не сказал ей, отвернулся и похлопал Фацио по плечу:

– Ну вот, теперь у нас есть ответ, сударь, и мы можем завершить нашу работу в кратчайшие сроки.

– Да! Да, конечно! – радостно засуетился Фацио. – Но все же мне бы хотелось знать, кого мы должны благодарить за это.

– Я уверен, что кто-нибудь из наших английских коллег очень скоро обратится к нам за этой благодарностью, – ответил Густав, кинув взгляд на эфирограф. – Но давайте же будем ковать железо, пока оно горячо.

– Ах да! Теперь мы можем назвать королю дату завершения нашей работы. Это его порадует… – Неожиданно он замолчал и посмотрел в сторону Адрианы и стоявшего за ее спиной Николаса д'Артаньяна. Густав свирепо сверлил Фацио взглядом, из чего следовало, что тот позволил себе сказать лишнее.

«Дата, – повторила про себя Адриана, возвращаясь к эфирографу. – Вот тебе и еще один ключ к разгадке».

В этот же день около трех часов пополудни Торси вызвал ее к себе. Николас проводил Адриану до королевской приемной, где ее ждал министр.

– По настоянию врачей его величество на несколько дней уехал в Марли, – сообщил ей Торси. – Он хочет, чтобы вы приехали к нему туда.

– Хорошо, – ответила Адриана. Втайне она надеялась, что в суматохе и хаосе событий король забыл о ее существовании. Несколько дней назад эта новость вызвала бы у нее радость, но сейчас она испытала лишь облегчение – плотная завеса тревожной неизвестности рассеивалась. Какие-то силы неудержимо вовлекали ее в игру, запутывали в хитросплетениях интрига, совершенно не интересуясь, желает ли она принимать в этом участие.

Надвигающаяся буря, независимо от того, что вызвало ее к жизни, может налететь и сокрушить любого. Но Адриана знала: уж коль буря на тебя надвигается, то лучше оказаться в эпицентре.

Сейчас эпицентром являлся Людовик.

Однако мысль стать его любовницей вызывала в ней больше отвращения, чем когда-либо.

Торси мгновенно отследил по ее лицу движение мыслей и чувств.

– Не стоит ехать в Марли с таким постным выражением, – посоветовал он. – Может быть, король и лишился зрения… – он сделал паузу, будто не решаясь добавить нечто важное, но все же закончил фразу, – но люди, его окружающие, видят все.

– Простите, сударь, – произнесла Адриана, – я… я надеюсь, что мое присутствие будет для его величества некоторым утешением.

Торси смиренно кивнул головой.

– Я тоже на это надеюсь, сударыня. Молодость и красота всегда оказывали на его величество благотворное влияние. – Он замолчал, и глаза его превратились в узкие щелки. – Не намереваетесь ли вы мне что-нибудь сообщить в продолжение нашего последнего разговора?

Адриана покачала головой:

– Я хотела осмотреть баржу, особенно меня интересовал фонарь, но мой страж сообщил, что баржу сожгли.

– Да, ее сожгли, – подтвердил Торси. – Все министры сошлись во мнении, что это английский заговор, в это и короля заставили поверить. И действительно, сразу после пожара гвардеец Швейцарской роты арестовал одного англичанина.

– А что, этот англичанин вызвал какие-то подозрения?

Торси развел руками:

– У англичанина был мушкет, и когда гвардеец приблизился к нему, чтобы задать несколько вопросов, тот выстрелил и убил гвардейца.

– А сам англичанин сознался в покушении? Торси криво усмехнулся.

– Возможно, когда предстал перед Господом Богом. Туда его отправил второй гвардеец, пустив в ход шпагу. Но прежде осмотрел его карманы, и вот что он там нашел. – С этими словами Торси протянул Адриане пули. – Это ни о чем вам не говорит?

– Это может быть катализатор, – подумав, ответила Адриана. – С его помощью легче всего заставить фонарь воспламенить воздух. Но если стрелок сумел попасть в фонарь, не проще ли было выстрелить в самого короля?

– Ответ на ваш вопрос необычайно прост, – Торси понизил голос, – король заговорен от обычных пуль.

– Что вы говорите?

– Да, король неуязвим для пуль, – спокойно ответил Торси.

– Ах вот как! – Адриана нахмурилась, не понимая, как такое может быть. Но от Торси она совершенно не надеялась получить каких-либо объяснений этой загадке, даже если он и знал ответ. – Ну, в таком случае это действительно заговор англичан, – сказала она.

– Я не сомневаюсь в том, что англичане приложили к этому руку, – согласился Торси. – Они знают, что новый король запросит у них мира, и тогда мы потеряем все, чего добились за последние десятки лет. Но, мадемуазель, я чувствую, что жало этого заговора здесь, в Версале. И жало не такое уж маленькое, чтобы уместиться в одном убитом англичанине.

Карету вновь сильно подбросило на ухабе, и в третий раз Адриана заметила, как Николас быстро отвел взгляд в сторону, но задумчивое, даже загадочное выражение осталось блуждать на его лице.

– Потрудитесь объяснить, Николас, что происходит? – разозлилась Адриана. – Зачем вы украдкой за мной следите?

– Прошу прощения, сударыня, – смущенно пробормотал Николас.

– Отвечайте, не тяните, у меня сейчас терпение лопнет, – засверкала глазами Адриана. – Я же вижу, вы что-то хотите спросить у меня, но сдерживаетесь или не решаетесь. Так вот, вопросы, которые замалчиваются, скрывают правду и, значит, таят в себе искусно завуалированную угрозу! – Она замолчала. Вдруг ее осенило, что говорить в такой манере с одним из доверенных людей Торси по крайней мере неразумно.

– Сударыня, еще раз прошу вас принять мои извинения, – смиренно произнес Николас. – Ваши слова – истинная правда. А вопрос о правде и честности меня как раз сейчас и мучает, – сказал Николас так тихо, что она едва расслышала его сквозь стук копыт и грохот колес.

Он опустил глаза, что-то разглядывая у себя под ногами. Помолчал, затем кашлянул и сказал:

– Почему, сударыня, вы прячете от всех свой дар, свои знания? Вот все, что я хотел у вас спросить.

– Торси дал вам какие-то указания на мой счет?

– Всего несколько слов. У меня очень скромные обязанности, мадемуазель, я должен просто оберегать вас. И хотя я не обладаю познаниями в математике или иных науках, я не настолько глуп, чтобы не понимать, сколь велики ваши способности. Но при всем при этом вы зачем-то скрываете их, хотя всем известно, что вы образованная женщина, вы учились в Сен-Сире. Всем известно, что женщины, которые там обучались, пользуются особым почетом в обществе.

– О да, особенно если они усвоили практические науки: как вести любезный разговор, как быть веселыми и услужливыми, если они заучили наизусть некоторые места из Нового, но ни в коем случае не из Ветхого Завета и при этом ничего бы не понимали в теологии. Какую же пользу в таком образовании видит гвардеец, родившийся далеко от Парижа?

Николас нахмурился:

– Я думал, девушек там обучают чтению и математике, и…

– Чтению? Да, но только при этом заставляют любить определенные книги. Математике? Да, но только самым ее азам, не приведи господь, если тебя застанут за какими-нибудь сложными расчетами, и, конечно же, никакой геометрии. Нас учили главному предмету – бояться науки, как грехопадения.

– Но ведь вам все же удалось овладеть серьезными знаниями.

– Это действительно так, – призналась Адриана, досадуя на дрожь в голосе, – но только благодаря королю и мадам де Ментенон. Они отправили меня в школу, где я научилась всему тому, о чем женщина может лишь мечтать. И как же я распорядилась этими знаниями?! Я всё и всех предала, Николас. Мадам де Ментенон перевернулась бы в гробу, узнай она то, что известно Торси.

– А что король?

Адриана покачала головой:

– Король считает меня чистой и безгрешной. Если бы он узнал, что я предала Ментенон и Сен-Сир, то пришел бы в ярость.

– Странно, вопреки той печальной истории, что вы мне сейчас поведали, вы всегда улыбаетесь.

– Я улыбаюсь? – Адриана искренне удивилась.

– Да, даже когда разговариваете с маркизом де Торси. Вы разве не знали об этом?

Адриана растерянно хлопала ресницами, тупо осознавая, что она улыбается даже сейчас.

– Нет, я не замечала, – призналась она.

– Это меня печалит, – сказал Николас.

– Почему?

– Если бы вы улыбались и осознавали это, то этозначило бы, что у вас хорошее настроение, а так…

– Молодая женщина всегда в хорошем настроении, – рассмеялась Адриана. – Серьезная, послушная и в хорошем настроении.

– Вы смеетесь надо мной, – обиделся Николас. Адриана долго и молча смотрела на молодого гвардейца.

– Знаете ли вы, – произнесла она наконец, – что в Сен-Сире строго следили за тем, чтобы нигде не было темных углов? Никаких укромных мест, где девочки могли бы пошептаться! Тайны и секреты в Сен-Сире запрещались. Когда вы были мальчиком, Николас, у вас были секреты?

– Конечно же были.

– Я думаю, что человек становится тебе другом тогда, когда ты открываешь ему свой секрет.

– Сколько лет вы провели в Сен-Сире? – спросил Николас.

– Четырнадцать.

– И все эти четырнадцать лет у вас не было друга?

Адриана тяжело вздохнула:

– Не было. Можно сказать, что появился, но очень поздно, в самом конце моего пребывания там.

Николас понимающе кивнул:

– Простите, мадемуазель, мой вопрос заставил вас вспомнить о печальном.

– Как вы верно заметили, у меня был повод печалиться задолго до вашего вопроса, – сказала Адриана. – Но послушайте, Николас, я вам свой секрет открыла, а вы мне свой – нет.

– Но ведь, по-вашему, если мы обменяемся секретами, то непременно станем друзьями.

– Посмотрим.

Он улыбнулся:

– Ну, тогда я должен немного подумать. Я не хочу, чтобы наша дружба родилась из какого-нибудь пустякового секрета. Это должен быть красивый секрет.