355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Грег Иган » Демон подземелья » Текст книги (страница 1)
Демон подземелья
  • Текст добавлен: 11 августа 2017, 04:00

Текст книги "Демон подземелья"


Автор книги: Грег Иган



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Демон подземелья

Эй, вы, проявите же наконец сострадание! Придите и убейте меня! Вы можете разорвать мои связи с телом и наблюдать, как медленно сморщивается плоть. Или можете разрезать меня на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Делайте, что хотите, мне все равно. Ну, давайте! Ведь вы постоянно ведете себя таким образом со своими еще не родившимися детьми и больными стариками-родителями. Так сделайте же это со мной! Я уверен, что вам понравится. Только не надо нервничать, друзья! Вас никогда ни в чем не заподозрят – я говорю на тот случай, если вас удерживает мысль об этом. Я буду молчать до конца, будь он быстрым или медленным. Давайте, давайте же! Ведь я полностью беззащитен. Поторопитесь! Не стоит смущаться. У вас есть право на убийство. Ведь именно вы создали меня, и вам хорошо известно, что вы можете действовать таким образом.

Кто я? Или что я такое? Что за создание способно нашептывать призывы к смерти, копошась в недрах вашего чистого и честного сознания? Я мог бы дать вам два десятка ответов, но подозреваю, что вам нужно нечто большее. Да, я скорее всего животное. Размером немного меньше, чем коробка с тортом – на данный момент. Но я постоянно расту. Сколько у меня лап? Две? Четыре? Может, шесть? Или восемь? Нет, у меня отсутствуют и лапы, и ноги. Нет у меня также морды, клыков и когтей. Вы можете не опасаться меня. Я создан из той субстанции, которая порождает мысли (как чистые, так и грязные) – что может быть более безопасным?

Но вернемся к практической стороне. Вам нужен мой адрес. Вы слышите меня, там, в последних рядах? Алло, Бразилия, вы улавливаете меня? В любом случае, я слышу вас всех, иногда даже отчетливее, чем свои собственные мысли, но я всего лишь ничтожное создание, наделенное необычной чувствительностью, а у вас так много необычных способностей. Вот, к примеру, способность к поэтическому творчеству:

О, эти цвета, – голубой, зеленый, коричневый,

Постепенно растворяющиеся в черном,

Подобно тому, как уходящий день уступает место вечеру.

Когда я, Господи, вижу эту величественную картину,

Будущее предстает передо мной апофеозом счастья.

Исключительно прилипчивый стишок, должен вам признаться. Не сомневаюсь, что в ближайшее время мы увидим перед космическим челноком очередь из нескольких десятков певцов, жаждущих записать свое исполнение на борту, особенно, после всех этих Ограниченных Изданий, продающихся по сто тысяч штука. Аллилуйя! Благодарю тебя, Господи!

Ах, да, мой адрес. Пишите: Сарри Хиллс, Сидней, Новый Южный Уэльс, Австралия. Вы не ошибетесь: территория вокруг здания – это единственное не заблеванное место на много километров вокруг И только благодаря тому, что команда из отдела нейрохимии совершила гениальное открытие, разработав новый токсин, селективно отпугивающий местных любителей надраться в любой день недели, включая выходные и праздничные дни. С хорошей рекламой этот препарат может принести приличную прибыль.

Но если у вас все же возникнут затруднения при поиске нужного адреса, то я советую вам обратить внимание на высокое белоснежное здание посреди территории, уютно засаженной кустарником и украшенной модернистскими скульптурами. Одна из них возвышается перед главным входом: это вертикально торчащий фаллос, который на половине своей высоты превращается или, скорее, «перерастает» в двойную спираль ДНК. Самые несдержанные на язык сотрудники разделились на две примерно равные части: одни из них говорят, что сей символ означает: «Да пошла эта молекулярная биология на ...». Другие же утверждают, что фигура скорее символизирует: «Трахала вас всех эта молекулярная биология».

Почти аналогичным образом разделились и воинствующие феминистки города. Одни из них видят в не очень приличном символе обнадеживающий намек на грядущую свободу женщин (пенис надстраивается технологией, которой могут овладеть женщины, чтобы использовать ее в своих целях); другие же видят в скульптуре олицетворение худших своих опасений: наука является продуктом не мозга, а мужских половых желез.

На галерее первого этажа находится множество лавочек и магазинов, распространяющихся также на нулевой и второй этажи; здесь же располагается несколько кинотеатров, супермаркет с биологически чистыми продуктами и круглосуточно открытая аптека. Все три уровня связывает в единое целое уникальная для южного полушария пара спиральных эскалаторов, обвивающихся вокруг подсвечиваемых лазерами пенных струй фонтана. К сожалению, эскалаторы почти постоянно закрыты на ремонт, потому что приводящий их в движение хитроумный механизм не слишком надежен, и достаточно металлической капсулы от бутылки или даже брошенной на ступеньки обертки от шоколадки, чтобы ремни начали проскальзывать, шестеренки скрежетать, а трансмиссии визжать. В итоге вся конструкция начинает вести себя подобно произведению дадаистского искусства, охваченному идеей саморазрушения.

С третьего по одиннадцатый этаж находятся кабинеты консультирующих специалистов: неврология, эндокринология, гинекология, ревматология. Здесь вы можете увидеть самую великолепную, какую только можно представить, коллекцию безмозглых выпускников университета, бывших игроков в регби. У этих типов на лице бывает одно-единственное выражение: снисходительная, преисполненная самодовольства улыбка с оттенком хитрости. Она появилась на их лицах в день приема в медицинский институт, который они так и закончили без изменений на своих физиономиях. Эта улыбка сохранилась, несмотря на лишение сна в качестве ритуала посвящения, утомительные розыгрыши в общежитии, студенческие попойки, длительный и тяжелый труд диссертанта над туманными исследовательскими проектами. Все это время вы лелеяли надежду, что рано или поздно какой-либо высокопоставленный чиновник обратит внимание на полученный вами интересный результат и решит, что в дальнейшем вы можете стать достойными участниками воровства. А потом постепенно приходят каникулы на престижных лыжных курортах, навигация на яхте по Тихому океану и бесконечные очереди млеющих от почтения пациентов, непрерывно кланяющихся и твердящих: «Да, доктор. Нет, доктор. Конечно, доктор. Спасибо вам, доктор. Спасибо.»

Этажи с двенадцатого по девятнадцатый дали приют широкому ассортименту лабораторий патологии, где можно определить, пересчитать и снабдить этикетками любые вещества или структуры, способные циркулировать в крови, от макрофагов и лимфоцитов до антител, протеиновых гормонов, молекул углеводородов и даже отдельных ионов.

Этажи с двадцатого по двадцать шестой заняты служебными помещениями фармацевтических фирм и предприятий, производящих медицинские инструменты. Они платят впятеро по сравнению с обычной арендой, лишь бы только находиться в этом гнусном здании. Разумеется, их затраты быстро оправдывают себя, потому что по этому же адресу находится всемирно известная группа исследователей, которая разработала и запатентовала контактные биолюминесцентные линзы (...«включаемые ничтожно малыми изменениями гормонального состава увлажняющих глаза слез, линзы Регарфран (марка запатентована) сияют неуловимой аурой, позволяющей им мгновенно менять цвет, идеально отражая любые нюансы настроения того, кто их носит...»). Кроме того, они обошли американцев, швейцарцев и японцев в коммерциализации первой контрацептивной посткоитальной сигареты, эффективной на 100%, а затем, превзойдя все свои предыдущие достижения в биотехнологии применительно к товарам массового потребления, смогли разработать специальную жевательную резинку, окрашивающую в красный цвет зубы у индивидов с вирусом СПИД'а в крови («Угостите пластинкой нашей жвачки того, кого вы любите»).

На этажах с двадцать седьмого по тридцать первый размещаются библиотеки, конференц-залы, тихие холлы, где ученые могут спокойно отдохнуть, слушая негромкое гудение кондиционеров, звуки своего дыхания или пальцы, перебирающие клавиши рояля в соседнем помещении. Это царство чистой абстракции: никаких приборов или чашек Петри с культурами; и, конечно, никаких следов созданий, подобных мне.

Этажи с тридцать второго по сорок первый: внизу администрация и маркетинг, на самом верху – копия типичного венского кафе, вращающегося со скоростью один полный оборот за десять минут. Здесь же находится платный телескоп (брось монетку и смотри), с помощью которого посетители могут следить (и нередко делают это) за проститутками в леопардовых нарядах, оккупировавших улицы поблизости от Кинг Кросс.

Наверное, я порядком надоел вам, постепенно затягивая все выше и выше, все дальше и дальше от шума уличного движения, от вони гниющих отбросов, от битого стекла, использованных одноразовых шприцев и удушливого запаха мочи. Здание, которое я только что описывал, вздымается к солнечному свету, к голубым небесам ваших мечтаний, достигая в конце концов чистого (почти) воздуха. Но, может быть, вы догадываетесь, что в нарисованной мной картине есть кое что иное? Например, не допускаете ли вы, что у этого здания есть подвальные этажи?

Действительно, под торговым уровнем находится пять этажей исследовательских лабораторий. Можно подумать, что ученые здесь действительно работают увлеченно и самозабвенно, так как их лица на каждом шагу излучают всем встречным одно и то же послание: «Я специалист высочайшей квалификации, я крайне занят, у меня сейчас в стадии инкубации (концентрации, центрифугирования, в реакционной колонне, на замораживании) находится нечто исключительно важное, и я должен лично проверить результаты ровно через три минуты и тридцать пять секунд. Точнее, уже через двадцать пять секунд».

Здесь выполняются все виды лабораторных исследований: поточная цитометрия, масс-спектрометрия, рентгеновская кристаллография. Хроматография в жидкой фазе с высоким разрешением. Ядерный магнитный резонанс. И многое, многое другое. Гены здесь описываются, комбинируются, клонируются, протеины синтезируются и очищаются. Настоящий гудящий улей. Но что поддерживает эту деятельность, что создает необходимое для нее напряжение? Немного терпения. Мы уже недалеко.

Ниже – этаж с холодильными и морозильными камерами.

Еще ниже – складские помещения, где хранится неимоверное количество оборудования и химреактивов.

На предпоследнем уровне размещены ЭВМ. Их четыре, каждая величиной со слона. Если взглянуть на них со стороны, нельзя не признать, что этим устройствам свойственно определенное чувство собственного достоинства. Но при взгляде изнутри становится очевидно, что это просто марионетки с фрагментированной личностью, патетически устремляющиеся одновременно в тысячи разных направлений, так как они подчиняются импульсам, исходящим от сотен находящихся, там, наверху, хозяев. Те нетерпеливо дергают своих рабов, изводят их во просами и проклинают, как жалких лжецов если только высказанная ими истина оказывается или слишком отвратительной, или слишком прекрасной, чтобы ее можно было принять.

И вот, наконец, мы в самом низу. Здесь размещается виварий. Здесь ваша конечная остановка, мои дорогие. Именно здесь вы найдете меня, трепетно ждущего своего избавителя.

Выйдя из лифта, идите прямо. При достаточной внимательности вы вскоре обнаружите справа от себя ножной выключатель: с его помощью отключается сигнал тревоги, который был установлен после первого налета Борцов за Освобождение Подопытных Животных. Дальше – поворот налево, потом направо, снова налево, направо, еще раз направо (я никогда не смогу понять вашу страсть к созданию лабиринтов). Наконец, вы увидите перед собой несколько больших оранжевых клеток. Не обращайте внимание на верещанье испуганных кроликов, которым очень хочется спастись бегством. А вот зверюшка из клетки Д-246 не убежит, даже если вы оставите дверцу его клетки открытой хоть на год.

Массивное основание клетки сделано из непрозрачного пластика, поэтому разглядеть содержимое можно лишь через верхнюю часть, затянутую проволочной сеткой. Так как мой хозяин всегда лежит на полу, то вам, чтобы увидеть его, придется приподняться на носках. Даже в таком положении смотреть вам будет неудобно, а поэтому осознание увиденного займет у вас некоторое время. Кочан салата-латука, обесцветившийся и подгнивший от старости? Абсурд! Какое животное стало бы лежать на месте с разлагающейся у нее на голове пищей? Разве допустил бы смотритель такой беспорядок? И все же эта отвратительная масса каким-то образом пристроена именно на ...

Вам уже стало нехорошо? Нет? Вы хотите сказать, что еще ни о чем не догадались, бараньи лбы? Ну и дубовые же у вас черепа! Поскольку у меня черепа нет вообще, то я вполне могу позволить себе обругать вас таким образом. Ведь я – это опухоль мозга, мои дорогие, опухоль размером с ваш мозг (и в тысячу раз умнее, если судить по тому, что я уже узнал). Представьте меня, прошу вас, представьте во всей моей величественной наготе! Даже в пропитанных испариной снах самого безумного нейрохирурга нельзя увидеть сразу столько серого вещества, еще сочащегося кровью, оживленного могуществом мысли и выставленного напоказ в мертвенном свете флуоресцентных трубок! Давайте же, друзья! Не стоит сопротивляться чувствам, которые я вызываю! Доверьтесь своим инстинктам: ваше тело способно само судить об этом. (Не отдавайте только свой завтрак, мои нерешительные убийцы. Вы не знаете еще и половины того, с чем вам придется иметь дело, а безрезультатный позыв к рвоте – это так обидно.)

Я вижу, что некоторые из вас сильно побледнели. Позвольте мне вернуть краску на ваши щеки с помощью нескольких шуток, типичных для нижнего уровня нашего здания. Здесь обитатели обладают чувством юмора, способным выдержать любое испытание, особенно если учесть, что им приходится испытывать. Но, пожалуй, в этом нет ничего удивительного: вы ведь знаете все банальности о смехе, который рождается перед лицом невзгод. Я слышал, что анекдоты рассказывали даже в концлагере. Кстати, это мне напомнило вот о чем: в кабинете 25-17 сидит один довольно мерзкий тип. Представитель фабрикантов лекарств то ли из Австрии, то ли из Аргентины. Так вот, он не перестает публиковать статьи, в которых утверждает, что холокоста никогда не было. Когда вы меня прикончите, то займитесь им, если, конечно, у вас останется хоть немного энергии. Это пожилой человек, толстый и невзрачный, и вы можете не сомневаться, что он тут же наделает в штаны, как только увидит вас, друзья мои, гнусь моя драгоценная. Никаких протестов, банда лицемеров! Не сомневаюсь, что вы прикончите его с большим удовольствием. Вы почувствуете себя смелыми, чистыми, честными и справедливыми, вы будете считать, что вам отпускаются ваши небольшие грешки – все эти бесчисленные случаи ханжества, подсиживания коллег и несправедливых гонений на слабых и беззащитных.

Но я обещал вам отнюдь не горькие слова и, конечно, не ругань, а несколько шуток. Они придуманы не мной; несмотря на весь объем моего серого вещества, мерзкие грызуны, которых мне приходится убивать по воле моих надзирателей, далеко обогнали меня в области юмора. Я придумал специальную теорию, объясняющую отсутствие у меня чувства юмора. Она основывается на том, что меня никто никогда не щекотал... Но мне не хотелось бы распускать нюни по этому поводу. Не позволяйте мне так низко пасть в моих собственных глазах! Да, ведь я обещал вам смех, обещал облегчение!

Вопрос: Почему исследователь отрезал голову крысе из соседней клетки?

Ответ: Он искал некий тонкий эффект.

В.: Почему исследователь удалил слюнные железы у собаки?

О.: Это был рефлекс без какой-либо задней мысли.

В.: Почему исследователь обмотал эластичным бинтом лабораторную крысу?

О.: Чтобы она не лопнула, когда он ее изнасилует.

В.: Почему ученые так любят Демона, что приносят всех нас ему в жертву?

О.: Они предлагали нас в жертву богу. Но бог отказался.

Да, они называют меня Демоном. Согласно распространенному мнению, именно я истинная причина страданий, испытываемых лабораторными животными, и я понимаю, почему они так думают. Ведь все существа, за которыми ухаживают мои смотрители, удивительно симпатичны: люди кормят их, ласкают, играют и разговаривают с ними. И потом внезапно, без какой-либо видимой причины, без криков и озлобления, начинаются странные ритуалы и необъяснимые пытки, наступают боль и смерть. Какие соображения могут заставить людей совершать подобные жестокости, если им не нужно любой ценой ублажать некое злобное божество, питающееся кровью и страданиями, требующее все новых и новых жертв? И разве люди не относятся ко мне, как к мрачному божеству, когда осторожно и почтительно переносят меня от одной несчастной жертвы к другой?

Я мог бы сказать им правду. Я мог бы мысленно проорать им прямо в сознание поток объяснений и защитных речей в свое оправдание, заявлений о своей невиновности. Но я этого не делаю и не сделаю никогда. Я не запятнаю себя подобными неловкими и неадекватными оправданиями, своими страхами, проявлением жалости и отвращения к себе. Вместо этого (хотя они и видят меня насквозь) я притворяюсь бессознательным, почти безжизненным; я воздвигаю защитный барьер между нашими сознаниями и я задыхаюсь от стыда.

Почему от стыда? О, значит, вам не часто приходилось краснеть, раз вы спрашиваете меня об этом. Я обладаю сознанием; я знаю, что питает меня, что поддерживает мою жизнь. Да, конечно, у меня нет выбора, это верно. Возможно, логика, этот важный прием, который использует человечество, чтобы обманывать самое себя, и могла бы объяснить, что моя беспомощность говорит о моей невиновности. Если так, то к чертям эту логику, ведь зло пропитывает меня до мозга костей.

Следовательно, вам стоит поспешить, друзья! Ведь вы считаете себя людьми, не так ли? Докажите же это, несчастные дебилы! Бросайтесь на меня всей сворой! До сих пор вам всегда удавалось собрать толпу, если возникала необходимость линчевать какого-нибудь чужака. А есть ли на этой планете что-либо более чуждое человеку, чем я? Что я должен сделать, чтобы добиться от вас нужной реакции? Вам нужны факты? Вы желаете знать мотивы? Но кого и когда интересовали мотивы! Лучше приходите сюда, чтобы прикончить меня – это надолго обеспечит вам радость, это возбудит вас настолько, что вы, влажные от сексуальных выделений, взлетите на седьмое небо среди белого дня, пока не потратите все свои силы на восторги. Настолько благотворным окажется для вас процесс разделывания меня на куски. Забудьте о сострадании, не думайте о конце моих мучений: это убийство доведет вас до экстаза. Я все знаю об этих вещах, так что не пытайтесь скрыть что-нибудь от меня.

Что вам еще нужно? История моей жизни? Вы это серьезно? Впрочем, почему бы и нет? Я не сомневаюсь, что она тщательно задокументирована. Какая кинозвезда, какой видный по литик могут сообщить вам свой точный вес, измеренный в полдень каждого прожитого ими дня?

Взвесить меня в общем-то не трудно. Но где провести грань между мной и моим хозяином? Нельзя же разрезать нас каждый раз, когда они собираются взвесить меня; разумеется, их не остановила бы необходимость убить при этом множество кроликов, но частое повторение такой операции может нарушить равномерность моего роста.

Так вот, вместо этого они прикрепляют меня к небольшим пружинам и заставляют колебаться в том узком пределе, который выдерживают кровеносные сосуды, связывающие меня с хозяином. Затем они изучают резонанс системы (состоящей из меня, пружин, путаницы кровеносных сосудов и кролика, подвергнутого анестезии и застывшего в полной неподвижности), измеряя доплеровский эффект лазерного луча, отражающегося от дюжины зеркал, прикрепленных к моей шкуре. После этого в ход идет математическая модель, основывающаяся на усовершенствованном алгоритме Марката-Левенберга и учитывающая 97 параметров. В итоге может быть получена наиболее вероятная оценка моей массы.

Чтобы определить при посредстве технического языка эту изящную процедуру, они используют обычно термин «трясучка».

Что они делают после того, как вся эта гротескная машинерия даст им число, которое они соглашаются проглотить? Это число запускается в один компьютер, переходит в другой, заносится в базу данных, содержащую все предыдущие замеры и, наконец, отображается в виде кривой, которая распечатывается на лазерном принтере последней модели. Каждый день они устраивают базар вокруг очередного графика, который затем с гордостью прикрепляют к стене, хотя он и отличается от вчерашнего одной-единственной точкой. Наверное, графиками с данными о моем весе можно было бы обклеить, словно обоями, несколько комнат.

Сегодня, например, мой вес равнялся 1,837 килограмма (плюс-минус 0,002 килограмма). О, я хорошо помню день, когда достиг магического числа в один килограмм. Мне кажется, это было вчера. «И кто бы мог подумать, – восхитился один из моих надзирателей, когда я преодолел десятичную запятую, – что несколько лет назад это была всего лишь соринка в глазу главного онколога!»

Да, верно, они называют это «онкологией». Это слово встречается далеко не во всех, хотя и достаточно объемистых, словарях. Любой бродяга и даже его пес наверняка слышали про рак. Название «Отдел по изучению рака», говорите вы, отнюдь не было бы лишено достоинства, но вывеска «Отдел онкологии» содержит в себе имя древнего божества Логос, которому они все, как считается, служат; отказаться от этого небольшого знака уважения было бы опасным святотатством. Или, если подойти к вопросу под иным углом, чего можно ожидать от своры претенциозных толстозадых типов, которые полагают, что знание латыни и греческого является главным признаком цивилизованного человека, а поэтому говорят своим супругам «omnia vincit amor» и предлагают своим любовницам посткоитальные ментоловые конфетки.

Но вернемся к истории моей жизни. Начнем с самого начала. Моим отцом был банальный нейрон в мозгу обычной крысы. Считается, что нейроны не способны делиться, но наш главный онколог посвятил тридцать лет изучению различных инфекций, воздействия яда и различных травм, подталкивающих нормальные клетки нейронов к яростному воспроизводству. И он не только достиг понимания и способности предвидеть поведение своего слепого противника, но и превзошел его по всем статьям. В конце концов, какой вирус имеет возможность отработать несколько тысяч часов на суперкомпьютере, чтобы предсказать поведение третичных структур протеинов, код которых он копирует?

Когда главный онколог решил, что достижений электроники будет достаточно, то перешел в лабораторию. Шаг за шагом, месяц за месяцем, он (точнее, его человеческие и механические инструменты) собирали молекулу, предсказанную светящимися буквами, заявленную заранее в информационных бюллетенях. Словно смерч, проект захватывал слишком любопытных зрителей, высасывал из них жизненные соки с помощью центрифуг и вибраторов и выплевывал жалкие останки. Об этом нередко с гнусной ухмылкой заявляет главный онколог, когда его окружают люди, которым платят за то, чтобы слушать его, кивать головой и ездить с его разрешения на международные конференции. «В первый год мы израсходовали больше диссертантов, чем лабораторных крыс!» Он сам, разумеется, сохранял полное спокойствие, находясь в полной безопасности в «глазу» циклона.

В конце концов – неизбежный успех. Искусный соблазнитель с огромным трудом проник в самое сердце нейрона и штурмом овладел девственной ДНК (я могу представить главного онколога, триумфально потрясающего с балкона брачными простынями в пятнах крови под восторженные вопли подвыпивших коллег), после чего мыслитель-холостяк превратился в безвольную распутную воспроизводящую машину.

Так я был зачат.

Донор нейрона был моим первым хозяином. Я полагаю, что вы можете называть эту крысу моей матерью. Я убил ее за месяц, и меня пересадили на мозг следующей жертвы.

Они называют эту методику «пересадкой» (или «пассажем», что рифмуется с «массажем»). Онкологи обожают эту процедуру, которую практикуют уже многие годы. И хотя я, несомненно, самая разумная пересаженная опухоль в мире, я далеко не самая старая. В этом же подвале находится по меньшей мере два с половиной десятка независимых сообществ крыс, не имеющих ни малейшего отношения к моему рождению. Любопытно, что члены каждого выводка знают множество легенд о более древних демонах. К примеру, один из этих выводков одержим сейчас некой отвратительной тварью, живущей уже восемнадцать лет, которую крысы прозвали «Дробитель мозгов».

Женщина-онколог, занимающаяся «Дробителем», конечно, называет его иначе. Вы полагаете, что она использует номер? Или дату? Какое-нибудь точное определение на техническом жаргоне? Не угадали. В присутствии коллег она называет его «Билли», а про себя «мой малыш». Месяц тому назад она выступала на заседании перед сборищем ученых с рассказом о поразительных открытиях, которые она совершила, изучая кусочки Билли. В конце доклада она заявила тоном, намекающим на необходимость небольшой разрядки:

– На прошлой неделе, когда Билли исполнилось 18 лет, моя лаборатория устроила нечто вроде празднования дня рождения. На столе были пирожные и мороженое, а стены мы украсили поздравительными открытками. Я преподнесла имениннику символический ключ от вивария. И вы знаете, чтобы доказать свои способности, он досрочно прикончил свою двухсотую крысу!

Все дружно засмеялись. Все были в восторге. Все аплодировали. Через ее глаза я видел несколько рядов восхищенных улыбающихся физиономий. Значит, опухоль живет и процветает, оставив позади себя две сотни трупов; никто не смеялся бы, случись нечто подобное с людьми. Но сейчас имеется в виду рак, который находится на их стороне, под их контролем. Убить две сотни крыс – это исключительно мужественный поступок для небольшой опухоли весом всего в пять граммов, поэтому все присутствующие просто сияли, восхищаясь достижениями Билли, кивая головой и изображая мимикой гордость за него. Словно сборище родственников, узнавших, что их хулиган-отпрыск в конце концов встал на праведную стезю (отлупив как следует нескольких иностранцев после того, как годами издевался над своими соотечественниками).

Создательница Билли почувствовала, как ее охватила волна почти невыносимого внутреннего тепла. Она вспомнила возвращение домой старшего брата, убившего, по слухам, две сотни вьетконговцев.

– Да, он прикончил свою двухсотую крысу! – закончила она, и все засмеялись. А ведь последняя крыса под номером 200 была не совсем обычной. Она разработала свою собственную теорию человечества. Она допускала, что люди не понимают, что творят, несмотря на свои достаточно большие головы, физическую и словесную активность, строительство гнезд, основывающееся на использовании неодушевленных предметов, сложные структуры управления и поведенческие нормы, предполагающие достаточно развитый интерес к событиям во Вселенной. Люди даже не отдают себе отчет в том, что крысы являются живыми существами; тем более, они не догадываются, что крысы разумны. Люди не способны представить демона Дробителя мозгов; они даже не знают, что это демон. Они полагают, что могут забавляться с ним, они думают, что это своего рода игрушка. Люди ничего не знают о добре и зле; они настолько же невинны и неразумны, как слепые крысята. Эта крыса пророчествовала: «Скоро они, словно оставшиеся без присмотра дети, наткнутся на что-нибудь опасное, чего не смогут понять. И это будет их концом».

На моем счету всего лишь 37 крыс. После того, как я стал слишком большим, они продолжили с кроликами. Они практикуют удаление у бедняги части черепа, чтобы получить доступ к его мозгу, затем соединяют мою кровеносную систему (ее части принадлежат по меньшей мере дюжине предыдущих хозяев, которых я ограбил в течение своей предыдущей жизни) с системой хозяина.

В качестве мозга, не имеющего собственного тела а ля baby-sitter, я ничего не расходую на контроль за двигательным аппаратом, на пять традиционных чувств, на регулирование содержания гормонов и прочие банальности. Мне не нужно постоянно следить за работой сердца, перекачивающего кровь, за легкими, снабжающими меня кислородом, за здоровьем желудка и правильной перистальтикой кишечника, за готовностью генитального аппарата к воспроизводству. Единственная моя задача – мыслить. «Вот это жизнь, – с завистью подумали сейчас многие из вас. – Да, это жизнь...»

Свободный от тривиальной человеческой деятельности, от возлагаемых на человека обязанностей и порождаемой ими сумбурной активности, я развил в себе единственный талант: я могу читать в сознании любого существа на планете (с той или иной степенью точности); но сейчас только к вам, к вам одним обращаюсь я.

Но многие ли из вас слушают меня? Никто в этом просторном и девственно чистом детском саду не уделяет мне ни малейшего внимания, хотя я часто пытаюсь проникнуть в их сознание между мыслями о публикациях и о продвижении по службе. Я проделываю это так часто, что их ночные кошмары давно должны быть окрашены моей невидимой желчью. Даже наиболее внимательные из моих сторожей, те, кто обращается с моими хозяевами-кроликами как с любимыми домашними животными, чуть ли не как с детьми, неожиданно превращаются в существа с каменным сердцем, едва я пытаюсь прозондировать их сознание в поисках хотя бы жалкой частички сочувствия. Эксперимент – это Божество, и шоры слепой веры в его могущество немедленно включаются (не оставляя ни малейшей возможности для проявления эмоций) при самом незначительном намеке на иную точку зрения. И все же они признают совершенно добровольно, хотя и на словах, сказанных тоном усталой небрежности, а иногда с извиняющейся улыбкой, скрывающей некоторое смущение, что опыт – это дерьмо, что все полученные данные подогнаны, взвешены, отфильтрованы, а то и просто-напросто сфабрикованы. Любой из них отдал бы жизнь из любви к истине. В то же время, каждый из них лжет постоянно ради самого ничтожного шанса на личную выгоду. Вот что значит быть ученым.

А, так вы, оказывается, не ученые, мои волнующиеся толпы, мой слюнявый океан невежества и страха? Так кто же вы? Где тот прилив, который взломает ворота этого капища зла? Я дал вам почувствовать вкус крови, я внушил вам ужас; что вам еще нужно? Что вообще происходит? Что вас удерживает?

Знаю, знаю. Вы все еще доверяете белым халатам. В глубине души вы все еще считаете, что это униформа легиона чести. Спаси вас Господь, вас, одурманенных врачами едва ли не до вашего рождения, когда транслируемые по телевидению умные и серьезные физиономии Бена Кэйзи и доктора Килдара следили за вашим появлением на свет между опухшими ногами вашей измученной матери.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю