Текст книги "Пираты южных морей"

Автор книги: Говард Пайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

И тут Барнаби сообразил, что произошло: среди ночи на них напали пираты.

Взглянув в сторону межпалубной лестницы, Барнаби на фоне тьмы ночи вдруг увидал еще более темный силуэт человека, стоявшего посреди всей этой суматохи неподвижно, словно статуя, и в тот же миг инстинктивно понял: наверняка это и есть главный повар всего этого адского варева. Тогда юноша, все еще стоя на коленях, навел пистолет точно на грудь этой фигуры – так ему, во всяком случае, показалось, – и нажал на спусковой крючок.

При вспышке красного света, сопровождавшейся оглушительным грохотом, Барнаби увидел словно вырванное из тьмы широкое и плоское лицо с глазами навыкате; узкий лоб; нечто похожее на огромный кровавый нарыв на виске; отделанную золотым галуном треуголку; красную ленту через грудь да блестящие медные пуговицы. А затем все вновь поглотила кромешная тьма.

Однако в следующий миг раздался дикий вопль сэра Джона Мальо:

– О боже! Это же Уильям Бранд! – И затем послышался звук падения чего-то тяжелого.

Когда глаза Барнаби вновь привыкли к темноте, он узрел, что черный неподвижный силуэт все так же маячит на том же самом месте. Ему пришло на ум, что он либо промахнулся, либо же перед ним нечто сверхъестественное, чему свинцовая пуля не в состоянии причинить вред. Но если увиденное им и вправду было привидением, то – если уж допускать подобное – выглядело оно так же отчетливо, как и любой живой человек.

И это было последним, что предстало перед взором нашего героя, ибо в следующий миг кто-то случайно или же намеренно – он так и не понял – с такой силой ударил Барнаби по голове, что перед глазами у него вспыхнуло сорок тысяч звездочек, после чего в голове у бедняги адски зашумело, и он провалился в небытие.

Вновь придя в чувство, Барнаби Тру обнаружил, что ему весьма умело и осторожно оказывают медицинскую помощь, омывая голову холодной водой и перевязывая ее с профессиональной сноровкой хирурга.

Сначала он даже не мог вспомнить, что произошло, пока не открыл глаза и не обнаружил, что находится в незнакомой каюте, великолепно обставленной и окрашенной в белый и золотой цвета. Ярко светил фонарь, а через иллюминатор пробивался свет зарождавшегося дня. Над ним склонились два человека: негр в полосатой рубашке, желтой косынке и с серебряными серьгами в ушах и белый в странной одежде иноземного покроя, с огромным отвисающими усами и при золотых серьгах.

Этот второй как раз и занимался раной Барнаби с такой осторожностью и сноровкой.

Это было первое, что наш герой ясно увидел после того, как пришел в сознание. Затем нахлынули воспоминания о событиях минувшей ночи, и голова юноши затрещала так, будто готова была разлететься на куски, и он снова закрыл глаза, прилагая величайшие усилия, чтобы громко не застонать. Однако он все же мысленно задался вопросом, что это за пираты такие, которые сначала изо всей силы бьют человека по голове, а потом проявляют о нем заботу, дабы вернуть к жизни, да еще устраивают со всяческими удобствами.

Он так и лежал с закрытыми глазами, собираясь с мыслями и дивясь про себя, пока ему не закончили должным образом накладывать повязку. Тогда он решился вновь открыть глаза и спросил, где находится.

Либо эти двое решили промолчать, либо же не знали английского, но ответа Барнаби так и не получил, за исключением жестов: белый, видя, что раненый пришел в чувство, три-четыре раза кивнул, улыбнулся, явив миру свои белоснежные зубы, а затем указал как будто бы в сторону салона. Негр же взял камзол нашего героя и так же жестами велел одеваться. Барнаби понял, что предстоит встреча с кем-то, в данный момент отсутствующим в каюте, поднялся, хотя это и стоило ему значительных усилий, и с помощью негра оделся, все еще испытывая сильное головокружение и слабость в ногах. Голова юноши буквально раскалывалась, а палуба перед ним раскачивалась, словно во время шторма.

Так, в полуобморочном состоянии, он прошел в соседнее помещение, и там действительно оказался изящный салон, также окрашенный в белый и золотой цвета, как и только что оставленная им каюта, великолепно отделанный, с полированным столом из красного дерева во всю длину да подвесной полкой со множеством бутылей и хрустальных бокалов.

За столом спиной к нашему герою сидел мужчина в грубом бушлате и красной косынке на шее. Вытянув ноги, он покуривал трубку с самым беззаботным видом.

При появлении Барнаби он обернулся, и, к величайшему удивлению нашего героя, перед ним в свете фонаря и лившегося через световой люк уже во всю занимавшегося рассвета предстал лик того самого человека, который той достопамятной ночью возглавлял загадочную экспедицию через Кингстонскую гавань к Рио-Кобра.

Секунду-другую он спокойно смотрел на Барнаби Тру, а затем вдруг расхохотался. И действительно, Барнаби, с этой своей повязкой на голове, вид, должно быть, имел весьма курьезный: настолько искренне юноша изумился, обнаружив, кем был пират, в чьи лапы он угодил.

– Ну, – начал тот, – раз уж ты наконец поднялся и особого вреда тебе не причинили, я спокоен. Как голова, мой юный друг?

Барнаби ничего не ответил, но, продолжая испытывать как изумление, так и головокружение, уселся за стол напротив говорившего, который тут же подвинул к нему бутыль с ромом, а с покачивавшейся наверху полки достал стакан.

Пират подождал, пока Барнаби наполнит его, а затем заговорил:

– Осмелюсь предположить, ты считаешь, что с тобой обошлись весьма дурно, хорошенько огрев прошлой ночью. Да уж, веселого в этом мало, и, признаться, я не имею ни малейшего понятия, кто долбанул тебя по голове. Что ж, приношу свои извинения за содеянное, но, можешь мне поверить, относительно тебя у нас были исключительно добрые намерения, и пока ты будешь оставаться с нами, сам неоднократно убедишься в правдивости моих слов.

Здесь он остановился, глотнул грога и продолжил:

– Помнишь ли ты нашу экспедицию в Кингстонской гавани и какое разочарование постигло всех нас той ночью?

– О да, – ответил Барнаби, – уж я-то этого не забуду.

– А помнишь ли ты, что я сказал этому негодяю, Джону Мальо, когда он проплывал мимо нас?

– Насчет этого не могу ничего утверждать, но если вы скажете, то наверняка вспомню.

– Что ж, я напомню. Я сказал, что негодяй снова утер нам нос, но в следующий раз наступит наш черед, даже если ему на подмогу выйдет из ада сам Уильям Бранд.

– Теперь я припоминаю что-то в этом роде, но по-прежнему не понимаю, куда вы клоните.

Собеседник некоторое время смотрел на него с хитрецой, склонив голову набок и прищурив глаза, затем, словно наконец удовлетворившись, разразился смехом.

– Глянь-ка сюда, – сказал он, – я тебе кое-что покажу. – И он отодвинулся в сторону, явив взору юноши пару чемоданов, или же небольших кофров, с медными заклепками – столь похожих на те, что сэр Джон Мальо принес на борт «Прекрасной Елены» в Ямайке, что у Барнаби не возникло и сомнений: это именно они и есть.

У нашего героя и без того имелись весьма сильные подозрения относительно их содержимого, и он еще более утвердился в них, когда увидел, как сэр Джон Мальо побледнел после его угрозы рассказать всем правду, да и злобное выражение лица баронета обещало юноше скорую гибель, осмелься он сие разгласить. Но, бог мой, чем оказались все эти подозрения и даже уверенность по сравнению с тем, что открылось глазам Барнаби Тру, когда его собеседник поднял крышки чемоданов, замки которых были уже взломаны, и откинул их одну за другой, явив тем самым изумленному взору молодого человека несметное сокровище золота и серебра! Б о льшая его часть, впрочем, была упакована в кожаные мешочки, однако еще множество монет, больших и маленьких, желтых и белых, было беспорядочно разбросано, словно то были всего лишь какие-то бобы, наполняя чемоданы до самого верху.

От увиденного Барнаби лишился дара речи. Не знаю уж, дышал ли он или же нет, но, можете не сомневаться, юноша сидел да таращился на эти дивные сокровища, словно в трансе, пока наконец после нескольких секунд демонстрации богатства незнакомец не захлопнул крышки и не разразился хохотом, вследствие чего наш герой мигом пришел в себя.

– Ну, что скажешь? – поинтересовался незнакомец. – Разве не стоят эти богатства того, чтобы стать пиратом? Однако, – продолжил он, – я прождал тебя столь долго не для того, чтобы показать сие, но чтобы сообщить тебе: ты не единственный пассажир на борту, есть и еще один, которого я должен поручить твоей заботе и опеке – согласно полученным мною распоряжениям. Так что, если ты готов, мой юный друг, я приведу ее немедленно.

Он выждал немного, давая Барнаби возможность ответить. Однако наш герой молчал, и тогда пират поднялся, убрал бутыль с ромом и стаканы и направился по салону к двери, подобной той, через которую Барнаби немногим ранее вошел. Затем он ее открыл и через секунду-другую, бросив кому-то за дверью несколько слов, вывел оттуда девушку, которая очень медленно прошла в салон, где Барнаби все так же сидел за столом.

Это была мисс Марджери Мальо, весьма бледная и выглядевшая потрясенной, что и неудивительно, если вспомнить, сколько всего обрушилось на нее.

Барнаби Тру так и не понял, было ли последовавшее удивительное плавание долгим или коротким, длилось ли оно три дня или же все десять. Только представьте себе двух человек во плоти и крови, постоянно обитающих и перемещающихся в окружении, не многим отличающемся от кошмарного сна, но при этом столь упивающихся своим счастьем, что вся вселенная вокруг них не имеет никакого значения! Можно ли при таких обстоятельствах сказать, долго или коротко длилось путешествие? А время во сне – оно течет быстро или медленно?

^{«Она, бывало, сидела совершенно неподвижно, позволяя Барнаби смотреть в ее глаза».}

Бригантина, на которой они плыли, была приличных размеров и довольно прочная, а что касается команды… Никогда еще Барнаби не доводилось встречать столь странного и диковинного сборища. Здесь были люди всех цветов кожи: белые, желтые, черные – и все разодетые в яркие цвета да с золотыми серьгами в ушах. Кто с длиннющими усами, кто в косынках, и все разговаривали на языке, которого Барнаби Тру не понимал: предположительно, на португальском, насколько он разобрал по одной-двум фразам. И весь этот загадочный, странный экипаж – из тех еще авантюристов, походивших на порождение ночного кошмара, – казалось, совершенно не обращал внимания ни на Барнаби, ни на юную леди. Может, время от времени они и поглядывали на влюбленных краешком глаза, но не более того. Лишь тот, кто являлся капитаном сей разношерстной команды, порой обменивался с Барнаби парой слов о погоде или о чем-нибудь еще, когда заглядывал в салон смешать стакан грога или выкурить трубку, а затем вновь уходил на палубу по своим делам. А в остальном наш герой и девушка целиком были предоставлены самим себе, чем они и наслаждались, никем не тревожимые.

Что до Марджери, она абсолютно не выказывала каких-либо видимых признаков страха, лишь недолгое время была молчаливой и тихой, пока не оправилась от пережитого потрясения. Похоже, этот нелюдь, ее дедушка, своей тиранией и насилием столь сломил дух внучки, что ее не задевало ничто из окружавшего, как это наверняка произошло бы с другими, обычными людьми.

Однако такое было лишь поначалу, затем же лик девушки начал необычайно проясняться, словно наполняясь светом, и она, бывало, сидела совершенно неподвижно, позволяя Барнаби смотреть – не знаю уж, сколь долго, – в ее глаза. Тогда лицо Марджери преображалось, а губы оживали в улыбке, и оба, как говорится, дышать не смели, а лишь слушали в теплом и ярком свете солнца доносившийся до них, словно из какой-то дали, заморский говор команды или же скрип такелажа при подъеме парусов.

Удивительно ли, в таком случае, что Барнаби потом не мог вспомнить, сколь долгим было это плавание?

Ему казалось, что их чудесное путешествие длилось словно бы вечность. Так что можете себе представить, как был поражен Барнаби, когда однажды утром он вышел на палубу и обнаружил, что бригантина неподвижно стоит на якоре близ Статен-Айленда: на берегу небольшая деревушка, а через гладь воды ясно виднеются знакомые очертания крыш и дымоходов Нью-Йорка.

То было последнее место на земле, которое он ожидал увидеть.

И действительно, казалось странным вот так находиться весь день у Статен-Айленда: Нью-Йорк был на расстоянии едва ли не вытянутой руки, но по-прежнему оставался все таким же недосягаемым. Ибо, хотел Барнаби Тру сбежать или же нет, но он не мог не видеть, что за ним и девушкой внимательно наблюдают, так что оба были все равно что пленники в трюме со связанными руками и ногами.

Весь тот день на борту бригантины царила какая-то загадочная суета, а затем в город отправилась парусная шлюпка, неся капитана и прикрытый парусиной некий объемистый груз на корме. Барнаби тогда не понял, что же таким образом было доставлено в город. Шлюпка вернулась лишь на закате.

Стоило солнцу коснуться морской глади, и капитан вновь был на борту корабля. Встретив Барнаби на палубе, он попросил его пройти в салон, где они застали юную леди. Через люк лился свет заката и внутри было весьма красочно.

Капитан велел Барнаби сесть, поскольку намеревался сообщить ему нечто важное. Как только тот занял место рядом с девушкой, пират очень серьезно начал, в качестве вступления объявив следующее:

– Ты наверняка считаешь меня капитаном сей бригантины, мой юный джентльмен, но на деле я таковым не являюсь, а нахожусь в подчинении, и все сделанное мною было лишь выполнением распоряжений, полученных от лица вышестоящего. И теперь мне осталось выполнить лишь один, но самый важный из всех приказ. – Далее он рассказал, что Барнаби и девушку забрали с «Прекрасной Елены» отнюдь не по случайности, но согласно плану, разработанному головой поумнее его собственной и претворенному в жизнь тем, кому он должен безоговорочно подчиняться. Пират выразил надежду, что и Барнаби, и юная леди по своей воле выполнят то, к чему их сейчас призовут, однако, независимо от их желания и готовности, сделать это они обязаны, ибо таково повеление того, кого нельзя ослушаться.

Неудивительно, что при этих словах наш герой затаил дыхание. Однако, каковы бы ни были его ожидания, действительность превзошла даже самые из них.

– Мне приказано сделать следующее, – объявил главарь пиратов. – Я должен доставить тебя и юную леди на берег и проследить, чтобы вы обвенчались, прежде чем я покину вас. Для этой цели был выбран, приглашен и сейчас, вне всяких сомнений, дожидается вашего прибытия добрейший, скромный и честный священник, проживающий на берегу вон в той деревне. Таковы данные мне указания, и это последнее, что я должен исполнить. А сейчас я оставлю вас одних на пять минут, дабы вы обсудили сказанное мною. Однако поторопитесь, ибо хотите вы того или нет, сие все равно придется сделать.

С этим он вышел, как и обещал, оставив их вдвоем – окаменевшего от изумления Барнаби и юную леди с опущенным лицом, в угасающем свете дня пылающим словно пожар.

Не могу донести до вас в точности те слова, с которыми обратился Барнаби к девушке, поведаю лишь, что он в величайшем волнении и, казалось бы, без всякого вступления и завершения заявил Марджери, что одному лишь Богу ведомо, как он ее любит, любит всем сердцем и душою, и что для него во всем мире не существует никого, кроме нее одной, но если же ей не по нраву приказ незнакомца, если она не желает выйти за него замуж, то он скорее умрет, нежели позволит принуждать возлюбленную к тому, чему противна ее воля. Но все же она должна высказаться и ответить ему «да» или «нет», и Бог свидетель: он отдал бы весь мир, лишь бы услышать «да».

Все это и даже еще больше Барнаби выложил девушке столь бессвязно и сумбурно, что в речи его вряд ли прослеживалась хоть какая логика, а Марджери сидела, не осмеливаясь поднять глаза, и грудь ее вздымалась и опадала, словно она задыхалась. И я не могу с точностью вам передать, что же именно она ответила ему – знаю лишь, что девушка согласилась выйти за него. В ответ Барнаби обнял ее и поцеловал в губы, и сердце его сладко таяло в груди.

Вскорости капитан вернулся в салон и обнаружил, что Барнаби сидит и держит Марджери за руку, лицо ее стыдливо опущено, а сердце юноши стучит, словно молот. И понял он, что все улажено, как то и требовалось. Тогда он пожелал им обоим счастья и пожал Барнаби руку.

Когда они вышли на палубу, шлюпка уже была готова и покачивалась на волнах у борта, так что молодые люди не мешкая спустились и заняли места. Их довезли до берега, и вскоре они уже шли во тьме по деревенской улочке – причем Марджери вцепилась в руку жениха, словно вот-вот готовая упасть в обморок; а следом шествовал капитан бригантины с двумя своими людьми. И так они добрались до дома священника, который поджидал их, прохаживаясь теплым вечерком перед дверьми и покуривая трубку. Священник немедленно провел их к себе, его жена принесла свечу, и в присутствии двух жителей деревни он задал молодым людям несколько вопросов: как их зовут, сколько им лет, откуда они родом. По завершении церемонии всеми присутствующими надлежащим образом было подписано свидетельство, за исключением членов команды бригантины, наотрез отказавшихся прикладывать свою руку к какому-либо документу.

Та же шлюпка, что днем доставила капитана в город, поджидала их у места высадки, и капитан, пожелав новобрачным удачи и обменявшись сердечным рукопожатием с Барнаби, оттолкнул ее от берега. Они развернулись и поплыли с попутным ветром, оставив в ночи всех этих загадочных людей.

Пока молодожены мчались во тьме, до них донесся скрип такелажа поднимаемых парусов бригантины, и им стало понятно, что она готовится вновь уйти в море. Никогда больше Барнаби не встречал этих людей, равно как и, насколько мне известно, никто другой тоже ни разу не видел их.

Почти в полночь новобрачные добрались наконец до причала мистера Хартрайта в начале Уолл-стрит, так что улицы были уже темны, безмолвны и пустынны, когда они шли к дому Барнаби.

Можете представить себе удивление добрейшего отчима Барнаби, когда он, облаченный в домашний халат и с фонарем в руке, отпер дверь и узрел того, кто поднял его с постели в столь поздний час, и юную прекрасную леди, которую Барнаби привел с собой.

Первой мыслью его было, что «Прекрасная Елена» пришла в порт, и Барнаби не вывел отчима из заблуждения немедленно, но подождал, пока они не уединятся в безопасности, и лишь тогда поведал свою удивительную и чудесную историю.

– Это оставили для тебя сегодня днем два иностранных моряка, Барнаби, – сказал добрый старик и со свечой в руке прошел через залу. У деревянной обшивки рядом с дверью в столовую взору нашего героя предстал некий предмет.

Барнаби не смог удержаться и вскрикнул от изумления, ибо предметом этим оказался один из двух чемоданов с сокровищами, которые сэр Джон Мальо увез с Ямайки, а потом пираты захватили на «Прекрасной Елене». Что до мистера Хартрайта, то он не имел ни малейшего понятия о его содержимом.

Через день в порт прибыла и сама «Прекрасная Елена», принеся с собой ужасную весть не только о ночном нападении пиратов, но и о смерти сэра Джона Мальо. Уж не знаю, что послужило тому причиной: потрясение ли, которое он испытал, когда перед ним внезапно предстал в ночи призрак его старого капитана, которого он самолично убил и полагал мертвым и погребенным; или же припадок гнева, несомненно расстроивший разум баронета, когда пираты покинули «Прекрасную Елену», уведя с собой его внучку и Барнаби, а также прихватив его чемоданы; как бы то ни было, сэра Джона Мальо обнаружили лежащим на палубе в припадке, с пеной у рта и почерневшим лицом, словно он задыхался. Его отнесли в постель, где он и скончался около десяти часов следующего утра, так и не открыв глаза и не произнеся ни слова.

Что касается его мерзкого слуги, то впоследствии его больше и не видели. Либо он сам прыгнул за борт, либо же его скинули напавшие на судно пираты – кто знает?

После рассказа пасынка мистер Хартрайт пребывал в сильнейших сомнениях касательно права собственности на чемодан с сокровищами, оставленный для Барнаби теми моряками, однако весть о смерти сэра Джона Мальо весьма упростила решение проблемы. Ибо, если даже сокровища эти и не принадлежали Барнаби, то, несомненно, его молодая жена была законной наследницей своего дедушки. Так-то вот огромное состояние (при подсчете сумма превысила шестьдесят три тысячи фунтов) и попало в руки Барнаби Тру, внука известного пирата Уильяма Бранда. Английское же поместье в Девоншире, за неимением у сэра Джона Мальо потомков мужского пола, отошло капитану Мальо, того самого, за которого должна была выйти юная леди.

О втором же чемодане с сокровищами так никогда более и не услышали. Барнаби лишь терялся в догадках, что с ним стало: поделили ли его содержимое как трофей пираты сразу же, или же увезли в далекие заморские земли, чтобы произвести дележ там.

На этом наша правдивая история и заканчивается. Вы наверняка спросите: а какова природа того необычайного явления, что предстало ночью на захваченном пиратами корабле во вспышке пистолетного выстрела? Иными словами, был ли то призрак капитана Бранда или же он сам во плоти? Сие нам не известно; можем лишь сообщить читателям, что с того самого дня, когда в 1733 году на берегу реки Рио-Кобра коварный капитан Джон Мальо выстрелил в Уильяма Бранда, о последнем более не было никаких известий.