Текст книги "Кошмар По-эта"

Автор книги: Говард Лавкрафт

Говард Филлипс Лавкрафт
Кошмар По-эта

Special thanks are due to S.T. Joshi for his permission to use comments for H.P. Lovecraft lyrics, published in this edition.

© Д. Попов, перевод на русский язык, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Стихотворения
Fungi from Yuggoth / Грибки с Юггота

I. The Book

 
The place was dark and dusty and half-lost
In tangles of old alleys near the quays,
Reeking of strange things brought in from the seas,
And with queer curls of fog that west winds tossed.
Small lozenge panes, obscured by smoke and frost,
Just shewed the books, in piles like twisted trees,
Rotting from floor to roof – congeries
Of crumbling elder lore at little cost.
 
 
I entered, charmed, and from a cobwebbed heap
Took up the nearest tome and thumbed it through,
Trembling at curious words that seemed to keep
Some secret, monstrous if one only knew.
Then, looking for some seller old in craft,
I could find nothing but a voice that laughed.
 

I. Книга

 
Таилась лавка та в местах глухих
Запутанных ветшающих аллей
Близ пирсов в вони тварей из морей,
Стелился где туман в клубах чудных.
За копотью на окнах форм косых
Ряды виднелись шатких штабелей
Из ветхих книг, одна другой гнилей —
Низка была цена за знанья в них.
 
 
Туда зашел я, чарами пленен,
Взял некий том и стал его листать,
Дрожа над текстом, был где отражен
Секрет – ужасный, доведись его узнать.
Затем искал я продавца книг тех,
Но было пусто, слышался лишь смех.
 

II. Pursuit

 
I held the book beneath my coat, at pains
To hide the thing from sight in such a place;
Hurrying through the ancient harbour lanes
With often-turning head and nervous pace.
Dull, furtive windows in old tottering brick
Peered at me oddly as I hastened by,
And thinking what they sheltered, I grew sick
For a redeeming glimpse of clean blue sky.
 
 
No one had seen me take the thing – but still
A blank laugh echoed in my whirling head,
And I could guess what nighted worlds of ill
Lurked in that volume I had coveted.
The way grew strange – the walls alike and madding —
And far behind me, unseen feet were padding.
 

II. Преследование

 
Держал я книгу под пальто своим,
Сокрыв от тех, кого мог встретить там,
Бежал по переулкам вековым,
Бросая нервно взгляд по сторонам.
Окошки хмурые в чужих домах
Смотрели странно – думая о том,
Что в них таится, чувствовал я страх
С тоской о небе ясном голубом.
 
 
От взоров скрытно вещь взята была,
Но смех бесцветный все в ушах звучал,
И понял я, миры какие зла
Хранились в томе, столь что возжелал.
Терялся путь в безумье стен похожих —
И звук шагов за мной страшил до дрожи.
 

III. The Key

 
I do not know what windings in the waste
Of those strange sea-lanes brought me home once more,
But on my porch I trembled, white with haste
To get inside and bolt the heavy door.
I had the book that told the hidden way
Across the void and through the space-hung screens
That hold the undimensioned worlds at bay,
And keep lost aeons to their own demesnes.
 
 
At last the key was mine to those vague visions
Of sunset spires and twilight woods that brood
Dim in the gulfs beyond this earth’s precisions,
Lurking as memories of infinitude.
The key was mine, but as I sat there mumbling,
The attic window shook with a faint fumbling.
 

III. Ключ

 
Не знаю, снова как нашел свой дом,
Блуждая средь аллей и пустырей,
Но вот к крыльцу я бросился бегом,
Стремясь внутри укрыться поскорей.
Поведал том о спрятанном пути,
Ведущем сквозь завесы в пустоте,
Миров безмерных держат что бразды
И эоны хранят в своей среде.
 
 
Моим был ключ к загадочным виденьям
В закате шпилей, сумрачных лесов,
Что в безднах вопреки всем устроеньям
Висят, как бесконечности сонм снов.
Когда ж шептание мое раздалось,
Окно в мансарде дрожью отозвалось.
 

IV. Recognition

 
The day had come again, when as a child
I saw – just once – that hollow of old oaks,
Grey with a ground-mist that enfolds and chokes
The slinking shapes which madness has defiled.
It was the same – an herbage rank and wild
Clings round an altar whose carved sign invokes
That Nameless One to whom a thousand smokes
Rose, aeons gone, from unclean towers up-piled.
 
 
I saw the body spread on that dank stone,
And knew those things which feasted were not men;
I knew this strange, grey world was not my own,
But Yuggoth, past the starry voids – and then
The body shrieked at me with a dead cry,
And all too late I knew that it was I!
 

IV. Осознание

 
Вновь день пришел, когда я увидал,
Как в детстве раз, низину о дубах,
Где формы задыхаются в клубах
Тумана, где безумье правит бал.
Алтарь как прежде в травах утопал,
И Безымянный призван в письменах —
К нему курений дым, идя в веках,
Взвивался с башен, дух что зла объял.
 
 
Я тело зрел на камне том сыром
И знал, не у людей что был там пир,
Не мой что был тот свет, уныл во всем,
Но Юггот чуждый, в звездной бездне мир.
Вдруг пленник взвыл, увидевши меня,
И поздно мне открылось: то был я!
 

V. Homecoming

 
The daemon said that he would take me home
To the pale, shadowy land I half recalled
As a high place of stair and terrace, walled
With marble balustrades that sky-winds comb,
While miles below a maze of dome on dome
And tower on tower beside a sea lies sprawled.
Once more, he told me, I would stand enthralled
On those old heights, and hear the far-off foam.
 
 
All this he promised, and through sunset’s gate
He swept me, past the lapping lakes of flame,
And red-gold thrones of gods without a name
Who shriek in fear at some impending fate.
Then a black gulf with sea-sounds in the night:
“Here was your home,” he mocked, “when you had sight!”
 

V. Возвращение домой

 
Меня домой взять демон был готов,
В край светлый тот, мои что сны хранят:
Террасы ввысь, чей мрамор балюстрад
Расчесывает кудри облаков,
Внизу же лабиринт из куполов
И башен, подле волны где шумят.
Меня, сказал он, чары вновь пленят
Высот, с них буду слушать моря зов.
 
 
И чрез закат понес меня с собой —
Над озером, где плещется огонь,
Над тронами могуществ без имен,
Кричат что в страхе пред своей судьбой.
Затем – шум моря в бездне черноты:
«Был здесь твой дом, – бес хмыкнул, – зрел что ты!»
 

VI. The Lamp

 
We found the lamp inside those hollow cliffs
Whose chiseled sign no priest in Thebes could read,
And from whose caverns frightened hieroglyphs
Warned every living creature of earth’s breed.
No more was there – just that one brazen bowl
With traces of a curious oil within;
Fretted with some obscurely patterned scroll,
And symbols hinting vaguely of strange sin.
 
 
Little the fears of forty centuries meant
To us as we bore off our slender spoil,
And when we scanned it in our darkened tent
We struck a match to test the ancient oil.
It blazed – great God!.. But the vast shapes we saw
In that mad flash have seared our lives with awe.
 

VI. Лампа

 
Попалась лампа нам в пещерах скал,
Жрецы из Фив чей символ не прочли,
Где текст из иероглифов пугал
Всех тварей существующих Земли.
Из меди чаша эта лишь нашлась
С остатком масла странного на дне;
Узором жутким череда вилась
Порочных знаков и письмён по ней.
 
 
Не вняв боязням сорока веков,
Мы прихватили скудный наш трофей,
И в ночь, вернувшись под палатки кров,
Поджечь решили масло в озорстве.
Как вспыхнуло!.. Но жуть огонь явил,
Чей вид нам страхом души иссушил.
 

VII. Zaman’s Hill

 
The great hill hung close over the old town,
A precipice against the main street’s end;
Green, tall, and wooded, looking darkly down
Upon the steeple at the highway bend.
Two hundred years the whispers had been heard
About what happened on the man-shunned slope —
Tales of an oddly mangled deer or bird,
Or of lost boys whose kin had ceased to hope.
 
 
One day the mail-man found no village there,
Nor were its folk or houses seen again;
People came out from Aylesbury to stare —
Yet they all told the mail-man it was plain
That he was mad for saying he had spied
The great hill’s gluttonous eyes, and jaws stretched wide.
 

VII. Холм Замана

 
Над градом холм огромный нависал
Обрывом против улицы конца;
Высокий и зеленый, он взирал
На колокольню с видом гордеца.
Два века уж шептались о делах
На склоне, ужас брал ходить куда —
Об изувеченных зверей телах,
О мальчиках, пропавших без следа.
 
 
Раз почтальон села там не нашел,
Исчезли напрочь жители, дома;
Из Эйлсбери проверить люд пошел:
Видать, лишился тот почтарь ума,
Коль видел он, раскрыл как холм свой зев,
Глазами жадными при том смотрев.
 

VIII. The Port

 
Ten miles from Arkham I had struck the trail
That rides the cliff-edge over Boynton Beach,
And hoped that just at sunset I could reach
The crest that looks on Innsmouth in the vale.
Far out at sea was a retreating sail,
White as hard years of ancient winds could bleach,
But evil with some portent beyond speech,
So that I did not wave my hand or hail.
 
 
Sails out of Innsmouth! echoing old renown
Of long-dead times. But now a too-swift night
Is closing in, and I have reached the height
Whence I so often scan the distant town.
The spires and roofs are there – but look! The gloom
Sinks on dark lanes, as lightless as the tomb!
 

VIII. Порт

 
От Аркхэма я десять миль шагал
Над Бойнтон-Бич вдоль пропастей краев,
И думал быть к закату у холмов,
Внизу в долине Иннсмут где лежал.
Там парус в даль морскую уплывал,
Лишенный цвета натиском ветров,
Зловещ предвестьем, коему нет слов —
Рукой ему я вслед не помахал.
 
 
За Иннсмут курс! – звучат лишь эхом дни
Великих дел. Но близок час ночной,
Маячит уж вершина предо мной,
Откуда города черты видны.
Вот шпили, крыши – но взгляни! Все мрак
Покрыл – могилы лишь чернеют так!
 

IX. The Courtyard

 
It was the city I had known before;
The ancient, leprous town where mongrel throngs
Chant to strange gods, and beat unhallowed gongs
In crypts beneath foul alleys near the shore.
The rotting, fish-eyed houses leered at me
From where they leaned, drunk and half-animate,
As edging through the filth I passed the gate
To the black courtyard where the man would be.
 
 
The dark walls closed me in, and loud I cursed
That ever I had come to such a den,
When suddenly a score of windows burst
Into wild light, and swarmed with dancing men:
Mad, soundless revels of the dragging dead —
And not a corpse had either hands or head!
 

IX. Внутренний двор

 
Тот старый град мне прежде был знаком;
Стан лепры, где чужим богам хвальбы
Под гонг звучат от метисов толпы
Из склепов тайных на брегу морском.
Взгляд окон блеклых полон был вражды
В домах, где жили пьянь да нищета,
Пока я шел по грязи чрез врата
Во двор, чтоб человека там найти.
 
 
Нависли стены хмурые вокруг,
И проклял я, пришел что в сей притон,
Когда зажглись десятки окон вдруг,
Явив безумно пляшущих персон:
Безмолвная пирушка мертвецов —
И были все без рук и без голов!
 

X. The Pigeon-Flyers

 
They took me slumming, where gaunt walls of brick
Bulge outward with a viscous stored-up evil,
And twisted faces, thronging foul and thick,
Wink messages to alien god and devil.
A million fires were blazing in the streets,
And from flat roofs a furtive few would fly
Bedraggled birds into the yawning sky
While hidden drums droned on with measured beats.
 
 
I knew those fires were brewing monstrous things,
And that those birds of space had been Outside —
I guessed to what dark planet’s crypts they plied,
And what they brought from Thog beneath their wings.
The others laughed – till struck too mute to speak
By what they glimpsed in one bird’s evil beak.
 

X. Голубиная почта

 
Меня в трущобы взяли, стены где
Вздувает затаенный вязкий срам,
И лица в скверне и нечистоте
Подмигивают чуждым божествам.
Сверкали тысячи костров вокруг,
А с плоских крыш в зияющую высь
Пускали птиц, замызганных как крыс,
Под барабанов скрытых мерный стук.
 
 
Я знал, что жуть варилась на кострах,
Что были птицы космоса Вовне —
Гадал о целях их межзвездного турне,
О том, несли что с Тога на крылах.
Смеялись все – но замерли столбом,
Увидев нечто в птичьем клюве злом.
 

XI. The Well

 
Farmer Seth Atwood was past eighty when
He tried to sink that deep well by his door,
With only Eb to help him bore and bore.
We laughed, and hoped he’d soon be sane again.
And yet, instead, young Eb went crazy, too,
So that they shipped him to the county farm.
Seth bricked the well-mouth up as tight as glue —
Then hacked an artery in his gnarled left arm.
 
 
After the funeral we felt bound to get
Out to that well and rip the bricks away,
But all we saw were iron hand-holds set
Down a black hole deeper than we could say.
And yet we put the bricks back – for we found
The hole too deep for any line to sound.
 

XI. Колодец

 
Сет Этвуд прожил восемьдесят лет,
Когда решил колодец углубить,
И помогал ему лишь Эб бурить,
А мы смеялись – вот рехнулся дед!
Тут юный Эб вдруг тронулся умом —
Беднягу посадили под замок.
Колодец Сет заделал кирпичом
И на руке артерию рассек.
 
 
Мы с похорон пошли на Сета двор,
С того колодца кирпичи чтоб снять,
В нем оказался ряд ручных опор,
Как глубоко спускались – не видать.
Но кладка вновь была возвращена:
Ничем мы не смогли достать до дна.
 

XII. The Howler

 
They told me not to take the Briggs’ Hill path
That used to be the highroad through to Zoar,
For Goody Watkins, hanged in seventeen-four,
Had left a certain monstrous aftermath.
Yet when I disobeyed, and had in view
The vine-hung cottage by the great rock slope,
I could not think of elms or hempen rope,
But wondered why the house still seemed so new.
 
 
Stopping a while to watch the fading day,
I heard faint howls, as from a room upstairs,
When through the ivied panes one sunset ray
Struck in, and caught the howler unawares.
I glimpsed – and ran in frenzy from the place,
And from a four-pawed thing with human face.
 

XII. Ревун

 
Чрез Бриггс-Хилл в Зор совет был не идти:
«Святой» Уоткинс, хоть давно уж мертвый —
Повешен в тысяча семьсот четвертый —
Оставил страшное на том пути.
Но я пошел, когда же дома кров
В плюще возник из-под скалы крутой,
Не вспомнил даже о веревке той,
А поразился: дом стоял как нов.
 
 
Взирая на заката красоту,
Я слабый рев услышал из окна;
Вдруг луч пронзил покоев темноту
И высветил обличье ревуна.
Помчался как безумный я бегом
От твари с лапами, людским лицом.
 

XIII. Hesperia

 
The winter sunset, flaming beyond spires
And chimneys half-detached from this dull sphere,
Opens great gates to some forgotten year
Of elder splendours and divine desires.
Expectant wonders burn in those rich fires,
Adventure-fraught, and not untinged with fear;
A row of sphinxes where the way leads clear
Toward walls and turrets quivering to far lyres.
 
 
It is the land where beauty’s meaning flowers;
Where every unplaced memory has a source;
Where the great river Time begins its course
Down the vast void in starlit streams of hours.
Dreams bring us close – but ancient lore repeats
That human tread has never soiled these streets.
 

XIII. Гесперия

 
Зимой в унылых небесах закат
Над градом, чьи черты едва видны,
Уводит в позабытые уж дни
Величия и неземных отрад.
В огнях тех ярких чудеса горят,
Дерзки, но ужасом омрачены;
Ряд сфинксов, где дорога до стены
И башен, что от дальних лир дрожат.
 
 
То край, где значит красота цветенье,
Воспоминаний где все очаги,
Где происходит Времени-реки
Часов потоком в пустоту паденье.
Туда нас сны ведут – но никогда
Людьми не осквернялись те места.
 

XIV. Star-Winds

 
It is a certain hour of twilight glooms,
Mostly in autumn, when the star-wind pours
Down hilltop streets, deserted out-of-doors,
But shewing early lamplight from snug rooms.
The dead leaves rush in strange, fantastic twists,
And chimney-smoke whirls round with alien grace,
Heeding geometries of outer space,
While Fomalhaut peers in through southward mists.
 
 
This is the hour when moonstruck poets know
What fungi sprout in Yuggoth, and what scents
And tints of flowers fill Nithon’s continents,
Such as in no poor earthly garden blow.
Yet for each dream these winds to us convey,
A dozen more of ours they sweep away!
 

XIV. Звездные ветры

 
Есть некий час осенней темноты,
Когда нисходит звездный ветер вдруг
На улицы, умолк шагов где звук,
Но льют из окон свет домов ряды.
Рой мертвых листьев сказочно кружит,
И с чуждой грацией клубится дым,
Законам подчиняясь неземным,
А сквозь туманы Фомальгаут зрит.
 
 
Поэт безумный узнаёт в сей час,
Растут на Югготе что за грибки,
Как пахнут Найтона земель цветки,
Что в скудных не сыскать садах у нас.
Но ветры те за принесенный сон
Десяток наших грез берут в полон!
 

XV. Antarktos

 
Deep in my dream the great bird whispered queerly
Of the black cone amid the polar waste;
Pushing above the ice-sheet lone and drearly,
By storm-crazed aeons battered and defaced.
Hither no living earth-shapes take their courses,
And only pale auroras and faint suns
Glow on that pitted rock, whose primal sources
Are guessed at dimly by the Elder Ones.
 
 
If men should glimpse it, they would merely wonder
What tricky mound of Nature’s build they spied;
But the bird told of vaster parts, that under
The mile-deep ice-shroud crouch and brood and bide.
God help the dreamer whose mad visions shew
Those dead eyes set in crystal gulfs below!
 

XV. Антарктос

 
Шептала птица мне из сна пучины
О пике черном, что навис с тоской
Над льдом полярной мертвенной пустыни,
Истертый вечность длящейся пургой.
Отсюда жизнь гонима словно мором,
Лишь солнца да сияний южных свет
Подсвечивает в шрамах пик, в котором
Творенья Старших виден смутный след.
 
 
Узрят коль люди, скажут в удивленье:
Чудной Природа создала курган,
Но клюв вещал: в ледовом погребенье
Покоится и ждет громадный стан.
Не дай вам бог узреть во сне хоть раз
В хрустальной бездне вид тех мертвых глаз!
 

XVI. The Window

 
The house was old, with tangled wings outthrown,
Of which no one could ever half keep track,
And in a small room somewhat near the back
Was an odd window sealed with ancient stone.
There, in a dream-plagued childhood, quite alone
I used to go, where night reigned vague and black;
Parting the cobwebs with a curious lack
Of fear, and with a wonder each time grown.
 
 
One later day I brought the masons there
To find what view my dim forbears had shunned,
But as they pierced the stone, a rush of air
Burst from the alien voids that yawned beyond.
They fled – but I peered through and found unrolled
All the wild worlds of which my dreams had told.
 

XVI. Окно

 
В пристроек путанице дом стоял,
Где заплутать любой мог средь ходов,
И было в комнатке вблизи задов
Окно, что камень древний закрывал.
Я в детстве, в коем столько снов видал,
Ходил туда, под ночи черной кров,
Срывая смело сети пауков,
И удивляться не переставал.
 
 
Привел рабочих я во тьмы чертог
Узнать, страшило предков что в окне;
Пробили камень – воздуха поток
Вдруг хлынул из иных пустот вовне.
И стали мне оттоль миры видны,
Давно о коих рассказали сны.
 

XVII. A Memory

 
There were great steppes, and rocky table-lands
Stretching half-limitless in starlit night,
With alien campfires shedding feeble light
On beasts with tinkling bells, in shaggy bands.
Far to the south the plain sloped low and wide
To a dark zigzag line of wall that lay
Like a huge python of some primal day
Which endless time had chilled and petrified.
 
 
I shivered oddly in the cold, thin air,
And wondered where I was and how I came,
When a cloaked form against a campfire’s glare
Rose and approached, and called me by my name.
Staring at that dead face beneath the hood,
I ceased to hope – because I understood.
 

XVII. Воспоминание

 
Объял высокий звездный небосклон
Степей и взгорий беспредельный край,
В кочевьях освещал огонь костра
Мохнатый скот под бубенцов трезвон.
Спускался вдаль на юг широкий дол
До темной и извилистой стены,
Питону первобытному сродни,
За вечность форму камня что обрел.
 
 
На холоде пробрала дрожь меня:
Но где я? Как же я сюда попал?
Поднялся некто в зареве огня
И громко имя вдруг мое назвал.
Вглядевшись в трупа жуткий силуэт,
Лишился я надежд, узнав ответ.
 

XVIII. The Gardens of Yin

 
Beyond that wall, whose ancient masonry
Reached almost to the sky in moss-thick towers,
There would be terraced gardens, rich with flowers,
And flutter of bird and butterfly and bee.
There would be walks, and bridges arching over
Warm lotos-pools reflecting temple eaves,
And cherry-trees with delicate boughs and leaves
Against a pink sky where the herons hover.
 
 
All would be there, for had not old dreams flung
Open the gate to that stone-lanterned maze
Where drowsy streams spin out their winding ways,
Trailed by green vines from bending branches hung?
I hurried – but when the wall rose, grim and great,
I found there was no longer any gate.
 

XVIII. Сады Йина

 
За той стеной, что небеса почти
Достала древней кладкой башен мшистых,
Полны порханья да цветов душистых,
Раскинулись висячие сады.
Дорожки и мосты там над каналом,
Где отражается чудесный храм,
И льнут на вишнях лепестки к ветвям,
И цапли реют в поднебесье алом.
 
 
Я б всё увидел – ведь распахнули сны
Врата в тот парк светильников-камней,
Ручьи где вьются тихо средь теней
От лоз, что густо переплетены!
Когда ж предстал пред мной стены оплот —
Увы! – в ней больше не было ворот.