Текст книги "Призрачные поиски неведомого Кадафа"

Автор книги: Говард Филлипс Лавкрафт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

В кромешной тьме они двинулись вверх по лестнице, и из-за исполинского размера ступеней, выложенных для гигантов гугов, по ним было очень трудно подниматься, ведь каждая была в ярд высотой. Картер скоро потерял им счет, ибо очень быстро выбился из сил, и не знавшие усталости проворные упыри были вынуждены прийти к нему на подмогу. В продолжение всего бесконечного подъема их неотступно преследовал страх, как бы их не обнаружили и не пустились за ними в погоню, ибо хотя гуги и не рискуют поднимать каменную дверь в лесу из-за ниспосланного проклятия Великих, ни в башне, ни на лестнице им эта преграда не страшна, и беглых гастов очень часто настигали на этой лестнице даже на самых верхних ступенях. Ибо у гугов настолько острый слух, что они могли услышать даже легкий шорох рук и ступней беглецов, и быстроногим гигантам, за время долгой охоты на гастов в подземных склепах Зина научившимся ориентироваться во мраке, не составляло труда схватить столь ничтожную и тихоходную жертву на этой циклопической лестнице. Картер с горечью размышлял о том, что безмолвные преследователи гуги могут подкрасться неслышно и внезапно, как вихрь, напасть во тьме на беглецов. И в этом угрюмой ловушке, где гуги имели несомненное преимущество, уповать на их привычный страх перед упырями было бессмысленно. Опасаться следовало и коварных и сторожких гастов, которые частенько проникали в башню во время отдыха гугов. Если гуги проспят долго, а гасты быстро вернутся из своей ужасной экспедиции в пещеру, то эти мерзкие и зловредные твари тотчас учуят запах беглецов, а в этом случае уж лучше быть сожранным гутами.

И потом после бесконечного восхождения по лестнице из тьмы наверху неожиданно раздался кашель, и дело приняло тревожный оборот. Было очевидно, что гаст, а может быть и несколько гастов, попали в эту башню задолго до Картера и его провожатых, и еще было очевидно, что опасность подстерегает их совсем близко. Через секунду бегущий впереди упырь оттеснил Картера к стене и выстроил своих соплеменников боевым порядком, причем они подняли старинное аспидное надгробие наподобие тарана, чтобы нанести им сокрушающий удар по врагу, буде он появится в поле зрения. Упыри способны видеть в темноте, так что под их защитой Картер был в большей безопасности, чем если бы он оказался тут один. В следующее мгновение раздался цокот копыт сверху, выдав приближение по меньшей мере одного зверя, и упыри приготовились нанести чудовищный удар гранитным орудием. Вскоре во мраке сверкнули два желтовато-красных глаза, и шумное сопение гаста заглушило цокот копыт. Когда он вспрыгнул на ступеньку над упырями, те с неимоверной силой обрушили на него древнее надгробие, так что раздался лишь булькающий всхлип, и жертва рухнула замертво. Похоже, наверху затаился лишь один этот зверь, и, выждав немного, упыри схватили Картера под руки и повлекли дальше вверх. Как и прежде, им пришлось ему помогать, и он был рад покинуть поле боя, где во тьме остался лежать поверженный гаст.

Наконец процессия упырей остановилась, и Картер понял, что они наконец-то достигли тяжелой каменной двери. Отодвинуть массивную плиту было просто немыслимо, но упыри надеялись чуть приподнять ее и просунуть в образовавшуюся щель надгробие как подпорку, чтобы Картер смог проскользнуть наружу. Сами же они намеревались спуститься обратно и вернуться восвояси через город гугов, ибо они там были неуязвимы, да и, кроме того, не знали верхней дороги к призрачному Саркоманду с вратами в бездну, охраняемыми львами-часовыми.

Три упыря с превеликим трудом отодвинули каменную глыбу, и Картер, как мог, им помогал. Они сочли выступ над последней ступенью лестницы надежной точкой опоры и напрягли мускулы, напитанные нездоровой пищей. Через несколько мгновений появился проблеск света, и Картер, ради кого предпринимались эти усилия, просунул конец надгробия в щель. Теперь им надо было употребить все силы на то, чтобы сделать щель пошире, но дело шло медленно, и им разумеется, приходилось несколько раз начинать все заново, когда из-за одного неверного движения тяжелая дверь захлопывалась.

Раздавшийся вдруг далеко внизу на лестнице шум только удесятерил их возбуждение и страх. Но это был лишь грохот копыт гаста, чей труп скатился вниз по ступенькам, но, как бы то ни было, им следовало быть начеку. И, прекрасно помня о коварстве гугов, упыри с утроенным рвением взялись за плиту, высоко ее приподняли и долго держали так, дав Картеру возможность подложить надгробие в широкий проем. Потом они помогли Картеру выбраться из башни, подставив ему свои скользкие упругие плечи и держа его за ноги. Он ступил на благословенную землю верхнего сновидческого мира. Еще секунда – и они тоже вылезли наружу, выбили из-под двери надгробие как раз в тот момент, когда тяжелое сопение снизу бьшо уже совсем близко. Из-за проклятия Великих ни один гут не мог выйти через эту дверь, так что Картер с превеликим облегчением улегся на ковер из мясистых фибов зачарованного леса, а его спутники сели отдыхать возле него, как и подобает упырям, на корточках.

Сколь бы мрачным ни был зачарованный лес, по которому Картер недавно бродил, по сравнению с ужасными безднами, откуда он только что выбрался, этот лес казался райским вертоградом. Вокруг не было ни живой души, так как гуги в страхе сторонятся таинственной двери, и Картер поинтересовался у своих провожатых об их будущем маршруте. Упырям не очень-то хотелось возвращаться снова через башню, но и бодрствующий мир не слишком-то их прельщал, особенно когда они узнали, что им придется встретиться с жрецами Наштом и Каман-Та в пещере огня. Так что в конце концов они решили вернуться в бездну через Саркоманд и его врата, хотя и не имели ни малейшего представления, как туда попасть. Картер же вспомнил, что Саркоманд находится в долине ниже Ленга, и еще вспомнил зловещего косоглазого купца из Дайлат-Лина, который, как поговаривали, торговал на Ленге, так что он посоветовал упырям найти Дайлат-Лин, пересечь поля до Нира и Скай и пойти вдоль реки к ее устью. На том они и порешили и, не теряя времени, пустились в путь, ибо сумерки уже сгущались, и они опасались, как бы ночь не застигла их в дороге. А Картер пожал отвратительным чудищам лапы и, поблагодарив за помощь, попросил передать благодарность твари, некогда бывшей Пикманом. Однако же после их ухода он не смог сдержать вздох облегчения. Ибо упырь есть упырь, и в лучшем случае это не самый приятный спутник для человека. После этого Картер отыскал лесное озеро, смыл с себя грязь преисподней и надел одежду, которую так долго носил с собой.

На грозный лес призрачных деревьев спустилась ночь, но поскольку все вокруг фосфоресцировало, туг было светло как днем. Картер отправился хорошо знакомой ему дорогой к Селефаису, в Оот-Наргай за Танарианскими горами. И по дороге он вспомнил о зебре, которую привязал к ясеню у горы Нгранек на далеком Ориабе, и подумал хорошо бы собиратели лавы нашли ее, накормили, и отпустили бы на волю. И еще он думал о том, доведется ли ему вновь побывать в Бахарне и заплатить за зебру, убитую ночью в древних руинах на берегу Ята, и вспомнит ли его старик хозяин харчевни. Таковы были мысли, рожденные в его мозгу свежим воздухом вновь обретенного верхнего сновидческого мира.

Но вскоре Картера остановил непонятный звук из высокого дуплистого дерева. Он миновал было большой круг камней, так как сейчас ему было недосуг вступать в беседу с зугами, но остановился, так как, судя по громким щелчкам и хлопкам, доносившимся из ствола исполинского дерева, там проходил бурный совет. Подойдя чуть ближе, он понял, что невольно подслушал напряженный и жаркий спор, который его очень заинтересовал. Ибо на своей сходке зуги горячо обсуждали предстоящую войну с котами, поводом к которой послужила гибель отряда зугов, проникшего вслед за Картером в Ултар и подвергнутого наказанию за недостойное поведение. Их гнев долго тлел втуне, но теперь либо самое позднее, через месяц мобилизованные зуги решили обрушить на все кошачье отродье серию внезапных атак, застигая врасплох отдельных котов или их стаи, чтоб не оставить бесчисленным ултарским котам ни малейшего шанса загодя подготовиться к войне. Таков был план зугов, и Картер понял, что обязан его сорвать, а потом уж продолжить свой славный поход.

Стараясь не шуметь, Рэндольф Картер прокрался на лесную опушку и вознес кошачий клич над освещенными звездами полями. И огромный котяра в ближайшей деревне подхватил этот клич и послал его дальше, через многомильные просторы полей, кошачьим воинам, большим и малым, черным и серым, тигрис-тым и белым, желтым и пятнистым, и эхом кошачий клич полетел за Нир и за Скай, достигнув Ултара; и бесчисленные ултарские коты отозвались могучим хором и выстроились походной колонной. Счастье, что луна еще не взошла, так что все коты и кошки были еще на земле. Быстро и бесшумно прыгнув со всех городских крыш и ото всех каминов, они воспарили и образовали великое пушистое море, захлестнувшее все пространство вплоть до лесной опушки. Картер там их приветственно встретил и после всех тех кошмаров и ужасов, которые довелось ему лицезреть в безднах, вид кошачьей армии был ему в удовольствие. Он с радостью увидел своего достойного друга и спасителя, с почетным воротником на гибкой шее и воинственно ощетинившимися усами, во главе ултарского воинства. И самое приятное, одним из младших лейтенантов был молодой быстрый воин – никто иной, как тот самый котенок из харчевни, кому Картер в то давнее утро в Ултаре дал жирных сливок. Тогдашний котенок преобразился в сильного и многообещающего кота, который, подав другу лапу, приветливо замурлыкал и выгнул спинку. Его дед сообщил Картеру, что внук делает заметные успехи на военном поприще и что скоро, после еще одной успешно проведенной кампании, его ждет капитанский чин.

Картер поведал о нависшей над кошачьим племенем опасности, и в ответ услышал со всех сторон благодарное мурлыканье. Проконсультировавшись с генералами, он выработал план внезапного нападения, предусматривавший немедленную атаку на пункт проведения зугами военного совета и на прочие зугские укрепления, чтобы упредить их вероломное нападение и вынудить принять кошачьи условия капитуляции до того, как они объявят о всеобщей мобилизации. Тотчас же, без секундного промедления, огромный кошачий океан наводнил зачарованный лес, окружил дерево военного совета и исполинский круг камней. Хлопки и щелчки внутри дерева достигли панического тембра, когда неприятель заметил пришельцев, и опасливые, но любопытные коричневые зуги не смогли оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Увидев, что их разгромили, нанеся упреждающий удар, они обратились от помыслов о возмездии к мыслям о незамедлительном спасении.

Половина котов села в круг около захваченных зугов, освободив проход для препровождения пленников, пойманных другими котами в прочих частях леса. Наконец приступили к выработке условий капитуляции, причем Картер выступал в роли переводчика, и было решено, что зугам будет дарована свобода только при условии передачи котам солидной контрибуции в виде куропаток, тетеревов и фазанов из менее зачарованных участков леса. Двенадцать молодых зугов из благородных кланов были взяты залож:

никами для содержания в Кошачьем храме в Ултаре, а победители ясно дали понять, что каждое исчезновение кота на границах зугских владений будет иметь самые катастрофические для зугов последствия. Покончив с этим делом, коты разомкнули тесные ряды и позволили зугам по одному отправиться восвояси, что те без лишних напоминаний не преминули сделать, бросая опасливые взгляды через плечо.

Старый кошачий генерал предложил Картеру сопровождение через лес до любой нужной ему точки, ибо полагал, что гуги затаили на него глубокую злобу за срыв их военной авантюры. Картер с благодарностью принял это предложение, ибо оно обеспечивало ему защиту и безопасность и, кроме того, ему нравилась дружелюбное кошачье общество. Так что, находясь в гуще симпатичного игривого подразделения и чувствуя облегчение после столь успешно выполненного им долга, Рэндольф Картер с достоинством двинулся через зачарованный фосфоресцирующий лес исполинских деревьев, делясь соображениями о своем путешествии со старым генералом и его внуком, пока прочие участники марша резвились вовсю и играли опавшими листьями, которые ветер нес по грибным зарослям первобытного леса. И старый кот поведал Картеру, что много слыхал о неведомом Кадате в холодной пустыне, но не знал лишь, где он находится. Что же до чудесного предзакатного города, то он даже не слышал о таком, хотя и пообещал впоследствии пересказать все Картеру в подробностях, буде он что-либо узнает.

Старый кот научил искателя-сновидца некоторым ценным паролям, имеющим хождение у котов сновидческого мира, и особенно посоветовал ему обратиться к старому кошачьему вожаку в Селефаисе, куда он сейчас держал путь. Этот кошачий генерал, о котором Картер кое-что слышал раньше, был почтенным мальтийцем и в любом деле мог оказаться чрезвычайно полезным. Когда они дошли до нужной опушки, уже рассвело, и Картер с сожалением попрощался со своими друзьями. Младший лейтенант, с кем Картер познакомился, когда тот был еще котенком, изъявил желание сопровождать его и дальше, но старый генерал ему запретил: сей суровый патриарх важно заметил, что его долг – оставаться со своим племенем и со своей армией. Так что Картер в одиночестве отправился через золотые поля, что тянулись таинственным шлейфом вдоль ивовых берегов реки, а коты повернули назад в лес.

Путешественник прекрасно знал сады, что простерлись между лесом и Серенарианским морем, и он весело шагал по-над поющей рекой Укранос, что бежала, точно следуя его маршрутом. Солнце вставало все выше над лесами и полянами, и в его лучах сочнее становились цвета тысяч бутонов, звездами сияющих на каждом пригорке и в каждой лощине. Весь этот край был словно объят дымкой благодати, ибо солнечного света и тепла здесь в избытке и нет более иного места, где бы так звонко пели птицы и жужжали пчелы, отчего люди, оказавшись в этих местах, мнят себя в сказочном мире и чувствуют, как их души переполняет столь великая радость и удивление, что потом они не в силах об этом и вспомнить.

К полудню Картер дошел до яшмовых террас Кирана, что сбегают к речному берегу и на которых высится тот храм приятства, куда один раз в году прибывает из своих дальних владений на сумеречном море царь Илск-Вад в золотом паланкине, чтобы вознести хвалу богу Украноса, услаждавшего его пением в юности, когда тот жил в домике на берегу реки. Весь из яшмы сложен и самый храм, и его стены, дворики и семь башен со шпилями занимают площадь в один акр, и его алтарь, куда через скрытые каналы впадает река, и бог тихо поет там ночами. Многократно руна, освещая своим сиянием эти дворики, террасы и шпили, слышит странную музыку, но что это за музыка – то ли песнь бога, то ли гимны таинственных жрецов, никто, кроме царя Илек-Вада, сказать не может, ибо лишь он входил в тот храм и воочию видел тех жрецов. А в этот дремотный час резная хрупкая храмина была безмолвна, и Картер, идя под лучами зачарованного солнца, слышал лишь невнятное бормотание великой реки и гомон птиц и пчел.

Весь день пилигрим брел среди благоуханных лугов, в благодатной тени пологих прибрежных холмов, чьи склоны испещрены мирными соломенными крышами и святилищами дружелюбных богов, идолов, вырезанных из яшмы или хризоберилла. Иногда он приближался к самой воде и посвистывал резвящимся в кристально чистом Украносе радужным рыбкам, а в иные минуты останавливался посреди шепчущих зарослей тростника и глядел на бескрайний темный лес на противоположном берегу, чьи деревья вплотную подступали к быстрым водам реки. В прошлых снах он видел диковинных топочущих буйпотов, что робко выходили из леса к реке на водопой, но теперь он не заметил ни одного. То и дело он останавливался понаблюдать за хищной рыбой, которая приманивала поближе к воде птичку-рыбака, дразня ее своими поблескивающими на солнце чешуйчатыми боками, и хватала несчастную за клюв огромными сильными губами в тот самый момент, когда крылатый рыбак отважно кидался на нее сверху.

Ближе к вечеру он взошел на поросший травой пригорок и увидал впереди пылающие в закатном солнце тысячи позолоченных шпилей Трана. Невообразимо высокие алебастровые стены этого поразительного города поднимались к высокой вершине и были вырублены из цельного куска – какими инструментами, не дано узнать никому, ибо эти стены древнее человеческой памяти. И как бы высоки ни были эти стены, с сотнями ворот и двумя сотнями сторожевых башенок, внутренние городские башни, белоснежные под золотыми шпилями, были еще выше, так что наблюдатели, стоящие на равнине за городом, могут видеть, как они устремляются в небесную высь, иногда являя взору свою громаду незамутненной, иногда подернутой сверху клочьями облаков и тумана, а иногда заволоченной низко стелющимся дымом, когда их шпили дивно сияют над клубящимися испарениями. А там, где ворота Трана открываются на реку, расположены огромные мраморные причалы с изукрашенными галеонами из душистого кедра и каламандра, которые качаются на натянутых якорных цепях, а чудные бородатые моряки, сидят на бочках или тюках, покрытых иероглифам дальних стран. А дальше, за городскими стенами, раскинулась сельская местность, где крошечные белые домики дремлют меж холмов, и узкие проселки со множеством каменных мостиков причудливо вьются меж ручьев и рек.

И вот по этому зеленому краю шел под вечер Картер и увидел, что от реки на чудесные золотые шпили Трана надвигаются сумерки. Уже темнело, когда он подошел к южным воротам и там был остановлен часовым в красном камзоле, которому пришлось рассказать три невероятных сна, дабы доказать, что он сновидец, вполне достойный вступить на таинственные улицы Трана и посетить его базары, где продают всевозможные товары с изукрашенных галеонов. И вот он вошел в этот невероятный город, пройдя сквозь стену столь толстую, что городские ворота показались туннелем, а потом устремил свои стопы вдоль извилистых улочек, глубоко стиснутых теснящимися и тянущимися к небесам башнями. Из зарешеченных и обрамленных балконами окон струился свет, и звуки лютни и свирелей чуть слышно неслись из внутренних двориков, где журчали мраморные фонтаны. Картер знал дорогу, и сразу двинулся по темным проулкам к реке, где в старой приморской таверне он нашел капитанов и матросов, которых встречал в тысячах прошлых снов. Там он оплатил свой проезд до Селефаиса на большом зеленом галеоне, и в той же таверне он остановился на ночлег, почтительно потолковав с тамошним старожилом-котом, который, лежа перед огромным очагом, сонно моргал и грезил о старых войнах и позабытых богах.

Утром Картер взошел на борт галеона, державшего курс на Селефаис, и сел на корме; тут отдали концы и долгое плавание к Серенарианскому морю началось. На протяжении многих лиг берега напоминали транские, Картер то и дело видел удивительные храмы на вершинах холмов справа или сонную прибрежную деревушку с островерхими крышами, крытыми красной черепицей, и сушившимися на солнце сетями. Ни на мгновение не забывая о цели своего поиска. Картер дотошно расспрашивал моряков о чужеземцах, которых те встречали в тавернах Селефаиса, выпытывая у них имена и привычки диковинных людей с длинными узкими глазами, длинными мочками, тонкими носами и торчащими подбородками, которые приплывали на темных кораблях с севера и меняли оникс на яшмовые блоки, золотую проволоку и красных певчих птичек из Селефаиса. Об этих купцах матросы могли рассказать немного – лишь то, что они были неразговорчивы и вызывали у всех благоговейный ужас.

Их страна, лежащая очень далеко за морями, прозывалась Инкуанок, и очень немногие решались туда отправиться, ибо эта был холодный сумеречный край, который, как говорили, лежал неподалеку от хмурого Ленга; впрочем, в той стороне, где, видимо, находится Ленг, высятся непроходимые горы, так что трудно было сказать, то ли и вправду существует это мрачное плато с жуткими каменными поселками и ужасным монастырем, то ли слухи о них лишь плод страха, который посещает малодушных ночью, когда ужасные пики мрачной грядой теснятся против яркой луны. Конечно же моряки прибывали к Ленгу с разных океанов. О прочих же границах Инкуанока моряки не имели ни малейшего представления, как не слыхали они ни о холодной пустыне, ни о неведомом Кадате, кроме разве что неясных и неточных намеков. А о чудесном предзакатном городе, который искал Картер, они вообще ничего не знали. Так что путешественник более не стал их спрашивать о далеких краях, но решил погодить до того момента, когда ему представится случай вступить в беседу с теми странными моряками из холодного сумеречного Инкуанока, несущими семя богов, запечатлевших свои черты на вырубленном в скале Нгранека лике.

Позднее тем же днем галеон достиг излучины реки, бегущей сквозь благоуханные джунгли Кледа. Тут Картеру захотелось сойти на берег, ибо в этих тропических чащах таились покинутые и никем не посещаемые чудесные дворцы из слоновой кости, где некогда обитали легендарные монархи края, чье имя позабыто. Чары Старых богов хранят эти потаенные места в первозданном виде, ибо написано, что настанет день, когда в них снова возникнет нужда, и только погонщики слонов видят их издали при свете луны, но никто не осмеливается приблизиться к ним из-за сторожей, охраняющих их неприступный покой. Но корабль несся дальше, и в сумерках утих дневной шум, и ранние звезды высыпали на небе и стали перемигиваться с первыми светлячками на берегу реки, и джунгли исчезли позади, оставив по себе лишь сладкие воспоминания об их благоухании. И всю ночь галеон скользил мимо незримых и неожиданных тайн. Один раз дозорный известил о сигнальных огнях на горах к востоку, но сонный капитан сказал, что лучше от этих огней отвести глаза, ибо совершенно непонятно, кто и зачем зажег их там.

Утром речное русло сильно расширилось, и Картер увидал вытянувшиеся вдоль берега дома и понял, что они подплыли к большому торговому городу Хланит на Серенарианском море. Здесь стены выложены из грубого гранита, а островерхие фронтоны придают городским домам совершенно фантастический вид. Жители Хланита более, чем какие-либо иные обитатели сно-видческого мира, похожи на людей явного мира, поэтому город известен лишь меновой торговлей, однако также славится и прекрасное мастерство здешних ремесленников. Причалы Хланита сложены из дубовых бревен, и, пока галеон швартовался, капитан обошел купцов в тавернах. Картер также сошел на берег и с любопытством стал осматривать изъезженные улочки и площади, где громыхали деревянные двуколки, запряженные быками, а на базарах разгоряченные купцы криком тщетно расхваливали свой товар. Приморские таверны подступали близко к просоленным причалам на мощеных улицах и казались неимоверно древними, что особенно подчеркивали их низкие черные балки под потолками и зеленоватые слуховые окошки. Древние моряки в этих тавернах без устали рассказывали о далеких портах, и вспоминали множество диковинных историй о странных людях из сумеречного Инкуанока. Но и им было нечего добавить к тому, что Картер уже слыхал от моряков с его галеона. Потом наконец, после долгой погрузки-разгрузки, капитан поставил парус под закатным солнцем, и высокие стены и диковинные фронтоны Хланита скрылись на горизонте, когда последний золотой луч дня одарил их чудесной красотой, несравнимой с рукотворными красотами.

Два дня и две ночи галеон плыл по Серенарианскому морю, не встретив ни одного корабля, и ни полоски земли. На второй день плавания, ближе к закату, впереди замаячил снежный пик Арана с огромными деревьями гинкго на нижних склонах, и Картер понял, что они подошли к земле Оот-Наргай и к чудесному городу Селефаису. И вскоре перед их взором встали сверкающие минареты легендарного города, сияющие мраморные стены с бронзовыми статуями на вершине и огромный каменный мост в том месте, где Наракса впадает в море. А позади города тянулись пологие холмы, покрытые дубравами и лугами асфоделей, виднелись небольшие храмы и домики, а еще дальше, на горизонте, высился алый хребет могучих Танарианских гор, за которыми лежали запретные маршруты в явный мир и в иные сновидческие пределы.

В гавани было полно разноцветных галер, иные из которых прибыли из мраморного заоблачного города Серанниана, что лежит в эфирных высях за линией встречи моря и неба, а иные были из менее зыбких мест сновидческого мира. Рулевой умело провел галеон между кораблей к благоухающей пряностями пристани, где и встал на якорь в сумерках, когда миллионы городских огней замерцали в воде. Этот бессмертный город-мираж казался вечно юным, ибо время тут не имело власти старить и разрушать. Бирюзовые орнаменты Нат-Хортата были такие же, как и прежде, и восемьдесят жрецов в венках из орхидей те же самые, кто выстроил этот храм десять тысяч лет назад. И так же ярко сияла бронза огромных ворот, и ониксовые мостовые не выщерблены и ни единый камень не треснул. А колоссальные бронзовые статуи на стенах глядели вниз на купцов и погонщиков верблюдов, которые древнее древних преданий, но тем не менее в их двухвостых бородах не найти ни единого седого волоска.

Картер не сразу отправился искать храм, или дворец, или крепость, но остался у приморской стены, смешавшись с толпой моряков и торговцев. И когда уже совсем стемнело, он пошел в хорошо ему знакомую старую таверну и преклонил голову на подушку, грезя о богах неведомого Кадата. На следующий день он отправился вдоль набережной на поиски странных моряков из Инкуанока но ему сказали, что таких тут не видели, да и галеры с севера не заходили в этот порт уж добрых две недели. Однако он обнаружил одного торабонианского моряка, побывавшего в Инкуаноке, и работавшего на ониксовых каменоломнях в том сумеречном краю, и этот моряк поведал ему, что к северу от населенных мест, безусловно, есть некие пустынные земли, которых люди страшатся и сторонятся. Торабонианец предположил, что та пустыня обнимает крайний окоем неприступных пиков на границе с жутким плато Ленга, потому-то люди и страшатся тех мест, впрочем, он также упомянул, что ходят невнятные слухи о злых силах и безымянных часовых, стерегущих те пределы. Та ли это пресловутая пустыня, где находится неведомый Кадат, он не знал, но уж очень невероятным казалось, что и темные силы, и часовые, если они и вправду существуют, стерегут те земли без особой причины.

На следующий день Картер двинулся по улице Столпов к бирюзовому храму и поговорил там с верховным жрецом. Хотя в Селефаисе особо поклоняются Нат-Хортату, в каждодневных молитвах поминаются все Великие боги, и жрец тонко чувствовал их расположение. И подобно Аталу в далеком Ултаре, он настоятельно посоветовал Картеру не пытаться увидеть их, пояснив, что они вспыльчивы и своенравны и находятся под странной защитой безумных Иных богов из Внешнего мира, чей дух и посланник – ползучий хаос Ньярлатотеп. Их ревнивое стремление утаить чудесный предзакатный город ясно дает понять, что они не хотят допустить в него Картера, и можно лишь гадать, как они отнесутся к пришельцу, вознамерившемуся их увидеть и обратиться к ним с некоей просьбой. Никто еще никогда не находил Кадата, и вполне возможно, что никому не суждено найти его и впредь. Что же до слухов об ониксовом замке Великих, то они отнюдь не внушают доброй надежды.

Поблагодарив увенчанного венком из орхидей верховного жреца, Картер покинул храм и пошел искать овечий базар, где благоденствовал старый вожак селефаисских котов. Серый величественный зверь лежал на ониксовой мостовой под теплыми лучами солнца и, когда к нему приблизился гость, сонно отогнал его взмахом лапы. Но Картер произнес пароли и заветные фразы, которым научил его старый кошачий генерал в Ултаре, и пушистый патриарх, смилостивившись, стал более разговорчивым. Он поведал Картеру о тайном знании, коим ведали коты на приморских склонах Оот-Наргая. А самое главное, он вспомнил многое из того, что нашептали ему робкие портовые коты Селефаиса – о моряках из Инкуанока, на чьи темные корабли ни один кот не отваживался пробраться.

Эти люди, похоже, неземного происхождения, хотя вовсе не по этой причине коты не рискуют запрыгивать на их корабли. Причина же в том, что в Инкуаноке обретаются тени, невыносимые для котов и наводящие на них ужас, так что в том холодном сумеречном краю никогда не услышишь ни веселого мурлыканья, ни приветственного мяуканья. То ли это из-за незримых посланцев из загадочного Ленга, приносимых порывами ветра через неприступные пики, либо же из-за пришельцев из прохладной пустыни к северу, сказать нельзя, но факт остается фактом: в том далеком краю есть приметы запредельного мира, который не по нраву котам и чье присутствие они тоньше, чем люди, ощущают. Вот почему они и не отправляются на темных кораблях к базальтовым пирсам Инкуанока.

Старый кошачий вожак также рассказал, где найти его друга царя Куранеса, который в последних снах Картера являлся ему владыкой, обитающим то в розовохрустальном дворце Семидесяти . радостей в Селефаисе, то в облачном многобашенном замке парящего в небе Серанниана. Похоже, ему стало неуютно в тех краях, и его обуяла сильная тоска по памятным с детства английским утесам и зеленым низинам, где под вечер в крошечных сонных деревнях из-за зарешеченных окошек звучат старинные английские песни, и где серые церковные башни мило проглядывают сквозь зелень далеких долин. Он не мог вернуться туда наяву, ибо тело его мертво, но он сделал наилучший выбор, воссоздав в сновидениях небольшой кусочек этого края к востоку от города, где луга весело убегают прочь от прибрежных скал к подножию Танарианских гор. Там он и поселился в каменном готическом особняке с видом на море, убедив себя в том, что это древний Тревор-тауэрс, где он родился и где увидели свет тринадцать поколений его предков. А на берегу поблизости он выстроил корнуолльскую рыбачью деревушку с круто взбегающими в гору мощеными улицами, населил ее жителями с типично английскими чертами лица и научил их приснопамятному говору старых корнуолльских рыбаков. А в долине, что была неподалеку, он выстроил огромное норманнское аббатство, чьи башни он мог видеть из окна, а на кладбище вокруг аббатства он установил серые гробовые плиты с выбитыми на них именами своих предков и увитые мхом, напоминающим мхи старой Англии. И хотя Куранес был царем в сно-видческой стране, богатой всевозможными, какие только можно вообразить, красотами и чудесами, богатствами и великолепием, радостями и восторгами, утехами и наслаждениями, невидальщиной и диковинками, имевшимися в его распоряжении, он бы с радостью отказался от своей безмерной власти, и роскоши, и свободы за один только благословенный день жизни простым мальчишкой в доброй тихой Англии, в той древней любимой Англии, что создала его и неотъемлемой частичкой которой он навечно остался.