355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Говард Филлипс Лавкрафт » Инсмутская глина » Текст книги (страница 1)
Инсмутская глина
  • Текст добавлен: 29 апреля 2017, 19:30

Текст книги "Инсмутская глина"


Автор книги: Говард Филлипс Лавкрафт


Соавторы: Август Дерлет

Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Говард Ф. Лавкрафт, Август Дерлет
Инсмутская глина[1]1
  Впервые опубликован в антологии «Темные твари» (1971). Сюжет рассказа непосредственно связан с событиями, описанными в повести Лавкрафта «Морок над Инсмутом» (1936).


[Закрыть]

Рассказ о событиях, связанных с судьбой моего покойного друга, скульптора по имени Джеффри Кори – если в данном случае уместно слово «покойный», – следует начать с осени 1927 года, когда Кори вернулся из Парижа и решил снять коттедж на побережье, к югу от приморского городка под названием Инсмут. Кори происходил из старинной семьи, что состояла в родстве с семейством Марш, проживавшем в этом небольшом портовом городе; впрочем, родство было очень дальним, и Кори не счел нужным завязывать отношения со своими родственниками. О Маршах, ведущих крайне замкнутый образ жизни в Инсмуте, штат Массачусетс, издавна ходили недобрые слухи, и все это не вызывало у Кори желания поближе с ними познакомиться.

Я навестил его в декабре, спустя месяц после его возвращения в Штаты. Кори был еще сравнительно молодым человеком (без малого сорока лет) шестифутового роста, с гладкой и чистой кожей лица, лишенной таких украшений, как усы и борода, хотя волосы он носил длинные – как это принято у художников в Латинском квартале. Яркие голубые глаза и худое, вытянутое лицо со впалыми щеками выделяли его в любой толпе; но особо примечательными в нем были даже не эти пронзительные глаза, а странные складки кожи под подбородком, за ушами и на шее. При этом Кори вовсе не был уродом; наоборот, его необычное, с тонкими чертами лицо оказывало какое-то гипнотическое воздействие на большинство людей, которые находили Кори просто очаровательным. К моменту моего визита он уже обосновался в коттедже и начал работать над новой скульптурой – статуей Римы, «девушки-птицы»,[2]2
  Рима, «девушка-птица» – героиня романа У. Г. Хадсона «Зеленые дворцы» (1904), жившая в джунглях и умевшая разговаривать на птичьем языке. Книга имела огромный успех у читающей публики, а в лондонском Гайд-парке по сей день можно видеть статую Римы работы Дж. Эпштейна (эта скульптура упоминается ниже в тексте рассказа). В экранизации романа (1959) роль Римы сыграла Одри Хепберн.


[Закрыть]
обещавшей стать истинным шедевром.

Накануне моего приезда Кори побывал в Инсмуте, где закупил все необходимые припасы на месяц вперед. Я нашел его гораздо более словоохотливым, чем обычно, и основной темой разговоров были его дальние родственники, о которых шептались во всех лавках Инсмута. Будучи людьми скрытными, Марши, естественно, сделались предметом всеобщего интереса, и, поскольку любопытство окружающих ничем не удовлетворялось, о них начали сочинять всякие небылицы, начиная с первых представителей семейства, занимавшихся торговлей где-то в южных районах Тихого океана. Все, что болтали о Маршах, для Кори не имело никакого смысла, хотя за этими историями явно таилось нечто загадочное. Кори был уверен, что в обозримом будущем узнает еще немало подробностей на сей счет, даже сам того не желая. Дело в том, объяснил он, что, поскольку об этой тайне говорит весь город, не обращать на нее внимания просто невозможно.

Кори рассказывал мне о предстоящей выставке своих работ, о парижских друзьях и годах учебы, о великолепной скульптуре Эпштейна и о политических страстях, кипевших во Франции. Из этого перечисления вы поймете, что в ту пору Кори был абсолютно нормальным человеком. По его приезде из Европы мы виделись всего один раз – в Нью-Йорке, да и то лишь мельком, так что та беседа в декабре 1927 года была первой за долгое время.

Наша следующая встреча состоялась в марте, но перед этим Кори прислал мне странное письмо, весь смысл которого заключался в последних строках, тогда как остальная часть была всего лишь прелюдией.

«Ты, вероятно, читал о странных событиях, произошедших в Инсмуте в феврале. Не знаю точно, что там произошло, но об этом наверняка писали в газетах других штатов, тогда как в Массачусетсе пресса упорно молчит на сей счет. Мне известно немного: в наш город внезапно нагрянул отряд федеральной полиции; полицейские схватили и увезли с собой нескольких горожан, в том числе и кое-кого из моих родственников, хотя кого именно, я не знаю, поскольку ни разу не удосужился выяснить, сколько их и кого как зовут – или звали, что также вполне возможно. Мне удалось выяснить, что их забрали из-за каких-то дел, связанных с торговыми рейсами в южную часть Тихого океана, которые якобы совершаются судами из Инсмута, – хотя как это может быть, если доки у нас давно заброшены и атлантические суда в них не заходят, предпочитая более крупные и современные порты? Не хочу гадать, чем были вызваны действия полиции; здесь важно другое – как только в Инсмуте появились представители власти, к нашему берегу подошли несколько военных кораблей, остановились возле рифа Дьявола и сбросили там множество глубинных бомб! За этим последовал столь сильный шторм, что с берега смыло все наносы песка и плавника, и у кромки воды объявился пласт удивительной голубой глины. Подобная глина, как я слышал, встречается в глубине страны; раньше из нее делали кирпичи – особенно в старину, когда еще не было налажено их промышленное производство. Так вот, пока не начался прилив, я набрал сколько мог этой глины и сейчас работаю над одной скульптурой – я назвал ее „Морская богиня“, это будет настоящее чудо. Если приедешь на следующей неделе, ты ее увидишь; я уверен, она понравится тебе больше, чем „Рима“».

Не знаю, почему Кори был так уверен, но его новая скульптура не понравилась мне с первого взгляда; я даже нашел ее странно отталкивающей. Изогнутое женское тело, слишком широкие, на мой взгляд, бедра, да еще и перепонки на ногах.

– А это зачем? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Кори. – Само получилось. Изначально я так не задумывал.

– А что это за следы у нее на шее? – спросил я. Эта часть статуя казалась еще недоделанной.

Кори вымученно рассмеялся, и в его глазах появилось какое-то странное выражение.

– Мне бы самому это хотелось знать, Кен, – сказал он. – Вчера утром я проснулся и обнаружил, что, наверное, работал во сне, потому что увидел у нее за ушами вот эти щели – с обеих сторон, вроде как… жабры. Я их сейчас убираю.

– Может быть, морская богиня должна иметь жабры, – сказал я.

– Это, наверное, из-за тех историй, что я наслушался, когда ездил в Инсмут. Там все только и говорят, что о Маршах. Уже договорились до того, что приписали им какое-то физическое уродство, из-за которого они, видите ли, и прятались от людей; еще рассказывают легенду о том, что Марши породнились с островитянами из южных морей. Разумеется, все это выдумки, какие просто обожают деревенщины; только, знаешь, в них чувствуется что-то более необычное, чем в обычных морализаторских сказочках на иудейско-христианской основе. Я думал об этом всю ночь, даже во сне, и, наверное, во сне встал и принялся работать над «Морской богиней».

Мне это показалось странным, и все же я не придал особого значения словам Кори. Рассуждал он вполне логично, а меня, должен признаться, больше заинтересовали недавние события в Инсмуте.

Непонятным казалось и другое – та серьезность, с которой Кори воспринял всю эту историю. По-прежнему оставаясь живым и интересным собеседником, он иногда посреди разговора внезапно замолкал, и я видел, как на его лице появлялось отрешенное выражение, словно его тревожило что-то такое, чего он не мог понять сам и о чем не решался рассказать мне. Это проявлялось у него по-разному – мимолетное замешательство, пристальный взгляд в сторону океана, несколько сбивчивая речь и частая потеря нити разговора, словно мой друг находился во власти какой-то навязчивой мысли, лишавшей его возможности сосредоточиться.

Наверное, мне тогда следовало взять инициативу в свои руки и разузнать все о предмете, так явно занимавшем его мысли; однако я не счел возможным вмешиваться в его личные дела, считая, что они меня не касаются. Хотя мы и были давними приятелями, я не был уверен, что имею право на такие действия, к тому же Кори и сам не стремился посвящать меня в свои проблемы, поэтому я предпочитал делать вид, что ничего не замечаю.

Тем не менее, если мне будет позволено перейти наконец к событиям, связанным с исчезновением Кори и моим вступлением во владение его собственностью – согласно оставленному им завещанию, – то первым делом следует сказать, что именно в то время Кори начал делать необычные записи в своем дневнике, который ранее велся им исключительно для фиксирования этапов творческого процесса. Хронологически эти записи соотносятся с некоторыми фактами из последних месяцев жизни Джеффри Кори.

«7 марта. Прошлой ночью видел весьма странный сон. Кто-то велел мне преклонить колени перед „Морской богиней“. Утром обнаружил, что у статуи влажные голова и плечи, словно я облил ее водой. Сразу принялся устранять повреждения, словно кто-то меня к этому принуждал, хотя в тот день я планировал заняться „Римой“. Это внутреннее принуждение начинает меня беспокоить.

8 марта. Новый сон – я плаваю в окружении каких-то мужчин и женщин. Когда они подплывают ко мне, я вижу их лица, которые кажутся мне странно знакомыми – словно я видел их на фотографиях в старом альбоме. Я знаю, откуда этот сон – все из-за дурацких намеков, которых я наслушался в лавке Хэммонда; разумеется, речь шла о Маршах. Байка о том, что их прапрадедушка Джетро жил в море. И имел жабры! То же самое болтают об Уэйтах, Джилменах и Элиотах. Аналогичную чепуху услышал на железнодорожной станции, куда зашел, чтобы навести кое-какие справки. Эти басни местные жители пересказывают друг другу уже несколько десятилетий.

10 марта. Кажется, я и в самом деле хожу во сне, поскольку в „Морской богине“ кое-что изменилось. На ее теле появились странные отпечатки, словно статую сжимали чьи-то руки. Не понимаю, как это возможно, поскольку материал давно затвердел и оставить на нем следы можно лишь с помощью резца или подобного инструмента. Впечатление такое, что отпечатки рук были оставлены еще на мягкой глине. На сей раз статуя была мокрой с ног до головы.

11 марта. Ночью произошло нечто совершенно невероятное. Самый явственный сон из всех, какие я когда-либо видел. Я бы даже сказал, самый эротический. До сих пор испытываю волнение. Мне приснилась женщина – обнаженная. Когда я улегся в постель, она скользнула ко мне и оставалась со мной всю ночь. Мне снилось, что мы занимаемся любовью – или мне так казалось. После Парижа я не испытывал ничего подобного! И какие ощущения – все было так живо, словно я вновь вернулся в наш квартал! Даже слишком живо, поскольку я проснулся совершенно измотанным. Я действительно провел бурную ночь – постель вся измята.

12 марта. Тот же сон. Крайняя усталость.

13 марта. Снова плавал во сне. В морских глубинах. Далеко внизу какой-то город. Рьех или Р'льех? И еще нечто, именуемое Великим Тулу?»

Когда мы с Кори встречались в марте, он почти не рассказывал о своих снах. Выглядел он невероятно усталым, говорил, что плохо спит и что совсем не отдыхает – когда бы ни ложился в постель. Один раз он спросил, слышал ли я когда-нибудь названия «Р'льех» или «Тулу»; разумеется, ничего подобного я не слыхал, хотя на второй день моего визита у меня появилась возможность их услышать.

В тот день мы отправились в Инсмут – короткая поездка длиной менее чем в пять миль, – и вскоре я обнаружил, что Кори затеял ее вовсе не для того, чтобы ходить по магазинам. Это больше напоминало изыскательскую экспедицию, в ходе которой он пытался собрать всевозможную информацию о своей семье и ради этого таскал меня из одного места в другое. Так, из лавки Феррана мы отправились в публичную библиотеку, где обнаружили древнюю старушку библиотекаршу, оказавшуюся бесценным кладезем сведений о всех старинных семействах Инсмута и его окрестностей; под конец она назвала нам имена двух глубоких старцев, которые еще могли помнить давних Маршей, Джилменов и Уэйтов; найти старцев можно было в их обычном пристанище – салуне на Вашингтон-стрит.

Инсмут, при всем своем бедственном положении, таил в себе некое очарование, пред которым не смог бы устоять ни один любитель археологии или архитектуры, ибо возраст городка насчитывал более ста лет, и основная часть его построек – кроме тех, что находились в деловой части, – была не менее старой. Хотя многие из домов были заброшены, а некоторые и вовсе разрушены, их архитектурные черты по-прежнему отражали культуру, давно сошедшую с американской сцены.

В прибрежных кварталах, и в частности на Вашингтон-стрит, последствия произошедшей катастрофы были особенно заметны. Лежавшие в руинах здания («Взорваны, – пояснил Кори, – по приказу федеральных чиновников, так мне говорили») никто и не думал разбирать, поскольку все соседние улицы были завалены битым кирпичом и проехать по ним было невозможно. Одна из улиц была практически стерта с лица земли; от всех примыкающих к докам старинных зданий, некогда использовавшихся в качестве складов, но уже давно заброшенных, остались одни руины. По мере того как мы приближались к берегу океана, в воздухе все сильнее чувствовался тошнотворный, удушливый запах гниющих водорослей и рыбы, запах гораздо более сильный и резкий, чем те, что обычно витают на морском побережье или возле внутренних водоемов.

Большая часть взорванных складов, по словам Кори, принадлежала семье Марш – так ему сказали в лавке Феррана. И в самом деле, семейства Уэйт, Джилмен и Элиот пострадали от нападения значительно меньше; основной удар федеральных властей обрушился именно на Маршей и их собственность в Инсмуте; впрочем, принадлежавшая им компания «Марш рифайнинг», занимавшаяся производством золотых слитков, не пострадала и по-прежнему давала работу тем, кто не занимался рыболовством, хотя формально управляли ею уже не выходцы из клана Маршей.

Наконец мы добрались до салуна, построенного, судя по его виду, еще в девятнадцатом веке; более того, за все это время в нем явно не производилось никаких перестроек, ибо это здание вполне можно было назвать ветхой лачугой. За стойкой бара сидел неряшливо одетый господин средних лет и читал «Аркхем эдвертайзер»; здесь же, на некотором расстоянии друг от друга, сидели еще двое мужчин; один из них дремал.

Кори заказал себе стакан бренди; я тоже.

Хозяин салуна бросал на нас осторожные взгляды.

– Где я могу найти Сета Эйкинса? – спросил его Кори.

Хозяин молча кивнул на спящего мужчину.

– Что он будет пить? – спросил Кори.

– Да что угодно.

– В таком случае, бренди.

Хозяин плеснул в грязный стакан немного бренди и поставил его на стойку. Взяв стакан, Кори подошел к спящему и принялся его тормошить.

– Не хотите со мной выпить? – предложил он.

Старик поднял голову, явив нам сморщенное лицо и мутные глаза под шапкой нечесаных седых волос. Увидев перед собой стакан бренди, он схватил его, неуверенно хмыкнул и осушил одним глотком.

Кори для начала спросил, верно ли говорят, что он один из старейших жителей Инсмута, затем перешел к разговору о городе и окружающей сельской местности – вплоть до Аркхема и Нюберипорта. Эйкинс отвечал охотно; Кори купил ему еще выпивки, потом еще.

Однако, как только Кори перешел к старинным семьям, в особенности – к Маршам, словоохотливость старика мгновенно улетучилась. Сразу насторожившись, он начал время от времени поглядывать на дверь, словно решил, что пора удирать. Но Кори наседал все сильнее, и старик сдался.

– Я так думаю, что вреда никому не будет, если я теперь об этом расскажу, – сказал он наконец. – Марши-то почти все пропали после того, как к нам важные господа из правительства заявились. Никто не знает, куда эти Марши делись, только все думают, что они уж не вернутся.

Немного отвлекшись, старик принялся болтать всякую чепуху, но вскоре вернулся к теме разговора – «торговле в Ост-Индии» и «кэпе Обиде Марше»:

– Он-то и заварил всю эту кашу. Были у него какие-то дела с ост-индийцами – привез с собой женщин и держал их в большом доме, который сам построил, а потом у молодых Маршей появился этот странный взгляд, и доплывать они могли до самого рифа Дьявола и торчали под водой подолгу, целыми часами, – разве человек так может? Кэп Обид женился на одной из тех девок, а потом молодые Марши тоже съездили в Ост-Индию и привезли оттуда новых девок. А торговля у Маршей всегда процветала, не то что у всех остальных. У кэпа Обида было три судна – бриг «Колумбия», барк «Королева Суматры» и еще один бриг – «Хетти», и все они плавали в Ост-Индию и по Тихому океану, и ни разу с ними ничего не случилось. А потом они – ост-индийцы и Марши – вроде как основали новую религию и назвали ее «Орден Дагона», и никто не знал, чем они там занимаются на своих сборищах, а потом начали пропадать дети – не знаю, может быть, они просто заблудились, только их потом больше не видели, и тогда люди заговорили, что Марши людей в жертву приносят, потому как у всех дети пропадали, а у Маршей, Джилменов, Уэйтов и Элиотов – нет, а куда они делись, никто не знает. А потом пошли слухи о каких-то «Рьехе» и «Тулу», вроде как это и есть место Дагона, что ли…

В этом месте Кори прервал старика, попросив выразиться яснее; однако тот ничего не смог ответить. Что именно так заинтересовало Кори, я понял несколько позже.

Эйкинс продолжил свой рассказ:

– Люди начали шарахаться от Маршей – и от остальных тоже. Просто Марши были самыми странными. И страшными – такими, что иные из дома не выходили, разве что по ночам. Так они и делали – ночью шли к морю и там плавали. Люди говорили, плавали они, как рыбы, – сам я этого не видел, а те, кто много болтал, сразу куда-то исчезали – как те детишки – и больше их никто не видел. Кэп Обид много чего узнал на Понапе от тамошних туземцев, он узнал и о тех, которых называл «глубоководными», и будто живут они в море. Он привез оттуда всякие резные штучки, рыб каких-то странных, которые и на рыб не похожи – один Бог знает, что это такое!

– А что он делал с этими резными штучками? – спросил Кори.

– Те, которые не потребовались Дагону, он продал – за хорошую цену, очень хорошую. Только теперь этих штучек ни одной не осталось, и «Ордена Дагона» больше нет, и Марши куда-то исчезли, когда подорвали их склады. Только их не арестовали, нет, сэр, кто-то видел, как они бежали к морю, а потом все разом бросились в воду и утонули. – Старик хрипло рассмеялся. – Только их тел так и не нашли, ни один утопленник не всплыл, так-то вот…

Когда Эйкинс произносил эти слова, с ним случилось нечто невероятное. Остановив блуждающий взгляд на моем друге, старик внезапно замолчал, а в следующую секунду, с отвисшей челюстью и дрожащими руками, едва не упав на пол, он слез со стула и, спотыкаясь, бросился вон из салуна, где в морозном воздухе прозвучал его отчаянный, полный ужаса вопль.

Сказать, что мы были изумлены, – это не сказать ничего. Внезапный побег Сета Эйкинса был столь неожиданным, что мы с Кори долго смотрели друг на друга в молчании. И только спустя какое-то время я понял, что суеверного Эйкинса, скорее всего, потрясли странные складки на шее моего друга, поскольку во время разговора со стариком Кори приспустил толстый шарф, которым была обмотана его шея, чтобы защитить ее от холодного мартовского воздуха; шарф упал Кори на грудь, обнажив глубокие складки и шершавую кожу – отличительные черты шеи Джеффри Кори, наводящие на мысли о его преждевременном старении.

Так мы и сидели, ничего не понимая. Видя, как расстроен мой друг, и не желая расстраивать его еще больше, я молчал.

– Чушь какая-то! – воскликнул я, как только мы вновь оказались на Вашингтон-стрит.

Кори рассеянно кивнул, но я видел, как сильно подействовала на него выходка старика. Он натянуто улыбался, а на мои дальнейшие замечания отвечал лишь пожиманием плеч, словно не желал обсуждать вещи, которые мы только что услышали от Эйкинса.

Весь вечер Кори молчал, погрузившись в свои мысли; таким я не видел его ни разу. Мой друг явно не желал перекладывать на мои плечи хотя бы часть того тяжкого груза, что лежал у него на сердце, поскольку Кори сам принял это решение; к тому же, как я подозреваю, мысли, засевшие у него в голове, казались ему слишком странными и далекими от реальности, чтобы разделять их с нормальным человеком, не рискуя при этом быть осмеянным. Поэтому, после нескольких бесплодных попыток вызвать друга на откровенность, я перестал заводить разговор о Сете Эйкинсе и легендах Инсмута.

На следующее утро я вернулся в Нью-Йорк.

Еще несколько отрывков из дневника Джеффри Кори:

«18 марта. Утром проснулся с мыслью, что ночь я провел не один. Отпечатки на подушке и на постели. Пол в комнате и постель совершенно мокрые, словно их облили водой. Интуиция подсказывает, что со мной в постели была женщина. Но откуда? В голову закрадывается неприятная мысль о сумасшествии, наследственной болезни всех Маршей. На полу остались чьи-то следы.

19 марта. „Морская богиня“ исчезла! Дверь открыта. Должно быть, ночью кто-то забрался в комнату и унес статую. Это очень странно, поскольку рисковать собой ради этой поделки не стоило. Больше ничего не взято.

20 марта. Всю ночь думал о том, что рассказал Сет Эйкинс. Видел во сне капитана Обида Марша, он плавал под водой! Вид глубокого старца. У него были жабры! Плавал где-то далеко, возле рифа Дьявола. С ним было много мужчин и женщин. У этого Марша такой странный взгляд! О, власть и слава!

21 марта. День весеннего равноденствия. Всю ночь сильно болела шея. Не мог спать. Встал и пошел к океану. Как он тянет меня к себе! Раньше я об этом не задумывался, а теперь вспоминаю, как ребенком представлял себе голоса моря – это я-то, который его и в глаза не видел! – шум волн, плеск воды, свист ветра. На душе тяжело».

Именно в этот день – двадцать первого марта – Кори написал мне последнее письмо. В нем он ничего не сказал о своих снах, упомянул только о сильных болях в шее.

«С горлом у меня все в порядке – это уже ясно. Глотаю я без труда. Болит шея – та часть, где складки и шершавая кожа, или бородавки, если тебе это больше нравится. Описать боль не могу; она совсем не похожа на боль от удара или пореза. Впечатление такое, что из-под кожи что-то лезет наружу; в то же время я не могу отделаться от мысли, что скоро со мной что-то произойдет – что-то такое, чего я и жду, и страшусь, словно во мне начинает говорить память предков, не знаю, как выразиться, – это какое-то наваждение!»

Я немедленно написал ему ответ, в котором советовал сходить к врачу, и обещал приехать в апреле.

Но Кори внезапно исчез.

Говорили, что кто-то видел его на берегу океана, когда он решительно вошел в воду, намереваясь то ли искупаться, то ли покончить с собой. На полосе той странной голубой глины, что появилась в феврале, остались отпечатки его ног, ведущие к воде; обратных следов не было. Прощальной записки Кори не оставил, но среди его документов было найдено письмо, в котором он завещал мне все свое состояние и имущество, – что само по себе говорило о мучивших его тяжелых предчувствиях.

Были предприняты попытки – впрочем, бессистемные – найти погибшего Кори; обыскали весь берег в районе Инсмута, но тела не нашли; в результате коронер вынес окончательный вердикт: смерть по неосторожности.

На том все и закончилось – не было зафиксировано ни единого факта, способного пролить свет на исчезновение Кори, если не считать одного происшествия, случившегося у рифа Дьявола вечером семнадцатого апреля.

Стоял тихий вечер; поверхность океана была гладкой, как стекло; в воздухе не ощущалось ни единого дуновения ветерка. Я уже заканчивал распродажу вещей Кори; в этот вечер мне захотелось немного покататься на лодке. Будучи наслышанным о рифе Дьявола, находящемся на расстоянии мили от Инсмута, я решил осмотреть то, что от него осталось, – несколько острых, торчащих из воды обломков скал, которые были видны во время отлива. Солнце клонилось к закату, на небе играли мягкие краски вечерней зари, и бескрайняя гладь океана приобрела глубокий кобальтово-синий цвет.

Едва я подплыл к рифу, как по воде неожиданно пошли волны, словно кто-то поднимался из глубины на поверхность. Я замер, с удовольствием предвкушая появление дельфинов.

Однако то были не дельфины. Из-под воды всплыли какие-то неведомые морские существа, каких я ни разу в жизни не видел. При свете вечерней зари в волнах мелькали чудища, похожие и на рыб, и на людей. Все они держались подальше от моей лодки – все, кроме одной пары.

Это были женщина весьма необычной окраски – цвета той самой голубой глины – и мужчина; существа подплыли совсем близко к моей лодке. Я сидел не шевелясь, обуреваемый смешанными чувствами, и прежде всего ужасом, который обычно возникает у людей при встрече с чем-то необъяснимым. Существа плескались в волнах, ныряя и появляясь на поверхности, а потом одно из них, приблизившись к лодке, бросило на меня внимательный взгляд и вдруг, с трудом двигая челюстями, гортанно прохрипело: «Кен!» – после чего развернулось и ушло на глубину, оставив меня в полной уверенности, что передо мной только что мелькнуло лицо Джеффри Кори.

Оно до сих пор снится мне по ночам.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю