Текст книги "Потерянный"

Автор книги: Гордон Руперт Диксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Несмотря на их рост – а каждый был, пожалуй, на целую голову выше меня, – Гримы отличались настолько правильным сложением, что их истинные пропорции не поражали и не казались выдающимися, пока не появлялся некто третий, с которым можно было сравнить. На расстоянии братья выглядели как люди, обладающие ростом чуть повыше среднего.

Далее происходило следующее: считая близнецов людьми обычными, то есть подсознательно недооценив их, вы или некто третий делали несколько шагов, и тут начиналось самое интересное, потому что с каждым новым шагом вы или он, или она прямо на глазах начинали расти вниз. Может быть, это субъективное восприятие, но согласитесь, уменьшаться в росте по отношению к другому – ощущение довольно необычное.

На этот раз роль этакого эталона выпала на долю Аманды, которая сразу же, как только мы переступили порог кабинета, бросилась к братьям. Ее родной дом – усадьба Фал Морган, совсем рядом с Форали, где жили близнецы, и все трое росли и воспитывались вместе. Я уже говорил, что Аманду никак нельзя назвать маленькой, но стоило ей оказаться рядом с Кейси, сжать его в объятиях, как на глазах она стала превращаться в хрупкую малышку. Я двинулся за ней и протянул руку Яну.

– Корунна! – воскликнул он. Ян принадлежал к числу тех немногих, кто продолжал называть меня по имени. Моя ладонь утонула в его крепкой ладони, а лицо его, так похожее и одновременно так разительно отличающееся от лица брата, склонилось надо мной. Да, они были удивительно похожи, эти два брата-близнеца, и одновременно пропасть различий, глубиной во вселенную, лежала между ними. Это относилось не к физической мощи братьев. Образно выражаясь, Ян был лишен внутреннего огня; и потому казалось, что от Кейси исходит в два раза больше тепла и солнечного света, чем от обычного человеческого существа.

Но несмотря на это, я нигде не встречал двух столь близких, дополняющих друг друга людей.

– Тебе нужно возвращаться, – спросил Ян, – или ты останешься, чтобы отвезти назад Аманду?

– Я могу остаться. Время моего отлета на Дорсай строго не определено. Могу ли я быть в чем-то полезен вам?

– Да, – просто ответил Ян. – Мне с тобой нужно поговорить. А сейчас извини...

Он повернулся, желая поздороваться с Амандой. Затем Ян попросил Мигеля, чтобы он встретился с Конде и узнал, сможет ли тот принять их. Мигель почтительно склонил голову и, вместе со встретившим нас на взлетной полосе солдатом, поспешил к выходу. Наверное, команда Мигеля, несколько слуг Конде, он сам да еще обитатели этой комнаты – вот все, кто в этот час составлял население Гебель-Нахара. Хотя крепость строилась таким образом, что при необходимости ее могла защищать горстка воинов, но даже этой горстки не осталось здесь; ведь те сорок человек полкового оркестра, если не считать умения маршировать строем, вряд ли были обучены другим видам военного искусства.

Кейси остался беседовать с Амандой и Падмой, а Ян провел меня в соседний кабинет, жестом указал на кресло и сам сел напротив.

– Извини, но я не знаю условий твоего нынешнего контракта, – начал он.

– Что касается контракта, я не вижу здесь серьезных проблем. Служу я в соединении, которое нанял Уильям с Сеты. Мой командир – Хендрик Галт. Мы сейчас не участвуем в боевых операциях, и более половины старших офицеров находится в отпусках. Но если ситуация потребует моего присутствия, я могу задержаться, и Галт все поймет, как бы понял любой дорсаец. Я не служу Уильяму, я офицер Галта.

– Хорошо, – произнес Ян. Он отвернулся и стал смотреть через высокую спинку своего кресла на равнину, туда, где, едва различимые, пробегали отблески солнечного света. Руки его расслабленно лежали на подлокотниках, и лишь кончики пальцев слегка подрагивали. От него исходило, как всегда, ощущение бесконечного одиночества и вместе с тем могучей, всепобеждающей силы. Я давно замечал, что в минуты надвигающейся опасности большинство недорсайцев инстинктивно тянутся к нам, ведь любой из нас заранее знает, как вести себя, чтобы опасность эта прошла стороной. Может быть, кое-кому мои слова покажутся капризной причудой, но даже многие из дорсайцев рядом с Яном испытывают подобные чувства.

Но, конечно, не все. Кейси, безусловно, не из их числа. И, насколько я знаю, другие члены семейства Гримов к таким не относятся. Вовсе не потому, что они чужды друг другу, просто каждый из них обладает обостренным чувством независимости и какой-то болезненной отстраненностью от других. Таковы они, Гримы.

– Два дня они, пожалуй, еще продержатся, – Ян махнул головой в сторону почти невидимого лагеря. – А потом начнут штурмовать Гебель-Нахар или драться между собой.

– А если не ждать? – спросил я и почувствовал на своем лице его быстрый взгляд. – Всегда есть выход, – добавил я.

– Сейчас достойного выхода, насколько я понимаю, нет. – сказал он. – Наша единственная надежда – на Аманду; возможно, ей удастся раскопать в контракте такое, что мы все проглядели... Выпьешь?

– Спасибо.

И тогда он встал, твердыми шагами прошел к бару, вернулся с двумя стаканами, до половины наполненными темной жидкостью, и, протянув мне один, снова устроился в своем кресле.

– Дорсайское виски, – удивился я. – Да, вас тут не забывают.

Он молча кивнул, и мы выпили.

– Как ты считаешь, Аманда может за что-нибудь зацепиться? – поинтересовался я.

– Нет, надеяться можно только на чудо, – медленно ответил он. – Затронуты вопросы чести.

– Почему потребовался арбитр такого класса, как Аманда?

– Все дело в Уильяме. Кто он, объяснять, надеюсь, не нужно. А что тебе вообще известно о ситуации в Нахаре?

И я повторил ему все, что узнал от Мигеля и Падмы.

– И больше ничего?

– У меня не было времени заниматься собственными расследованиями. Аманду требовалось доставить крайне срочно, поэтому во время перелета у меня по горло хватало своих дел.

– Уильям! – Ян со стуком поставил свой недопитый стакан на низкий столик у кресла. – В том, что мы оказались в подобном положении, гораздо больше моей вины, чем Кейси. При заключении контракта он решал тактические задачи, а стратегией должен был заниматься я. К сожалению, в данной ситуации я не видел дальше собственного носа.

– Если при обсуждении условий контракта нахарское правительство что-то скрыло от вас, есть полное основание для пересмотра соглашения или даже его разрыва.

– О, контракт спорный, с этим все в порядке. – Ян улыбнулся. (Я знаю, многим нравится верить досужим сплетням, что он никогда не улыбается, – это неправда. Но так мог улыбаться только Ян, и никто другой.) – Здесь затронута не только наша честь, но репутация Дорсая. Мы оказались в ситуации без выбора. В любом случае, останемся мы и погибнем или уйдем и сохраним свои жизни.

– Как вообще такое получилось? Как бы могли попасться в ловушку? – Я откровенно перестал что-либо понимать.

– Отчасти... – Ян поднял свой стакан, отпил глоток и снова поставил его на прежнее место. – ...Отчасти потому, что сам Уильям – стратег в высшей степени выдающийся... Надеюсь, и это для тебя не новость. Отчасти потому, что ни мне, ни Кейси не пришло в голову, что, подписывая контракт, мы заключаем не двух-, а трехстороннее соглашение.

– Извини, не совсем понимаю тебя.

– Ситуация в Нахаре складывалась таким образом, – медленно начал он, – что изначально предполагала ликвидацию одного из социальных слоев общества – я имею в виду ранчеров, первых переселенцев. Строй, который они пытались создать, мог существовать лишь на малонаселенных территориях и только на этапе освоения. Государства вокруг их пастбищ были образованы порядка пятидесяти лет назад по сетанскому календарю. За эти годы соседи встали на ноги, в достаточной степени развили промышленность и, следовательно, доказали несостоятельность существующих в Нахаре полуфеодальных отношений и единоличного владения огромными земельными угодиями. Наивно полагать, что гальеги – эти бывшие испанцы – с самого начала не знали, чем все это закончится. Доказательство тому – крепость, в которой мы имеем счастье сейчас находиться.

Он снова улыбнулся своей странной улыбкой и, немного помедлив, продолжил:

– Но это было сравнительно давно, когда ранчеры еще надеялись задержать неотвратимо надвигающийся печальный финал. Сейчас они, кажется, решили пойти на компромиссы.

– Ты говоришь о соглашениях с более развитыми соседними странами? – уточнил я.

– Фактически соглашение с остальной частью Сеты, то есть с Уильямом...

– Тогда мы возвращаемся к тому, с чего начали. Если у ранчеров уже имелось соглашение с Уильямом, которое от вас скрыли, вы имеете полное право разорвать контракт. Откровенно говоря, я не вижу здесь никаких трудностей.

– Между ними не существует даже устных, не то что письменных соглашений, – усмехнулся Ян. – Ранчеры лишь должны были известить Уильяма, что при соблюдении некоторых условий он может установить контроль над этой частью планеты. Землевладельцам в данном случае все равно – кому это предлагать. Если не Уильям, то в конечном счете появился бы кто-то третий.

– А с чем собирались остаться они?

– С гарантией, что их образ жизни и вся эта доморощенная культура будет защищена и сможет развиваться дальше.

Из-под темных бровей на меня в упор смотрели невеселые глаза Яна.

– Понимаю, – вздохнул я. – И как, по их мнению, Уильям должен действовать?

– Этого они не знают и, кажется, не очень беспокоятся. Уильям должен сам избрать способ оплаты за будущие услуги... Вот и все. У нас нет другого контракта, который мог бы служить оправданием разрыва настоящего.

Я отпил из своего стакана.

– Интриги в духе Уильяма, хотя то, что я о нем знаю, позволяет предполагать, что более естественным для него было бы создание ситуации, в которой Нахар отстал от своих соседей еще лет на пятьдесят. Из твоих слов я понял, что он торопится, замышляя какую-то аферу против Дорсая. Что выиграет Уильям, если братья Гримы разорвут контракт и оплатят неустойку? По-моему, ваше финансовое положение от этого сильно не пострадает. И если даже придется воспользоваться резервными фондами Дорсая, для этих фондов подобные расходы будут не более булавочного укола. И, кстати, ты мне так и не объяснил, почему сложность проблемы заключается не в контракте, как таковом, а в угрозе чести Дорсая.

Ян кивнул.

– Уильям рассчитал и то и другое. И план его достаточно прост. Нахарцы нанимают военных специалистов – дорсайцев, желая превратить свою армию из сброда во вполне боеспособную силу. Далее на сцене появляются революционеры – провокаторы, которые поднимают в этой армии бунт. И когда страна начинает разваливаться, а ситуация выходит из-под контроля правительства, вот тут и появляются его собственные отряды наемников и восстанавливают в Нахаре твердый порядок.

– Понятно.

– Дальше все идет по заранее разработанному сценарию, – продолжал Ян. – Революционеры под его руководством занимают несколько кресел в правительстве, а ранчеры расстаются со своей абсолютной властью в провинциях, и не более, так как по-прежнему будут владеть своими поместьями, а Уильям со своими отрядами обеспечит землевладельцам защиту уже от истинных революционеров. И все сразу станут ручными и тихими, подобно тем, кто живет на остальной территории планеты, а также на многих других планетах.

– Да-а, – задумчиво протянул я. – Значит, его цель – демонстрация эффективности собственных отрядов там, где дорсайцы терпят поражение?

– Ну вот, ты меня, кажется, начал понимать. Мы можем диктовать свои цены, потому что военных нашего уровня на других планетах нет. Если наниматель желает получить результат, который могут обеспечить только дорсайцы, а именно: разрешение военного конфликта практически без потерь в людях, технике и средствах, – он должен пригласить дорсайца. Сейчас это закон. Но если появятся люди, способные делать подобную работу так же хорошо или даже лучше, естественно, цена на нас упадет, и Дорсаю останется лишь медленно умирать от голода.

– Пройдет не один год, пока Дорсай начнет голодать. И наверное, за это время ситуация как-то изменится, и надеюсь, к лучшему.

– Дело в том, что Уильям смотрит еще дальше. Он не первый, кто мечтает нанять всех дорсайцев и с их помощью стать мировым диктатором. Ведь не случайно наши люди никогда не собираются в одном лагере все вместе. Но если Уильяму удастся задуманное и цена наша упадет настолько, что мы не сможем далее сохранять свободу и независимость Дорсая... Вот тогда Уильям предложит свой контракт – контракт, который даст нам возможность выжить. И тогда у нас не будет другого выбора, как его принять.

– Тогда ты просто обязан разорвать свой контракт, чего бы он ни стоил.

– Боюсь, что нет. – Ян вздохнул. – Неустойка такова, что мы не сможем ее оплатить. Мы станем прокляты, если уйдем, и будем прокляты, если останемся. Мы между двух жерновов, и если Аманда не найдет выхода, судьба сотрет нас в порошок...

Ян хотел что-то добавить, но в этот момент дверь приоткрылась и на пороге появилась Аманда.

– Спешу сообщить, что к нам изволили пожаловать господа-аборигены, называющие себя губернаторами. – Шутливый тон никак не вязался с ее озабоченным лицом. – По всей видимости, мне придется почтить их своим присутствием. Ты пойдешь, Ян?

– Хватит и одного Кейси, – проворчал Ян. – Мы этим господам уже объяснили, что вдвоем бегать за ними не обучены, а то чуть что – «свистать всех наверх»... И встреча эта – пустые разговоры, не более.

– Хорошо. – Аманда собиралась закрыть двери, но, видно что-то вспомнив, спросила:

– Можно пригласить Падму?

– Спроси у Кейси. Но, пожалуй, сейчас лучше не дразнить наших глубокоуважаемых губернаторов.

– Вот и хорошо, – вздохнула Аманда. – Кейси тоже так считает, но просил меня поинтересоваться твоим мнением по этому поводу. – Она вышла.

– Ты действительно не хочешь идти туда? – спросил я.

– Нет необходимости. – Ян поднялся со своего кресла. – Сейчас я кое-что тебе покажу. Тогда мы сможем окончательно разобраться в ситуации. Если меня и Кейси убьют, у Аманды в помощниках будешь только ты – если, конечно, у тебя еще не пропало желание остаться.

– Я от своих слов не отказываюсь. – Кажется, мой ответ прозвучал достаточно твердо.

– Вот и хорошо. Тогда пошли. Я хочу представить тебя Конде Нахара. Я послал Мигеля узнать, принимает ли Его Превосходительство, но ждать больше нельзя. Пойдем посмотрим, как поживает наш престарелый господин.

– А что, разве ему – я имею в виду Конде – не полагается быть на губернаторском приеме?

– Если речь идет о серьезных вещах, его не приглашают. По местным законам, Конде управляет всеми, но только не губернаторами. Ведь избирают Конде губернаторы... Законы законами, а по сути управляют всем эти господа.

Мы покинули служебный корпус и отправились в долгое путешествие по бесконечным коридорам Гебель-Нахара. Дважды поднимались на лифтах и наконец оказались на эскалаторе, что двигался вдоль длинной галереи. Когда она закончилась, Ян пинком ноги распахнул какие-то двери, и мы оказались, судя по обстановке, в дежурной комнате казарм гарнизона.

При виде нас, а скорее при виде грозного Яна, солдат, в ставшей уже привычной форме полкового оркестра, с грохотом вскочил из-за стола.

– Господа! – выкрикнул он по-испански.

– Я приказывал господину де Сандовалу узнать, сможет ли Конде принять капитана Эль Мана и меня, – заявил Ян. – Где сейчас находится капельмейстер?

– Не могу знать, сэр. Он еще не возвращался. Сэр, наверное, знает, что не всегда можно быстро добиться приема у Конде.

– Это я знаю. Вольно, солдат. Значит, есть надежда, что господин де Сандовал скоро объявится?

– Да, сэр, с минуты на минуту. Может быть, господа захотят пройти в кабинет капельмейстера?

Дежурный неуклюже развернулся на месте и жестом, явно несвойственным военному человеку, указал на дверь в дальнем углу дежурки, за которой оказалась аккуратно прибранная комната, заставленная шкафчиками с бесчисленным множеством выдвижных ящиков и с абсолютно чистым письменным столом. На стенах были развешены музыкальные инструменты.

В том, что это в основном струнные и духовые инструменты, я разобрался, хотя многие из них видел в первый раз. Один весьма походил на шотландскую волынку. У нее были всего одна басовая труба длиной сантиметров семьдесят и сопелка, вдвое короче. Другой, незнакомый мне инструмент по внешнему виду напоминал обычный горн, с непонятной целью обмотанный красным шнуром с шелковыми кистями. Я внимательно изучил всю настенную коллекцию, а затем снова вернулся к ущербной волынке, возле которой расположился Ян Грим.

– Ты умеешь играть на этом? – поинтересовался я.

– Я не дудочник, – ответил он. – Немного могу, но только на традиционной волынке горцев. Попроси Мигеля: он играет на всем – и играет неплохо.

Потеряв интерес к игре, я тоже сел.

– Ну и что ты думаешь? – спросил Ян. Я еще раз оглядел комнату.

– Странно... все это, – сказал я.

Так мог сказать только дорсаец.

Без сомнения, не найдешь в мире двух людей, совершенно одинаково содержащих свои служебные кабинеты, но если вы по неуловимым чертам безошибочно отличите в толпе дорсайца, так и по характеру кабинета определите, что его хозяин – дорсаец, и почти никогда не ошибетесь. С одного взгляда я, как, впрочем, и Ян, зайдя в комнату незнакомого офицера, могли догадаться, где он родился. И ключом к разгадке служил не тип мебели, а то, как она была расставлена. Только не думайте, что я излишне восхваляю проницательность нашего народа. Любой старый солдат, зайдя в кабинет другого старого солдата, скажет: «Вот кабинет ветерана». И в этом случае и в нашем гораздо легче ответить, чем объяснять, почему именно такой ответ будет правильным.

Итак, служебный кабинет Мигеля де Сандовала, безусловно, являлся обителью дорсайца и при этом значительно отличался от него.

– Он так развесил свои инструменты, словно это боевое оружие, – заметил я.

Ян молча кивнул. То, что очевидно, не обязательно подтверждать словами.

Если бы Мигель захотел нас убедить в своем решении никогда не брать в руки оружие, он бы клятвой на знамени не добился того, чего достиг простой демонстрацией стен своего кабинета.

– Мне кажется, это у него серьезно, – сказал я. – Не понимаю, что случилось?

– Это его личное дело, – ответил Ян.

– Да, разумеется, – согласился я. Но открытие это сильно задело меня, так как наконец я понял, что происходит с моим юным другом. Всепоглощающая боль терзала Мигеля, и нельзя было пройти мимо и не разделить эту боль – боль человека, которого ты знал с детства.

Осторожно приоткрылись двери, и в просвете появилась голова дежурного.

– Господа, – объявил он. – Господин капельмейстер будет здесь через минуту.

– Спасибо, – очень вежливо поблагодарил Ян, и действительно, не прошло и минуты, как на пороге комнаты появился Мигель.

– Извините, что заставил вас ждать, – начал он, но Грим не дал ему договорить:

– Не надо извинений. Как нетрудно догадаться, Его Превосходительство вынудил тебя изрядно поскучать в приемной?

– Да, сэр.

– Ну а сейчас он расположен принять меня и капитана?

– Да, сэр. Он ждет вас с нетерпением и примет с радостью.

– Ну и отлично.

Ян резко встал, я последовал его примеру, и мы оба вслед за Мигелем направились к выходу.

– Аманда Морган сейчас встречается с губернаторами, – обратился Ян к Мигелю. – Возможно, ты ей понадобишься. Где она тебя найдет?

– Я буду все время здесь, – ответил Мигель. – Сэр... я бы хотел извиниться за дежурного, который пытался оправдать мое отсутствие... – Он мельком взглянул на крайне смущенного солдата. – Моим подчиненным много раз...

– Все хорошо, Мигель, – улыбнулся Ян. – Ты был бы плохим дорсайцем, если бы солдаты не пытались защищать тебя.

– Тем не менее...

– Тем не менее, – снова перебил его Ян, – я знаю, что теперь эти музыканты – единственная боевая часть, которая будет защищать Гебель-Нахар... извини, но я не верю в чудеса.

– Спасибо, командор, – улыбнулся Мигель.

– Не стоит благодарностей.

Мы вышли, и снова Ян вел меня по лабиринту из лифтов и глухих коридоров.

– Сколько музыкантов ушли вместе с полком? – спросил я.

– Все здесь, – коротко бросил Ян.

– И, кроме них, никто не остался?

Насмешливый взгляд был мне ответом, но, видно сочтя его недостаточно красноречивым, Ян добавил:

– Возможно, ты забыл, но Мигель – все же выпускник нашей Академии...

Мы оказались у массивных двустворчатых дверей, к которым нас привел короткий, но достаточно широкий коридор. Ян сильно надавил кнопку звонка и, четко выговаривая по-испански каждое слово, объявил:

– Командор Ян Грим и капитан Эль Ман просят разрешения Его Превосходительства принять их.

Стоило Яну произнести последнее слово, как за дверями что-то мягко защелкало, одна из створок распахнулась, и перед нами появился еще один музыкант Мигеля де Сандовала.

– Извольте сюда, господа, – почтительно произнес он.

– Спасибо, – кивнул Ян. – А где мажордом Конде?

– Он ушел, сэр. Как и большинство прочих слуг.

– Понятно.

Переступив порог, мы оказались в весьма просторной, но без окон комнате, обставленной старинной, сохранившей былое великолепие, но непривычно громоздкой мебелью.

Музыкант провел нас еще через две, удивительно похожих на первую и тоже без окон, комнаты. Затем мы оказались в третьей, отличавшейся от предыдущих окном во всю стену и открывающимся за ним неизменным степным пейзажем.

У окна, опираясь на трость с серебряным набалдашником, стоял высокий худой старик в черном.

Солдат, не привлекая внимания, закрыл за собой двери, а Ян подвел меня к единственному обитателю этой комнаты.

– Ваше Превосходительство, – произнес он все также по-испански. – Разрешите представить вам капитана Корунну Эль Мана. Капитан, вы удостоены высокой чести: перед вами – Его Превосходительство Конде Нахара – Масиас Франсиско Рамон Мануэль Валентин де Компостелло де Абенте.

– Добро пожаловать в Нахар, капитан, – прозвучал слабый старческий голос – все, что осталось от некогда величавого баса. Говорил Конде правильнее, чем его подданные, с которыми я уже имел возможность познакомиться, но его испанский был, пожалуй, еще архаичнее. – Надеюсь, господа не откажутся присесть? Года мои не идут на пользу здоровью, и стоять становится все более утомительным.

И мы расположились в тяжелых креслах с высокими спинками и массивными подлокотниками – настоящие королевские троны, а не кресла.

– Капитан Эль Ман, – начал Грим, – прервал свой короткий отпуск и добровольно вызвался доставить госпожу Аманду Морган, чтобы она смогла встретиться и обсудить с губернаторами сложившуюся в Нахаре обстановку. Сейчас госпожа Морган находится в зале заседаний.

– Я не знаком... – Конде запнулся, довольно долго вспоминая имя, – с Амандой Морган.

– Это наш эксперт.

– Буду рад встрече с ней.

– Она с нетерпением дожидается возможности быть представленной вам.

– Пожалуй, сегодня вечером. Буду рад видеть всех к ужину, но... слуги мои покинули дворец.

– Я только что узнал об этом, – сказал Ян.

– Они могут убираться! – Конде был не на шутку рассержен. – Но никто из них больше не переступит порог этого дома. И дезертирам никогда – слышите, никогда не будет разрешено возвратиться в мою армию.

– Если Его Превосходительство позволит, – сдержанно заметил Ян, – мы пока не знаем всех причин, побудивших полки выйти из повиновения. Возможно, среди них существуют и такие, которые позволят Его Превосходительству проявить снисхождение.

– Не хочу даже думать о снисхождении. – Произнесено это было тонким надтреснутым голосом, но с таким пафосом, что при этом спина старика распрямилась, а в темных глазах зажегся яростный огонь. – Но если вы считаете, что такие причины существуют, я готов рассмотреть их немедля.

– Мы высоко ценим ваше решение, – ответил Грим.

– Вы слишком мягкий человек. – Конде перевел взгляд на меня. – Капитан! – Неожиданно в голосе старика появились металлические нотки. – Командор, надеюсь, уже успел вам обрисовать ситуацию? Эти дезертиры... – Палец Конде указывал в окно на простирающуюся внизу равнину. – ...Эти дезертиры, подстрекаемые людьми, бессовестно называющими себя революционерами, угрожали взять штурмом Гебель-Нахар. Если они посмеют прийти сюда, я и преданные мне слуги – мы будем сражаться. Сражаться до последней капли крови.

– Губернаторы... – начал Ян.

– Губернаторы? Этим людям нечего мне сказать! – яростно отрезал Конде. Однажды они – точнее не они, а их отцы и деды – выбрали моего отца. Я унаследовал его титул, и ни они, и никто другой во всей Вселенной не наделен правом лишить меня того, что принадлежит мне по праву. Пока я жив, я буду El Conde, и только смерть лишит меня права им быть. Я буду драться, даже если останусь один. Драться, пока последние силы не покинут меня. Но я никогда не отступлю – никогда! Никаких компромиссов! Слышите, никаких!

Вот так продолжался яростный монолог Конде. Произносились все новые и новые слова, но смысл их оставался прежним: ни на один дюйм не уступит правитель Нахара тем, кто собирается изменить государственную систему. Можно было бы не придавать всему этому значения, если бы мы считали: старик выжил из ума, не знает и не понимает того, что происходит в стране. Но хрупким и немощным было лишь его тело, а разум оставался чист; и ситуация в стране представлялась Конде так же ясно, как и нам. То, что он сейчас декларировал, являлось порождением непоколебимого упрямства. Он решил никому и ни в чем не уступать, несмотря на голос разума и известное ему подавляющее превосходство враждебных сил.

Истекли еще несколько минут яростных обличений – пафос его речи стал понемногу стихать. Тогда он в изысканной придворной манере попросил извинить его за некоторую горячность, но не за твердость убеждений. Затем последовал небольшой экскурс в историю Гебель-Нахара, и после обмена любезностями Его Превосходительство отпустил нас.

– Теперь ты познакомился с еще одной стороной наших проблем, – по дороге в служебный корпус заметил Ян.

Некоторое время мы шли молча.

– Одна из сторон этих проблем, – прервал я молчание, – на мой взгляд, заключена в различии, как мы понимаем, что такое честь, и как эти же вопросы решаются здесь, в Нахаре.

– И не забудь сказать: «При полном отсутствии этой самой чести у Уильяма», – добавил Ян. – Для нас честь – это прежде всего ответственность личности перед собой, перед обществом и в конечном счете перед всем человечеством. Для нахарцев честь есть лишь обязательство перед собой.

И тут я невольно рассмеялся.

– Извини. – Я встретился с ним взглядом. – Оказывается, ты читал пьесу Кальдерона о саламейском мэре?

– Не думаю. Ты сказал – Кальдерой?

– Педро Кальдерон де ла Барка – испанский поэт семнадцатого века. Автор пьесы «Саламейский алькальд». – И я прочел пришедшие мне на память, после слов Яна о чести, строки:

 
Al Rey la hacienda у la vida
Se ha de dar; pero el honor
Es patrimonio del alma
Y el alma solo es de Dios.
 

– «Судьба и жизнь принадлежит королю, – тихо повторил за мной Ян. – И только честь живет в душе, а душа отдана Богу». Я понимаю, что ты хочешь этим сказать.

Я намеревался продолжить разговор, но заметил, что Ян не слушает, а лишь изредка бросает в мою сторону короткие косые взгляды.

– Когда ты в последний раз ел? – спросил он.

– Не помню, – ответил я. – Но, пожалуй, не испытываю никакой потребности в пище.

– Тогда ты испытываешь потребность в отдыхе. Наверное, нелишне будет вспомнить, как ты летел сюда с Дорсая. Сейчас тебе просто необходимо выспаться. Если Конде еще не раздумал устраивать сегодня прием, я постараюсь ему все объяснить.

– Хорошо. Ценю твою заботу.

Стоило только подумать о предстоящем отдыхе, как усталость сразу же навалилась на меня.

Можно тем, кто никогда не летал к звездам, не знать простое правило старых пилотов: «Риск в полете возрастает прямо пропорционально увеличению расстояния, пройденного в одном сдвиге». А говоря проще – никогда не выходи за пределы безопасной дистанции световых лет. Те шесть фазовых сдвигов, что я преодолел, перекрыли все мыслимые и немыслимые границы дозволенного.

Опасность заключается еще и в том, что во много раз возрастает статистическая ошибка при расчетах координат твоего нового местоположения, и ты рискуешь оказаться в таком районе космоса, где нет известных тебе созвездий, от которых можно взять новый отсчет. Но даже если ты исключишь эту проблему, все равно для подготовки нового сдвига требуется провести огромное количество вычислений и ввести новые поправки. Это жизненно важно, иначе, выйдя из следующего сдвига, ты уже никогда не найдешь дорогу обратно.

За трое суток полета я позволил себе лишь пару раз, в перерывах между вычислениями, вздремнуть, не вставая с командирского кресла.

Когда вызванный Яном солдат довел меня до дверей предназначенных мне апартаментов, единственное, чего я страстно желал, – это, не раздеваясь, рухнуть на огромное ложе спальни. Но годы опасностей и врожденный инстинкт самосохранения заставили сначала проверить все три комнаты и ванную. В одной из комнат находилась дверь, через которую можно было выйти на узкий длинный балкон, протянувшийся по всей длине здания и разделенный на части кадками с тропическими растениями.

Осмотрев принадлежащий мне кусочек балкона, комнату и заперев двери, я едва добрался до постели.

Проснулся, когда за окнами уже стемнело. Разбудил меня настойчивый звонок во входную дверь, я протянул руку и в темноте нашарил тумблер переговорного устройства.

– Да? – хриплым со сна голосом спросил я. – Кто это?

– Мигель де Сандовал, – раздался в динамике спокойный голос Мигеля. – Могу ли я войти?

Я тронул кнопку, управляющую защелкой дверного замка, и сквозь дверной проем спальни наблюдал, как распахнулась входная дверь, впуская из коридора в темноту гостиной расходящийся веером кинжально-острый пучок света. Затем я встал и отправился в гостиную.

– Что случилось? – спросил я, когда дверь за Мигелем закрылась.

– Вентиляция на этом этаже не в порядке, – ответил он, и только сейчас я заметил, как неподвижен воздух в моих комнатах. Очевидно, что Гебель-Нахар имел автономную систему вентиляции, не связанную с атмосферным воздухом планеты.

– Я собирался проверить все жилые комнаты на этом этаже, – произнес мой ночной гость. – Наружные двери не герметичны, так что удушье вам не грозит, но дышать будет немного трудно. К утру, надеюсь, все будет в порядке... Стоило разбежаться прислуге, как сразу начались неполадки. Пожалуй, я открою балконную дверь. – Последнюю фразу он произнес на полдороге к окну.

– Спасибо, – поблагодарил я. – А куда исчезли слуги? Они что, тоже все революционеры?

– Вряд ли. – Мигель щелкнул задвижкой замка, впуская в комнату ночную прохладу. – Наверное, просто не захотели, чтобы во время штурма заодно с Конде и им перерезали глотки.