Текст книги "Фотографическая карточка"

Автор книги: Голи Смарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

IX. Открытие театра в Бомборо

Фосдайк вскоре уверился в том, что его предчувствия оправдались. Тотердель, и прежде раздражавший всех своим докучливым любопытством, сделался просто невыносим. Он рассказывал всем и каждому, что его выгнали из Дайка только за то, что он захотел узнать, кто же такая мисс Хайд. При этом он обычно добавлял, что если бы в ее прошлом не было ничего дурного, то ей нечего было бы и скрывать. Старик выражал надежду, что когда-нибудь его бедная крестница все-таки узнает правду.

Если беспрестанно твердить одно и то же, все кончится тем, что этому поверят: не прошло и недели, как в Бомборо стали косо смотреть на мисс Хайд. Более того, настойчивое вмешательство Тотерделя в финансовые дела совета стало бросать тень на городского секретаря. Некоторые начали поговаривать, что поставщикам трудно получать деньги от Джона Фосдайка, и тогда в совете возникло подозрение, что его денежные дела крайне запутаны. Друзья мистера Фосдайка уверяли, что это невозможно: жалованье у него было хорошее, дела шли прекрасно, приданое за женой он взял большое. Несмотря на все это, в муниципальном совете стали настаивать на том, чтобы провести ревизию всех дел городского секретаря.

Джон Фосдайк воспринял это с досадой, но без малейшего смущения. Он говорил, что все счета у него в полном порядке и что он будет рад дать подробные разъяснения, если что-то покажется неясным, но что он не собирается держать ответ перед человеком, злой язык которого ему уже порядочно надоел.

Не только мистер Фосдайк хлебнул горя – Тотерделю тоже приходилось несладко. В Бомборо были и такие люди, которые любили и городского секретаря, и мисс Хайд, и многие за них заступались. Тотерделя же презирали даже те горожане, которые по каким-то причинам приняли его сторону. Но сильнее всего Тотерделя поразила внезапная перемена в крестнице. Когда, бледный от злости, старик ушел из Дайка, он льстил себе надеждой, что миссис Фосдайк заступится за него и потрясет весь Бомборо рассказами о нанесенных ей обидах. Между тем миссис Фосдайк не сделала ничего такого. Сама она не могла ругать мужа и считать его виноватым и никому другому не позволяла делать это в ее присутствии. К тому же она раскаивалась из-за Бесси и очень огорчалась, что девушка уезжает. Она продолжала повсюду брать с собой мисс Хайд. Хотя некоторые и смотрели на это с неудовольствием, миссис Фосдайк, принадлежавшая к лучшему обществу в Бомборо, не боялась приверженцев Тотерделя. Этот старый болтун теперь охотно отказался бы от своего участия в этой истории, затеянной им, но у него были сообщники, которые настаивали на доведении дела до конца. Подстрекатели порой сами не ведают, что творят, и когда Тотердель поднял шум, он и представить себе не мог, что из всего этого выйдет.

Когда слухи дошли до Филиппа Сомса, он сначала рассердился, а потом огорчился. Он услышал, что мисс Хайд называют незаконнорожденной дочерью Джона Фосдайка и что в Дайке произошла бурная сцена. К этому прибавляли, что городской секретарь запутался в каких-то денежных махинациях и муниципальный совет лишает его места.

Филипп Сомс был человеком неглупым и не имел дурной привычки всему верить, но вместе с тем он не мог не припомнить своего последнего свидания с Бесси и не задаться вопросом, в чем состоял ее секрет. Может быть, она считала свое незаконное происхождение пятном, мешавшим ей породниться с порядочной семьей. Любовь Филиппа к Бесси была не мимолетной фантазией, но он чувствовал себя бессильным. Как ни велика была его энергия, он не знал, с чем ему предстоит бороться.

Фосдайк, вернувшись домой, нашел столько дел, требовавших его внимания, что сразу же занялся ими и не нашел времени повидаться с Филиппом Сомсом и рассказать ему историю Бесси. Девушке очень хотелось знать, осуществил ли Фосдайк это свое намерение, но застенчивость не позволяла ей заговорить об этом. После сцены в розарии миссис Фосдайк старательно избегала щекотливой темы. Джон заметил это и даже сказал жене, что очень доволен ее поведением, но тем не менее ничего ей не разъяснил. Многие впоследствии говорили, что Джон Фосдайк в то время был часто не в духе и очень раздражителен.

А между тем один из его планов воплотился в жизнь. Театр был построен, и о его открытии, при содействии мэра и муниципального совета, кричали все афиши, расклеенные на самых видных местах. Одно время горожане раздумывали, нужен ли им театр, теперь же весь Бомборо не понимал, как столько времени можно было существовать без театра. Там собирались все: и цвет общества, и простые торговцы.

Старая истина, гласящая, что тот, кто вынес всю тяжесть битвы, не всегда пожинает лавры победы, оказалась справедлива и в настоящем случае. Бо́льшая часть жителей города ошибочно считала, что театр построили благодаря неутомимой деятельности Тотерделя. И это неудивительно: старик только и делал что рассказывал всем, сколько времени и сил ушло у него на строительство театра, и лгуну верили, хотя он, скорее, мешал постройке и до смерти надоел простым рабочим.

Настал долгожданный вечер; экипажи подъезжали к театру, и разряженные бомборские дамы занимали ложи. Зал был полон. Джон Фосдайк вместе с женой и Бесси устроился напротив ложи мэра. Пьеса была выбрана удачно, труппа играла вполне сносно, так что зрители пришли в восторг. Рядом с Тотерделем сидел какой-то смуглый господин, по-видимому приезжий, по крайней мере старик никогда его раньше не видел.

– Симпатичный театрик! – заметил незнакомец в конце первого акта. – Похоже, здесь собрались все местные власти. Кто это в ложе верхнего яруса? – спросил незнакомец.

– Это мой собрат по муниципальному совету, мистер Броклбэнк. После меня он играл главную роль в постройке театра, который вы удостоили похвалы. Сколько было хлопот! Сколько времени мне пришлось на это потратить, сколько предубеждений преодолеть! Но сегодняшний триумф вознаграждает меня за все. Сэр, я – мистер Тотердель, и мое имя довольно известно в Бомборо. Могу я узнать, с кем имею удовольствие говорить?

– Мое имя Виатор.

– Виатор? Какое необычное! Должно быть, иностранное?

– Да, итальянского происхождения. А кто это сидит в ложе напротив той, что занимает мэр?

– Это Джон Фосдайк, наш городской секретарь, неприятный человек; но ничего, я скоро вытолкну его с этого места. Он не понимает, сэр, что он слуга совета, а когда слуги не понимают своих обязанностей, мы их выгоняем.

Занавес поднялся, и разговор прекратился.

– Давно мистер Фосдайк обитает в Бомборо? – спросил незнакомец, когда второй акт закончился.

– Да, он много лет живет здесь, но почему вас это интересует?

– Право, сам не знаю, – небрежно ответил незнакомец. – Мне сдается, что в молодости я встречал какого-то Фосдайка, но не могу припомнить где. А может, это был не ваш, бомборский, а другой Фосдайк. Я даже не знаю, был то Фосдайк или Мосдайк. Может быть, я виделся с ним по делам.

– Вероятно. А какого рода, вы сказали, ваши дела?

– Я, кажется, ничего не говорил о своих делах, – ответил незнакомец с насмешливой улыбкой. – Но так как вы удовлетворили мое любопытство, то я удовлетворю ваше. Я немного занимаюсь театральными делами и приехал сюда, чтобы взглянуть на ваш новый театр.

– И вы, разумеется, остались довольны? – полюбопытствовал Тотердель.

– Гм… Эту пьесу я уже смотрел. Она недурно сыграна, но я видел и лучшую игру. Сегодня в зале аншлаг, но ведь так будет не всегда. Придется давать представления два раза в неделю.

– Как можно! Наш театр будет открыт ежедневно.

– Вздор! – бестактно возразил приезжий. – Надеюсь, ваш антрепренер не дурак и прекрасно понимает, что если совершить такую глупость, то через год театр придется закрыть.

«Вздор!» – и это бросили в лицо члену городского совета! Тотердель почувствовал, как в нем закипает кровь. Ладно, если бы один член совета сказал это другому! А то посторонний, приезжий! Но, прежде чем Тотердель успел раскрыть рот и запротестовать, начался третий акт.

После долгих колебаний Филипп Сомс, наконец, решил, что обыкновенная вежливость предписывает ему засвидетельствовать свое почтение миссис Фосдайк. Поговорив с ней и ее мужем, он успел шепнуть мисс Хайд:

– Должен ли я считать ваше решение окончательным, Бесси?

– Боюсь что так, Филипп, – ответила она тихо. – Если только… но это невероятно.

– Если только что? – спросил Сомс.

– Мистер Фосдайк поговорит с вами об этом. Тогда вы узнаете, почему я чувствую себя обязанной сказать вам «нет», хотя охотно сказала бы «да». Я не скрываю, что люблю вас… но не могу за вас пойти.

– Мистер Фосдайк побеседует со мной? О чем?

– Я не знаю наверняка, будет ли он говорить. Пожалуйста, не спрашивайте меня больше ни о чем, Филипп.

– Не стану, пока не поговорю с мистером Фосдайком. Если он не заговорит со мной, то я сам это сделаю. Прощайте! – И Филипп Сомс, пожав Бесси руку, пошел смотреть третий акт.

Джон Фосдайк равнодушно следил за действием, разворачивающимся на сцене. Если вспомнить, как энергично он настаивал на устройстве театра, могло показаться странным, что его совсем не интересовало представление. Он не выходил из ложи и почти не разговаривал с женой и Бесси. Незнакомец, сидевший рядом с Тотерделем, не раз поглядывал на Джона и, наконец, сказал тихим голосом:

– Положение, должно быть, обязывает мистера Фос… Фосдайка присутствовать на этом представлении, ведь сам мэр и городской совет покровительствуют театру. Ему, кажется, не нравится все это, или он скучает.

– Вы ошибаетесь, – возразил Тотердель. – Он поддерживал эту затею, а потом надул нас.

– Это как же?

– Говорил, что разбирается в театральных делах, но, как только началась постройка, он сразу умыл руки и все свалил на меня. Но я не растерялся – ох и задал же я работникам перцу!

Справедливости ради стоит отметить, что бедные трудяги охотно подтвердили бы его последние слова.

– О! За этими молодцами нужен глаз да глаз, – согласился приезжий. – У Фосдайка есть семья? Это его дочь с ним в ложе?

– Нет, это мисс Хайд – весьма таинственная особа. Никто в Бомборо не знает, кто она. Может быть, даже и дочь.

– Очень милая девушка, – позволил себе заметить незнакомец.

– Я бы сказал легкомысленная, – возразил Тотердель, подозревавший, что Бесси порой подсмеивается над ним.

– Так вы говорите, здесь никто не знает, кто такая мисс Хайд?

– Нет. Вы, кажется, очень интересуетесь семьей Фосдайка, мистер Виатор… Кстати, где вы остановились?

– Я нигде не останавливаюсь – я постоянно в разъездах.

Тотердель ничего на это не сказал. Ему пришло в голову, что этот приезжий такой же ветреный, как и мисс Хайд.

Пьеса закончилась под громкие рукоплескания зрителей, и всех действующих лиц вызвали на сцену. Перед началом второй пьесы мэр и несколько городских сановников отправились за кулисы, чтобы поздравить антрепренера с успехом. Без Тотерделя там, конечно, не обошлось. Но, хотя театр строился, так сказать, на глазах у любопытного старика, он ничего не понимал в его устройстве и поэтому заблудился. К своему величайшему удивлению, он вдруг очутился лицом к лицу с приезжим, который разговаривал с актрисой, игравшей главную роль.

– Если вы ищете комнату антрепренера, то она слева. Эй, кто-нибудь, проводите этого господина к мистеру Сэмпсону, – непринужденно распорядился приезжий.

– Кто же это такой? – бормотал себе под нос Тотердель, следуя за проводником. – Спрошу Сэмпсона, он должен знать.

Но тут старик ошибся: у антрепренера было много посетителей, и он не мог заниматься исключительно им одним, не мог он ничего сказать и о человеке, которого ни разу не видел. Тотердель ушел от Сэмпсона в неведении и застал незнакомца разговаривающим с другими актерами. Это чрезвычайно возбудило любопытство старика.

Джон Фосдайк не пошел поздравлять Сэмпсона с премьерой и не стал пить за успех бомборского театра. В комнате антрепренера то и дело откупоривали бутылки с шампанским, ведь вино, как известно, составляет неотъемлемую часть всех театральных мероприятий. Как точно подметил весьма наблюдательный незнакомец, городской секретарь выглядел так, будто присутствовал на спектакле из чувства долга, мысли же его были где-то далеко. В зал он не смотрел вовсе, а на сцену глядел так рассеянно, что, наконец, этим привлек внимание жены. Она не узнавала своего всегда энергичного и деятельного мужа. Он был так апатичен, что миссис Фосдайк заволновалась:

– Уж не болен ли ты, Джон? Не лучше ли нам поехать домой?

– У меня немного болит голова, но я досижу до конца. Нам нельзя уезжать, Мери, карета приедет после окончания представления.

Между тем приезжий опять занял свое место возле Тотерделя, и последний вновь принялся за расспросы.

– Вы за кулисами как дома, сэр, – заметил он.

– Да, – беспечно признал незнакомец, – это для меня не впервой. Но, – продолжал он, смеясь, – как же вы так строили театр, что не можете найти дороги?

Тотердель нахохлился, как петух. Разве можно так говорить с членом муниципального совета? Он же сразу сказал приезжему, что исполняет эту обязанность.

– Как ни смешон этот фарс, я не могу досидеть до конца, – произнес незнакомец и, вставая, вынул шелковый шарф из пальто, висевшего на спинке кресла; в тот же миг какая-то бумажка полетела на пол.

Тотердель так и впился в нее глазами. Если бы она попала в его руки, он, вероятно, узнал бы то, чего так желал, – кто же такой этот невежа. Незнакомец же медленно заматывал шею шарфом и надевал пальто. Не заметив своей потери, он учтиво простился с Тотерделем и вышел из театра. Старик подождал несколько минут и украдкой осмотрелся. Убедившись, что внимание всех устремлено на сцену, Тотердель кинулся на бумажку. Это оказался простой конверт, не запечатанный, без адреса. Из него Тотердель вынул небольшую афишу музыкального зала «Сиринга», содержателем которого был мистер Фоксборо.

Тем временем под громкие рукоплескания занавес опустился. Публика, расходясь по домам, сошлась во мнении, что открытие бомборского театра имело громадный успех. Только Тотердель остался недоволен. Таинственный незнакомец тревожил его. Кто он? Найденная афиша ничего не объясняла Тотерделю: люди всех сословий посещают такие увеселительные заведения, а между тем старик горел желанием все выяснить.

Первый завтрак в Дайке подавался рано, в это же время обычно разносили почту. Джон Фосдайк, получив письма, сразу же принимался их читать. Так было и на этот раз. Мистер Фосдайк пробегал глазами очередную бумагу, но вдруг неожиданно вскрикнул. Для Бесси и миссис Фосдайк, которые находились рядом, было очевидно, что именно это письмо так взволновало хозяина Дайка. Лицо его побледнело, губы раскрылись, а руки, вцепившись в бумагу, затряслись. Миссис Фосдайк вскочила с места и воскликнула:

– Боже! Что случилось, Джон?

Городской секретарь, с усилием преодолев волнение, ответил хриплым голосом:

– Ничего, Мери, пожалуйста, не суетись.

– Ты получил неприятное известие?

– Да, неприятное. Сядь, успокойся. Я должен ехать в Бенбери и, вероятно, не вернусь сегодня.

– Да ведь до Бенбери только час езды по железной дороге, ты успеешь закончить дела и вернуться с последним поездом. У тебя такой болезненный вид, что я буду ужасно беспокоиться, если ты не вернешься.

Мисс Хайд тоже была встревожена, хотя не проронила ни слова.

– Нет, вряд ли я вернусь сегодня. Вели Роберту сложить что нужно в мою сумку и отнести в контору. Прощай, Мери, прощайте, Бесси.

И Джон Фосдайк с озабоченным выражением на лице поцеловал жену и ушел.

X. Обед в «Веточке хмеля»

Бенбери – красивый старинный городок, располагался милях в тридцати от Бомборо и имел с ним прямое сообщение по железной дороге. Бенбери задирал нос перед Бомборо и был почти вдвое больше его, потому что в Бенбери сливки общества жили уже сто лет тому назад, когда Бомборо только начинал свое становление. Бенбери стоял в низине, но мог похвастаться прелестными бульварами, окаймленными стройными деревьями, лавками в тенистых аркадах, бальной залой, где, по рассказам старожилов, танцевали и короли, и королевы, и принцы, и принцессы, и разные знаменитости. Городок с его старыми домами из красного кирпича, прелестным парком, где можно было посидеть на скамеечке и послушать чудесный оркестр, казался прекрасным пристанищем для усталого труженика, которому хотелось немного полениться и отдохнуть. Окрестности Бенбери тоже очаровывали: роскошные леса и великолепные долины сделали город излюбленным местом лондонских жителей, желающих развеяться, ведь удаленность от столицы была небольшой, а сообщение – не затруднительным.

Бенбери, заложенный в низине, или, точнее сказать, у подножия холма, постепенно расширялся. На склонах холма появлялись виллы и гостиницы. На одной из них мы остановимся подробнее. «Веточка хмеля» была в числе первых гостиниц, выстроенных на холме, но мало-помалу ее стали затмевать великолепные соседи. Но многие по-прежнему считали, что в ней гораздо больше удобств и что старый Джо Марлинсон хранит в своих погребах лучшее вино во всем Бенбери. Этот трактирщик слыл человеком весьма оригинальным. Он накопил порядочную сумму денег, и, хотя вежливо обходился со своими постоянными посетителями и с теми, кто, по его мнению, был джентльменом, мог быть очень резок с теми, кого не считал достойным своего заведения. Старик искренне верил, что его гостиница главная в Бенбери и что настоящие дворяне не останавливаются в новомодных отелях. Джо Марлинсон, внешне походивший на дворецкого в богатом доме, одевавшийся на старый манер, любил название «гостиница», а к «отелям» относился с нескрываемым презрением. «Веточка хмеля» не приносила ни убытка, ни большой прибыли. Старик Марлинсон содержал ее скорее для удовольствия, нежели ради прибыли, а потому от того, кто не был джентльменом в его опытных глазах, он старался всячески отделаться. Для Марлинсона было важно не то, сколько посетитель тратил, а то, кто он такой. Старик всегда говорил, что пока он жив, его гостиница будет существовать только для дворян.

Одним субботним днем в «Веточку хмеля» прибыл джентльмен из Лондона и пожелал занять спальню и гостиную до понедельника. Обедал он в общей столовой. После обеда посетитель приказал слуге принести ему какую-нибудь газету. Тот принес «Бенберийскую хронику», и неизвестный господин, попивая кофе, принялся ее читать. Немного погодя он снова подозвал слугу и сказал:

– Я вижу, что в понедельник в Бомборо открывается новый театр; смогу я добраться сюда после представления?

– О, да, сэр. Поезд уходит из Бомборо в половине двенадцатого и приходит в Бенбери через час.

– Ну и прекрасно! Скажите хозяину, что я останусь ночевать в понедельник.

«Господин под номером одиннадцать» – так в гостинице называли этого джентльмена, потому что никто не знал его имени, но знали, в какой комнате он остановился, – вел тихую и незаметную жизнь в воскресенье и понедельник. Он читал, писал, курил, но не получал ни писем, ни телеграмм, так что в «Веточке хмеля» все оставались в полном неведении относительно его положения в обществе, что несколько сердило мистера Марлинсона. Но посетитель был человеком спокойным, не важничал, не надоедал, и хотя Джо Марлинсон не находил его настоящим джентльменом, он все-таки думал, что тот может считаться таковым в их либеральные времена.

В понедельник «одиннадцатый номер» рано пообедал и отправился в Бомборо в театр. Вернулся загадочный постоялец вечером, а утром дал знать, что останется еще на день, и заказал ужин на двоих в свою гостиную, прибавив, что тот господин, который будет с ним ужинать, может быть, останется и ночевать.

Господин этот действительно приехал и, к удивлению всей публики «Веточки хмеля», оказался мистером Фосдайком, городским секретарем и юристом в Бомборо. Фосдайк спросил мистера Фоксборо из одиннадцатого номера, вследствие чего Джо Марлинсон и его подчиненные наконец узнали имя человека, который занимал эту комнату.

Господам подали самый лучший ужин, какой только могли приготовить в «Веточке хмеля», – так распорядился «одиннадцатый номер». Насчет вина он совещался с мистером Марлинсоном и немало обидел достойного содержателя гостиницы, когда не выразил должного уважения его старому портвейну.

– Это, конечно, хорошее вино, но его любило прошлое поколение, имевшее время возиться с подагрой, а в наши дни, когда все куда-то спешат, это вино – настоящая ветошь. Нет, мой милый, подайте самое лучшее шампанское, какое только имеется в вашем погребе, а потом – хорошее бордоское. И если вы уверены в вашем шампанском, не держите его слишком долго во льду.

Старика Марлинсона стал страшно раздражать этот наглый посетитель. Хозяин «Веточки хмеля» снизошел до незнакомца, предложив ему свой старый портвейн, и вдруг это не оценили! Джо Марлинсон был дурного мнения о тех людях, что не пьют старого эля и старого портвейна. Хозяин достал из погреба те вина, которые заказал гость, и с негодованием намеревался поручить главному слуге наливать их, вместо того чтобы самому принести первую бутылку портвейна, как он это обычно делал. Но когда Джо Марлинсон увидел, что приглашенный гость – Фосдайк, то передумал. Мистер Фосдайк пользовался большой известностью в Бенбери, и жена его состояла в родстве с местным дворянством, да и сам он был весьма уважаемым человеком. Словом, Джо Марлинсон не усмотрел для себя ничего оскорбительного в том, чтобы самому налить рюмку вина такому человеку, как мистер Фосдайк.

Слуге, находившемуся в комнате, и хозяину показалось, что отношения мистера Фосдайка и мистера Фоксборо были весьма натянутыми, и эта холодность не растаяла после хорошего ужина и искрометного вина. Разговор велся принужденно и совсем невесело. Старику Марлинсону бросилось в глаза то, что мистер Фосдайк был не в духе, и хотя выпивал бокал за бокалом, ел очень неохотно. Его переполняла раздражительность, которой Джо Марлинсон, знавший его достаточно хорошо, прежде не замечал.

По окончании ужина хозяин не без некоторой важности поставил на стол бутылку лучшего бордоского вина и удалился. Похоже, оно понравилось гостям, потому что они потребовали вторую бутылку и даже третью. Когда Томас, слуга, подходил к двери с последней бутылкой, до него донеслись гневные слова Фосдайка, на что Фоксборо холодно ответил:

– Игра в моих руках, и таковы мои условия.

Сначала эти слова показались Томасу странными, но, предположив, что это какой-нибудь деловой спор, он не придал им большого значения. Приятели долго сидели за столом. За бордоским последовала водка с содовой, и хотя Фосдайк не слыл любителем крепких напитков, в тот вечер его нельзя было назвать воздержанным.

В гостинице ложились и вставали рано, да и вообще в Бенбери не жаловали поздние часы. Редко где слышался стук бильярдных шаров после одиннадцати. В начале двенадцатого Томас спросил мистера Фоксборо, не желает ли он заказать еще чего-нибудь, пока буфет не закрылся, и, получив отрицательный ответ, пожелал ему спокойной ночи. Слуга хотел уже уйти, но «номер одиннадцатый» остановил его, сообщив, что уезжает в Лондон с первым утренним поездом, и попросил приготовить счет, а самого его разбудить часом раньше. Томас передал это приказание кому следует и пошел спать.

Утром мистер Фоксборо встал вовремя. Выпив чашку чаю, съев яйцо и расплатившись, он поехал на железнодорожную станцию в омнибусе, [8]8
  Омнибус – общественная карета с платными местами для пассажиров и регулярным маршрутом.


[Закрыть]который Джо Марлинсон, вопреки своему желанию, вынужден был завести.

Фосдайк, напротив, долго не вставал. Хотя он не отдавал никаких приказаний, горничная взяла на себя смелость постучаться в его комнату в десять часов – время позднее для Бенбери, но ответа не получила. Эта девушка, зная по опыту, что мужчины после вечерних пирушек долго спят, ни о чем не беспокоилась до двенадцати часов. В полдень она вновь постучалась в дверь комнаты городского секретаря. Вот неудобства подобных местечек – в провинциальных гостиницах Англии и Америки вам не дадут выспаться. В Лондоне же и Париже вас не станут беспокоить два или три дня; там понимают космополитов, которые не могут ни вставать, ни ложиться в определенные часы. Горничная не получила ответа и опять ушла с неудовольствием. Она не беспокоилась о здоровье Фосдайка – девушка любила, чтобы ее комнаты были убраны до полудня, а сон мистера Фосдайка нарушал установленный порядок.

Пробило два часа, а мистер Фосдайк все спал. Горничная вновь постучалась, и на этот раз так, как стучится тот, кто имеет на это право, но ответа не последовало, и в комнате не раздалось ни малейшего звука. Тут девушка встревожилась и решилась рассказать обо всем хозяину. Джо Марлинсон, узнав об этом, вытаращил от удивления глаза. Хозяин гостиницы, всегда встававший рано, не мог понять, как можно так долго спать. Старик предположил, что с мистером Фосдайком случился обморок. Горничной было приказано постучаться еще раз, и, если ответа не будет, доложить хозяину.

Девушка, исполнившая приказание, вскоре вернулась, чтобы сообщить о том, что ничего не изменилось. Выражение ее лица ясно говорило о том, что она опасается несчастья. Сам старик Марлинсон, не на шутку разволновавшись, поднялся на лестницу и начал барабанить в дверь так, что от этого стука проснулись бы даже двенадцать спящих дев. Не получив ответа, он дернул за ручку, но горничная заметила ему:

– Напрасно, сэр, дверь заперта, я уже пробовала ее открыть.

Замок был самый обычный, без задвижки, и по приказанию хозяина слуга Уильям Джибонс, ударив пару раз ногой в дверь, выбил ее. Шторы были опущены, и сначала ничего нельзя было разглядеть. Всех охватил невыразимый ужас; мертвая тишина указывала на то, что они лицом к лицу столкнулись с какой-то страшной трагедией. Старик Марлинсон поспешно вошел в комнату и поднял штору у ближайшего окна; крик горничной нарушил тишину.

На полу, у другого окна, с улыбкой на губах лежал полураздетый Джон Фосдайк. Из груди у него торчал старинный кинжал. Стул и письменный стол, стоявшие у окна, были опрокинуты, но других признаков борьбы не было. Оружие, очевидно, причинившее смерть Фосдайку, не вызвало сильного кровотечения; только спереди рубашка была немного запачкана.

Несколько секунд старик Марлинсон стоял в оцепенении. Убийства, к счастью, не часто случаются в гостиницах, и при таком трагическом происшествии старику никогда не приходилось присутствовать. Первым опомнился слуга Уильям Джибонс, чрезвычайно здравомыслящий человек.

– Я полагаю, сэр, – сказал он, осторожно приподняв голову мертвеца и удостоверившись в невозможности сделать для него что-либо, – надо сбегать за полицией и послать за доктором.

– Да, конечно! Полиция, доктор… – повторил Джо Марлинсон. – Пока заприте эту комнату и никого в нее не пускайте. Придвиньте стол или что-нибудь другое к двери, замок ведь сломан.

Отдав эти приказания, старик вернулся к себе и стал думать, что ему делать дальше. Результатом его размышлений стала телеграмма к доктору Ингльби.

«С мистером Фосдайком случилось нечто серьезное. Прошу приехать с первым поездом. Джозеф Марлинсон, гостиница „Веточка хмеля“, Бенбери».