Текст книги "Земное счастье"

Автор книги: Гоар Маркосян-Каспер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ничего не думаю. Не знаю. Запишем это отдельно. Продолжай, Дан.

– Они объединяют планету. Потом отправляются в космос. Посещают Торену. Это самое начало Эры Общности.

– Может, даже до, – сказал Маран. – Если Эру обозначили задним числом.

– То есть еще не все играют в Общность. Миссионерство пока не захватило их настолько, чтобы пытаться воспитывать обитателей Торены. Они просто определяют, что у торенцев другая система ценностей, и убираются восвояси. А на самой Палевой?

– На самой Палевой, – сказала Наи, – начинается в некотором роде Золотой век. Они довольны. Они даже счастливы. Мир кажется им прекрасным. Отсюда их живопись, которую ты, Дан, удачно назвал «конфетной». Они все приукрашивают – природу, людей. А их большие картины со множеством персонажей отражают слияние. Какие восторженные лица!

– И какие схожие, – заметил Маран. – Одно выражение на всех. Ну? Дальше?

– Дальше – вырождение, – сказал Дан.

– Почему?

– Потому что вначале они испытывают живое чувство, например, занимаются любовью и передают это другим. Но постепенно возникает своеобразный парадокс. Суммированная и отраженная эмоция настолько интенсивна и полна, что первоначальная, натуральная, кажется суррогатом. Пропадает желание создавать и испытывать ее. Но когда исчезают живые чувства, суррогатом становится уже отражение. Тень чувства становится тенью тени. И… И все.

– Все, – согласился Маран. – Остальное ясно. – Он поднял свой стакан. – За твое здоровье, Дан! Наи, девочка! Ты заслуживаешь награды за идею. Хочешь, я повезу тебя куда-нибудь? Слетаем, например, на море, искупаемся и вернемся. Или пойдем… Ну я не знаю. В театр. Или в ночной клуб. Правда, там наверняка объявятся какие-нибудь журналисты и пристанут к нам со всякими далеко не деликатными вопросами.

– А в театре их, думаешь, не окажется? И даже на пляже. Я нашла фото, о котором говорил Артур. Знаешь, где они нас сняли? На дороге. Когда мы поднимались сюда пешком, и вокруг не было никого на добрый километр.

– Так ты никуда не хочешь?

– Хочу.

– Куда же?

– В самое далекое путешествие, – сказала она тихо, почти неслышно, Дан скорее угадал, чем разобрал ее слова.

– Вот как? – Маран резко повернулся к ней. – У тебя сегодня идеи одна лучше другой. Но ты уверена?..

Он умолк, глядя вопросительно, Наи кивнула, вдруг смутилась, встала и отошла.

– Как тебе напиток? – спросил Маран Дана.

– Очень вкусно, – сказал Дан. – Только, по-моему, тут кроме кофе и карны есть кое-что иного рода.

– Коньяк, – признался Маран. – Но немного. Хочешь еще?

Дан вдруг уловил в нем знакомое напряжение натянутой струны. И перехватил взгляд, который потянулся за Наи.

– Я лучше пойду, – торопливо сказал он, поднимаясь. – Увидимся попозже вечером?

– Завтра.

Маран встал, чтобы проводить его до двери.

Проходя, Дан увидел, как Наи собирает в аккуратную стопку разложенные Мараном листы с текстом.

– Оставь, – сказал Маран. – Потом разберусь. – И взяв покрывало за угол, одним движением сдернул его с постели вместе с листами, которые разлетелись по всей комнате, как птичья стая. Впрочем, никто из них этими птицами не любовался, они смотрели друг на друга…

Дан понял, что о нем забыли, и поспешил притворить за собой дверь.

Следующее утро Дан провел один на лужайке перед домом. Он сидел на старинной деревянной скамейке с изогнутой спинкой и читал, время от времени поднимая голову и с удовольствием обозревая подступавший почти к самой вилле желто-красный осенний лес. Ника и Дина отправились в город за продуктами, Дану эта операция представлялась бессмысленной, поскольку все можно было заказать на дом по «фону» или сети, но Нике, как любой женщине, нравилось самолично делать покупки, и Дан давно понял, что тут ничего изменить нельзя. Человек способен на многое, но есть вещи, которые выше его разумения и его сил. Отучить женщину ходить по магазинам может один господь бог, и то если переиграет весь акт творения с самого начала. Так что он только безмолвно кивнул, когда Ника сообщила ему о своих планах, оделся потеплее, взял книгу и пошел на лужайку. Марана с Наи не было ни слышно, ни видно, и Дан даже засомневался в собственном диагнозе, возможно, он не так понял, и они действительно куда-то уехали… Потом он вспомнил взлетевший в воздух отчет. Эффектно, ничего не скажешь. Ох уж этот Маран! Ему бы кино снимать… Он посмотрел на их окно, но окно было закрыто, и он опять решил, что их нет.

Маран появился во время обеда, вернее, в его конце, когда поскучневший Дан молча доедал свой бифштекс под непрекращавшийся щебет Ники с Диной.

– А мне поесть дадут? – поинтересовался Маран. – Или все съели?

– Суп будешь? – спросила Ника, вставая.

Маран кивнул, и она ушла на кухню.

– А где Наи? – спросил Дан.

– Наверху.

– А почему обедать не идет?

– Если она одолеет сегодня лестницу, – сказал Маран, придвигая к себе салат, – значит, мне пора на пенсию.

Дина поглядела на него сердито, но Маран подмигнул ей, и она спросила только:

– Может, отнести ей поесть?

– Ты становишься все очаровательнее, – сообщил ей Маран, не отвечая на вопрос. – С нашей стороны преступно скрывать тебя от общества. Тебе надо чаще встречаться с людьми. С мужчинами в том числе.

– Отнести или нет?

– Отнеси.

Дина вышла, Маран посмотрел ей вслед и со вздохом сказал:

– С бакнианскими женщинами неладно, Дан. Они совершенно разучились желать. Мы испортили их своей постоянной готовностью. Надо это как-то менять. Внести коррективы в заповеди.

– Какие коррективы?

– Да не знаю. Начать им отказывать, что ли?

– Начни, – согласился Дан.

– Я? Боюсь, что я уже неспособен на столь глубокие внутренние переделки.

– Глубокие?

– Конечно, Дан. Это тоже почти инстинкт. Но что-то делать надо. Мне-то хорошо, я устроился, как говорит Лайва, лучше всех…

– Точно? – спросил Дан.

– Абсолютно. Однако я не закоренелый эгоист и думаю о других. Но не призывать же мне всех торенских мужчин искать себе женщин на Земле. Куда же тогда денутся земные мужчины?

– В Лах, – усмехнулся Дан. – Начнут ухлестывать за прекрасными лахинками, которых так усердно рекламирует Патрик.

– Боюсь, что лахины не отдадут своих женщин без боя, – заметил Маран.

– Тогда не знаю. Сражаться за женщин наши не станут. Разленились.

Появилась Ника с подносом. Дан с одного взгляда понял, что разноцветный гарнир к бифштексу она раскладывала сама, без помощи кухонного автомата и очень при этом старалась. Обратил на это внимание и Маран, чего обычно не делал, правда, его безразличие к еде после Палевой несколько уменьшилось, но не настолько, чтобы превратиться в интерес.

– Ручная работа? – спросил он, немедленно берясь за ложку и приступая к супу. – Спасибо.

– Конечно, у Наи это получается лучше, – сказала Ника самокритично. – Но я попробую наверстать свое в сфере обстановки.

– Какой обстановки? – спросил Дан, потом вспомнил. – Ах да, дом!

– До чего ты забывчив, Даниель, – шутливо упрекнул его Маран. – Я-то думал, ты усиленно вносишь предложения и высказываешь пожелания. А ты, как и я, предпочел позицию наблюдателя.

– Нет у меня никаких пожеланий, – сказал Дан. – Кроме одного.

– Какого? – поинтересовалась Ника.

– А чтобы эти дома были недалеко друг от друга.

Маран рассмеялся.

– Почти то же самое я вчера говорил Наи. Только с большей точностью. Чтобы я мог дойти до Дана пешком – так, по-моему.

– Есть, шеф, – сказала Ника. – Будет сделано. Собственно, мы с Наи это уже обсуждали. Не дожидаясь руководящих указаний… А где, кстати, Наи? Надеюсь, она не больна?

– Нет, – ответил Маран, переходя к бифштексу. – Она просто устала с дороги.

– Какой дороги? – удивилась Ника. – Вы куда-то ездили?

– Ага. В путешествие.

– Какое еще путешествие?

– Далекое.

– Куда это?

– На край.

– Край чего?

– Пропасти.

– Что ты морочишь мне голову? – обиделась Ника. – Какой еще пропасти?

– Лунной. – Маран положил вилку и нож и сообщил: – Я придумал замечательный аттракцион. На Луне ведь глубокие пропасти и слабое тяготение. Представьте себе, что вам цепляют к поясу длинный-длинный стальной трос и сбрасывают в пропасть. И вы падаете. Очень долго. А трос все разматывается, разматывается. Уже близко дно, сплошь покрытое торчащими скалами. Скалы похожи на зубы акулы. И ощущения ваши подобны им же, такие же острые. Вы уже видите каждый камушек, вас озаряет – все погибло, трос лопнул или отцепился, последняя минута жизни, вы зажмуриваетесь. И тут трос натягивается, останавливая вас в полуметре от смерти.

– Ужас, – сказала Ника.

– Нет, – ответил Маран, – блаженство.

– Блаженство ужаса.

– Или ужас блаженства, – отозвался Маран в тон.

– Безумная идея.

– А Наи она понравилась.

– Ну Наи любая твоя идея по нраву, – заметила Ника саркастически.

– Она даже предложила усовершенствование.

– Какое?

– Лотерею. Трос прикрепляют только половине игроков. Ты прыгаешь в пропасть, не зная, есть он или нет.

– О боже мой! Да она тоже сумасшедшая!

– Некоторые виды безумия заразны, – сказал Маран, пряча улыбку.

– Это мне известно. Однако до сих пор я думала, что твой вирус чисто мужской. В любом случае, Дану твоя идея наверняка по вкусу. Но не мне, извини.

– Не зарекайся, – сказал Маран. – Когда-нибудь эта идея может увлечь и тебя.

– Не думаю.

– Увидим. А пока я предложу другую, возможно, она понравится тебе больше.

– Какую?

– Отметить завтра наш скорый отлет.

– Это мне ближе, – согласилась Ника. – Зовем Патрика, Артура и Мита, так?

– Так. Кстати, как у Дины с интером?

– Неплохо. А что?

– Говорить будем на интере. Мит объявил, что готов выдержать экзамен.

– Мит выучил интер? – удивился Дан. – Уже успел?

– Пришлось. Как, по-твоему, почему он появлялся так редко? Я сказал ему, что он полетит только, если к отлету будет свободно говорить на интере.

– Суровый ты какой, – покачала головой Ника.

– Было бы очень оригинально, – усмехнулся Маран, – если б на незнакомой планете, в ситуации, когда надо решать и действовать молниеносно, члены экспедиции объяснялись через переводчиков. Не находишь? Ну ладно. Спасибо. О деталях приема поговорим вечером. А пока я, с вашего разрешения, пойду немного отдохну.

– Это слово я слышу от тебя в первый раз, – заметила Ника.

– Могу же я устать! Во мне все-таки нет встроенного термоядерного реактора, что бы там не утверждал Поэт… Почему ты так на меня смотришь, Ника?

– Иногда у тебя вид счастливый до неприличия, – сказала Ника.

– Ты считаешь, что я получил больше, чем заслуживаю? – спросил Маран серьезно.

– Ну что ты! Просто я никогда не подумала бы, что ты можешь так измениться. Другое лицо, другой голос. Шутишь, смеешься… Вообще стал… проще, что ли?

– Это он дома такой, – возразил Дан. – Видела б ты его в штаб-квартире Разведки. Или в Бакне, когда он говорил в Старом зале. Ей-богу, Маран, ты был главой государства больше, чем… чем тогда, когда ты был главой государства.

– Королевское достоинство больше проявляется в отречении, чем на троне, вещь известная, – сказала Ника.

– Великий Создатель! – вздохнул Маран. – Я, пожалуй, пойду, а то вы договоритесь до бог весть чего.

Маран не разрешил Наи провожать его в космопорт. Собственно, он был абсолютно прав. В последнее время он регулярно, до завтрака или за завтраком, просматривал либо прослушивал сводку новостей и обзор газет. За два дня до старта, Дан, войдя в гостиную, увидел, что тот стоит у большого монитора и хмуро смотрит на экран. Перед тем, как сесть за стол, он кинул на него только что снятые с принтера листы и сказал:

– Боюсь, девочка, что нам придется попрощаться здесь. Я уже надеялся, что до нашего отлета ничего не появится, но…

– Папа ведь обещал, что постарается пока придержать это, – с досадой сказала Наи, беря свежеотпечатанный газетный лист. – Твоего имени здесь нет, – заметила она, проглядев статью.

– Пока нет.

Дан взял другой лист. Статья в половину газетной страницы была посвящена кевзэ. Началось. Он представил себе, какие вопросы в порту могут задать Наи журналисты, и молча согласился с Мараном.

– А если все-таки?.. Я могу остаться в флайере. – Наи смотрела просительно, но Маран покачал головой.

– Нет, – сказал он твердо.

– Может, и ты не поедешь? – спросил Нику Дан, но та заупрямилась.

Как Маран и Наи прощались, Дану увидеть не довелось, они не спустились к завтраку, Маран вызвал Дана по «кому», рабочей связью они уже обзавелись, и, не включая изображения, торопливо сказал: «В девять ноль-ноль в флайере». Он вышел из дому ровно без одной минуты девять, когда Дан, занявший место у пульта, уже нетерпеливо поглаживал клавиши, пробежал, натягивая на ходу куртку, через луг, забрался в флайер и молча сел на заднее сидение.

Журналистов в порту было не так много… Не так много в сравнении с чем? – спросил себя Дан и понял, что взял за критерий невероятное нашествие прессы в тот раз, когда они летели за Мараном, такого он больше не видел ни до, ни после, поэтому нынешняя сотня-полторы человек показалась ему чуть ли не выражением пренебрежительного отношения к экпедиции.

И первый же вопрос касался кевзэ.

– Занимаетесь ли вы?..

– Естественно, – оборвал репортера Маран и добавил. – И потому ни на какие вопросы по этой теме отвечать не буду. Ни сейчас, ни после. Если вы знакомы с проблемой, это вам должно быть ясно априори. На прочее – все ответы по возвращении. Пока говорить не о чем.

Он прошел через толпу и поднялся по трапу. И никто не посмел ему помешать. Удивительная история. В кольцо взяли более сговорчивого Патрика, и Дан, благополучно проследовавший за Мараном в астролет, смотрел сверху, как тот отдувается за увильнувшего командира.

Шеф лично приехал провожать их в порт, Дан сначала удивился, потом сообразил, что летит с Земли всего в третий раз, в первый шеф был болен, во второй – летел сам… Может, он всегда провожает экспедиции, во всяком случае, важные? Вел шеф себя, как обычно, пожал руки всем по очереди, Марана выделять не стал, только обронил:

– Надеюсь, на этот раз ты вернешься сам, лететь за тобой не придется?

– Не придется, – обещал Маран.

Они поглядели друг другу в глаза, полминуты помолчали, и шеф спустился по трапу.

– Я вижу, вы нашли общий язык, – сказал Дан Марану в коридоре.

– Со стариком? А почему нет? В сущности, мы с ним похожи.

– Может быть, – согласился Дан. – Во всяком случае, он тебя принял, как я понимаю.

– Пожалуй. А ведь я подложил-таки ему свинью, Дан.

– В смысле?

– Он же мечтает о внуках. По-моему, и при тебе говорил. Правда, теперь он уже старается не касаться этой темы…

– Почему?

– Боится, наверно, что я восприму это как обвинение.

– Какое обвинение? – удивился Дан.

– Ну как? Явился ему на голову, и вполне вероятно, что лишил его возможности иметь долгожданного внука.

– Почему лишил? Не понимаю. Да сделайте вы ему этого внука. Что тебе, жалко?

– Мне не жалко, – сказал Маран. – Но…

– Что за «но» еще?

– Ей-богу, Дан, ты опять забыл, что я не с Земли.

– Забыл. А какое это имеет значение?

– Так ведь у нас есть генетические различия. Числом шесть.

– А что, это неодолимо? – спросил Дан.

– Не знаю. Не углублялся. Во всяком случае, пока.

Дан посмотрел на него с любопытством.

– Вот уж не думал, что у тебя такие мысли.

– У меня? Ну что ты! При моем образе жизни? Наоборот, я всегда был настроен на прямо противоположное. Откуда такие мысли возьмутся у человека, который может в любой момент провалиться и потянуть за собой всех близких. Я, если хочешь знать, старался даже не переспать с одной женщиной больше трех раз кряду. А после истории с Ланой… До сих пор не могу привыкнуть, что мне не надо бояться за Наи. Я ведь не хотел лететь с делегацией на Торену, потому что мне было страшно ее туда везти, а уж в Бакнию я ее не взял бы ни за какие коврижки…

– Ты мог лететь один, – заметил Дан.

– Не мог.

– Почему?

– Великий Создатель! Не прикидывайся младенцем! Через какой-то несчастный месяц после того, как еле дорвался, оставить ее и улететь?.. Никак не мог.

– А теперь можешь?

– И теперь не могу. Но деваться уже некуда.

– Почему же? Всегда можно уволиться и…

– Писать мемуары. Прекрасная идея.

– «Как я правил Бакнией?» – улыбнулся Дан.

– И такое было? Не помню… Словом, я с большим трудом дал себя уговорить. И даже в Латании чувствовал себя не очень уютно. И… Ты подумаешь, Дан, что я сумасшедший, но иногда, когда я вспоминаю, что скоро с Тореной будет регулярное сообщение, меня пробирает озноб при мысли, что какой-нибудь убийца сможет спокойно взять билет на пассажирский рейс и…

– Это уже вправду безумие.

– Никак не могу одолеть это в себе. Так что мне вполне достаточно для волнений одной Наи. Какие еще мысли!

– А что думает она?

– Не знаю. Она тоже помалкивает. Может, не хочет затрагивать больной вопрос. А может, пока не задумывалась над этим.

– Скорее, не задумывалась. Зачем ей так, сразу? Господи, да Нике почти за десять лет не пришла эта идея! Впрочем, знаешь, я этому рад. Честно тебе скажу! Я всегда боялся, что, заимев ребенка, она, как всякая женщина, отнимет большую часть своей любви у меня и перенесет на него. И что останется мне?

– Ревнивец, – сказал Маран, улыбаясь. – Ого, уже сигнал к началу отсчета. По каютам?

Часть вторая
ЭДУРА

В помещение наблюдательного поста набилась куча народу, как всегда бывает в заключительной фазе полета. Кроме экспедиционной группы и прочно засевшего у пульта капитана, здесь собралась и добрая треть членов экипажа, по сути дела, все, кто оказался свободен от вахты. Дан чувствовал, что Марану это не нравится, но тот сидел молча.

– Маран, – сказал Патрик, – давай устроим последнюю проверку. Обратись к своей интуиции. Если ты правильно ответишь на мой вопрос, я стану адептом интуитивизма.

– Что тебя интересует? – спросил Маран.

– До того, как мы увидим диск планеты, осталось всего несколько минут. Но пока это воплощенная тайна. Так?

– Какая тайна? – сказал Маран недовольно. – Диск будет сине-голубых тонов. В диапазоне от голубого до синевато-серого, если быть точным. Гравитация и масса примерно земные, растительность зеленая, ну и так далее. Только на то, чтобы это описать, никакой интуиции не надо, достаточно элементарной логики. Ты и сам все отлично знаешь.

– Это-то я знаю, – согласился Патрик. – Но есть то, чего я не знаю. И никто не знает. Скажи мне, она обитаема или нет?

Маран помолчал несколько секунд и уронил в наступившую тишину:

– Обитаема.

– Достаточно, – сказал Патрик, – я удовлетворен.

Через пару минут точка на экране превратилась в диск. Синевато-серый. Прощупывая пространство радарами, астролет несся к планете. Диск быстро увеличивался в размерах, рядом что-то мелькнуло.

– Один спутник, – сообщили из рубки. – Чуть меньше нашей Луны и заметно ближе к планете.

– Искусственных нет? – спросил Маран.

– Нет.

– Радиоволны?

– Нет.

Скоро астролет приблизился к планете настолько, что на диске стали просматриваться детали. Океан, синий, но не как земной, а словно вылинявший, потускневший, и на его фоне чуть расплывчатые пятна континентов. Корабль стал забирать вправо, огибая планету, блеснула полярная шапка, пронеслась цепь больших островов. Дан напряженно смотрел на цифры, одна за другой появлявшиеся в правом верхнем углу главного экрана. Масса чуть меньше земной, аналогично гравитация, период вращения… так, двадцатичасовые по земному времени сутки, год в примерно четыреста двадцать земных дней… Пока никаких неожиданностей.

Астролет замкнул виток и пошел на новый.

– Мы на стационарной орбите, – сообщил капитан и сказал в микрофон: – Первая фаза полета завершена. Переходим на исследовательский режим работы. – Он выжидательно посмотрел на Марана, и Дан сразу вспомнил первую экспедицию на Палевую. Тогда капитан… другой, совсем не похожий на этого, тот был смуглый и подвижный латиноамериканец, этот – медлительный, крупный, белоголовый европеец, но вели себя они удивительно схоже, возможно, повадки всех капитанов одинаковы?.. тот капитан посмотрел на Дэвида, выждал для приличия минуту и велел выпускать зонды. Теперь этот повернулся к Марану…

Маран встал. Вернее, распрямился, как пружина. Неторопливо подошел к капитану и протянул руку.

– Благодарю вас, герр Хоффман, – сказал он.

Капитан поднялся, чтобы пожать протянутую руку, и Маран добавил:

– Если у меня возникнут вопросы, связанные с кораблем или навигацией, я обращусь к вам. Когда приму решение о дальнейших шагах, поставлю вас в известность. А пока не смею вас задерживать. Как и других членов команды. Полагаю, вы все хотите отдохнуть после перелета. Впрочем, если вы имеете желание присутствовать, пожалуйста.

Он еле уловимо подчеркнул голосом «вы» и «присутствовать», еле, но достаточно уловимо, чтобы капитан после короткой паузы сказал:

– Спасибо. Я пройду в рубку. Не буду вам мешать.

Он молча вышел, и за ним потянулись члены экипажа. Маран спокойно сел на его место и придвинул микрофон.

– Благодарю команду за доставку, – сказал он. – Всех, кто задействован в исследовательском режиме, прошу на рабочие места. Остальные в распоряжении капитана. На посту наблюдения будут находиться только члены экспедиции. Для прочих – большой экран в кают-компании. Оператор на пульте! Вы меня слышите? Обеспечьте подачу информации.

Он сделал паузу и посмотрел на членов экспедиции. Патрик молча поднял вверх большой палец.

Маран усмехнулся.

– Выпускайте зонды! – сказал он в микрофон.

– Ну и родственнички нам попались, – уныло сказал Патрик, когда зонды закончили облет первого, большого континента.

– Не родственнички, а предки, – поправил его Дан.

– Тебе что, от этого легче?

Дан молча покачал головой. Легче ему не было. Расположенный в северном полушарии крупнейший материк планеты, размерами превосходивший Евразию и несколько иных очертаний – удлиненный и распластанный вдоль экватора, немного напоминавший крокодила с распахнутой пастью, был превращен в пустыню. Хотя почему обязательно превращен?

– Может, тут и была пустыня. – сказал он. – Изначально.

– Изначально? С оплавленными участками? Это каким же образом? – спросил Патрик.

– Но никаких следов радиоактивности нет, – возразил Дан.

– Термояд. Чистая бомба. Или что-то совсем другое. Сверхмощные лазеры, например.

– А что-либо естественное? Нет предположений? – спросил Артур.

– Что? Температуры, при которых многокилометровые зоны превращаются в стекло… Не представляю.

– А промежутки в мелкий щебень, – добавил Дан. – Я думаю, тут поработало нечто, нам неизвестное. Не пропустить на такой гигантской территории ни одного квадратного сантиметра, это ж надо умудриться!

– О сантиметрах судить трудно, – сказал Патрик, – но, наверно, так оно и есть. Маран, как ты тогда выразился? Подарок-урок?

Маран поглядел на него задумчиво, потом еще раз посмотрел на экран, по которому бежала ровная каменистая поверхность, местами присыпанная мелким щебнем или песком, не ответил, а сказал в микрофон:

– Переходите на малый континент. Более удаленный от большого. – Потом тронул сенсор. – Кофе!

Пока операторы выполняли приказ, члены экспедиции в угрюмом молчании пили кофе. Каменистая пустыня тем временем переместилась на боковой экран. Патрик снова поглядел на нее и вздохнул:

– Тут даже археологам делать нечего. Никаких развалин хотя бы. Хуже, чем в Атанате.

– Зонды на подходе, – доложил оператор, и все, как по команде, повернулись к главному экрану.

Зонд подлетел со стороны океана. Океан был спокоен, как Тихий в тот случайный миг, когда получил свое название. Слабый прибой почти не пенил набегавшую на белый песок непрозрачную синеватую воду. Полоса пляжа, широкая, ровная и пустынная, простиралась вглубь материка на добрый километр. А дальше начинались кусты, мелкие и редкие, частью высохшие, но в целом вполне жизнеспособные. И зеленые. Постепенно они увеличились в размере и слились в сплошной кустарник, который незаметно перешел в негустой лес. Зонд летел медленно, позволяя рассмотреть деревья, у Дана возникло неясное чувство, что он на Земле, и почти сразу он услышал, как Артур потрясенно сказал:

– Сосны! Да это же сосны! Реликтовый лес. Куда мы попали?

Зонд пролетел еще пару километров и выскочил на небольшую поляну. На ее краю странно одетый человек рубил топором тонкое дерево с неширокой кроной. Обыкновенный человек, ничем не выделявшийся, каких на любой земной или торенской улице девять из десяти.

Патрик встал.

– Маран! – сказал он торжественно. – Признаю при всех…

– Не надо, – махнул на него рукой Маран и рассмеялся. – Интуиция тут не при чем, Патрик. Эта негодяйка помалкивала, и я просто… поставил на красное.

Дан сел и очумело повертел головой, потом подумал и пошел под холодный душ. Ощущение было словно после хорошей попойки, туман в мозгу и сухость во рту. Шестнадцать часов в сутки под гипнопедом, это похлеще, чем коньяк с шампанским, которые он безбожно перемешал в вечер накануне отлета… Деспот, подумал он и усмехнулся. Что ты негодуешь, друг Даниель, никто ведь не заставляет тебя торопиться, потом, так сказать, подъедешь, что за беда! Нет, беды, конечно, никакой, но «подъезжать потом» ему очень не хотелось. И никому не хотелось. День высадки был уже назначен, и Маран спокойно, как всегда, но и бесповоротно, судя по всему, объявил, что на Эдуру отправятся те, кто будет к этому дню свободно говорить на местном языке. Благо, язык расшифрован, словарь составлен, гипнопед в работе, так что милости просим. А кто не будет говорить – нет, ничего страшного, присоединится попозже. Когда выучит. Присоединяться не желал никто, и все бросились учить. Собственно, не все. Сам Маран уже свободно говорил по-эдурски. Это Дана нимало не удивляло. Но у Марана был и собеседник. Мит. Чертовы торенцы! Теперь они вели долгие беседы на самые разные темы, естественно, не бакнианские или земные, а сугубо эдурские, а трое землян, в основном, слушали, иногда лишь осмеливаясь вставить словечко-другое. Впрочем, наличие конкуренции подстегивало. Особенно старался Артур. В принципе, он числился биологом, иными словами, специалистом, и высаживаться на планету ему было вовсе не обязательно, он вполне мог быть оставлен на орбите, где работал бы с материалами, которые ему присылали б разведчики. Но Маран ничего такого не сказал – ни при всех, ни, надо думать, наедине, иначе Артур не лез бы из кожи вон, зубря язык, впрочем, это было в характере Марана, раз он решил дать человеку шанс, значит, шанс полноценный. Артур не позволял себе даже засидеться на лишние десять минут за обеденным столом или сыграть с Патриком партию в шахматы, чем они занимались в дороге. Даже Маран и тот иногда разрешал себе передохнуть и не только слушая музыку, под музыку он, скорее, думал, но пару раз Дан застал его за книгой. Сам Дан тоже старался. Порой его посещала надежда, что его-то Маран в любом случае возьмет с собой, но потом он понимал, что нет, не возьмет. И правильно сделает. Зачем ему там, внизу, балласт. И Дан снова ложился под гипнопед, учить ведь приходилось не только язык, хорошо еще, единственный, другого на планете не обнаружилось, не только язык, но все, что удалось узнать про планету с помощью зондов, надо было впихнуть… нет, аккуратно разложить в голове, так, чтобы при необходимости быстро извлечь на свет божий. А узнать они уже успели немало.

Из трех материков Эдуры два были необитаемы. Кроме большого континента, в пустыню некогда превратили и один из двух малых. Сплошной камень, местами присыпанный щебнем и изукрашенный округлыми участками с оплавленной поверхностью, сверкавшей под южным солнцем. Или нет, не поверхностью, стекловидный слой оказался отнюдь не коркой, покрывавшей нормальный грунт или хотя бы камень, земля была сплавлена в однородную массу на несколько метров вглубь. И оба континента, как большой, так и малый, представляли собой ровные, лишенные каких-либо признаков рельефа площадки. Только один край малого материка избежал действия прошедшейся по нему разрушительной силы, на южной его оконечности сохранилась небольшая, в пару десятков километров, полоса, покрытая слоем почвы, песчаной, скудной, безводной, поросшей колючками. Опустошена была и часть островов, особенно, лежавших поблизости от большого материка, два архипелага целиком, еще один частично, а на остальных, равно как и на одном из малых континентов, бурлила жизнь. Хотя бурлила не совсем то слово, а вернее, совсем не то. Жизнь здесь была медлительной, вялой, ленивой. По сравнению с земной, конечно. Нет, не первобытной. Но и не особенно сложной. Она была дотехнической, но соотнести ее с каким-либо земным периодом Дану никак не удавалось, он много раз перебирал в памяти века и эпохи, но так и ни на чем не остановился. Средневековье? Во многом да, впрочем, сходство было больше внешним. Территория континента была поделена на несколько небольших государств или, можно сказать, королевств, ибо правили в них короли, хоть и назывались они иначе, в каждой стране по-своему, но налицо было главное – наследуемая власть. Ограниченная ли конституцией или каким-либо иным законодательством? Этого пока понять не удалось. Имелась в наличии и аристократия, а также крестьяне и ремесленники. Похоже на средние века? Да, но! Крестьяне были абсолютно свободны, владели землей, обрабатывали ее, продавали урожай, платили налоги. Такие же, как аристократы, судя по разговорам. Никаких обязательств перед дворянами, никаких прав первой ночи или охоты на крестьянских полях, как в средневековой Европе. Разница в имущественном положении между крестьянами и аристократами заключалась лишь в количестве земли, находившейся в их владении, и в том, что крестьяне по преимуществу работали на своих полях сами, а аристократы нанимали младших сыновей из соседних крестьянских хозяйств, обедневших ремесленников, уходивших из города, где прожить было сложнее, на заработки в деревню, и прочий подобный люд. Так что крестьяне больше напоминали фермеров. А главное отличие от земного средневековья – никакой религии. Никаких церквей, монастырей, неподъемного груза в лице тунеядствующего духовенства, никаких религиозных запретов, вечного давления. Возможно, конечно, что здесь существовало какое-то подобие торенской религии, без священников и церковных обрядов, но в глаза это не бросалось, и в тех разговорах, которые удалось подслушать с помощью зондов, не было и намека на что-либо, схожее с верой в бога или богов. А вот что напоминало былые земные времена, а скорее, романы о них, во множестве прочитанные Даном в ранней юности, это обилие любовных приключений. Впрочем, это понятно. Для любви нужно свободное время, занятому современному человеку некогда растить в себе побеги нежных чувств, ждать, пока они украсятся бутоном любви и шипами страстей, а потом лелеять их и наполнять их благоуханием пустоту собственного существования. Хотя, поправил себя Дан, занятость современного человека отнюдь не исключает пустоты его существования. Да и заняты на Земле отнюдь не все, лишь те, у кого есть работа, остальные, в сущности, могли б посвятить себя хоть любви, хоть любому другому чувству. Но это так, в скобках.