Текст книги "Все зависит от тебя"
Автор книги: Гоар Маркосян-Каспер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Ожила лежавшая на столе перед Мараном радиогорошина, и Дан вернулся к реальности.
– Первые итоги, – сказал голос Навера. – Солана: восемьдесят шесть из ста двадцати пяти. Синука: девяносто два из ста двадцати пяти. Усата: семьдесят три…
– Родина Изия, – заметил Поэт.
– Терна: девяносто девять из ста двадцати пяти. Бакна: сто восемнадцать, и Вагра: сто девятнадцать.
– Эксперимент оказался успешным, – сказал Олбрайт.
Маран сдержанно кивнул. Он решил реализовать свою давнюю идею, крестьянам Вагры раздали землю, не дожидаясь принятия закона. Более того, по югу провинции уже три декады медленно передвигались доставленные с Земли автоматы, дезактивировавшие почву пострадавших два года назад районов. И вот! Сто девятнадцать из ста двадцати пяти, по-земному девяносто пять процентов! Правда, Вагра и так была своя… Дан снова вспомнил толпы на улицах.
– Послушайте! – сказал Поэт. – Что вы сидите, как каменные? Мы же выиграли!
– Еще четыре провинции, – напомнил Маран.
– Ну и что? Все ведь понятно! Чего тебе еще надо… победитель, как сказала бы карисса Асуа.
– И про кариссу знаешь? – усмехнулся Маран. – Дан, я вижу, ты времени даром не терял.
– Разве это секрет? – удивился Дан.
– Боже упаси! Никаких секретов между мной и кариссой.
– Кто такая карисса Асуа? – спросил Олбрайт.
– Эдурская герцогиня, – объяснил Дан. – Очень красивая женщина. И подружка Марана.
– Подружка в каком смысле?
– В смысле дружбы, – сказал Маран.
– А кого ты победил?
– Наследного принца королевства Стану, – объявил Дан голосом церемониймейстера.
– Не на поле брани, – уточнил Маран. – В кулачном бою.
– Наследный принц и кулачный бой?
– Понимаешь, Дик, – сказал Маран философически, – на этой планете куча королей, лишенных королевских занятий. Ибо что есть королевское занятие? Война. В крайнем случае, миротворчество. Впрочем, второе невозможно без первого. А войны там запрещены. И вот они умирают от скуки.
– И занимаются кулачным боем?
– И занимаются кулачным боем. А также охотятся и пьянствуют. И любят. Вернее, занимаются любовью. С плебейками.
– Почему с плебейками?
– Вот этого я тебе сказать не могу. Не понял. Лично я предпочел бы аристократок. Они красивее и даже доступнее. Поскольку свободного времени у них больше.
– Хорошая планета, – заметил Олбрайт. – Интересно бы взглянуть.
– А ты держись за Марана покрепче, – предложил Дан. – Он там всем наобещал приехать еще. Посетите Эдуру вместе…
– В данный момент, – сказал Маран, – я предпочел бы посетить другую планету.
– Какую?
– Землю. С наибольшим удовольствием я сидел бы сейчас на каком-нибудь диване в гостиной нашей виллы. И почему человек не может усилием воли перенестись туда, где он хотел бы быть. Закрыть глаза и… – Он зажмурился, потом открыл глаза… И поставил большой стакан с минеральной, который держал в руке, мимо стола. Стакан ударился об пол, подпрыгнул, вода выплеснулась Марану на брюки, но он этого не заметил, а медленно понялся с дивана, устремив взгляд за спину Дана. Дан наконец сообразил обернуться.
В дверях стояла Наи.
– Галлюцинация, – сказал Поэт. – Фантом. Фата-моргана.
– Сюрприз, – возразила Наи, глядя на Марана.
Тот стоял, не двигаясь.
– Как?.. Как тебе отец позволил? – сказал он наконец.
Наи всплеснула руками.
– Ну и жизнь! – сказала она жалобно. – Не успеешь сбежать от одного тирана, как попадаешь в лапы к другому… Он был против, успокойся! Но нет такого закона, чтоб не пускать жену к мужу, нет! Ты не рад мне?
Маран наконец оторвался от пятачка перед диваном, к которому словно прирос, и пошел к ней.
– Я видел тебя во сне каждую ночь, – сказал он тихо.
– Дан! – прошипел Поэт, кивая на дверь. – Дик!
Но Олбрайт был уже на ногах, и через десять секунд все трое шли по коридору к кабинету посла.
Когда появился Маран, Дан сидел в приемной, у Нилы. Давненько он не просыпался столь рано и не спал так мало, но был совершенно свеж и бодр. Он устроился в кресле у открытого окна и потягивал карну, наблюдая, как Нила раскладывает на столе бумаги, ручки, листает журнал. Поколебавшись пару дней, Маран все-таки взял ее снова к себе в помощницы. Хотя он и выпросил у Олбрайта стационарный компьютер и водрузил у себя в кабинете… еще одна революция на Торене, нешумная и пока почти никем не замеченная, но чреватая большими изменениями, чем все прочие… хотя он и завел компьютер, во многом заменявший ему секретаря, но обойтись без помощников вообще все же не мог, чтобы регулировать прием и говорить с посетителями, нужен был человек. Тем более, что в отличие от прежних времен, он старался число этих посетителей уменьшить… тогда у него не было выхода, не от неопытности или неспособности рационально тратить время он брал на себя решение множества вопросов, а просто потому, что было не на кого опереться, функции министров или правителей, как это называлось в Бакнии, выполняли члены Правления Лиги, а это… Правда, и теперь на нем было немало. Да, по поводу палеонтологических экспедиций к нему уже не шли, все, что касалось науки, было передано Дае. Наука, культура, медицина, строительство… Он нашел достаточно компетентных людей и свалил с себя все, что мог, но оставались области, где зияли дыры. Экономика и законодательство. Дан все гадал, что будет с этим. Конечно, конституцию написать проще. Взял земную, ввел поправки… Правда, Дан отнюдь не был уверен, что сам оказался бы способен на подобную операцию. Но он же не Маран. Тот сделал. Однако не будет же он заниматься конкретными законами. И как он собирается приводить в чувство расползавшуюся по швам экономику страны? Дан ничего не смыслил в государственном управлении и совершенно не представлял себе, как можно выбраться из такого положения. Когда вчера вечером он, Поэт и Дина Расти слушали в Дининой маленькой квартирке по визору окончательные итоги рефередума, смеялись, пили тийну, радостно чокались и провозглашали тосты за начало новой эры, никто из них не задумывался о том, что самое трудное еще впереди… Впрочем, Маран наверняка задумывался. Когда он вошел в приемную, он вовсе не выглядел победителем, вид у него был весьма озабоченный.
– Доброе утро. – Он посмотрел на Нилу, Дана, нахмурился и сказал: – Нила, на сегодня никаких встреч. Я беру выходной. Пусти только ребят с визора, я им обещал. Дан, иди сюда.
Он пропустил Дана в кабинет, тщательно закрыл дверь и кивнул на кресло.
– Сядь. Ты где ночью был? – спросил он по-прежнему хмуро.
Дан открыл рот, чтоб произнести какую-нибудь резкую реплику типа «Не твое дело», но промолчал.
– Эмилия сказала мне, что приготовила тебе по распоряжению Дика другую комнату, но ты у нее ключа не брал.
– Не брал, – согласился Дан.
– Ты был у Нилы, – констатировал Маран.
Дан снова промолчал.
– Разве нет?
– Ну был, – сказал Дан. – А что тут такого?
– Дан! Это ведь не в первый раз? И даже не в пятый.
Дан не ответил.
– Ты слишком увлекся.
Дан посмотрел на его сумрачное лицо, и ему захотелось объяснить.
– Я не увлекся. То есть, может быть, немного… Видишь ли, я никогда не встречал подобной женщины. Она такая… Ну удивительно мягкая, нежная, женственная… И в то же время страстная…
– Ты объясняешь это мне? – спросил Маран с иронией. – Дверь! – добавил он, Дан повернул голову и увидел вошедшего Поэта.
Тот послушно закрыл неплотно притворенную створку, прошел к дивану и сел. Маран продолжал стоять, глядя на Дана в упор. Потом негромко сказал:
– Я немало размышлял над своим отношением к Наи. Или, если хочешь, над нашим с ней отношением друг к другу, ее ведь зеркальное отражение моего. Но я буду говорить о себе. Да, она та женщина, которая подходит мне по всем статьям. По всем. Без исключения. Но это не объясняет той силы, с которой меня влечет к ней. Это нечто иррациональное.
– Любовь всегда иррациональна, – заметил Поэт.
– В такой мере? Разве от любви теряют контроль? Мы с тобой на одной ступени, знаем и умеем одно и то же, на всех уроках старого Титы были вдвоем. Разве он когда-нибудь говорил, что любовь может сбить контроль? Я этого не слышал. Напомни мне, если я забыл.
– Нет, – сказал Поэт. – Насчет контроля – нет.
– Нет. Это не укладывается ни в какие рамки. Это неодолимо. И неутолимо. Это уносит, и сопротивляться невозможно. Я пытался понять и как будто понял. Дело в разнице миров. Мы с ней сплошное открытие друг друга.
– Но не в постели же, – возразил Дан.
– Там тоже. Не меньше. Нет, больше. Ведь именно в этой сфере мы отличаемся особенно. Разные модели отношений, соответственно, другой менталитет, поведение. В ней гены тысяч поколений, которые совершенно иначе чувствовали и понимали все, что касается любви. Это содержится в подсознании, то и дело прорывается и зачаровывает… Дан, ты понимаешь, почему я говорю с тобой о столь интимных вещах? Будь осторожен! Тем более с Нилой. Это опасно вдвойне.
– Почему вдвойне?
– Да потому что она весьма обольстительная женщина. И знает толк в том, что ты называешь сексом. Я не раз думал в свое время, что когда она найдет мужчину по себе, он станет ее обожать. Однако, извини, этим мужчиной не можешь быть ты!
– Но я… У меня и в мыслях нет…
– В мыслях нет? Ты до сих пор не спросил меня о письме.
– Каком письме?
– Каком письме! Поэт, ты только посмотри на него! Разве могла Наи не привезти тебе письмо от Ники?
Дан почувствовал, что краснеет.
Маран удрученно покачал головой.
– Это хуже, чем я думал, – сказал он. – Дан, остановись, пока не поздно. Остановись, иначе… Иначе я тебя остановлю. Я отошлю тебя на Землю!
– Как это? – пробормотал Дан растерянно.
– Так. Ты забыл, что находишься в моем подчинении? Отошлю, и все.
Дан не выдержал.
– Да почему ты, в конце концов, вмешиваешься?! – возмутился он. – Это тебя не касается!
– Касается! Во всем ведь виноват я.
– При чем тут ты? Ну не послал бы ты ее за мной ухаживать, я встретил бы ее чуть позже здесь…
– Я не об этом, – сказал Маран мрачно.
– О чем же?
– Не вынуждай меня говорить о таких вещах, мне и без того неловко, я уже вывернулся перед тобой наизнанку!
– Но я, правда, не понимаю…
– Он действительно не понимает, Маран, – вступился за Дана Поэт. – Надо объяснить ему. – И, поскольку Маран не ответил, он повернулся к Дану.
– Видишь ли, Дан, – сказал он мягко, – ты забыл о специфике нашей второй культуры. Помнишь, я говорил, что женщина созревает в тени мужчины? И какова она, во многом зависит, так сказать, от того, кто отбрасывает эту тень…
Маран остановил его нетерпеливым жестом.
– Оставь, я сам скажу. Пойми, Дан, эта женщина – мое творение. Водоворот, который тебя затягивает, создал я. И я не могу стоять и смотреть, как ты тонешь… – Он подошел, присел на угол стола напротив Дана и заглянул ему в глаза. – Она тебе не пара, Дан, – сказал он тихо. – Не пара, понимаешь? Я не об интеллекте говорю и прочем подобном, а именно о том, что тебя к ней влечет.
– Откуда ты знаешь? – спросил Дан.
– Великий Создатель! Я знаю о ней все. Я могу описать тебе каждое ее движение. Она хороша. Для большинства мужчин она мечта. Но не для тебя. Ты способен на большее.
– Ну да! Меня еле хватает на то, чтобы…
– Это сейчас. Пока. Но ты отнюдь еще не дошел до своего предела. А она дошла. Ты обгонишь ее. Поверь мне. Я знаю, что говорю. Поверь и прекрати эти отношения, пока не очень завяз. Пока твое влечение к ней не поднялось из второй сферы вверх и не захватило душу. Ты ведь вырос с иным пониманием этой стороны жизни и не умеешь сопротивляться. Пойми, если ты завязнешь, а потом осознаешь… а это случится неизбежно, если ты продолжишь заниматься кевзе… осознаешь, что она не твоя женщина, это будет самая настоящая трагедия. Прекрати. Так будет лучше и для нее. Прекратишь?
Дан упрямо молчал. Маран, который прекрасно распознавал моменты, когда он вроде бы не возражал, но упирался намертво, вздохнул, встал и отошел. Сел за свой стол, взял пачку бумаг, стал рассеянно перебирать, но через минуту снова бросил их на стол.
– Ну что ты прикажешь делать с таким упрямцем? – с досадой спросил он Поэта.
Поэт в задумчивости крутил в пальцах карандаш, который машинально взял со столика перед диваном.
– Видишь ли, Дан… – сказал он не очень решительно, потом повернулся к Марану. – Только ты не вмешивайся, ладно?
Тот хмуро кивнул.
– Тебе будет не слишком приятно это слышать, – предупредил Поэт Дана. Он положил карандаш, откинулся на спинку дивана и вперил в Дана испытующий взгляд. – Итак. В последнее время я, как тебе известно, часто тут бывал и имел возможность наблюдать… А я довольно наблюдателен для человека моих занятий.
– Знаю, – буркнул Дан.
– Знаешь. Это облегчает дело. Значит, ты мне поверишь. Так вот, ты полагаешь, что нравишься Ниле. Впрочем, ты ей нравишься, отрицать не буду. Но главное, что ею движет, не это.
– А что? – спросил Дан, уже догадываясь.
– Разве ты не знаешь женщин? Подобным образом они частенько пытаются кому-то что-то доказать. Что, в общем-то, абсурдно. Нелогично. Но для женщины логика – понятие пустое. Ты понял, или мне продолжать?
– Продолжай, – сказал Дан упрямо.
Поэт вздохнул.
– Ты хочешь, чтобы я назвал действующие лица по именам? Изволь. Нила спит с тобой, конечно, и потому, что это доставляет ей удовольствие, но главным образом ради того, чтобы доставить неудовольствие Марану. То есть она воображает, что этим может доставить ему неудовольствие.
– Хочешь сказать, что она его любит? – спросил Дан тихо.
– Ну совсем уж так я бы не сказал. У вас на Земле – да, она его любила бы. Но у нас срабатывают факторы, которые… Тебе ведь известно, на каком фундаменте у нас строятся отношения между мужчиной и женщиной. Лучшее, что может дать нам жизнь – достижение гармонии, и мы знаем это чуть ли не с рождения. И все рассматриваем через эту призму. Что для гармонии необходимо, тебе тоже известно. Одинаковый предел. С этой точки зрения отпадают не только те, у кого предел ниже, но и те, у кого он выше. Главные искатели у нас женщины. Они пробуют, убеждаются, что нашли или не нашли равного себе партнера, и, если нет, ищут дальше. Опытные понимают сразу, неопытным нужно время. Но поняв, они меняют партнера. Как правило. Во всяком случае, даже сохраняя его до срока, перестают связывать с ним надежды. Потому что подобное несоответствие непреодолимо. Оно, как сказали бы у вас на Земле, обусловлено генетически. Бороться бессмысленно, и это мы тоже знаем с детства. И не боремся. Так что любовь в земном понимании – люблю, несмотря ни на что! – у нас редкость. Встречаются иногда безумцы, которые стремятся к мужчине или женщине не по своим данным, но это страсти обреченные. Вот Лана, по-моему, была из таких. А Нила нет. Если говорить конкретно, она достаточно умна, чтобы видеть разницу, и не безумна, чтобы ее игнорировать. И вела она себя соответственно. Она присматривалась к мужчинам и даже более того… Не так ли? – спросил он Марана. – Не знаю, правда, как в первое время, я ведь с ней познакомился только в эпоху Малого дворца…
– Так. И в первое время тоже.
– Словом, о любви в земном понимании говорить не приходится. Но по торенским меркам… Если б он был ей безразличен, она прекратила бы свои отношения с ним. Я имею в виду, этот их аспект. Потому что женщины, способные достаточно тонко чувствовать, рано или поздно осознают, что они лишь потребляют, будучи не в состоянии воздать или отдарить, не знаю, как сказать. Сколько им не ври, что они тебя устраивают, все равно они рано или поздно догадываются. И порывают. А если нет, значит, им легче переживать унижение подобных неравных отношений, чем их прекратить.
– По-моему, ты слишком усложняешь, – сказал Маран недовольно. – Она и искала, и пробовала, перебрала массу партнеров, я не мешал ей в этом, как и она не мешала мне, и никаких таких заскоков… Не думаю, что для нее это значило больше, чем для меня, в конце концов, в подобных отношениях нет ничего особенного, так, приятное дополнение к товарищеским, если их что-то отличало от прочих, то лишь относительное постоянство, и то в силу обстоятельств, а не… Я просто не знаю, что за муха ее вдруг укусила.
– Я знаю. Ты ошибаешься. Тебе только кажется, что для нее это было тем же, что для тебя. Обычное заблуждение мужчины. А насчет мухи… Ее утешало то, что для тебя все женщины одинаковы. Пусть не она, но и никакая другая… И вдруг она узнала, что ты женился. Зная тебя, она сразу поняла, что это возможно только в одном случае. И в ней все всколыхнулось. Зависть, ревность, обида на судьбу… Это требовало выхода. Конечно, она могла бы, так сказать, «одолжить» тебя у жены, я думаю, ты не сумел бы сказать ей «нет»?
Маран молча покачал головой.
– Но она натура тонкая и понимает, что это было бы по обязанности. Без желания. С внутренней злостью. И она не стала этого… вымогать. Но решила напомнить тебе, что привлекательна, обольстительна… хоть и знает, что это бессмысленно… Не переживай, Дан. Она все-таки взялась не за меня, допустим, или за Мита с Сантой, которые тут маячат день-деньской, а за тебя, то есть ты ей нравишься. Но ты лицо не главное. Зачем тебе быть средством или орудием? Возьми себя в руки. Выбрось это из головы. У тебя замечательная жена…
Дан судорожно вздохнул.
– Я понимаю, у Ники нет тех навыков, земные женщины не ведают о существовании омутов, куда так приятно прыгать вниз головой. Но ведь не она в этом виновата.
– В конце концов, – сказал Маран, – ты у нее в долгу. Ты сам говорил, что она сделала тебя мужчиной. Так сделай теперь из нее женщину, черт возьми!
Дан продолжал молчать, но внутри, про себя, сдался, и Маран это понял, не стал больше ничего говорить, а взялся за свои бумаги.
– А что я Ниле скажу? – спросил Дан, намолчавшись.
Маран и Поэт переглянулись.
Послышался звонок, Маран машинально нажал на клавишу, и Нила сообщила:
– Пришли из визора. Впустить?
При звуке ее голоса Дан залился краской, Маран посмотрел на него, огорченно покачал головой, бросил:
– Через три минуты, – выключил селектор и снова повернулся к Поэту.
Тот развел руками.
– Ладно, – сказал Маран, – я беру это на себя. Идите к Наи, я обещал ей привести вас на завтрак. Я подойду через полчаса.
Наи оказалась не одна, в углу дивана пристроился Олбрайт со своей минеральной, на сей раз он топил, так сказать, в стакане не волнение, а восхищение, даже изумление, во всяком случае, взгляд, которым он проводил поднявшуюся при виде гостей с места Наи, выражал нечто в этом роде.
Наи встретила Поэта и Дана в центре комнаты и сказала, протягивая руки, одну Дану, другую Поэту:
– Вы так быстро вчера сбежали, что я не успела с вами поздороваться.
– Мы предпочли ретироваться через дверь, – возразил Поэт, перехватывая обе ее руки и целуя сначала одну, потом другую, – пока Маран не выкинул нас в окно.
– Маран скорее выкинет меня, чем тебя, – засмеялась она.
– Нет, тут ты ошибаешься, – сказал Поэт серьезно. – Он к тебе приговорен.
– А к тебе разве нет? – так же серьезно ответила она.
Они смотрели друг на друга с полным пониманием, и Дан подумал с легкой завистью, что у Поэта редкостный дар моментально находить общий язык с женщинами и при том в разных плоскостях или в разного рода ситуациях: легко и непринужденно, почти, как Маран тогда, в Дернии – но внешностью Марана не обладая, он отыскивал себе подружек на ночь даже на Земле, где установки совершенно иные, и он же запросто наладил доверительно-дружеские отношения с Наи точно так же, как в свое время с Никой, чего Дан долго не мог переварить, ревновал и злился, не подозревая еще, насколько скрупулезно Поэт придерживается тех же правил, что Маран, кодекса кевзэ, если уж быть точным, который позволяет сколько угодно меняться случайными партнершами, но абсолютно не допускает даже коснуться возлюбленной друга… правда, когда они с Никой только попали в Бакну, ни о какой дружбе с Поэтом речи, конечно, не было, наверно, сработало чувство гостеприимства или нечто схожее… С Наи Поэт подружился еще быстрее, он ведь и общался с ней всего месяца полтора или чуть больше, правда, Маран, естественно, не думал ревновать или ставить какие-то препоны, наоборот, да и сама Наи… Она удивительно быстро поняла характер Марана и, в отличие от многих других женщин, которые пытаются оторвать любимого человека от прочих дорогих ему людей, сосредоточить все его привязанности на себе одной и, в итоге, превращают свою и его жизнь в поле боя, открыла для этих людей дом и душу, что Дан знал по себе…
– Пожалуй, и ко мне, – сказал Поэт наконец. – Да и к Дану, наверно, уже тоже…
Произнеся имя Дана, он выпустил руки Наи, и дал ей повернуться к Дану.
– Я привезла тебе письмо, – сказала она. – А тебя все нет.
Она смотрела пристально, и взгляд у нее был почти такой же проницательный, как у Марана, Дан похолодел при мысли, что она может догадаться, но она, если даже что-то и заподозрила, не выдала этого, а взяла со стола лежавший наготове конверт и подала его Дану. Он извлек несколько листков с убористым текстом – Ника знала, что ему нравятся обычные письма, на бумаге – начал читать, потом извинился и прошел в соседнюю, пока еще свою комнату.
И только читая письмо Ники, он понял, насколько глубоко завяз. Он читал и не чувствовал обычного радостного оживления, ее ласковые слова не вызывали в нем отклика, и ему стало страшновато. Ну что, друг Дан, ты все хотел узнать, что такое торенская эротика? Теперь ты знаешь. Это бездна. И если Маран тебя не вытащит, ты погиб… Именно так. Он не представлял себе, как скажет Ниле: «Нет, я больше не хочу», а иначе быть не могло, потому что она сама установила правила – и правила были бакнианские, предлагала она… собственно, и начала она, а ему это льстило, ему нравилось, что он вступил в отношения бакнианского толка, это было необычно и интересно, он вовсе не ощущал унижения, как ему раньше представлялось, от того, что выбрал не он, а выбрали его, наоборот, даже испытывал некую гордость. И совсем уж не думал он о том, что это не просто познавательное и приятное погружение в интимную жизнь другой цивилизации, а серьезное увлечение, еще утром, когда Маран неожиданно атаковал его, казалось, неуязвимые позиции, он воображал себе, что ничего особенного не происходит, повторявшиеся чуть ли не через день свидания с Нилой словно проскакивали мимо его сознания, Маран раньше и лучше него понял смысл его «невинного» приключения…
Он читал и перечитывал письмо минут сорок, наконец оторвался и вышел к остальным.
Марана еще не было, хотя обещанные полчаса давно прошли, Поэт даже озабоченно поглядывал на часы и шепнул Дану вроде бы шутливо, но на самом деле с беспокойством:
– Надеюсь, она не потребовала с него выкуп.
И Дан вдобавок ко всем прочим своим спутанным чувствам ощутил чуть ли не ревность, правда, подавил ее сразу, будучи уверен, что на такое уж Нила неспособна… И вообще, может, Поэт ошибается, она давно забыла то, что у нее было с Мараном, все-таки два года прошло… нет, ничего она не забыла! И ведь вначале, когда она рассказывала ему свою историю, он отлично все понимал, как же потом он позволил себе это понимание утратить и тешиться всякими нелепыми иллюзиями…
Маран открыл входную дверь почти неслышно, но Наи сразу вскочила и выскользнула в коридор. У Дана снова возникло ощущение, что она летит по воздуху, он даже подумал вначале не «вскочила», а «взлетела», и конечно, они задержались в прихожей, он тут же представил себе, как Наи подлетает к Марану, а тот подхватывает ее, приподнимает и прижимает к себе, вспомнил, как Маран говорил о неодолимом притяжении, и ему стало обидно, сам, небось, не собирается отказываться от своей Наи, а у него, Дана, отобрал Нилу, решил и отобрал, как будто имеет на это право!
Удивительно, но Поэт словно услышал его мысль.
– Маран имеет право так себя вести, – тихо сказал он, когда Олбрайт вслед за наконец появившимися Мараном и Наи прошел в соседнюю комнату, где был накрыт стол. – Ты ведь сам выбрал его в наставники. По законам кевзэ ты обязан его слушаться в подобных вопросах. И вообще… Знаешь, Дан, сегодня я на минуту пожалел, что когда-то не отбил у тебя Нику!
Он сердито встал и направился в столовую.
Ошеломленный его высказыванием Дан еще некоторое время сидел без движения, и только когда Наи пришла за ним, поднялся и присоединился к остальным. Впрочем, аппетита у него не было, он что-то вяло жевал и пытался перехватить взгляд Марана, чтобы понять, как там, с Нилой. Но Маран смотрел на Наи. Он и вовсе не ел, а сидел, подперев щеку рукой, и смотрел на Наи почти так же, как в тот давний вечер перед отлетом на Палевую в маленьком, занавешенном виноградными листьями и кистями дворике Железного Тиграна. И молчал, как и в тот вечер. Говорили, в основном, Олбрайт с Поэтом, обсуждали результаты референдума и дальнейшие шаги, которые, по их мнению, следовало предпринять. Предпринять, разумеется, Марану. Но Маран ни словом не среагировал на их инициативы, и заговорил лишь тогда, когда Олбрайт прямо обратился к нему, спросив о его дальнейших планах насчет места жительства.
– Если хочешь остаться тут, оставайся, я буду только рад, – сказал Олбрайт. – По крайней мере, до выборов. Потом так или иначе придется оборудовать президентскую резиденцию.
– Об этом пусть думает тот, кого выберут президентом, – возразил Маран безразлично.
– Какой еще «тот»? – удивился Олбрайт. – Не кокетничай. Вот у тебя уже и Первая леди здесь. Да еще такая обворожительная…
– Ты хочешь быть Первой леди? – спросил серьезно Маран у Наи, и она ответила, смеясь:
– Я хочу быть единственной леди. Первая или последняя – это все равно.
– Мы останемся здесь, – решил Маран. – Чтобы моя единственная леди была в безопасности. Конечно, охотнее всего я отослал бы ее обратно…
– Отошли, – сказала Наи лукаво.
– Не могу. Не хватает силы воли. Не звать – еще кое-как хватало, но отослать – нет. Хотя ты меня выбиваешь из колеи, леди. Утром я собрался обдумать письма, которые мне сегодня предстоит написать, а вместо этого сочинил план романа.
– О чем роман? – спросил Олбрайт.
– О том, как людей принудили быть лучше, чем они есть, и что из этого вышло.
– Так это утопия?
– Нет, Дик. Это трагедия.
– Да? Ну что ж, пиши, посмотрим, что получится.
– Ничего не получится, – вздохнул Маран. – Некогда. Кто письма писать будет?
– Что за письма? – спросил Поэт.
– Торговые. Я заделался заправским торговцем, Поэт. Никогда в жизни я не получал такой прибыли от маленькой операции. Я имею в виду поездку в Крепость за Диком. Сначала вступил в сделку с Лайвой. Теперь собираюсь содрать за это же выкуп с Земли. Собственно, один уже содрал. Дезактиваторы. Но аппетит у меня только вырос. Хочу и второй.
– Какой?
– Советников. Юристов и экономистов.
– Ловко, – одобрил Поэт.
– Ну! Дик оказался сущим кладом.
– Польщен, – сказал Олбрайт, вставая. – Спасибо за завтрак. Так я оставляю за тобой эти три комнаты. Хватит?
– Конечно. А Дану, значит?..
– Дану уже приготовили соседние апартаменты. Там две комнаты.
– Это хорошо, – сказал Маран. – А то он тоже соскучился по жене. Я думаю, скоро приедет и Ника.
– Отличная идея, – кивнул Олбрайт. – Конечно, надо ее вызвать. Я и сам подумываю, не выписать ли мне свою. Хотя бы на время.
Когда он вышел, Дан посмотрел на Марана почти с ужасом.
– Иди, – сказал Маран сурово. – Пиши Нике письмо. Почту надо сдать после полудня. Ступай.
– Но я…
– Дан! Не хочешь же ты, чтобы я сам написал ей?
– Тиран, – сказал Дан. – Деспот. Диктатор.
Маран развел руками.
– Уж какой есть…
Маран пришел тогда, когда отчаявшийся Дан после почти двухчасовых бесплодных попыток стер очередной четвертый или пятый вариант и в сердцах стукнул кулаком по клавиатуре – диктовать он не любил, писал, как правило, сам, но на сей раз испробовал и то, и другое, однако без толку. Он сидел в предоставленной ему новой квартире, куда удалился, обиженный очередным бесцеремонным вмешательством в свою личную жизнь, и, когда в дверь постучали, даже не хотел впускать гостя, но потом все же открыл, правда, не вставая с места, а воспользовавшись пультом.
Маран прошел в комнату и сел напротив Дана.
– Написал? – спросил он, и Дан ответил хоть и чуть смущенно, но с долей агрессивности:
– Не могу. Не получается.
– Дан, – сказал Маран грустно. – Я понимаю, ты обижен и даже зол на меня за то, что я грубо прервал твое путешествие в страну наслаждений, влез в твои личные дела и диктую тебе правила поведения. Ты считаешь, что у меня нет никакого права вмешиваться, и это, в сущности, верно. Я не хочу повторять свои аргументы, напомню лишь, как ты нервничал на Эдуре, боясь за мои отношения с Наи, хотя та ситуация совсем не походила на эту, Наи ничего не грозило, но ты все равно волновался. Что ж странного в том, что меня беспокоит твое счастье? Тем более, что я отлично знаю, в ком и в чем оно. Еще года полтора, ну два, и сегодняшние скромные удовольствия, за которые ты так цепляешься, покажутся тебе ничтожными… Впрочем, я пришел к тебе не с этим. В конце концов, ты взрослый человек, имеешь право сам выбирать себе судьбу, да даже развестись и жениться на другой, если тебе угодно…
– Ты с ума сошел! – возмутился Дан. – Я никогда…
– Я рад, – остановил его Маран. – Это так, гипотетически. Как бы то ни было. Ты назвал меня тираном и деспотом. Я подумал и осознал, что действительно не имею права навязывать тебе свое понимание дел. И я не хочу лишиться твоей дружбы. Невозможно ведь питать дружеские чувства к человеку, который тебя тиранит. Словом, решай сам. Я больше вмешиваться не буду. Хоть я и уговорил Нилу оставить тебя в покое, но это не значит, что ты не можешь все переиграть. Так что поступай, как знаешь.
Он встал и хотел уйти, но Дан схватил его за руку и удержал.
– Погоди! Сядь. Я не хочу… Не хочу переигрывать. Я ведь тоже подумал. Конечно, ты прав. Просто получилось как-то неожиданно, я не был готов к такому разговору… Понимаешь, все шло тихо, незаметно, я сам совершенно не представлял, насколько втянулся в эту историю.
– Я опять-таки виноват, – сказал Маран. – Я должен был тебя предупредить. Я ведь тоже многого не представлял. Мне только казалось, что я представляю. В сущности, я по-настоящему осознал положение вещей только, когда ты меня спровоцировал на просмотр тех порнофильмов. Помнишь, на астролете? Когда ты стал проситься ко мне в ученики… В достоверности или полноценности литературных описаний все-таки можно сомневаться. А тут уже… Впрочем, нет, даже не тогда, во всяком случае, не вполне. Окончательно до меня дошло только на Эдуре, когда я смог сравнить бедную Олинию с бакнианскими женщинами. Я сразу подумал, что ваше погружение в нашу вторую сферу может вызвать настоящее головокружение. Но мне и в голову не приходило, что после стольких лет… Ты же жил тут один почти целый год, и ничего.
