Текст книги "Мой спаситель"
Автор книги: Глиннис Кемпбелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
Она на мгновение умолкла. Следующие слова она выпалила на одном дыхании:
– Я благодарна за оказанную до сего момента помощь и обещаю, что вознаграждение будет отправлено вам незамедлительно.
Он не смог удержаться от смеха, вызванного словами маленькой торговки, хотя и смех, и ее слова до боли зазвенели в ушах. Как смешно выглядела ее снисходительность! К ее несчастью, она еще не знала, каким упрямым может быть Дункан.
Как-то, еще мальчишкой, он похвастался, что сможет с равным успехом сражаться как левой, так и правой рукой. Это хвастовство стоило ему бессчетных синяков и шишек. Но в конце концов левой рукой он научился управлять мечом так же, как и правой, – его упрямство было вознаграждено.
Несколько лет назад он столь беспечно принял на себя обязанности рыцаря, а теперь ничто не могло отвлечь его от ответственности, которую они влекли за собой. Рыцарство и благородное поведение стали основой его жизни.
– Вы не продержитесь здесь и минуты без моей защиты, – проворчал он, с трудом натягивая измятые штаны. – Кроме того, у вас нет денег... Если вы, конечно, не рассчитываете подзаработать здесь, – он обвел комнату жестом. Он видел, что терпение у нее вот-вот лопнет, как у норовистого жеребца. – Клиент, как правило, требует кое-что еще, кроме пощечин, – не мог не добавить он.
Глаза ее метали искры, но Лине заставила себя говорить с ним спокойно.
– Если вы сможете выделить мне небольшую сумму денег на дорогу домой, – задыхаясь от возмущения, проговорила она, – я обещаю, что полностью оплачу ваши хлопоты. Вскоре я получу внушительную сумму от леди Алисы и через две недели смогу отправить вам деньги.
Дункан задумчиво изучал ее. Она была в ярости, это было слишком очевидно. Но под этой яростью крылось еще кое-что, какое-то сильное чувство, какая-то война, которую она вела сама с собой.
– Нет, – откликнулся он. Сама мысль о том, что она отправится в одиночку, была, разумеется, абсурдной.
– Нет?
– Нет, – он спокойно натянул тунику.
– Вы мне не верите? – потрясенная, заявила она. – В моих жилах течет благородная кровь.
– Доверие не основывается на крови, – сказал он, протягивая руку за поясом. – Нет, дело не в доверии. Это вопрос долга и чести. Вы останетесь со мной до тех пор, пока я не выполню свой долг. А потом вы можете заплатить мне, если хотите... за любые причиненные неудобства.
– Неудобства? – взорвалась она. – Эти условия были чрезвычайно удобны для вас! Кстати, сколько шлюх подарили вам свою любовь прошлой ночью?
Наступившая тишина оказалась невыносимой для Лине. Он так крепко стиснула зубы, что у нее заныли челюсти. Она не знала, почему эти слова сорвались с языка.
А вот Дункан знал почему. Она просто ревновала. Она, высокородная и могущественная королева, могла презирать его, но при этом не хотела, чтобы он достался кому-нибудь другому. Это открытие согрело его сердце. И ничто из того, что сделает или скажет впоследствии Лине, сколько бы она ни возмущалась и ни протестовала, не могло изменить того впечатления, которое ее слова произвели на него.
– Я не гонялся за шлюхами. Собственно говоря, это они гонялись за мной, – безразличным тоном солгал он.
Глава 11
Мошенник с испещренным следами оспы лицом затрепетал, с опаской косясь на приставленный к его горлу кинжал.
– Да, я видел его! – закивал он головой, нервно облизывая губы и глядя на бронзовый медальон.
«Наконец-то, – подумал Сомбра, – хоть кто-то узнал крест». Он провел в Нормандии уже два дня, и этот несчастный, которого он допрашивал сейчас, был первым, кто сумел дать ему внятный ответ.
– Где? – требовательно спросил он.
– Это де Монфоры. Из Фландрии. Откуда именно, я не знаю.
– Идиот! – сплюнул Сомбра и надавил на кинжал посильнее.
– Подождите! Мужчина... от де Монфоров... проезжал здесь несколько месяцев назад. У него был точно такой же рисунок – г-гора с короной.
У мошенника закатились глаза, и он, запинаясь, пробормотал:
– А теперь позвольте мне уйти, сэр. Можете забрать свой кошелек. Можете забрать все кошельки, которые достались мне нынче утром.
Сомбра зарычал. Он еще не закончил разговор.
– Что говорил тот человек?
– Ох. – От усилия вспомнить что-либо еще мужчина наморщил лоб. – Что-то о пропавшей наследнице, девушке, что-то в этом роде.
Сомбра медленно выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Это действительно были хорошие новости, даже лучше, чем он рассчитывал.
– А награду не предлагали? – без интереса спросил он.
– О да, была и награда, сэр, – мужчина резко выдохнул, когда Сомбра острием кинжала пощекотал его горло.
Сомбра фыркнул. Этот идиот, скорее всего, даже не помни; шла ли речь о награде. Вероятно, он был слишком занят тем, что резал кошельки, чтобы прислушиваться. Но если речь шла о пропавшем наследнике, то всегда предлагалась награда.
Теперь у Сомбры было то, что ему нужно. Кто-то где-то разыскивал Лине де Монфор, кто-то, желавший заплатить за ее возвращение. Он с трудом скрывал удовольствие. Он не только получит вознаграждение за возвращение пропавшей наследницы в родовое гнездо, но и отомстит Лине де Монфор, подмен! ее какой-нибудь самозванкой, и месть его будет сладка.
– Могу я уйти, сэр? – робко спросил мошенник.
Сомбра взглянул на него. В своих грезах он позабыл о нем.
Он опустил руку в перчатке и сорвал свой кошель с пояса вора, а потом легким движением запястья перерезал ему горло и оставил того, захлебываясь собственной кровью, расставаться в темном переулке с последними мгновениями своей никчемной жизни.
Сомбра аккуратно вытер свой клинок из отличной толедской стали о накидку жертвы, сунул его в ножны и сдул пыль со своих кордобских перчаток. Все, что ему требовалось сейчас, это найти красивую зеленоглазую девушку с золотыми волосами, которая желает променять свой полуразвалившийся арендованный домик на место за главным столом в замке де Монфор. Возвращаясь в гостиницу, где лежал связанный Гарольд, он улыбался от восторга.
Лине услышала, как кто-то негромко скребется в дверь.
– Сэр, – прошептала какая-то женщина. – Сэр.
– Ага, – воскликнул цыган, широко улыбаясь, – это, должно быть, женщина, нуждающаяся в моих услугах.
Лине пожалела, что ей нечем бросить ему в голову.
Он приоткрыл дверь.
– В чем дело?
– Идут люди из магистрата. Они обыскивают все комнаты.
– Проклятье! – выкрикнул Дункан, с силой ударив кулаком в притолоку.
– У меня есть идея, – предложила женщина.
Лине не слушала дальше – это ее не касалось. Она ничего не сделала, а если люди из магистрата придут сюда, она сама сдастся им... Что, может, безопаснее...
– Лине! – резко бросил ей цыган. – Снимайте это платье! Нам нужно срочно уходить отсюда!
«Этот мужчина определенно сошел с ума».
– Это вы должны немедленно уходить отсюда, – заявила она. – Я буду ждать представителей власти. И я останусь одетой.
– Лине, послушайте, с людьми из магистрата идет и Эль Галло. Я не знаю почему. Зато знаю другое – для нас это может означать только новые неприятности.
– Неприятности для вас. А со мной все будет в порядке. Я Лине де Монфор, дочь лорда...
– Не имеет никакого значения, будь вы хоть дочерью самого царя Нептуна! – Его глаза метали молнии. – Нам нужно уходить. Быстрее!
– Но где мы будем...
– Быстрее! – он обеими руками вцепился в ворот ее куртки и рванул вниз, разорвав почти до пояса. Пока она стояла, открыв рот от удивления, женщина вошла в комнату в сопровождении двух молоденьких девушек с ярко раскрашенной дешевой одеждой в руках.
– Зеленое подойдет, – бросила женщина, окидывая ее опытным взором. – Ну, дорогуша...
Цыган уже рылся в груде одежды, пока не остановился на вышитой темно-коричневой накидке.
– Но это же скатерть для стола, – запротестовала женщина.
– Теперь это моя накидка, – заявил цыган, набрасывая ее на плечи.
Девушки попытались натянуть на Лине уродливое зеленое платье, но оно было слишком мало.
– Вам нужна вуаль, – сказала женщина цыгану. – Селеста, принеси мою лучшую вуаль сливового цвета, – и, внимательно посмотрев на Лине, добавила: – И еще одну для девушки, темно зеленую. – Она прищелкнула языком. – Ах, если бы у нас было больше времени, я бы выкрасила тебе волосы в темный цвет.
Лине неловко повела плечами в чересчур тесном платье. Святой Боже, неужели это ее грудь выпирает из разреза платья словно две пышные и перезрелые булки? Цыган завернулся в огромную скатерть, и женщина сколола ее у него на шее бронзовой брошкой. Вернулась Селеста и засуетилась вокруг Лине, накручивая и закалывая ее локоны в тугой узел, а потом надела сверху зеленую вуаль. Вторая девушка принялась затягивать тесемки у Лине на спине, не обращая внимания на ее протест. Наконец платье село на ней, как вторая кожа.
Но каким бы непристойным не был вид у Лине, когда переодевание было окончено, она была уверена, что не сможет выглядеть так абсурдно, как цыган. Импровизированная накидка небрежно свисала, едва прикрывая бедра, а ее расшитая цветами кайма резко контрастировала с огромными башмаками. Вуаль сливового цвета с желтой тесьмой, завязанной в узел, скрывала его лицо и волосы так, что голова мужчины напоминала огромную гроздь винограда на ветке. А когда он с серьезным видом обернулся к ней, чтобы спросить у нее, готова ли она, Лине, увидев его смуглое мужское лицо – его темные брови, резко очерченные скулы – под аккуратной кромкой вуали сливового цвета, не смогла удержаться и громко расхохоталась.
На улице было холодно и пустынно, когда они в компании еще не занятых проституток вышли из борделя. Где-то на скомканных простынях в постелях шлюх все еще храпели моряки. Купцы только начали потягиваться перед своими потрескивающими очагами, наполняя свои огромные животы едой.
С важным видом в сопровождении местных служителей закона вниз по улице направлялся Эль Галло, и внезапно Лине обрадовалась тому, что на ней наряд шлюхи. Служители порядка прошагали мимо на расстоянии вытянутой руки мимо женщин, которые, к ужасу Лине, намеренно стали привлекать их внимание, улюлюкая и выставляя на обозрение голые ноги. Но вскоре стало ясно, что их действия имели обратный эффект, – судейский чиновник что-то прорычал, приказывая им отойти в сторону. Они с цыганом прошли в буквальном смысле незамеченными в компании женщин легкого поведения.
Когда они вышли на окраину города, Лине изменила свое мнение об этих женщинах. Шлюхи, которых отец всегда клеймил как величайший грех, проклятый бич людей благородного происхождения, как высшее оскорбление Господа Бога, помогли ей. Без всякой награды, без какой-либо корысти. Просто по доброте душевной. Они дали ей одежду, а теперь еще и вручили цыгану головку сыра и каравай хлеба на дорогу. Они не соглашались принять вознаграждение за оказанную помощь, когда цыган запустил руку в кошель на поясе и принялся рыться там в поисках монет, которых, как она знала, там не было.
– Может, вы вспомните нас как-нибудь? – поинтересовалась хозяйка борделя, и в ее мудрых глазах появился озорной блеск.
Ничего не ответив, цыган снял вуаль и накидку и передал их хозяйке. Затем поднес ее руку к губам и запечатлел на тыльной стороне ладони поцелуй – благородный поцелуй, которым рыцарь может приветствовать даму. Все выжидающе посмотрели на Лине.
Она не знала, что сказать. Еще никогда ей не приходилось разговаривать с проституткой. Бог свидетель – до того, как она встретила цыгана, она не обменялась и сотней слов с простолюдинами, за исключением ее собственных слуг. Но хотя их присутствие чрезвычайно смущало ее, она все-таки поняла, какую услугу они только что ей оказали. Она выпрямилась и, глядя женщине прямо в глаза, прошептала:
– Примите мою благодарность.
Женщина слабо улыбнулась, словно понимая, чего стоило Лине произнести это, и они откланялись.
Дункан не скрывал своей радости – шлюхи сломали барьер в сознании Лине, который не удавалось преодолеть ему.
Пока они шагали через заросли мягкого клевера и рощицы величественных вязов по извилистой дороге, которая иногда превращалась в едва заметную тропинку, Лине размышляла о случившемся.
– Она оказалась... доброй.
– Кто?
– Эта... проститутка.
Дункан ухмыльнулся:
– Да, вы правы.
– Я не верю, что они – бич Божий.
Потом она нахмурилась и негромко спросила:
– Как вы полагаете, Гарольд еще жив?
Дункан ответил ей с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал:
– Без сомнения, Сомбра специально его удерживает. Но не бойтесь – я найду его, даже если придется вывернуть весь мир наизнанку.
После этих слов она замолчала. Тишину нарушали лишь шорох их шагов по тропинке да время от времени доносившееся пение птиц и отдаленные шаги двух мужчин, преследовавших их.
Дункан не хотел пугать Лине раньше времени, но кто-то некоторое время шел за ними. Его первым желанием было остановиться и подождать. В конце концов, у него был меч и он легко мог справиться с любой парочкой мужчин, за исключением собственных братьев.
Но ему нужно было думать о Лине. Если их преследователи – члены банды Эль Галло, то, убив их, он накличет на себя и Лине неприятности, подвергая девушку еще большей опасности.
Выход из создавшегося положения был один: он должен немедленно доставить Лине в замок де Монфоров. Как только она окажется за его стенами, он займется пиратами. А пока он должен удерживать их на безопасном расстоянии: если преследователи будут думать, что беглецы находятся в пределах их досягаемости, а значит, станут легкой добычей, то не пошлют за помощью. А он тем временем постарается держать рот на замке, глаза – на затылке и ушки – на макушке.
На небе появился серебристый серп молодого месяца. Сквозь густую листву Дункан сумел разглядеть на закопченном оконце маленький отблеск огня в очаге. Это наверняка был коттедж какого-то фермера, рядом с которым стояли пекарня и амбар.
Слава Богу, наконец-то они нашли приют. В течение последнего часа он неустанно, но без нажима подгонял Лине, зная, что было бы величайшей глупостью ночевать под открытым небом, когда за тобой по пятам идут двое мужчин. Бедная девушка выглядела совсем измученной. Глаза у нее закрывались от усталости, и она с трудом передвигала ноги.
Его сердце переполняла нежность. Хотя она вела далеко не праздную жизнь, все-таки Лине де Монфор наверняка привыкла к сидячему образу жизни – покупать шерсть, сидеть за ткацким станком, подсчитывать доходы. Действительно, она настолько устала, что даже не запротестовала, когда он, поддерживая ее под локоть, направился к амбару и толчком распахнул заскрипевшую дверь.
Поток лунного света врывался в помещение через отверстие в соломенной крыше, освещая его своим призрачным светом. Солома была чистой, а в дальнем углу была привязана корова. На насестах квохтали куры, а под ногами бродили гуси, но они не обращали на пришельцев никакого внимания. Их тихое гоготание странным образом, нежно и ласково, смешивалось с негромким мычанием коровы.
Уютный запах конюшни и стойла напомнил Дункану о детстве. К большому неудовольствию своего отца, он проводил много времени с деревенскими мальчишками, ночуя на душистом сеновале. Он ободряюще улыбнулся Лине и осторожно закрыл дверь амбара.
– Здесь мы переночуем. Нас никто не заметит, если мы уйдем завтра до того, как встанет молочник.
Лине сморщила носик и посмотрела на лунную пыль, которая сочилась сверху через отверстие в крыше.
– Я еще никогда не ночевала на конюшне. Это ваше... обычное предпочтение?
– Я бы отвез вас в свой замок, – уголки его губ изогнулись в улыбке, – но он слишком далеко отсюда.
От усталости она не могла ему перечить и лишь слегка рассмеялась ему в ответ.
– Хотите есть?
– Мы съели последний кусок хлеба еще в полдень, – с сожалением протянула она.
– За коттеджем есть пекарня. Там, должно быть, много хлеба.
– Не станете же вы воровать у крестьянина?
– А кто говорит о воровстве?
– Вы сказали, что у вас больше нет денег, – сказала она, прищурившись.
Это было правдой. У него больше не было денег. Но на деньги, вырученные от продажи алмазов с рукоятки своего меча, он мог бы целый месяц кормить весь Лондон. А если у человека есть мозги, то для небольшого доброго дела ему хватит совсем немного.
– Как я вам уже говорил, мне не нужны... – начал он.
– Я знаю. Вам не нужны деньги, – закончила она.
Он ухмыльнулся. Она скрестила на груди руки.
– И как же вы собираетесь...
– Подождите здесь.
Он чувствовал, что она наблюдает за ним. Это было приятное ощущение. Он махнул ей рукой в знак одобрения и, пригнувшись, быстро и беззвучно, словно тень, проскользнул в низкую дверь и закрыл ее.
Он рассчитывал, что вернется из пекарни в мгновение ока, надеясь обнаружить там какой-нибудь перепеченный хлеб или остатки плохо поднявшегося теста. Но застать там жену пекаря он никак не предполагал.
Женщина была удивлена не меньше его. Но потом он сообразил, что не каждый день после наступления темноты в ее пекарню врывается огромный англичанин. Глаза у нее округлились, и она уже открыла было рот, чтобы закричать.
Он действовал, не раздумывая, следуя инстинктам, которые никогда не подводили его. Рванувшись вперед, он положил руки на одутловатые щеки женщины и запечатлел крепкий поцелуй на ее все еще открытых устах.
Она пискнула только раз, как мышка, попавшая в лапы кошки. Но после протеста она растаяла в его объятиях. Бедная женщина, должно быть, страдала от недостатка внимания. Она прижалась к нему всем телом, наслаждаясь каждым мгновением, словно это был последний поцелуй в ее жизни.
Когда Дункан был уверен, что она не закричит, он выпрямился и с нежностью посмотрел на нее сверху вниз. В свете свечи он заметил, что щеки ее запылали, в глазах появилось мечтательное выражение, и она слабо улыбнулась в ответ. Теперь она не станет кричать даже за все серебро в мире.
– Я не собирался причинять вам вред, миледи, – заверил он ее. – Дело в том, что я приехал издалека и ел мало. Когда я почувствовал запах вашего чудесного хлеба, признаюсь... я потерял голову.
Женщина покраснела до корней волос.
– Пожалуйста, сэр, – выдохнула она, – угощайтесь всем, что видите здесь.
Он улыбнулся. Женщина покачнулась.
– По-моему, я и так уже угостился.
В ее глазах на мгновение засветилось неземное блаженство, сменившееся паникой.
– Поль, мой муж...
– Я быстро.
Она схватила три все еще теплые буханки и поспешно протянула Дункану.
Он дотронулся до ее рук, сказав:
– Не удивляйтесь, если к рассвету ваша корова будет подоена.
Он сунул буханки под мышку и подмигнул ей. Прежде чем она смогла что-нибудь ответить, он галантно поклонился ей и вышел.
У Лине закружилась голова от запаха хлеба, который цыган нес под мышкой, украдкой пробираясь по двору. Святая Мария, она была так голодна, что готова сама съесть целую буханку.
Он был в дюжине ярдов от амбара, когда дверь коттеджа медленно отворилась. Дункан рванул к конюшне. Не успел он скрыться за углом, как из коттеджа появился булочник, раскатывая рукава своей рубахи и направляясь к пекарне.
– Матильда! – послышался зычный голос фермера.
Лине припала к щели в двери. Матильда? В пекарне была женщина?
– Как вам удалось... – начала она, нахмурившись.
– Пойдемте, – сказал цыган, проигнорировав ее вопрос и захлопнув дверь. – Сейчас мы устроим царское пиршество, – и отломил ломоть от одной из буханок.
Лине не сводила глаз с хлеба, непроизвольно облизывая. Ей очень не хотелось брать хлеб из рук цыгана. Ее отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что одна из де Монфоров зависит от милостивой подачки простолюдина. Но после столь утомительного путешествия она умирала от голода. Лине взяла ломоть, пробормотала слова благодарности и присела на краешек стульчика для дойки, чтобы насладиться едой.
Хлеб был еще теплым. Откусывая большие куски, она искоса смотрела на цыгана. Похоже; его не коснулась усталость, которая полностью истощила ее силы. И хотя волосы его висели непокорными кудрями, а одежда была безнадежно измята, его глаза блестели, несмотря на долгое путешествие. С удовлетворенным вздохом он припал к грубому хлебу, словно он был роскошным яством.
И в сотый раз Лине нахмурила брови, пытаясь понять, что же цыгану от нее нужно. Зачем этому простолюдину рисковать ради нее своей жизнью?
Речь могла идти только о прибыли. Хотя она не понимала, почему он рассчитывал получить от нее какую-нибудь награду. Все равно другой причины попросту не могло быть, как он ни протестовал, утверждая, что ему не нужны деньги. Не нужны деньги! Ба! Такого не мог утверждать даже король.
Но цыган умудрился добиться столь многого за последние несколько дней: завязать приятельские отношения с Эль Галло, получить помощь от проституток, принести хлеб от жены фермера – и все это без серебра, если не считать того, которое стекало с его языка. Может, он прав. Может, ему действительно не нужны деньги. Но еще ни разу за все годы торговли, целью которой было лишь получение прибыли, она не видела ничего подобного.
Сунув последний кусочек хлеба в рот, она в очередной раз удивилась тому, как цыган сумел уговорить жену пекаря расстаться с хлебом. Некоторое время Лине изучающе рассматривал Дункана, пока он не облизнул губы. И вдруг на нее снизошло озарение – она поняла. Ведь, в конце концов, именно так он добился того, что ему было нужно, и от нее.
– Вы поцеловали ее.
Он едва не подавился хлебом.
– Что?
– Жена пекаря. Вы поцеловали ее. Вот как вы получили хлеб.
На губах его заиграла ленивая улыбка.
– А почему вы так думаете? – поинтересовался он, изогнув бровь.
– Как еще вы могли удержать ее, чтобы она не завопила о помощи, взывая к мужу? – Лине с важным видом скрестила на груди руки, совершенно уверенная в своей правоте. Но, тем не менее, она не могла избавиться от некоторого раздражения, наполнявшего ее, как нитки шерсти в ворсовальной шишке[9].
Дункан пожал плечами, и прядь волос соблазнительно упала ему на лоб.
– Может быть, я угрожал ей, – предположил он.
Но она-то знала лучше.
– Вы поцеловали ее, – с видом обвинителя заявила Лине.
Он медленно слизал последние крошки с ладони.
– Вы ревнуете.
– Ревную? – взвизгнула она. – Не говорите глупостей. – Она сцепила пальцы, чувствуя, как щеки заливает предательский румянец. – Вы видите... всего лишь мое отвращение.
– Отвращение? – ухмыльнулся он, и глаза его заблестели. – Сомневаюсь, что жена пекаря нашла меня отвратительным.
Она готова была взорваться от ярости. Каким самоуверенным наглецом выглядел цыган, взирая на нее сверху вниз с чувством превосходства на искривленных улыбкой губах, губах, которые еще, должно быть, хранили поцелуи Матильды... Будь он проклят, она не хотела думать о нем. И она не собиралась позволять ему вывести себя из равновесия.
– Жена фермера, – заключила Лине, сложив руки на коленях, – без сомнения, привыкла к грубым крестьянским объятиям.
Он заливисто расхохотался.
– Теперь это «грубые». Мне кажется, вы меня оскорбляете, миледи! – Вдруг он обернулся и посмотрел на нее с интересом, от которого ей захотелось убежать и спрятаться. – М-м, так вы думаете, что я был груб с ней?
Он подошел к Лине.
В мгновение она вскочила. «Неужели конюшня всегда была такой узкой, здесь так мало места!»
– Мне все равно, как вы с ней себя вели.
Он подошел ближе еще на шаг.
– А мне кажется, вам не все равно, миледи. Еще как не все равно.
Она сделала отчаянную попытку заставить его опустить глаза, состроив гримасу презрительного пренебрежения. Но куда ей было тягаться с этими страстными синими глазами, под взглядом которых она растаяла, как масло на свежеиспеченной булочке. Она быстро перевела взгляд на солому у него под ногами.
– Собственно говоря, – добавил он, подойдя к ней так близко, что она чувствовала тепло его дыхания, – я думаю, что вам... самой понравились эти грубые объятия.
Должно быть, Дункан догадался, что Лине попытается ударить его за эти слова, потому что его левая рука метнулась и перехватила ее запястье, прежде чем она смогла ее поднять. Через мгновение он схватил ее за другую руку. Лине оказалась в ловушке.
Время остановилось, когда он вперил в нее туманный, поддразнивающий взгляд. Целую вечность он изучал ее, внимательно разглядывая лицо, запоминая каждую деталь, пронзая ее насквозь, словно собираясь заглянуть в самую душу. Затем, рассмеявшись, он отпустил ее.
Она сделала глубокий вдох. До этого момента она не чувствовала, что перестала дышать, и не замечала, что, когда она улыбается, в уголках его глаз собираются такие симпатичные морщинки.
– Вы, Лине де Монфор, – сказал он, – боитесь меня.
Она потеряла дар речи и не нашлась, что ответить.
Он покачал головой.
– Вы, которая так храбро оскорбила Эль Галло в доках и осмелилась бросить вызов самому Сомбре, вы боитесь... грязного цыгана.
– Я не боюсь, – шепотом возразила она, в глубине души признавая, что это правда.
– Ведь вы стараетесь держаться от меня подальше. Вы делаете вид, что это от отвращения, но я так не думаю... – Он покачал головой со своей издевательской вежливостью.
– Я в самом деленахожу вас отвратительным, – заявила она. Но заставить себя посмотреть ему в глаза после этих фальшивых слов, даже когда черная прядь снова упала ему на лоб и в синих глазах засияла насмешка, она не могла.
Лине не ожидала, что после сказанного он рассмеется так искренне и весело, от души.
– О да, отвратительным! И что же именно вызывает такое отвращение? – спросил он, снова приближаясь к ней.
Она попятилась. В цыгане не было ничего отвратительного и отталкивающего. Все в нем было восхитительным – восхитительным и опасным.
– Мой нос? Мои глаза? – голос его стал мягче, обволакивая и соблазняя ее, даже когда она попятилась дальше по проходу. – Мои губы?
Она сделала еще один шаг назад, но споткнулась о брошенную на земле лопату и едва не упала. Цыган протянул руку и схватил ее за локоть как раз вовремя. Но к тому времени она уже прижималась спиной к деревянному стойлу.
– Наверное, у вас вызывают отвращение... мои прикосновения, – сказал он.
Она оказалась в ловушке, зажатая между стеной и мужчиной, чья мужественность, казалось, соперничала по силе с прочностью дерева.
– Должен ли я теперь, – прошептал он, – показать вам, как я поцеловал жену фермера?
– Нет, – она оцепенела. Только не поцелуй, что угодно, только не поцелуй. Но ее губы уже дрожали от предвкушения. Не имело значения, что он делает, не имело значения, как бешено бьется ее сердце, она не уступит его натиску.
– Вот так я поставил свои грубые бедра, – он стал у нее между ног, раздвинув их коленями, прижавшись к ней всем телом, и от такой интимности она лишилась дара речи, несомненно, ощущая его желание. – Потом я положил свою отвратительную руку сюда. – Он перехватил одной рукой ее левое запястье, затем правое и положил ее ладони на свою мощную грудь. Затем Дункан нежно дотронулся до ее шеи. Его палы были, как шелк, когда скользнули по ее гладкой коже и прикоснулись к завиткам волос на затылке.
Дыхание у Лине участилось. Она не осмеливалась взглянуть на него.
– Потом, – прошептал он ей в уголок рта, – я прижал, мои грубые губы... вот так.
Губы его сомкнулись так, словно она была кубком сладкого вина, и язык нежно прикоснулся к ее губам, пробуя их на вкус, искушая ее. Она крепко зажмурилась, пытаясь противостоя! собственным желаниям, вознося молитвы, чтобы огонь, который разгорался внутри нее, погас. Но все было напрасно. От его поцелуя из головы улетучились все мысли.
Наконец он отодвинулся, давая ей возможность передохнуть от хаотичных эмоций, переполняющих ее разум. На мгновение она почти обрела способность мыслить.
А потом он поцеловал ее снова. На этот раз он страстно обнял ее, вторгаясь в ее чувства, наслаждаясь ею со всей страстью умирающего от голода человека. Кровь зашумела в ушах, словно это он заставил ее прихлынуть к голове. Каждый мускул ее тела отвечал на его прикосновения, подобно тому, как цветы тянутся к солнцу. И даже после того, как он наконец отодвинулся от нее, проведя большим пальцем по ее нижней губе, она все равно ощущала жидкое пламя его поцелуя. Она больше не могла подавлять томный вздох, который вырвался у нее сквозь стиснутые зубы, вздох, которым она умоляла о большем.
Справиться с собой было так же невозможно, как остановить прилив.
Она никогда не сдавалась. Но стоило ей ощутить требовательное прикосновение его ищущих губ, стоило дотронуться до его тела, как все мысли куда-то испарились. Она знала только, что ей нужно... что-то большее.
Дункан знал, что ей было нужно. И он намеревался всецело удовлетворить ее. Он отпустил ее руки, которые безвольно обмякли, и крепко обнял одной рукой. Но тут, к его изумлению, прежде чем он успел собраться с силами для новой атаки, эта маленькая чертовка набросилась на него и принялась целовать. Она прижалась грудью к его груди, подставила ему свои губы и принялась жадно исследовать руками его плечи, лицо, волосы.
И он потерял контроль над собой.
Такого никогда, никогда не случалось с ним раньше. Он занимался любовью с десятками женщин, целовал сотни из них. Святой Боже, братья де Ваэры служили образцом для всего баронства, когда речь шла о соблазнении. Но он никогда не терял головы. Именно он задавал темп, планировал каждое движение, каждое слово, знал, когда наступает момент, чтобы сдаться. Он всегда знал, как далеко он может зайти и как, сохранив при этом лицо, отступить. Впервые в жизни он был совершенно беспомощен в своих желаниях.
Лине поразила его еще больше, ответив на его поцелуй со страстью, вскружившей голову, как выдержанное вино. Она прижалась к нему всем телом, как тщательно подогнанная одежда, и губами, мускусно-сладкими на вкус, бормоча что-то, вздыхая и целуя его. Ее волосы, подобно шелку, струились у него меж пальцев, и тепло ее тела возбуждало в нем томительное желание.
Господи, он обожал ее.
Матерь Божья, поняла Лине, отрываясь от него, чтобы вдохнуть воздуха, она хотела его – его поцелуев, его ласк, хотела, чтобы он обнимал ее своими мужественными, крепкими руками. Кровь пела у нее в жилах. Она хотела его каждой клеточкой своего существа. И она могла бы сдаться, могла бы позволить ему взять ее всю...
Если бы не куры.
Негромкое кудахтанье устраивавшихся на насесте несущих внезапно наполнило собой все пространство амбара и напомнило ей о том мире, к которому принадлежал этот мужчина. Это был мир, из которого так отчаянно старался вырваться ее отец. Мир, в котором имя де Монфор ничего не значило. Мир, в который, как она поклялась лежащему на смертном одре лорду Окассину, она никогда не вернется.
Она отстранилась, сначала нежно, потом все с большей настойчивостью, и наконец подняла руку к его щеке и просто оттолкнула его.
– Стойте, – выдохнула она.
В его затуманенных страстью глазах появилось выражение боли.
