Текст книги "Старая Пыль"

Автор книги: Глеб Долбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Спокойной ночи, Петя! – услышал я за спиной, когда коснулся дверцы «девятки». Боже мой, это ж когда меня последний раз – то называли так просто по имени? Уж и не помню даже. Конечно, «Петр Орлов» звучит весьма ярко и для слуха приятно, но…

Я был благодарен своей новой знакомой и бесконечно счастлив. Я ехал к себе в гостиницу неспешно, наслаждаясь ласковым летним вечером. Проезжая через дамбу, остановился, вылез из машины и полюбовался серебристой тропой лунного света, делившей речку Понуру вдоль. Тишину наполнял нестройный хор лягушек, почему – то казавшийся комическим.

Приемник вдруг запел голосом Юрия Шевчука, солиста моей любимой группы «ДДТ»; «Ты не думай, что жизнь нам дана совершенно бесплатно…» – пел он. Я полностью с ним согласен: за все в этом мире надо платить свою цену. Но коль изредка она дарит встречи с такими замечательными людьми, какой была Жанна, не страшна была никакая цена! Жизнь – игра, и скучно было бы, господа, если бы все доставалось нам на блюдечке с той самой пресловутой «голубой каемочкой». Жизнь прекрасна! Какую бы цену за нее не заломили…

В этот вечер я мило побеседовал с тетей Машей и совершенно удовлетворенный лег в постель. Звонить в Москву совершенно расхотелось и я стал даже подумывать, что столичный роман себя исчерпал…

…В эту ночь мне снилась только Жанна.

* * *

На следующее утро я позвонил в районный ОВД, где рассчитывал получить материалы по делу о погибших детях. На всякий случай прихватил с собой малюсенький цифровой диктофон, сделанный под брелок и прикрепленный к связке ключей, и цифровую фотокамеру, замаскированную под пачку «Мальборо». Этот шпионский набор регулярно помогал мне добывать самую уникальную информацию. Это были те самые штучки – дрючки, без которых не мыслилась работа журналиста. Записывающие звук модели с жутко жужжащими проводами отошли, к счастью, в прошлое, как и громоздкие фотоаппараты, от щелчков затворов которых не вздрагивали разве что мертвецы и совершенно глухие товарищи. Новейшие достижения цифровых технологий позволяют нынче делать свою работу тихо, не привлекая излишнего внимания к своим действиям.

Еще вчера я случайно обнаружил за тумбочкой в своем номере телефонную розетку. Она оказалась подключенной к АТС, и я поставил себе на руке небольшой крестик, дабы не забыть купить телефонный аппарат, – теперь и это чудо техники будет в моем распоряжении! За несанкционированное пользование решено было рассчитаться перед отъездом.

По пути в районный отдел внутренних дел, который находился в соседней станице километрах в десяти от Величковки, я заехал в фотолабораторию – экспресс и сдал пленки в проявку, попросив с каждого кадра сделать по одному отпечатку.

Приемщицей здесь была миловидная на вид девушка, и я не удержался и угостил ее большой плиткой шоколада. По ее удивленному виду было заметно, что такой щедрый клиент ей попадается впервые. Зато теперь в фотолаборатории меня знали немного больше, чем просто человека с улицы.

Полным ходом шла уборка урожая, и на трассе то и дело приходилось обгонять грузовики, под завязку наполненные золотистым зерном. Они нескончаемым потоком двигались в сторону видневшегося вдали элеватора. Зрелище было в высшей степени завораживающим, и я даже сделал снимок на память. Да, Кубань, несомненно, житница России!

Отдел представлял собой небольшое старое строение, за которым во внутреннем дворике высилась новостройка – тюрьма, окутанная со всех сторон, словно паутиной, блестевшей в лучах солнца колючей проволокой – «егозой».

– По какому делу? – грозно спросил гориллообразный детина – дежурный, записывая в журнал мои паспортные данные.

– По личному, к начальнику милиции.

– Начальника нет, есть его заместитель Кепочкин, – произнося фамилию он скорчил кислую гримасу.

– Тогда мне к Кепочкину! – обрадовался я – значит, мой знакомый был замом здешнего начальника, неплохо!

«Кепочкин Иван Севостьянович» – прочел я на блестевшей медью табличке и толкнул дверь.

Мой знакомый сидел, развалившись в кресле, положив ноги в армейских ботинках на стол, и, вооружившись пилочкой, пристально изучал свои ногти.

– О, Петр, привет! – не меняя позы поприветствовал он весело, завидя меня в дверях. – Пива хочешь?

– Нет, спасибо, я по делу.

– По делу… – сморщился Кепочкин. – Срочное?

– Я хотел бы ознакомиться с материалами нашумевшего дела о самоубийстве детей в Старовеличковской.

– И ты думаешь, тебе такие материалы предоставят? – удивился моей наивности Кепочкин. – Да кому же охота рыться в архивах? И на каком основании мы должны предоставлять журналистам деловую информацию? – хитро прищурился он.

– Но ведь делам – то этим хода не давали, нет там состава преступления, так, констатация фактов…

– Гоняешься за сенсацией? – понимающе кивнул головой мой знакомый. – Эх, Петр – Петр! И где ты взялся на мою голову!

И, нехотя поднявшись, Кепочкин, корчась от боли в затекшей от неудобной позы спине, махнул рукой:

– Пойдем к начальнику, друг! Если он даст «добро», значит, так тому и быть.

– Так начальника ведь нет! – удивился я.

– Как нет? Ты видел, как он уходил в окно из своего кабинета? Мимо меня, по крайней мере, никто не проходил.

Он толкнул расположенную тут же дверь и заглянул внутрь.

– Заходи тихо, что – то не ладится у Георгия Григорьевича, невеселый он…

Георгий Григорьевич, колобкообразный, как и положено быть всем начальникам, с круглой лысой головой человек, сидел, окутанный каким – то едким сизым дымом, и выпученными глазами немигающе смотрел в стоявший на полке напротив телевизор, из которого и исходила вся эта вонь.

– Сгорел? – возбужденно кинулся клацать переключателем Кепочкин, совершенно забыв о моем присутствии.

– Сгорел, Ваня, сгорел… – глубоко вздохнул начальник и скорчил скорбную гримасу. – А ведь через час будут «Ментов» показывать… Что делать, Кепочкин, что будем делать, я спрашиваю?! – он вдруг закричал басом, багровея.

– Поедем домой посмотрим! – спокойно предложил тот.

– Домой нельзя, комиссия сегодня должна приехать… Вы, молодой человек, по какому делу? – кивнул он мне с видом смертельно уставшего человека. – Сегодня я не принимаю, придите завтра.

– Я мог бы попытаться починить телевизор, – решил я взять инициативу в свои руки.

– Да? – изучающе смерил меня взглядом шеф и прокричал: – Чего стоишь, Кепочкин? Давай сюда паяльник, олово и пастогой! – перепутал он с канифолью.

Я снял ящик с полки на стол и отворил заднюю крышку; как я и предполагал, высоковольтный трансформатор – строчник был весь в копоти и в одном месте на его пластмассовом корпусе прогорела дыра. Обычная беда черно – белых отечественных телевизоров.

За всеми моими манипуляциями Григорий Георгиевич наблюдал с благоговейным трепетом, словно за непонятными и загадочными пассами шамана.

– Нашел! – вихрем влетел в кабинет Кепочкин, держа в руках массивный паяльник, которым впору было паять самовары, а не нежную электронику.

– Есть у вас в станице магазин радиодеталей? – поинтересовался я, располагаясь на столе.

– Обижаешь, земляк! А что надо? – Георгий Григорьевич весь превратился в слух.

Я черкнул в своем блокноте название трансформатора и вырвал листок.

– Кепочкин, отдай это Скобе, пусть мигом мчится в магазин за запчастью!

– Слушаюсь, Григорыч! – козырнул Кепочкин под неприкрытую голову и вылетел за дверь. Но тут же вновь возник из – за косяка: – А на какие деньги покупать?

Начальник поморщился:

– Кепочкин, ну не жадничай, возьми из тех, что выручил за резину!

– Ну ладно… А может, у Скобы занять? – неуверенно предложил он.

– Отставить превышать служебные полномочия! – рявкнул шеф. – Да беги ты, беги, а то не увидим кина!

Потом поднялся со своего места:

– Пойду, молодой человек, покурю пока. Не буду мешать, так сказать, таинству ремонта!

Пока неведомый Скоба гонял за деталью, я выпаял обуглившийся транс и подготовил место для годного. Глубинных познаний в радиотехнике я не имел, и если помимо строчника сгорело еще что – нибудь, то вряд ли с этим справлюсь. Но попытаться было необходимо.

– Такой? – Кепочкин бережно внес на ладони новенькую запчасть.

– Вот – вот, то, что надо! – кивнул я.

– Полтинник, гад, стоит! Придется Скобе с получки отдавать…

– Так шеф вроде не разрешил брать у него деньги, – рассмеялся я.

Кепочкин посмотрел на меня с сожалением:

– У нас в отделе есть вещи, о которых говорят, а есть – которые подразумевают! Говорим – взять из нашего с Григорычем «общака», подразумеваем – «раскрутить» Скобу!

– А кто такой этот Скоба?

– Стажер, кто же еще?! У кого же еще, как не у стажера можно сейчас одолжить деньги? Людей форма портит, – грустно вздохнул он, – стоит человеку надеть форму, как он становится в одночасье таким говном! Тьфу!

Не знаю, кого конкретно имел в виду разочарованный Кепочкин, я же в его словах узрел глубокую самокритику.

Вскоре ремонт был окончен и с некоторым волнением я включил телевизор в сеть. Подогревшись, экран засветился, заморгал оживленно частыми полосами, но вскоре картинка выровнялась и стали различимы лица людей.

– Боже мой! – ошарашенно отступил Кепочкин. – Заработал! Ну ты, Петр, мастак, однако! Григорыч! – крикнул он куда – то за дверь.

– Ну… – появился тот вскоре и, заметив светящийся экран, растянулся в улыбке: – Это дело надо обмыть! Ты как, Кепочкин?

– Ну, а как же?! Денег у Скобы больше нет, надо непременно.

И он выудил из стола початую бутылку «Столичной» и трехлитровую банку маринованных огурцов. Налив в три рюмки, чокнулся с экраном телека и с серьезным видом произнес:

– За искусство, которое требует таких жертв!

Мы выпили и захрустели пикулями.

– Так… – посмотрел зам на свои часы, – сериал через десять минут, излагай, Петр, свою просьбу Георгию Григорьевичу, только кратко!

– Так – с, – шеф сел на свое место и приготовился слушать, с нетерпением, впрочем, поглядывая на экран.

– Хочу изучить материалы о самоубийствах мальчишек в районе, которые произошли осенью прошлого года.

– Зачем? – удивился шеф. – Поверьте, в этих делах нет ничего интересного или, там, загадочного…

Я незаметно включил брелок–диктофон – мнение самого главного здесь милиционера стоило записать!

– …Обычный юношеский максимализм – не купила мать компьютер – в петлю! Бросила подружка – туда же! Обычная в наше время история.

– Не совсем обычная, – позволил я себе не согласиться с официальным мнением.

– По – крайней мере, здесь нет никакого криминала – уж не думаете вы, что кто – то насильно затащил детишек в петлю?!

– Я так не думаю…

– Григорыч, да пусть человек почитает, ведь в тех делах никакого секрета нет!

– Пусть читает, – махнул рукой тот и полностью переключил внимание на экран.

– Пойдем! – Кепочкин провел меня в архив и попросил сидевшего там юношу: – Горобец, покажи Петру прошлогодние дела о самоубийствах несовершеннолетних.

– Слушаюсь… – нехотя оторвался тот от книги и побрел куда – то за шкафы.

– Дела пылятся у нас, – объяснил Кепочкин, – в прокуратуре ими не интересуются, состава преступления в них нет…

– «Менты»! – послышался в коридоре крик шефа.

– Ну, ты изучай, а я пошел – Григорыч зовет, кино началось.

Сев поближе к окну, где освещение было получше, я обложился папками. Горобец поначалу пристально следил за моими действиями со своего места, но вскоре потерял всякий интерес и уткнулся в свою книгу.

Тогда я, подперев голову рукой с зажатой в ней «Мальборо» – фотоаппаратом, стал методично нажимать на спуск, медленно перелистывая один скоросшиватель за другим.

Через полчаса все документы были пересняты и возвращены обратно. На обратном пути я завернул в кабинет Георгия Григорьевича. Раскинувшись в креслах, они с Кепочкиным с упоением смотрели фильм, то и дело гогоча и комментируя сцены.

– Ну что, нашел что – нибудь интересное? – спросил с усмешкой шеф.

– Ничего… – покачал я головой.

– Ну вот, я же говорил – обычное дело. Кепочкин, подпиши человеку пропуск!

– Ну давай, Петр, заходи в гости, если будет желание, – он назвал свой домашний адрес, – я познакомлю тебя со своей женой – пусть увидит, какие на самом деле журналисты, а не какие – то там мистические «орловы»… Короче, бери «пузырь» и заходи!

Он отдал мне пропуск и вернулся на свое место досматривать сериал.

Возвратившись в Величковку, я заехал в фотолабораторию. Завидев меня, приемщица озарилась приветливой улыбкой и протянула заказ.

– Уже готово? – нарочито удивился я, беря пухлый конверт с отпечатками.

– А мы для вас вне очереди сделали!

– Я – ваш должник!

– Вы – наш лучший клиент! Заходите почаще, – выглянула другая девушка в фирменном комбинезоне.

– Спасибо, – поблагодарил я и пожалел, что с собою у меня нет больше угощений – на такую доброту не стоило скупиться!

Зайдя в магазин хозяйственных товаров, купил недорогой телефонный аппарат, а в цветочном киоске выбрал большой букет душистых астр, намереваясь заехать в Дом культуры к Жанне.

У нее в это время были посетители и, чтобы не терять времени даром, я зашел в имеющийся здесь же шахматный клуб и сыграл с каким – то сухоньким старичком партию, которую, к своему удивлению, проиграл довольно быстро, хотя и имел разряд; и все же, лукаво улыбаясь, дедуля без особых усилий загнал моего перепуганного короля в угол и объявил мат, искусно избежав почти верной патовой позиции.

Пожав мою руку своей, не по возрасту крепкой, он великодушно похвалил:

– У вас выразительный стиль игры, молодой человек, но нет твердости в эндшпиле! Дебют же вы разыграли великолепно! С такими людьми играть – одно удовольствие. Приходите еще, я покажу некоторые хитрости, которые будут вам полезны.

– Непременно зайду, – пообещал я, все еще не пришедший в себя после упорного поединка.

Увидев меня с букетом, Жанна смущенно улыбнулась и прижалась к моей груди.

– Спасибо, – тихо поблагодарила она.

– Ты сейчас занята?

– Да, у меня назначена встреча.

– Тогда я заеду вечером и отвезу тебя домой, хорошо?

– Это было бы очень удобно!

– Я был сегодня в отделе и видел те материалы, о которых ты мне говорила. Сейчас я немного все отредактирую и ты мне их прокомментируешь, ладно?

– Я буду рада ответить на все ваши вопросы, господин Орлов! – шутливо согласилась она.

– Да какой я «господин»?! Так, «товарищ»…

И, полюбовавшись, как она умело составляет букет в вазе, удалился.

На стенде с объявлениями у входа в клуб мое внимание привлекла большая яркая афиша. Ух ты! Оказывается, где – то здесь в районе есть парашютный кружок, приглашающий записаться всем желающим. Неплохо, надо будет непременно съездить и совершить пару – тройку прыжков!

Я тут же представил себя в свободном падении и от удовольствия засвистел популярный мотивчик. Но тут же оборвал себя: где – то совсем рядом грянул медным гласом похоронный марш. Пропуская траурную процессию, я заметил на катафалке у открытого гроба знакомое лицо. Это были похороны старого агронома Загоруйко, а молодой человек – его сын, тот самый, что так нелюбезно обошелся с нами в день смерти отца.

– Хороший был человек… – Вахтерша тоже вышла поглазеть.

– Это его сын рядом? – уточнил я.

– Да, Виктор.

– Чем он занимается?

– Фермер, имеет хороший земельный участок, что – то около двухсот гектаров пашни. Толковый молодой человек! До этого был тренером по боксу, чемпионом края, но недавно попросил выделить ему пай и год назад получил свой первый урожай пшеницы. Потрясающая была урожайность! Со всего края к нему приезжали любопытные репортеры, снимали, фотографировали и даже по телевизору показывали! Вот уж правду говорят – талантливый человек – он во всем талантливый!

– И все же бокс и агрономия – вещи совершенно разные, – удивился я. – Вот так вот взять и за первый сезон стать лидером – дело довольно необычное, не так ли? Как же это ему удалось?

– Не знаю. Может, земля хорошая досталась, может, отец помогал какими советами, кто его знает? Это ведь не наше дело. Жалко – то как Степана Федоровича, ох, как жалко…

Она принялась вытирать уголком носового платка увлажнившиеся глаза.

Поддавшись какому – то профессиональному импульсу, я быстро запрыгнул в свою машину и, чтобы не обгонять процессию, объехал боковыми уголками и остановился у гостиницы; по моим расчетам, траурное шествие как раз пройдет в аккурат мимо нее.

Вооружившись видеокамерой, я стал ожидать, когда в раме окна моего номера появится вереница скорбящих. Разумеется, мне известно, что наблюдать похороны подобным образом почему – то не разрешается, но сейчас я был при исполнении своих журналистских обязанностей. Не знаю пока, каким образом смогу включить этот материал в ткань своего расследования, но мало ли… Будучи начинающим корреспондентом, я частенько проходил мимо многих, казавшихся на первый взгляд незначительными, событий, из которых впоследствии можно было бы соткать потрясающий опус, но, увы, все к тому времени было уже безвозвратно потеряно… Не зафиксированное вовремя мгновение теряется навсегда! Поэтому, когда показался оркестр, я поймал картинку в видоискателе и принялся снимать. Увеличил немного кадр, когда перед объективом вырос катафалк. Посмотрел внимательно на выражение лица Виктора; поначалу я не заметил ничего интересного – обычное лицо, застывшее в скорбной неподвижности. Но тут мое внимание привлекли его глаза. Нет, ничего вроде необычного – покрасневшие, распухшие глаза, но больно уж неспокойные они были какие – то… То и дело Виктор бросал короткие взгляды на идущих позади людей, словно выискивая кого – то. Желваки время от времени играли на его скулах. Явно чем – то озабочен…

Я решил не выключать камеру, пока не сниму всю длинную вереницу прощающихся; при этом старался всмотреться в каждое появляющееся на экране камеры лицо. Ничего необычного, люди ведут себя по – разному: кто – то идет тихо, погруженный в свои мысли; некоторые беседовали, курили или даже позволяли себе чему – то улыбаться. Все чинно и торжественно…

Наконец последние ряды прошли и исчезли за границами окна.

«Ну, ладно», – пробормотал я и отложил камеру в сторону. Достал ноутбук и подключил к нему пачку – фотокамеру.

На экране тут же возникли документальные кадры милицейских папок. Что ж, теперь есть что изучать. Параллельно я просматривал материалы, переданные мне Жанной.

«Пименов Антон, тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года рождения. Мать – колхозница, отец – механизатор. Учился средне, был живым, общительным. Хобби – разводил кроликов в приусадебном хозяйстве, мечтал стать ветеринаром. Был вполне здоровым человеком, попыток к суициду ранее не было. Покончил с собой, перекинув веревку с петлей через толстую ветку дерева в домашнем саду. Причем буквально за полчаса до самоубийства его бабушка видела внука совершенно спокойным, не проявлявшим никаких признаков неадекватного поведения. Он шутил и предупреждал, что через час будет обедать, только немного управится. Однако к обеду не появился и только к вечеру был обнаружен мертвым».

Я покрутил трекбол на ноутбуке, и на экране возник фотоснимок, сделанный следователем: на обычной бельевой бечевке, перекинутой через ветку раскидистой яблони, висел хилый на вид мальчишка. Глаза выпучены, на лице застыло вопросительное выражение; ноги не доставали до земли около полуметра, и я сразу не сообразил, как без сподручных средств, скажем, табуретки или пенька, ему удалось совершить самоубийство. Но затем заметил рядом довольно длинный сук, забравшись на который и затянув петлю на шее, затем можно было, спрыгнув, легко решить этот вопрос…

Далее. «Артюх Павел, восемьдесят восьмого года рождения; мать – медработница, растила сына одна, развевшись семь лет назад с мужем – алкоголиком. Учился хорошо, был начитанным, смышленым, увлекался восточными единоборствами, хорошо рисовал. Мечтал стать профессиональным военным. Был уравновешенным, никаких отклонений в поведении, и тем более попыток к самоубийству, никогда не было. По натуре – лидер.

Покончил с собой, запершись у себя в комнате и повесившись на капроновом шнуре, привязанному к спортивной перекладине, встроенной в дверной косяк…»

Неожиданно в номер постучали. Отворив дверь, я увидел на пороге Жанну.

– Я уже освободилась и решила, что буду полезна здесь, ведь ты собирался изучать материалы.

– Да – да, заходи. Я сейчас как раз изучаю все эти истории. Ты очень кстати!

Я пропустил девушку в комнату и усадил рядом с собой перед монитором.

– Я изучил уже дело Пименова, – вернулся я к предыдущему файлу, – и начал читать папку Артюха.

– Да, с Пименовым нет никакой ясности, одни вопросы. Ну в самом деле: человек, который в тот день был все время дома, ухаживал за животными, собирался вот – вот идти обедать – и вдруг идет в сад и кончает с собой. Никакой логики!

– Никакой… – вынужден был согласиться я.

– Для себя в каждом случае я выводила такой своеобразный критерий: обстоятельство, которое с некоторой долей вероятности могло стать причиной случившегося. Так вот, единственный такой критерий, который мне удалось выявить в данном случае – это гибель несколькими днями ранее двух только что родившихся крольчат. Я, разумеется, не думаю всерьез, что это сколь – либо серьезно могло повлиять на психику мальчика, но это единственный кризисный момент в данном случае…

– Хорошо, ну а что ты скажешь насчет Артюха? Какие в его случае были «критерии»?

– Видишь ли, здесь более – менее можно делать предположения… Павел был по натуре лидером…

– Угу, – кивнул я, – это я как раз о нем прочел.

– В последнее время у него были неприятности в школе. Из – за больших нагрузок в спортклубе – шла подготовка к соревнованиям, на которые он стремился попасть во что бы то ни стало – успеваемость его несколько снизилась, что стало причиной беспокойства классного руководителя и незначительных конфликтов с матерью. Я разговаривала с ней, она произвела на меня впечатление женщины разумной, вполне способной на компромисс. Она утверждает, что как раз в последнее перед бедой время сын справился – таки с отставанием от школьной программы и вскоре должен был ехать на соревнования, ибо был зачислен накануне в сборную.

– Может, сказались большие нагрузки на неокрепшую психику? – выдвинул я свое предположение.

– Это было бы заметно, но у мальчика не было ни нервозности, ни апатии, ни обычной в таких случаях потери аппетита. Напротив, он выглядел счастливым и радовался своей двойной маленькой победе.

– Что произошло потом?

– Он ушел как обычно учить уроки в свою комнату. Вечером мать пошла звать его к ужину, но дверь оказалась закрытой изнутри, и на стук сын не отзывался. Это очень ее испугало, – ведь обычно Павел никогда не запирался и вообще никаких секретов он не имел. Предчувствуя страшное, она выбила дверь и тут же столкнулась со свисавшим с косяка телом. Мальчик был мертв уже около двух часов…

На экране появилась фотография с места происшествия: тело юноши свисало ровно посередине дверного проема; капроновый шнур глубоко врезался в шею.

– Жуткая картина… – Жанна невольно отвела взгляд от монитора.

– Пивень Артем, – открыл я следующую папку, – восемьдесят девятого года рождения. Что о нем?

– Этот мальчик был неблагополучным, жил вдвоем с бабушкой, мать родила его в свои неполные семнадцать лет, кто отец – неизвестно. Последние несколько лет она оставила сына на попечение своей престарелой матери и уехала с каким – то новоявленным кавалером куда – то на Север. С тех пор от нее ни ответа, ни привета. Бабушка Артема – женщина набожная, баптистка, регулярно брала внука с собой на богослужения. Все происходящее там он, по ее словам, воспринимал очень серьезно, часто спрашивал, не будет ли тот или иной его поступок грехом. И уж тем более ему было известно, что самый большой грех – самоубийство! Однако в ту роковую ночь он не стал ничего выяснять у нее, а покончил с собой, повесившись на электрическом шнуре – «переноске», прикрепленном к крючку для люстры. Когда утром бабушка вошла к нему в комнату, он был уже окоченевший.

– Какова версия?

– Возможно, он обнаружил какие – то глубокие противоречия между тем, чему его учила религия, и тем, что он наблюдал в действительности. Но все же надо будет обязательно узнать подробнее об этих богослужениях.

Я согласно кивнул на это и сделал пометку у себя в записной книжке.

– Может, они вообще сатанисты? – сделал я предположение.

– Нет. Если ты возвращаешься к вопросу о сектах, то это совсем не то, что ты думаешь. Это скорее своеобразная община, ее многие в станице знают, ничего дурного о ней никто не говорит.

– Ну вот, а раньше ты говорила, что никто из детей не состоял в подобных организациях! – пожурил я.

– Я просто в тот момент подумала совсем о другом… ну, о чем – то страшном…

– Как Артем учился в школе?

– Весьма посредственно. Но это его не беспокоило. Вообще, он немного отставал в развитии, но шизофреником не был, это точно. Дальше… – она перелистнула страницу, – Стрига Руслан, мать – продавец в магазине, отец – электрик в колхозе, семья вполне благополучная. Увлекался географией, часто пропадал летом на речке, строил с товарищами деревянные плоты и пускался с ними в недалекие прибрежные плавания. Той злополучной осенью собрал рюкзак и отправился один в поход. Его обнаружили трактористы, вспахивающие поле; на кургане с растущим на его вершине одиноким деревом их внимание привлекло что – то мелькающее в ветвях. Это был Руслан, повесившийся на альпинистской веревке.

Я взглянул на фотографию: переплетенный ветвями, словно щупальцами огромного спрута, мальчик, раскинув руки в стороны, был словно распят. Особенно эта ситуация была яркой, когда смотришь на курган, снятый издали. Широко открытыми остекленевшими глазами он смотрел куда – то вдаль – туда, где ему уже не суждено было увидеть новые места…

– Когда я первый раз увидела этот снимок, я всю ночь не могла уснуть, – призналась Жанна. – Ничего ужаснее и представить себе нельзя, правда?

– Мистика, да и только! – покачал я головой. Версия?

– У Руслана была болезнь суставов, и кто – то из врачей проявил непрофессионализм, дав ему понять, что лет через десять тот будет передвигаться с трудом. Зная его тягу к путешествиям, можно было бы предположить, что это сыграло свою роковую роль. Но – по словам родителей и всех, кто близко знал Стригу, – он был неисправимый оптимист. Любовь к жизни, на мой взгляд, в любом случае должна была быть сильнее будущих проблем, тем более не особенно – то и ясных пока еще. Как видишь, все мои объяснения – не более чем фантазии, ибо ни в одном случае не было сколь – либо значимых причин для рокового шага.