Текст книги "Алый куб господина Сортеса. Роман в четырёх частях. Книга первая"

Автор книги: Глеб Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Глеб Давыдов
Алый куб господина Сортеса. Роман в четырёх частях. Книга первая

Часть первая
Человек

Глава 1
Пустота

Пустота, абсолютная и неминуемая, не имеющая ни цвета, ни формы, прекрасная и завораживающая чистотой своей первозданности и, в то же время, пугающая своей вечной всепоглощающей и способной довести до безумия неизвестностью. Именно пустота, первое что чувствует и осознает угасающее сознание человека. И вот, уже через мгновение, приходит не имеющий четких граней всепожирающий, заглушающий все чувства и мысли, абсолютный животный ужас. Этот ужас подобен звериному, не имея изначальных причин, он обволакивает всё тело и разум. Зрачки расширяются, кровь неистово бурлит, проносясь по венам, а мысли приобретая некую аморфность, разлетаются, не способные теперь собраться воедино. Человек, будучи не в силах полностью осознать происходящее, совершает свой последний осознанный выдох, вместе с которым будто вырывается короткий, но вместе с тем отражающий всё отчаяние и растерянную беспомощность крик, что царит в угасающем разуме. Вопрос, дрожащие уста способны произнести лишь его, прежде чем навечно замереть в окоченении. Вопрос, гласивший – «Что?». Почти беззвучный, подобно шелесту листвы, он служит некой отправной точкой и, в то же время, символом ещё живого подсознания.

Но вот, роковой вопрос был оглашён и сознание человека застилает туман. Его взор навеки застывает, отныне и навсегда потерявший осмысленность. Вскоре уходит и туман, унеся с собой последние мысли и чувства.

Человек канул в небытие, но в последний миг, он ощущает лёгкость, которую прежде не испытывал. Именно в этот короткий, кажущийся мимолетным миг, что стоит на его пути в абсолютную черноту, человек обретает свободу, свободу от всего. Лишь на одно короткое мгновение, он становится совершенно чуждым своему привычному миру, не испытывая ни радости, ни горя, ни волнения. В этот скоротечный миг, его не заботит будущее, он не думает и не помнит о прошлом, его мысли, проходящие сквозь время, были растворены и обрели некое подобие бесформенности. Тело же, более не просило еды или ухода, оно не чувствовало соприкосновения с этим миром, как не чувствовало своего веса и кажущейся такой привычной, до этого момента, тяжести неба. Всё человеческое существо, как тело, так и дух замирают в этот миг, и наступает всепоглощающая, но уже не вызывающая каких-либо чувств и эмоций пустота.

Но вот, темнота заменяется неясным, иным пространством. Оно, будто осознанно, противясь человеческому существу, вдруг отвергает сознание человека, медленно расплывается и оставляет после себя лишь ощущение некой опустошенности.

Вскоре, от темноты не остаётся и следа. На смену ей, в ещё нераскрывшиеся глаза, ударяет яркий, кажущийся почти враждебным после абсолютной черноты, свет.

Чувствуется, что всё вокруг имеет некую форму, но детали столь расплывчаты, что человек не может распознать ни одну из них. Он, вдруг, снова ощущает пресловутое давление неба и тяжесть своего тела. В его уши, словно раздирая царящую ещё мгновение назад тишину, врываются негромкие по своему существу, но теперь кажущиеся оглушительными звуки. Вместе с тем, приходят и приятные чувства. Человек вновь обретает так не ценившееся при жизни, а после и вовсе казавшееся утерянное навечно, великолепие своего дыхания. Жадно глотая воздух, словно спасённый утопленник вынесенный на берег, он катается по будто каменному твёрдому полу, боль, от соприкосновения с которым, человек теперь также чувствовал.

Наконец, пространство вокруг обретает форму. Из, казалось бы, такой яркой далёкой пелены, выплывает разожжённый камин. В тёмных углах, медленно и не спеша, вырисовываются шкафы, доверху забитые книгами. Они загораживают собой всё пространство вокруг, словно намеренно, скрывая за собою стены комнаты, от ещё замутнённого и неясного взора очнувшегося.

В центре комнаты, проявляясь из аморфных неясных фигур, показался небольшой круглый столик, подле которого стояли два высоких кресла, по всей видимости, обитых серой плотной кожей.

Немного придя в себя, человек обессилено упал в одно из кресел. В его голове снова кружились миллионы мыслей, но не одна из них не смогла получить хоть какое-то развитие, так и ускользая в темноту подсознания. Дабы придать большую ясность своим ощущениям, он решает сосредоточиться на окружающей его обстановке. В начале, его внимание привлекает, выпирающий из стены напротив, камин. Несмотря на то, что в топке, казалось, во всю полыхает огонь, в комнате ощущалось довольно прохладно. Человек был одет лишь в тёмно-синие брюки и тонкую серую футболку. По его коже, то и дело, пробегали мурашки. Он всё продолжал смотреть на камин, чей размер и некая, пускай и уловимая, но в то же время, неподдающаяся осмыслению величественность, моментально приковывала к себе почти трепещущий взгляд. Сам камин представлял собой необычайно массивную, почти гротескную фигуру. Его нижняя часть была подобна замысловатой арке, в центре которой, выбрасывая языки пламени, горел очаг. Стенки каминной арки были вырезаны из камня, в них угадывались едва уловимые, больше напоминающие грубые эскизы небрежного художника, фигуры. Из-за чересчур большого количества мелких деталей и рисок, изображённая сцена слабо вырисовывалась. Но даже так, можно было определить, что все изображённые на стенках фигуры, будь то существа или люди, как бы поддерживали нависающую над ними гранитную плиту, величаво возложенную поверх основания и представляющую собой немыслимых размеров полку. Она была ничуть не захламлена, напротив, лишь только небольшие металлические чаши располагались на её углах, по обеим сторонам камина. Будь они пусты, человек принял бы их за обычные простые подсвечники, из чаш которых торчали тонкие металлические иглы и на каждую иглу, был насажен небольшого размера куб. Толщина граней каждого куба, не превышала ширины большого пальца. На них не было каких-либо изображений или символов, напротив, их ярко-алая поверхность была абсолютно гладкой и поблёскивающей в неровных отсветах. Кубы, явно выделялись из общей композиции, но по какой-то неведомой человеку причине, находились на своих местах.

Далее, изваяние камина плавно переходило в колонну, которая была оформлена переплетающимися узорами и полностью исписана замысловатыми сценками, значение которых не угадывалось. В действительности, колонна являлась каминным дымоходом, уходившим куда-то вверх, за пределы потолка. Только сейчас, человек заметил, что потолок представляет собой идеально гладкую, полностью однородную серую плиту, видимая поверхность которой была абсолютно чиста. Не было ни люстр, ни каких-либо других намёков на источники света. Изумлённый и полный непонимания, взгляд человека проследовал дальше, вдоль стен, полностью скрытых под рядами книжных полок. Слова, узорчато выведенные на корешках стоящих вдоль полок книг, были ему не знакомы.

Спустя некоторое время, человек замечает, что шкафы скрывают за собою все стены, помимо одной.

Последняя стена была обита деревом, расписанным причудливым и завораживающим орнаментом, от которого словно исходило внутреннее свечение. Из стены выпирали две массивные расписанные, со схожим узором, деревянные двери. Они словно были выставлены на показ и, вместе с тем, на общем фоне выглядели не к месту. Между ними висела небольшая картина. На ней, на тёмно-синем фоне, был изображён чёрный квадрат. Картина не представляла из-себя что-то интересное, но каким-то немыслимым образом забирало всё внимание на себя.

Вдруг, нарушая тишину, за одной из дверей послышались чьи-то ровные неторопливые шаги. Ключ в замке совершил три оборота, круглая ручка, в виде пасти неведомого существа повернулась, вместе с тем распахнулась и дверь. На пороге, пребывая в полнейшей растерянности и неком недоумении, стояла фигура. Она была одета в чёрный строгий фрак и ослепительно белую рубашку. Через левую руку, держащую чёрный цилиндр, был перекинут свёрнутый плащ, того же цвета. Правая рука, неотрывно оставалась на ручке двери. Наконец, оправившись от, по всей видимости, неожиданной встречи, вошедший учтиво поклонился человеку и проследовал в комнату. Как только он переступил порог комнаты, дверь за ним самопроизвольно захлопнулась, словно от сильного сквозняка. Не спеша, он подошёл к столу и лениво огляделся, затем, бросив быстрый взгляд на присутствующего в комнате, непринуждённо усмехнулся, кинул свой цилиндр и свёрнутый плащ на стол, и наконец, по-хозяйски расположился в кресле, напротив сидящего человека.

Только сейчас, когда вошедший оказался так близко, человек мог его рассмотреть. Издалека, он был схож с обычным мужчиной. Строгая одежда, сидевшая на нём как влитая, способствовала этому заблуждению. Теперь же, человек с удивлением осознал, что находится в одной комнате не с обычным мужчиной, а скорее с его подобием. Лицо незнакомца, только отчасти, было схоже с человеческим. Оно имело серовато-тёмный оттенок и его выдавали необычно крупные ярко-зелёные глаза. Борода, что росла вдоль всего лица и переходившая в усы, напоминала, скорее, расчесанную шерсть. Из-под сжатых в лёгкой улыбке губ, едва виднелся верхний ряд острых зубов. Присмотревшись, человек заметил, что у сидящего напротив, полностью отсутствовали, привычные для его понимания, человеческие уши. Их роль заменяли другие, что напоминали кошачьи и располагались на самой верхней части головы неведомого существа. Сидящий за столом хозяин комнаты, по всей видимости, решив, что неожиданный гость вполне насмотрелся на него, начал разговор:

– Вы давно здесь?

Учтивый, но вместе с тем, грубый голос заставил человека вздрогнуть от неожиданности.

– Н…не знаю, а г…где я?

Незнакомец покачал головой.

– Думаю, это не имеет значения, во всяком случае, сейчас. Не волнуйтесь, вы здесь вряд ли задержитесь.

– В каком смысле?

Вместе с ответом на вопрос, он не спеша поднялся и, обойдя человека, сидящего в кресле напротив, встал за спинку у самого изголовья.

– Посмотрим…

В макушку человека что-то кольнуло.

– Для начала, будем знакомы, всё-таки вы в моём доме. Итак, я – Сопроводитель.

Хозяин комнаты, вновь, вернулся в поле зрения человека. В его правой руке лежал небольшой белый куб.

– Сопроводитель?

– Сопроводитель, учёный, исследователь и вольный путешественник! Имени, в вашем понимании, друг мой, я не имею, так что зовите меня, как вам будет угодно. А ваше имя?

– Я… я не знаю, точнее сказать, не помню.

– Чудно, выходит у нас уже есть что-то схожее, – сказав это, хозяин комнаты вежливо улыбнулся, опустив руку со странным кубом в карман.

– Простите, э… Сопроводитель, вы сказали, что я здесь не задержусь. Вы поможете мне вернуться домой?

– А разве, вы помните свой дом? – с неким интересом произнёс хозяин комнаты, сложив уже пустые ладони вместе.

– Нет, если честно. Я ничего не помню, ни имени, ни дома, ни как я сюда попал.

– Тогда, есть ли смысл возвращаться обратно?

Ладони существа картинно разошлись в стороны, между ними образовалось нечто, напоминающее тонкую нить чёрного цвета.

– О чём вы?

– Вы понятия не имеете, куда хотите возвратиться. Сейчас, любое пристанище, за исключением разве что этой комнаты, будет для вас одинаково ново. Вы не увидите разницу между местом, что вы когда-то называли домом и любым другим.

Существо наклонилось к человеку и резким движением выдернуло один из его коротких тёмно-каштановых волос.

– Ай, что вы делаете?

– Ничего особенного, – будто отвлечённо произнёс хозяин комнаты, сплетая волосок со странной чёрной нитью.

– Так вы поможете мне?

– Ну, думаю, у меня есть решение вашей проблемы.

Хозяин комнаты вновь сел в кресло, достал откуда-то из-под стола небольшую скрипку и пустующий смычок. Взяв смычок в руку, он стал деловито прилаживать странную сплетённую им нить.

– Вы так и не ответили на мой вопрос.

– Ничего страшного, вы ещё сможете сами во всём разобраться, а теперь, проследуйте за мной.

Хозяин комнаты встал, положил смычок и подхватил со стола свой цилиндр.

Человек, тоже не спеша, стал подниматься из кресла.

– И куда мы пойдём?

– О, не волнуйтесь друг мой, тут недалеко, – с этими словами, существо, или как оно просило себя называть «Сопроводитель», подошло к дверям. Вопреки ожиданиям человека, Сопроводитель открыл не ту дверь, из которой вошёл, вместо неё им была уверенно распахнута правая дверь, за которой проглядывалась, всё та же кромешная темнота.

– Смелее мой друг, проходите!

– А что там? – спросил человек, подойдя к открытой двери и, неуверенно заглянул в настораживающую его глубь.

– Решение вашей и моей проблемы, – ответил Сопроводитель и уверенно толкнул гостя за порог.

Снова мир вокруг разом померк, человека вновь обхватил туман. Как тело, так и сознание, стремительно ускользали в неизвестность, неумолимо погружаясь в пустоту.

Глава 2
Долгожданная цель

Утро. Большое яркое светило медленно выходило из-за горизонта, нерешительно касаясь светом многочисленных угловатых крыш и старых дымоходов ещё спящего города. Робкие лучи, отражаясь в грязных окнах и лужах, бросали на потрескавшиеся от времени стены, неясные отсветы.

Вдруг в пустой и, казалось, абсолютной тишине, раздался оглушительный и протяжный звон – это огромные колокола, что висели на высокой строгой башне, стоящей в самом центре города. Упиваясь собственным звоном, они оповещали город о начале очередного рабочего дня.

Не прошло и пары мгновений, как звон смешался, с резко наполнившими улицы города, звуками. Кто-то хлопал давно рассохшимися деревянными ставнями, кто-то скрипел проржавевшими петлями дверей. Тысячи голосов, едва доносившиеся из-за стен домов, слились в единый продолжительный гул. Утро, наконец, вступило в свои права.

Улицы заполонили, спешащие по своим делам, люди. Многочисленные конные экипажи с трудом разъезжались на узких заполненных перекрестках. Город полностью растворился в собственной суете.

Лишь один незнакомец задумчиво наблюдал за этой, кажущейся для него абсолютно бессмысленной в своей хаотичности картиной, сквозь призму потрескавшегося стекла старого и давно покосившегося окна дома, на окраине города.

Его взор был затуманен тяжёлыми мыслями, уходившими куда-то настолько далеко, что те, казалось, почти ускользали за горизонт сознания.

Мужчина был не высок ростом, но имел довольно крепкое, хоть и далеко не массивное телосложение, одет в простую, привычную для этих мест, серую рубашку, подпоясанную кожаным ремнём и неброские, пускай и странного покроя, синеватые штаны. Поверх рубахи, был накинут тёмно-зелёный длиннополый плащ. Под ним едва угадывались силуэты, намеренно скрытого кинжала и небольшого топорика. Так же, в глаза бросались простые, но довольно необычные, для этих мест, ботинки. Потемневшие от дорожной грязи и пыли, явно бывавшие в сырости и много раз оттёртые от крови, они, всё же, сохраняли свою форму и относительную презентабельность.

Лицо мужчины имело тонкие округлые черты, из-за чего, несмотря на прожитые годы, он казался почти совсем юношей. Всё его тело было покрыто тонким тёмно-серым мехом. Напоминающие лисьи, уши, как и всегда, настороженно торчали на голове между тёмными небрежно стрижеными волосами, а в бледно-жёлтых глазах отражался взгляд много повидавшего и порядком уставшего, то ли от жизни, то ли от самого себя, путника.

В руке мужчина крепко сжимал небольшой круглый шар, светящийся синим светом. Не сводя с шара напряжённого взгляда, мужчина что-то прошептал. Шар в ответ погас и через пару мгновений, вдруг, стал неистово мигать зелёными отсветами.

– Еще один, – с усталостью проговорил он, задумчиво смотря на шар. – Четырнадцатый, если не ошибаюсь. Так или иначе, может хоть в этот раз, всё выйдет как надо.

Произнеся это, мужчина убрал шар под складки мантии и, было направился к двери, как вдруг…

Входная старая деревянная дверь жалобно затряслась под неожиданно настойчивыми стуками, которым, тут же, вторил громкий требовательный голос:

– Господин Ту́рфес! Откройте, приказ управителя!

«А, вот значит, как тебя зовут, хотя, вряд ли ты пользовался своим настоящим именем», – подумал мужчина, переведя взгляд на лежащее в углу комнаты бездыханное тело.

«Приятно, что тебя найдут ещё в презентабельном виде, но всё же, это всё так не вовремя», – удручённо про себя произнёс он, скорым шагом направляясь к входной двери, по дороге вытягивая из кармана плаща небольшой тканевый мешочек.

«Думаю, есть ещё те, кто сторожат снаружи. Небольшая сумятица отвлечёт их внимание», – подумал мужчина, высыпая странноватого вида красный порошок на пол, прямо перед дверью. Наконец, удовлетворившись проделанным, он вернулся в свою комнату.

– Если вы не откроете, нам придётся применить силу! – не унимался громкий и всё такой же требовательный голос.

«Можно подумать, когда-то у вас получалось иначе», – с усмешкой про себя размышлял мужчина, подходя к окну.

Немного помедлив, он схватился за прутья старой железной оконной рамы и резко дёрнул их на себя. Рама со скрипом поддалась и, уже через мгновение, валялась на полу, небрежно отброшенная беглецом.

Вдруг, послышался треск ломающейся двери. За ним, тут же последовали истеричные крики ворвавшихся в комнату стражников, сопровождаемые странным шипением. Мужчина даже не обернулся, лишь молча выпрыгнул из окна. Это был четвёртый этаж, но беглеца данное положение нисколько не смущало. Ловко ухватившись за пролетающие мимо перила второго этажа, он подтянулся и упал вглубь очередной квартиры. Он знал, что квартира была пуста, как и множество других в этой части города. Кого-то из жильцов сгубили долги, кого-то поймали на краже или убийстве, но большинство из них сгубила эта, казалось, нескончаемая война и голод, что стал её неразлучным спутником.

Пробежав крохотную пустую квартирку насквозь, беглец оказался перед окном, на котором не было ни прутьев, ни даже стекла. Ровный пустой проём, как бы олицетворял всю ту запущенность и одинокость, что царила в квартире. Он достал из кармана небольшой портрет чуть седоватого незнакомца и слегка выдохнул. Красноватые нити, появившиеся из пространства вокруг, обвили его лицо и, уже через миг, он не отличим, от изображённой на портрете личности. Недолго думая, беглец нырнул в зияющий проём окна и, вскоре, уже во всю прыть бежал вдоль многочисленных переулков. Переулки, являясь зеркалом общества, как нельзя точно отображали настроения, что царили в городе и на всём материке в целом. Где-то валялись, ставшие уже обыденностью, умирающие от голода или болезней люди. Где-то всё, было полностью завалено мусором. В каких-то переулках, на стенах и когда-то бывшей, ровно уложенной брусчатке, красовались свежие или давно засохшие лужицы крови, результат стычек тех, кто давно уже отчаялся, по крайне мере, так всегда считал бегущий, сквозь все эти переулки, мужчина. Вскоре, вынырнув из очередного проёма домов, беглец влился в общий, вечно куда-то спешащий, людской поток и затерялся в толпе. Он знал, куда ему идти. Тот, кто был ему нужен, постоянно ошивался в одном из многочисленных кабаков, что располагались в другой части города. И вот, пройдя пару кварталов, он резко свернул в сторону, растолкав всё ещё не проснувшихся до конца прохожих и, вновь пустился вдоль переулков. К счастью для беглеца, переулки оказались свободны от обыкновенно ошивающегося там отребья и ему ничего не мешало, не сбавляя темпа, бежать вдоль многочисленных, испещрённых трещинами и местами покосившихся каменных стен.

Безмолвное светило всё ещё не достигло своего зенита, когда он распахнул, посеревшую от времени, дверь старого кабака. В нос, тут же, ударил запах дешёвого пойла, вперемешку с не менее дешёвым куревом. Помимо прочего, в кабаке разило чем-то кислым, но о происхождении этого запаха, беглец предпочитал не думать. Сначала ему в глаза бросилась странная компания, что сидела за одним из прибитых к полу столиков. Ничего не выдавало в них враждебность, но всё же, что-то было в сидящих не так. Некое чувство подсказывало беглецу, что нужно быть настороже. Он решил проигнорировать это чувство и, оглядел помещение кабака целиком.

Как и ожидалось, невысокий круглолицый мужчина сидел за небольшим столиком в углу, с приставленными по периметру четырьмя прибитыми табуретами. Выбранное им место, было относительно близко к туалету и барной стойке, но достаточно отдаленно, от часто бывавших в таких местах, шумных, а порою, даже агрессивных компаний здешних портовых рабочих. Идеальное расположение, для такого необщительного полу-бродяги, каким и старался представляться, нужный беглецу, информатор. Хоть внешность сидящего и производила впечатление, случайно зашедшего сюда бездомного пьяницы, беглец знал, что этот добряга далеко не так прост, как кажется. Сутками, просиживая в кабаках разной степени паршивости, псевдо-бродяга собирал все слухи и сплетни, всё, от еле слышных разговоров и перешептываний, до сказанного по пьяни или неосторожности слова. Ничто и никогда не ускользало от его чуткого уха, ну и, конечно, бродяга не упускал возможность поделиться услышанным за достойную, по его мнению, но часто бывающую ощутимо высокой, плату. Ведь, что ни говори, а «вечно звенящие» интересовали этого скрягу превыше всего. Вот и сейчас, стоило беглецу сесть на один из прибитых табуретов, как псевдо-бродяга сам начал разговор.

– Надо же, Фреови́н Ратрио́н, собственной персоной! – произнёс с, как всегда, неизменно хитрой и, в то же время, обманчиво добродушной улыбкой псевдо-бродяга.

– Снова узнал меня, – ответил Фреовин, кинув на стол небольшой мешочек.

Монеты в нём жалобно звякнули.

– Твой взгляд не скрыть ни за одним из лиц. Как вижу, это здешняя валюта. Значит, что-то из местного интересует?

В голосе псевдо-бродяги слышалась лёгкая разочарованность, несмотря на это, он, тут же, ловким движением смахнул мешочек со стола.

– Снова ищешь кого-то не известно зачем, а потом, от этого кого-то ни вестей, ни тела. Странно всё это, даже интересно, в какой-то степени.

– Интересно?

– Ну, конечно, не настолько, чтобы нарушать устав и множество законов, а потом, после, всю свою жизнь скрываться в примитивных системах. Но, всё же, да признаюсь, мне любопытно, – с абсолютно нескрываемой иронией и некой насмешкой в голосе, произнёс псевдо-бродяга.

– Вряд ли мне суждено, удовлетворить твоё любопытство.

– Как и всегда, ты ничуть не изменился Фреовин. Всё время стараешься отстраниться от окружающих тебя людей, – с некой грустью и уже без тени насмешки, вдруг произнёс, сменивший тон, псевдо-бродяга.

– Ну что же, если тебя интересует недавний случай в порту…

– Нет, – резко оборвал бродягу Фреовин. – Меня интересуют недавние пропажи или убийства.

– Насколько недавние?

– Последние два, может, три дня.

– Интересно, – задумчиво протянул псевдо-бродяга.

– Что-то не так?

В голове Фреовина промелькнул лёгкий оттенок напряжения, внешне же, он оставался спокоен.

– Да нет, ничего такого. Вчера вечером бедолагу Ра́лиса пырнули, в трёх домах отсюда. Говорят задолжал много, а работа в порту, сам понимаешь, золотые горы не приносит, тем более, сейчас. Вот и сгинул с концами. А сегодня утром вот, ко мне Грати́ль за стол подсел. У самого взгляд мутный, неясный, а лицо бледнее некуда. Ну, думаю очередной рабочий какую-то заразу, по типу «чернухи», подцепил. Теперь, такое всё чаще случается. А нет, оказалось, принёс он мне весть, что похлеще всякой заразы будет. Старуха Би́риан померла. Гратиль говорит мол, решил с утра, по пути, ей свои портки отдать, чтоб потом, как обычно, на обратной дороге за ними и вернуться. Старуха то та, почти всему порту, эти самые, портки стирала. Да и я, хоть в порт и не ногой, а к ней, так же, захаживал. Так вот, заходит Гратиль в каморку, зовёт её, а та не отвечает. Ну, думает, некогда старуху дожидаться. Мало ли куда она ушла. И вглубь каморки проходит, дабы вещи свои к остальным бросить. Видит, старуха та наша на полу лежит, да в потолок смотрит. Как потом Гратиль мне сказал, это из-за мужа, наверное, он же ещё в четвёртом призыве ушёл, а сейчас, видать, похоронка пришла. Вот сердце и не выдержало. Старуха то, недаром пахала, всё надеялась, видать, что вот муженек вернётся, так они тут и заживут нормально, по-людски, так сказать, да видно не судьба. Но, это уж мои домыслы, сам поднимаешь.

– Но это ведь не всё, верно? – с уже почти нескрываемым напряжением в голосе, спросил Фреовин.

Ему было абсолютно плевать на очередного подрезанного, каких каждое утро пачками вытаскивали из закоулков, было плевать и на так оплакиваемую псевдо-бродягой старуху, и псевдо-бродяга это прекрасно знал, просто в этот раз, за действительно нужную информацию, он хотел не денег, а чего-то иного.

– Всё верно, есть ещё кое-что, но это будет стоить дороже горстки местных монет.

Фреовин был готов удавить сидящего перед собой, но к счастью, как для ментального, так и для физического здоровья псевдо-бродяги, он, тут же взял себя в руки, лишь глубоко вздохнув, молча кинул на стол запечатанную пачку сигарет. Глаза псевдо-бродяги сразу же загорелись и тот, быстрым движением, смахнул пачку со стола.

– Здешние, ещё не пришли к автоматизации. Таких вещей, здесь уж точно не делают. Боюсь представить, как ты их достал. Ну да, в целом, это неважно для нас обоих, верно? – с довольной улыбкой произнёс псевдо-бродяга, чиркнув пламенем из небольшой квадратной зажигалки.

На её лицевой стороне была изображена взлетающая птица, снизу же, красовалась подпись на явно неместном языке, гласившая:

«Пламя горит лишь во имя свободы».

– Забавно, что она всё ещё у тебя. Хотя, ты никогда не был тем, кто может отсечь воспоминания, – произнёс Фреовин, про себя же, добавив: «Ты, как и я, так же, ничуть не изменился».

Псевдо-бродяга молча затянулся и лишь затем, не в силах спокойно сидеть под напряжённо ожидающим взглядом Фреовина, стал рассказывать:

– Сидел я вчера в «Слепом Глазе». Дело было уже затемно. Думал, наконец, отдохнуть, как обычно, в дальнем углу, но тут гляжу, Ралис за стойкой сидит. Ну, такой, невысокий мужик, волос рыжевато-грязный и лысоват местами. Так вот, сидит он сгорбленный, да в кружке пойла печаль свою топит. Мне сразу странным показалось, что такой тихий конюх, да и далеко не пьянчуга, в таком месте забыл. Подсел я к нему, пару кружек, слово за слово, он мне, как на духу всё и выложил. Говорит, что в семье Со́ртес беда приключилась. Всё поместье на ушах стоит. Говорит, молодой господин, уже как второй день не возвращается. Куда ушёл, никто не знает.

– Семья Сортес, насколько я был наслышан, довольно консервативна в вопросах содержания слуг. Так к чему же этим слугам, так переживать о бедах своих строгих господ? – с некоторым сомнением спросил Фреовин.

– Дело в том, что молодой господин, с недавнего времени, а если точнее, то с прошлых холодов, единственный живой Сортес. Если с ним, что-то случится, то слуги будут ничьи. Думаю их, как и остальное имущество, отдадут в распоряжение короны. Что-то, конечно, осядет в необъятных карманах нашего управителя, но, в наше время, без этого ничего не обходится. В общем, трясутся они, потому как разбросает их по стране, а там уж только Ёрми́н знает, что с ними будет.

– Интересно, – несколько отстраненно произнёс Фреовин.

Теперь, он был доволен потраченным временем. Наконец, за минувшие пять холодов, у него есть зацепка и, его предстоящие поиски, уже сдвинулись с мёртвой точки. Нужно лишь, найти в городе упомянутого конюха и узнать, как выглядит его господин.

Фреовин встал из-за стола и направился к выходу, как вдруг, до его уха донеслась еле слышная, произнесённая почти шепотом фраза псевдо-бродяги:

– «Иль-ви́дра зо́ртис Фреовин».

Смысл сказанного, до Фреовина дошёл не сразу. Слишком долго, он не слышал и не говорил на языке «Единого Света». Эти слова означали, что некое чувство, всё же, не подвело его, когда он только переступил надтреснутый порог пропахшего кабака.

– «Ильки́льта на́ста зо́рдис», – ответил Фреовин и уверенно подошёл к одному из столиков, за которым сидело четверо, примеченных им ещё при входе в кабак, незнакомцев.

Сидящие, были одеты в длинные темновато-бурые плащи, походившие на дорожные мантии путешественников. Капюшоны плащей у всех опущенные и надвинуты на лицо. Довольно частая привычка у здешних завсегдатаев, вот только завсегдатаями, при близком рассмотрении, они явно не были. Из-под капюшона, одного из сидящих, выбивался локон чистых светлых волос. Стоит ли говорить, что подобное, в таком рода месте, было инородно. Они ещё не успели ничего понять, когда под плащом подошедшего, что-то блеснуло и, голова, одного из них, слетела на грязный дощатый пол. Фреовин, тут же перехватил выхваченный топорик и обрушил следующий удар прямиком на голову второго сидящего. Раздался противный треск раздробленного черепа. Оставшиеся двое других, вскочили со своих мест, обнажив небольшие одноручные мечи. На гарде каждого меча гордо отблёскивал отчеканенный герб: «зубастая пасть благородного пса, свирепо сжимала извивающегося змея» – это не оставляло всяких сомнений в том, что пред Фреовином стоят никто иные, как люди местного управителя.

«Значит, и вам я интересен», – подумал про себя Фреовин и сделал уверенный шаг к одному из них.

Мужчина, в ответ на это сближение, взревел и ринулся вперёд в рубящем ударе. Фреовин лишь отошёл в сторону, проводя летящий мимо удар взглядом и одним движением, отсёк держащую меч руку. Боевой крик нападающего, тут же, сменился воплем боли и отчаяния. Мужчина упал на колени в истерике, прижимая к груди оставшийся обрубок. Фреовин пнул его в лицо, а после, перешагнув через всё ещё вопящего мужчину, обратился к последнему оставшемуся:

– Значит, почти вышли на меня и решили подсидеть в одном из подобных мест. Довольно умно для таких, как вы.

Стоящий перед ним мужчина, твёрдо сжимал рукоять своего меча.

«Сам ведь виноват, тот случай в порту, когда я совсем забыл об осторожности», – подумал про себя Фреовин.

Вдруг, мужчина резко взмахнул мечом и ринулся на Фреовина. Тот, лишь слегка, отстранился назад. Остриё пролетело пред самым его носом, но Фреовина это не заботило. Теперь, когда весьма неудачный, по его мнению, выпад был сделан, у нападающего не оставалось шанса. Лезвие в руках атакующего ещё не завершило свой пролёт, как его срубленная с тела голова, уже летела вниз, под аккомпанемент алых фонтанирующих брызг, что в обилии сочились, с уже безвольно падающего навстречу грубому деревянному полу тела.

Фреовин поморщился. Убийство вызывало у него неприязнь и, в какой-то степени, отторжение, но, в то же время, он непоколебимо считал, что его цель оправдывает подобные методы. И вот, под ногами Фреовина лежал последний раненый противник. Тот, уже не кричал, как прежде, а лишь жалобно скулил, всё так же прижимая к себе остатки руки. Было ли Фреовину жалко лежащего, как жалко тех попрошаек, что часто скитаются вдоль улиц и кому он, неизменно, кидал хотя бы пару монет? Определённо нет. Прожив, довольно долгую жизнь, он мог отличать сочувствие от, как он считал, трусливой и опасной для жизни слабости. Фреовин приложил руку к голове лежащего, его ладонь, на мгновение, вспыхнула синеватым светом.