Текст книги "Тайные общества, правящие миром"
Автор книги: Глеб Благовещенский
Соавторы: Виктор Спаров
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
В течение длительного времени персона этого скромного лютеранского пастора из Тюбингена, который, пользуясь выражением розенкрейцеров, «привил Розу к Кресту», находилась в центре жарких дискуссий: он или не он являлся истинным автором прославленных розенкрейцеровских манифестов – Fuma Fralrmilalis, Confessio Fraternilatis, a также снискавшей не менее громкую известность «Химической свадьбы Христиана Розенкрейца».
Эти сочинения, ходившие в обращении в виде рукописных списков с начала XVII века, оповестили мир о существовании группы лиц, наделенных величайшим, но тщательно скрывавшимся до определенных пор могуществом, которые, как свидетельствуют подзаголовки манифестов, провозгласили своей целью ни много ни мало как «всеобщую и генеральную реформацию человеческого знания и законов»! Реформация зта, согласно замыслам таинственных властителей, должна была осуществляться под знаком злато-розового креста, олицетворяющего духовное, или эзотерическое, христианство, и привести в итоге к восстановлению древнего, но утраченного человечеством совершенного знания о Боге, Природе в подлинном смысле человеческого существования.
Несмотря на то что все эти издания были лишены каких-либо указаний на авторство, в разразившейся вслед за их публикацией ожесточенной «памфлетной войне» довольно скоро всплыло имя Иоганна Валентина Андреа как наиболее вероятного их сочинителя, тем более что авторство «Химической свадьбы» подтвердил он сам. Не был обойден вниманием и фамильный герб рода Андреа – Андреевский крест с вензелем из четырех алых и белых роз: он-де и послужил истинным прообразом эмблемы Христиана Розенкрейца! До самого последнего времени практически ни у кого из тех, кто выбрал себе розенкрейцеровскую стезю, не возникало сомнении по поводу того, что именно Андреа является «главным идеологом» несостоявшейся «генеральной реформации».
Вскоре после Второй мировой войны были, однако, найдены документы, заставившие изменить эту точку зрения. Они были связаны с именем другого «посвященного» – жителя Нюрнберга Тобиаса Гесса (1568–1614), который, как выяснилось, организовал в своем родном городе небольшой, но сплоченный кружок молодых интеллектуалов-идеалистов. Вполне возможно, что этот кружок и стал истинным прообразом братства розенкрейцеров.
Сам Гесс был весьма уважаемым ученым – юристом и химиком, но для своих восторженных почитателей он был «другом Господа, служителем Христа, братом своему ближнему, доктором истины, красой литературы, звездой Тюбингена и казначеем Природы». Именно Гесс в 1608–1610 годах сформулировал основополагающие принципы братства. Этот факт был установлен благодаря комплексному исследованию найденных документов, а его результаты оглашены на конференции, посвященной 500-летию европейского гностицизма. Неслучайно и то, что смерть Гесса совпала по времени с началом публикации «розенкрсйцеровских манифестов».
Что касается роли Андреа в «генеральной реформации», то здесь необходимо отметить следующее: благодаря своим большим связям в кругах западно-немецкого дворянства и духовенства и незаурядным организаторским способностям Иоганн Валентин оказался идеальной «ширмой», предоставив свое имя и даже собственный родовой герб для столь возвышенной цели. Сыграла свою роль и семейная предрасположенность к мистицизму (его отец, тоже Иоганн, имел собственную алхимическую лабораторию). Наконец, Андреа, в отличие от Гесса, был в литературном отношении гораздо более одаренным человеком, о чем свидетельствует написанный им роман «Христианополис». (Правда, справедливости ради надо сказать, что роман оригинальностью не блистал, а представлял собой шаблонное, хотя и не лишенное таланта, подражание сочинениям Кампанеллы и Томаса Мора.) Что же касается деятельности Андреа как эзотерика, то она прервалась вскоре после начала Тридцатилетней войны, имевшей для Андреа и его единомышленников самые фатальные последствия.
Среди «сильных мира сего», которым прежде всего и были адресованы «манифесты» и которые оказались так или иначе втянутыми в религиозный конфликт между протестантскими княжествами и католической династией Габсбургов, поддерживаемой Ватиканом, нашелся только один, кто серьезно воспринял идеи эзотерической реформации. Это был пфальцграф Фридрих (1596–1632), под эгидой которого в Гейдельберге, столице его наследственных владений, был создан европейский центр розенкейцерства, просуществовавший, правда, недолго – до разгрома войсками католической коалиции армии Фридриха, провозглашенного в 1619 году чешским королем. Вскоре пал и Гейдельберг, и Андреа вместе с единомышленниками пришлось спасать то, что еще можно было спасти. Для этой цели они задействовали сеть созданных перед самой войной межконфессиональных Христианских союзов, члены которых, вопреки религиозным разногласиям, пытались восстановить дух первоначального, не оскверненной идеологическими и догматическими распрями христианства, которое они стремились дополнить возможностями, предоставляемыми научным прогрессом.
Религиозные и морально-нравственные идеалы и принципы, взятые за основу членами этих союзов, были подробно, хотя и в завуалированной форме, изложены Андреа в двух сочинениях: уже упоминавшемся выше «Христианаполисе, или Описании христианской республики» (1619) и в «Христианской мифологии» (1618). О практической деятельности этих объединившихся протестантов и католиков Христианских союзов современные исследователи истории тайных обществ М. Бейджент и Р. Лей в своей знаменитой книге «Святая кровь и святой Грааль» пишут следующее:
«Изначальной целью (этих союзов) было сохранение… самых последних научных достижений… Они также помогали людям, спасавшимся от инквизиции, которая следовала за католической армией и намеревалась искоренить все ростки розенкрейцеровской мысли…В этих организациях нашли приют многие ученые, философы и эзотерики; впоследствии их переправляли в Англию, где только-только начинало складываться масонство».
Таким образом, деятельность Андреа, вопреки всем испытаниям и превратностям судьбы, имела неизмеримо большое значение для сохранения преемственности в развитии европейской эзотерической традиции. Однако, как это ни прискорбно, энтузиазм немногих одиночек не смог предотвратить катастрофического развития событий. Как было впоследствии открыто Рудольфу Штайнеру и некоторым другим ясновидцам, именно во время Тридцатилетней войны Европу покинули последние из числа Великих посвященных, все еще пытавшихся влиять своими духовными импульсами на ход европейской истории, и навеки укрылись на вершинах Гималаев.
Все эти годы основные усилия «братьев» были направлены на выживание и спасение в мутных водах европейской политики, так что им, разумеется, было не до теоретических изысканий и не до литературного творчества. Достаточно сказать, что если в период между 1614 и 1620 годами было издано более 200 сочинений, так или иначе посвященных теме розенкрейцерства, то в последующие десятилетия это число упало практически до нуля. Неудивительно, что и сам Андреа не на шутку встревоженный поднявшимся вокруг его имени неистовым шумом, попытался «выйти сухим из воды» и публично «признался» в мистификации… Впрочем, такие признания были неотъемлемой частью тактики Андреа и его соратников, пытавшихся с помощью подобных нехитрых приемов отбиться от ломившихся в ряды братства профанов, годных только на то, чтобы скомпрометировать идеалы и принципы «реформации».
Несомненно, однако, и то, что и сам Андреа был глубоко удручен тем обстоятельством, что задуманная и осуществленная им попытка «зондирования эзотерической почвы века» дала совсем не те результаты, на которые он, очевидно, рассчитывал: «христианское человечество» оказалось ни интеллектуально, ни духовно, ни нравственно абсолютно не подготовлено к возвращению «золотого века Астреи». Как писал сам Андреа в романе «Христианополис», оценивая итоги «розенкрейцеровского бума», «пока все ссорились между собой и толпились на торжищах, многим другим (то есть самому Андреа и кругу близких ему людей) представился случай взглянуть на происходящее и вынести собственное суждение по этим вопросам». В результате задуманный им проект под названием «розенкрейцеровская реформация» был, очевидно, признан бесперспективным, а на смену ему явились более «приземленные» и ориентированные на практику «малых дел» Христианские союзы. Увы, но ни мистический Дамкар, ни благочестивый Христианополис совершенно не вписывались и страшную реальность человеческой истории: современники Андреа одинаково не желали считаться ни с наставлениями восточных мудрецов, ни с увещаниями «жить по Христовым законам братства, любви и добра», предпочтя вместо этого па долгие десятилетия погрузиться в пучину кровавого хаоса.
К сожалению, в нашем распоряжении слишком мало достоверных биографических данных, чтобы можно было судить об Андреа как о личности и пытаться оценивать его личный вклад в подготовку проекта «всеобщей реформации». В этом смысле характеристика, которую дал Андреа выдающийся исследователь средневековых мистических движений Ф. А. Йейтс, является, пожалуй, наиболее точной:
«Андреа являет собой печальный пример человека, родившегося не в ту эпоху, – человека высокоодаренного и самобытного, оказавшегося в некотором смысле предшественником Гете… но которому, тем не менее, пришлось отречься от собственного призвания и жить в постоянной изматывающей душу тревоге, вместо того чтобы спокойно пожинать плоды успеха, казалось бы заранее предопределенного благородством его натуры, замечательным интеллектом и творческим воображением».
К счастью, в отличие от многих своих современников, павших жертвами религиозных преследований (как Джордано Бруно) или погибших в пучине и хаосе войны (как алхимик и сподвижник Андреа Михаэль Майер (1568–1622), основатель и идеолог современного розенкрейцерства тихо дожил до глубокой старости и мирно почил, исполняя до последних дней своих обязанности пастора в Штутгарте.
Роберт Фладд (1574–1636)Роберт Фладд, крупнейший систематизатор эзотерических знаний, духовный вдохновитель британского розенкрейцерства, вполне может считаться одним из претендентов на роль основателя масонства. Будучи отпрыском дворянского рода и состоя в тесных связях с европейскими аристократическими фамилиями и даже королевскими домами (Фладд был домашним учителем детей вождя католиков герцога де Гиза, советником при дворе рейнского пфальцграфа Фридриха, пытавшегося провести в жизнь идеи «розенкрейцеровской реформации», а также имел доступ ко двору английских королей Якова I и Карла I, также проявлявших определенный интерес к подобным проектам), он имел все возможности внедрять сакральное знание в самые высокие сферы современного ему общества.
Правда, здесь имелось одно весьма существенное «но»: свои обширные, прекрасно и богато иллюстрированные сочинения, развивающие основные идеи «христианской каббалистики» и гностико-герметической доктрины. Фладд писал по-латыни, подписывая латинизированным именем Флуктибус (т. е. «текучий» – от английского слова fludd). В силу этого они не были доступны широкой аудитории, а распространялись исключительно среди людей, для кого латинский язык был частью общего культурного образования, а также среди тех, кого сам автор считал достойными этого. С одной стороны, это избавляло его сочинения от цензурных правок и мытарств, а с другой – резко ограничивало круг потенциальных читателей, сводя их к довольно незначительному числу представителей дворянской и интеллектуальной элиты. В результате имя Фладда довольно быстро и незаслуженно было забыто, и его трактаты стали объектом пристального внимания лишь в недавнее время.
Наследие Фладда – сочинения полемического и мистико-натурфилософского характера. Наиболее известным образчиком первых является изданное в самый разгар полемики вокруг «розенкрейцеровских манифестов». «Апологетическое писание в пользу истинности существования розенкрейцеровского сообщества» (1617), где он с жаром опровергал распространяемые врагами братства домыслы и инсинуации и апеллировал к королевским дворам Европы с целью пробудить их интерес к высказанным в манифестах идеям о всеобщем перевороте в умах и о социальном устройстве европейского общества. Другие же сочинения подобного рода – это страстные воззвания в защиту собственных взглядов, где автор недвусмысленно отбивается от злобных нападок в свой адрес со стороны воинствующих ортодоксов.
Несравненно более интересны и содержательны его эзотерические и натурфилософские трактаты, особенно самый фундаментальный из них – «Изображение космоса великого и малого…», изданный в 1617–1621 годах в четырех книгах. Две первые книги посвящены макрокосму (то есть изображению Вселенной с «метафизической и физической точек зрения»), а две другие – человеку (микрокосму) и принципам его взаимодействия с Богом и Универсумом.
Этот монументальный труд, считавшийся едва ли не самой полной сокровищницей герметических знаний (согласно представлениям эпохи розенкренцейровской «бури и натиска»), позднее был дополнен «Теософско-богословским трактатом» и некоторыми другими работами; в их числе были и труды, посвященные оккультным основам медицины (как истинный последователь Парацельса, Фладд был к тому же и практикующим врачом).
Современные исследователи отмечают, что. даже не обладая сильным и оригинальным умом, как, скажем, у Джордано Бруно, Фладд, тем не менее, внес огромный вклад в дело «розенкрейцеровского просвещения», во-первых, благодаря своему доступу в «высшие сферы», а во-вторых, в силу своей поистине феноменальной работоспособности и эрудиции. Наверное, никто среди известных эзотериков того времени не обладал такими широкими возможностями и полномочиями для тайной, закулисной работы, как Фладд, поэтому именно на этом поприще ему удалось добиться наивысших успехов, заложив прочный фундамент для будущего процветания масонских лож в Великобритании.
В своих сочинениях он заявляет о себе как о человеке с ярко выраженной «научной жилкой», демонстрирующем строго аналитический и даже рационалистический подход к «теософско-богословским» вопросам. Для него было само собой разумеющимся фактом, что все без исключения существующие науки по самой своей природе уже магичны, ибо в их основе законы, установленные Богом, которого сам Фладд и многие его единомышленники воспринимали в качестве Верховного Мага. Если помыслы христианских мистиков были заняты главным образом аскезой и другими чисто казуистическими способами доказать свою любовь к Всевышнему, то Фладд предпочитал демонстрировать ее совершенно иным образом: так, он сконструировал любопытный механический прибор, смесь термометра и барометра, с помощью которого собирался «строго научно» доказать идею о солнечном свете как части Божественной субстанции.
Наиболее рельефно рационализм мышления Фладда отразился на графической стороне его работ, изобилующих тщательно исполненными многосоставными и многофигурными аллегорическими картинами, таблицами и диаграммами, объемлющими всевозможные связи и типы взаимодействий между различными составными частями и структурными элементами микро– и макрокосма. Излюбленный метод Фладда, выражающий самую суть его интеллектуалыюй магии, русский исследователь В. П. Визгин охарактеризовал следующим образом: «Речь идет о метафизической математике, в которой числа и геометрические отношения наделяются нематематическими (т. е. мистическими) свойствами и способностями воздействия. Числа и фигуры при этом становятся средствами классификации и символизации различных иерархических и спиритуальных связей».
Для творческой манеры Фладда характерно также стремление к объединению в рамках одного и того же графического пространства явлений и феноменов противоположной природы: Божественного и человеческого, трансцендентного и имманентного, смертного и бессмертного и так далее, причем даже самые таинственные и мистические процессы вроде акта Сотворения трактуются им внешне чисто материалистически, с применением соответствующих химических формул и математических выкладок. К сожалению, смысл многих используемых им знаков и символов, хорошо понятный современникам Фладда, ныне оказался утрачен и потому может трактоваться весьма условно и гипотетически.
Тем не менее трактаты, да и вся деятельность этого «кавалера Розы-и-Креста» оказали огромное воздействие на развитие розенкренцеровской мысли, а сам ученый по праву занимает место в рядах отцов-основателей как розенкрейцеровского, так и масонского движений.
Фрэнсис Бэкон (1561–1626)Фрэнсис Бэкон – один из самых выдающихся английских мыслителей, писатель и дипломат, с именем которого связывают важнейший этап организационного и структурного становления «розенкрейцеровского братства» – масонские ложи. Считается, что именно он в зашифрованной форме изложил в своих философских и политических сочинениях их идеологию.
Бэкон происходил из родовитой семьи, издавна принадлежавшей к британской политической элите (его отец, лорд, был хранителем печати). В 1575 году Фрэнсис окончил Кембриджский университет, в 1583-м стал членом парламента, а с 1618 по 1621 годы занимал должность лорда-канцлера Англии. Однако, будучи человеком вполне честным и чуждым придворных интриг, он в конце концов был обвинен завистниками в финансовых и политических злоупотреблениях, отстранен от должности и предан суду, и только благодаря личному вмешательству благоволившего к нему короля Якова I с него были сняты подозрения в «политическом преступлении».
После освобождения Бэкон благоразумно предпочел не возвращаться на государственную службу, последние годы жизни посвятив философским, естественнонаучным и литературным трудам, выпустив в свет такие прославившие его имя работы, как трактаты «О великом восстановлении наук» (который он писал в течение почти всей жизни), «О мудрости древних» (1609), а также «Новая Атлантида» (опубликована посмертно в 1627 году).
Хотя, как известно, Фрэнсис Бэкон никогда публично не заявлял о своей принадлежности к каким бы то ни было тайным обществам, вокруг его имени еще при жизни начал складываться мистический ореол, который в XIX и XX веках приобрел поистине мифический статус, особенно после опубликования ряда посвященных ему работ, где на основе сведений, заимствованных из разных источников – свидетельств современников, корреспонденции брата Фрэнсиса, Энтони, одно время возглавлявшего службу британской внешней разведки, и, наконец, сочинений самого лорд-канцлера, доказывался факт его причастности к «оккультному возрождению» в Англии XVII столетия. С этой целью на вооружение бралось все – не только само содержание его трудов, но и элементы их художественного оформления и даже скрытые закономерности, выявлявшиеся путем анализа содержащихся в них опечаток.
Правда, следует оговориться, что исследователями подчас руководил не столько чисто оккультный интерес, сколько желание найти подтверждение прочно овладевших умами современников слухов о том, что именно Бэкон был автором пьес, которые он выпускал под псевдонимом Уильям Шекспир.
Столь безудержное смешение оккультизма, элементов криптографии и литературоведческих исследований привело к тому, что реальная личность Бэкона едва ли не полностью растворилась в «бэконовском мифе», где желаемое выдается за действительное.
Но что же в действительности послужило тем первоначальным ядром, вокруг которого впоследствии сложился этот миф?
Хорошо известно, что Бэкон в течение всей жизни живо интересовался так называемой естественной, или экспериментальной, магией, к которой он относил такие «царственные» науки, как алхимия и астрология, причем решительно выступал против всяческого шарлатанства в этой сфере. По мнению Бэкона, истинные наука и мистический опыт не имеют ничего общего с подменой или обманом. Напротив, он ратовал, по выражению А. Ф. Лосева, за «точное эмпирическое исследование реальных вещей нашего реального опыта», то есть за магию научно-техническую, добивающуюся так называемых «чудес» научно-техническим путем. Эти принципы и их формы он изложил в своих трудах: «О великом восстановлении наук» и «Нравственные и политические опыты», где объявляет науку, в особенности науку прикладную, эмпирическую, законной наследницей и преемницей архаической магии, которая, дескать, к тому времени уже выработала свой внутренний ресурс и теперь должна передать эстафету новым формам познания скрытых свойств Природы.
Познав тайные законы материи, считает Бэкон, и, прежде всего, великую загадку взаимопревращения и взаимопроникновения веществ, человек способен достичь высшего, поистине божественного могущества и начать творить новые законы, которые коренным образом изменят его среду обитания, приведя ее в соответствие с высокими запросами «царя природы». Поэтому вместо типичных для мистической литературы восхвалений могущества и благ Всевышнего мы находим у Бэкона многочисленные и весьма подробно описанные «чудеса» технического прогресса, предвосхищающие многие изобретения далекого (если отталкиваться от времени жизни философа) будущего: самолеты, рентген, метеорологию и многое другое. Именно поэтому А. Ф. Лосев находит уместным говорить в данной связи о «технике XXI века», имея под этим в виду некий особый вид материализма, то есть материализм магический и мистический, нацеленный в первую очередь на обнаружение, говоря словами самого Бэкона, «знаков Создателя на Его созданиях, запечатленных и закрепленных в материи посредством истинных и тончайших средств». По мысли Ф. Бэкона, если и можно добиться такого обнаружения, то не путем отвлеченного схоластического богословия, а путем прикладного, экспериментального исследования, свободного от любых предрассудков и предвзятостей.
Поскольку в одиночку справиться со столь грандиозным замыслом вряд ли кому под силу, то Бэкон указывает в связи с этим на необходимость создания неких организованных обществ, члены которых активно поддерживали бы друг друга в своих начинаниях. «Воистину, – пишет он, – подобно тому, как сама Природа творит братство в семьях, так же и в процессе познания не может не сложиться братство на основе знаний и нравственности, восходящее к тому особому отцовству, что приписывают Богу, называя Его Отцом Просветления, или Света».
Эти слова не оставляют сомнении в том, на какое именно «братство» намекает автор: содружество адептов «естественной магии», в рамках которого научно-культурное «просветительство» органически дополнялось бы просветленностью божественным духом, то есть эзотерическим Гнозисом. По мысли Бэкона, такое сообщество «научных магов» явилось бы главной опорой и движущей силой духовно-научного прогресса, имеющего конечной целью расширение творческих возможностей человека до степени богоподобия.
С другой стороны, в дальнейшем Бэкон нигде не развивает и не конкретизирует эту тему «братства просвещенных». Более того, он даже высказывает (причем неоднократно) критические замечания в адрес некоторых видных представителей ренессансного оккультизма, включая самого Парацельса. Видимо, это объясняется только одним: необходимостью маскировки своих взглядов, ибо, занимая высокое официальное положение и постоянно находясь в центре завистливого внимания со стороны многочисленных соперников, он в противном случае рисковал прослыть «еретиком», а главное – утратить расположение Якова I, панически боявшегося всего сверхъестественного и даже сочинившего обширное руководство по изобличению ведьм. В силу принципа noblesse oblige(лат. «происхождение обязывает») лорд-канцлер пытался придать своим рассуждениям о «восстановлении наук» возможно более традиционный и невинный вид, и это удалось ему настолько, что с толку был сбит не только король Яков, но и современные исследователи.
Как бы там ни было, своей цели философ достиг: он сумел, не вызывая подозрений и нареканий, обеспечить себе «прикрытие» для реализации своих излюбленных идей и далеко идущих планов. Несомненно, что представление о Фрэнсисе Бэконе как великом конспираторе и криптографе имело своим истоком именно подобную двойственность и исходило от круга лиц, хорошо осведомленных о закулисных сторонах жизни политика. И, возможно, мы так никогда ни о чем и не узнали бы, если бы наследники философа, разбирая после смерти его архив, не наткнулись на манускрипт с текстом «Новой Атлантиды», своего рода современной версии знаменитого платоновского мифа. Собственно, следуя своей излюбленной идее о природе как чудесной книге, написанной Творцом «живыми» письменами, Бэкон постоянно питал глубокий интерес к символическому языку и толкованию древних мифов и преданий, в которых, как он не без основания полагал, заключена в иносказательной форме тайная мудрость тысячелетий.
Так, в небольшом, но весьма любопытном с этой точки зрения трактате «О мудрости древних» он дал оригинальную интерпретацию 28 ключевых образов античной мифологии, отождествляя каждый на них с каким-либо метафизическим принципом, или архетипом. Например, Орфей – архетип «универсальной философии». Протей – архетип материи. Пан – архетип мира природы. Прометен олицетворяет синтез науки и магии и тому подобное.
Что касается «Новой Атлантиды», то здесь платоновскую аллегорию Бэкон ко всему прочему «скрестил» с каббалой и более чем прозрачной розенкрейцеровской символикой. В центре повествования – обосновавшееся на уединенном и недоступном острове посреди океана (символ тайной мудрости, укрытой от взоров простых смертных) сообщество магов и мудрецов, перенявших свою мудрость от библейского царя Соломона, в память о котором главный центр этого сообщества именуется Бенсалем, то есть «дом Соломона». Это сообщество одновременно соединяет в себе и прошлое, поскольку его адепты искушены во всех формах древней магии, и будущее, поскольку оно основано на сугубо технократических принципах. Да и образ жизни, который ведут адепты ордена Бенсалема, знающие обо всем, что происходит во внешнем мире, но не ведомые никому за пределами острова, словно списан с устава какой-нибудь древней мистической секты вроде пифагорейской.
Так, им предписывается блюсти высочайшее целомудрие, а плотское общение допускается только в целях продолжения рода. (Здесь, несомненно, сказалась рациональная ненависть Бэкона к плотскому размножению, под влиянием которой он, кстати сказать, стал убежденным гомосексуалистом.)
Подробные описания внешнего вида и предметов убранства ритуальных помещений в доме Соломона тоже основаны на скрытых ассоциациях с розенкрейцеровской легендой и хитроумных символических ходах, причем основные атрибуты убранства – астральные знаки и инструменты типа угольника, циркуля и т. п. – стали в дальнейшем основными символами масонских лож. Очевидно, что описанное общество – не что иное, как реализовавшаяся розенкрейцеровская утопия: его члены осуществили «великое восстановление наук» и в результате вернулись к состоянию Адама до грехопадения – ведь именно так Фрэнсис Бэкон и авторы «розенкрейцеровских манифестов» представляли себе конечную цель духовной эволюции человечества.
Завершая этот краткий очерк о выдающемся «розенкрейцере» своего времени, нельзя не сказать о том, что «Новая Атлантида» стала основой не только всех технократических утопий нового времени, но и теории о пресловутом «жидомасонском заговоре», этой своеобразной формы воинствующего материализма. Как говорит один из персонажей «Атлантиды» (проводник по Бенсалему), мудрый еврей по имени Яабин (это имя составлено из названий двух священных колонн при библейском храме Соломона – Иакин и Боаз), обитатели острова ведут свой род от «колена Авраамова», а «нынешние законы Бенсалема происходят от тайных законов, начертанных Моисеем в каббале». Эти слова служат ярким доказательством того, что Фрэнсис Бэкон действительно был одним из самых проницательных и эрудированных людей своего времени!
