Текст книги "Негодяи (сборник)"

Автор книги: Гиллиан Флинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

М поворачивается ко мне с видом «я же говорила!» и встает. Я подхватываю сумочку. Официант дергается.

– Простите, но со мной может пройти только Мадам, – извиняющимся тоном говорит он.

Как вам такое? Я пытаюсь спланировать дальнейшие действия. Я ни за что не отпущу М одну туда.

– Паулина моя лучшая подруга! – с искренним изумлением и обидой говорит М. – Мы никуда врозь не ходим. Мы как сестры!

Бедный парень вздыхает. Понимает, что его дурачат, но что тут сделаешь?

– Хорошо, хорошо. Тогда пойдемте обе.

Мы проходим через занавесь из стеклянных бус, которые мелодично звенят, преломляя неяркий свет всеми цветами радуги. Музыка внезапно становится намного тише, будто мы оказались в другом здании. Или другом мире.

Джиджи лежит на красной бархатной софе, поджав гладенькие ноги. И хмурится.

– Я хотела поговорить только с Мадам, – говорит она легко и небрежно, но официант сразу сникает.

– О, позволь Паулине остаться. Обещаю, она мухи не обидит.

Ага, и палец ей в рот не клади, клянусь Богом, думаю я.

Скептически приподняв брови, Джиджи стряхивает пепел с сигареты в мундштуке.

– Вы два сапога – пара. Чудесно. Входите обе.

У нее нет ни телохранителей, ни громил, которые попытались бы найти спрятанные пистолеты или предотвратить драку, прежде чем она разгорится. Скорее, нет обычных телохранителей, не считая гориллы у входной двери. Здесь, в святая святых, ей не требуются мужчины в костюмах с пистолетами в нагрудной кобуре. За ней приглядывают иные глаза. Даже не знаю, что именно случится с тем, кто попытается здесь что-то затеять, но у меня нет ни малейшего желания проверять.

Джиджи указывает мундштуком на обитые тканью стулья с прямой спинкой у небольшого круглого стола напротив нее. Для серьезных переговоров, когда люди смотрят друг в другу глаза, договариваясь и пытаясь понять скрытые мысли друг друга. М уверенно садится на стул, скрестив лодыжки и наклоняясь вперед, так, будто собирается рассказать нечто тайное. Я устраиваюсь на софе у дальней стены и делаю вид, что разглядываю ногти.

Комната обставлена, как приемная, со стульями и диванчиками у столов, сервантами вдоль стен, в которых стояли сверкающие хрустальные графины с янтарного цвета жидкостями. Светильники от Тиффани дают мягкий желтый свет, и темные тисненые обои кажутся сотканными из теней. Если смотреть снаружи, то комната выглядит темной, сквозь занавесь из стеклянных бус и сигаретный дым. Глядя отсюда, тем не менее, можно четко видеть бар, столики, танцпол и джаз-банд на сцене. Даже вход, дверь и стоящего на страже гориллу. Казалось, что такого не может быть, что здесь что-то не так, но я решаю слишком сильно об этом не задумываться. Висящий в воздухе туман странный, будто опиум, но я уверена, что это обычный табачный дым. Может, своих сообщников она и дурманит, но не себя.

Женщина в красном начинает говорить первой, по праву хозяина.

– Что ж, дорогая, и как мы проведем этот небольшой танец?

– Ты знаешь, что предстоит, – говорит М, явно не собираясь ни танцевать, ни играть в игры. Не могу сказать, удивлена этому Джиджи или нет. На ее лице не вздрагивает ни один мускул, она даже не моргает, и даже мундштук у нее в руке не дрожит. Дым все так же идет к потолку ровной струйкой.

Тянутся секунды. Мы ждем, согласится Джиджи или нет. Не соглашается.

– И?

– Я хочу поставить фургоны в круг. Сила – в количестве. Вместе мы сильнее, чем порознь. Как это было всегда.

– А что мне с того? – спрашивает она. Прямо клише какое-то. Видимо, изнежилась, думаю я. Не то чтобы изнежилась в том, как она обращается с людьми и ведет дела. Изнежилась, привыкнув к удобствам. Она знает, что у нее есть, и держится за это. Не думает о будущем, думает, что все и так хорошо. М не получит нужный ответ, когда этот разговор закончится.

– Безопасность, – тут же отвечает М. – Долголетие. Мир.

– Очень абстрактные понятия.

– Мы можем объединить силы, – говорит М. – Удвоить защиту, нашу и твою, и стервятники, такие как Энтони Марголис, как этот федерал, к нам не притронутся. Гм, как вообще этот федерал сюда попал сегодня? На тебя не похоже, Джиджи, чтобы ты упускала из виду брешь в броне.

Джиджи изо всех сил старается не суетиться, но тут выпрямляет ноги и перекладывает по-другому. Глядит на М с презрением.

– Он ничтожество. Не слишком много потребовалось, чтобы о нем позаботиться, не так ли?

Она глядит на меня и жестко улыбается.

Как же тяжело промолчать. Я прикусываю язык и пытаюсь оглядеть каждый дюйм комнаты в поисках того, что может прыгнуть и укусить нас.

Фонограф в углу, на небольшом столике красного дерева, раструб в виде раковины повернут в центр комнаты, как и должно быть, но на его площадке нет пластинки, а в тонарме нет иглы. Значит, он предназначен не для проигрывания музыки, а для чего-то еще. У меня мурашки по коже идут от мысли, для чего еще он может быть предназначен.

– То, что скоро случится, – снова начинает М. – Это не магия. Не вампиры, не сирены или что-то подобное. Чистая экономика. Бизнесмены, банкиры и биржевые брокеры, люди с деньгами, вот кто все погубит. Такие, как ты, которые думают, что они в полной безопасности, что ничто никогда не изменится. Что ты будешь делать, Джиджи, когда изменится все?

– Что это ты так стала обо мне беспокоиться? – с деланым удивлением спрашивает Джиджи.

– Почему бы и нет?

– Я сама могу о себе позаботиться. А тебе следует позаботиться о себе, вместо того чтобы тревожиться за тех, кто не нуждается в твоей помощи.

Она снова затягивается сигаретой и выпускает клуб дыма из округлого рта. Как это могла бы сделать М. М долго глядит на женщину в красном. Джиджи не замечает печали в ее взгляде, поскольку и не смотрит, протянув руку и стряхивая пепел в стеклянную пепельницу.

И вдруг внезапно поднимает взгляд, озабоченно. Я не вижу причины, в силу которой она почувствовала бы беспокойство. М не делает ничего особенного, я тоже ни на дюйм не сдвигаюсь. А вот Джиджи глядит ей за спину, в зал, через занавесь из стеклянных бус. Там тихо. Джаз-банд перестает играть, стихает гул голосов, даже бокалы не звенят. Теперь начинаю беспокоиться и я. Не надо быть экстрасенсом, чтобы ощутить, что атмосфера заведения полностью изменилась. И куда хуже, чем можно судить по встревоженному внешнему виду Джиджи.

Раздается выстрел, и на пол с глухим стуком падает тело.

М бросается к занавеси, я – следом, готовая в любой момент столкнуть ее в сторону ради безопасности. Это я должна первой бросаться навстречу неприятностям, почему ей все время надо посмотреть, что происходит? После секундного замешательства Джиджи приподнимает платье и вытаскивает пистолет из кобуры на подвязке. Теперь я понимаю, что все плохо, и даже хуже.

М откидывает занавесь, и мы видим картину разворачивающихся событий во всей красе. Пять или десять парней, в костюмах и мягких шляпах, плотно нахлобученных на головы, вломились в заведение, вооруженные и готовые к бою, как солдаты Первой мировой. Некоторые с автоматами, некоторые с ружьями, один – с револьвером. Тот самый самодовольный федерал, который устраивает облаву, как и обещал. Видимо, протрезвел после того, как его вышвырнули. И ничего не забыл, что скверно. Может, воском уши затыкал, чтобы сирене не поддаться. Ага, точно. Я вижу, что у них у всех в ушах ватные затычки. Вряд ли у него на руках все козыри, но он явно понимает, что за игра тут идет. Но лучше бы уж подождал, пока не выяснит все, а не часть. Грохочут ботинки, кричит женщина.

Охранявший дверь горилла лежит на полу мертвее мертвого. Федералу нужно было стрелять серебряными пулями, чтобы его убить. Иначе никто его убить не смог бы.

– Всем оставаться на местах! – орет федерал.

Будто в кино. Я представляю себе эту картину. Стрельба, все падают и умирают, пытаются укрыться, дергаются, когда в них пули попадают, падают так, как никто в жизни не падает, но в кино это выглядит нормально, с точки зрения тех, кто снимает его. Никогда не видела в кино брызг крови. Может, они пока что не научились это имитировать.

Я хватаю М за руку, оттаскивая ее в сторону, и мимо нас проносится Джиджи. Наверное, чтобы увидеть происходящее целиком. Плевать, если ее подстрелят, но надо вытаскивать отсюда М.

Все ошеломленно глядят, оставаясь на местах, как и требовал федерал. Джиджи и все ее люди, музыканты и певица и даже зомби-бармен.

Такого просто не может быть. «Голубая Луна» всегда считалась безопасным местом, а если федералы могут устроить облаву в точке, которая невидима для посторонних глаз, на что еще они способны? Будто мир потерял частичку своего волшебства.

М кладет руку поверх моей, улыбаясь, давая безмолвную команду. Ждем. Либо она с ума сошла, либо у нее план есть. Поскольку у М обычно всегда в запасе план, я соглашаюсь ждать.

– Все на пол! Лицом вниз! Это облава!

Он выкрикивает это с таким удовольствием, будто битву выиграл. Его подчиненные рассыпаются по залу.

Федерал смотрит через весь зал, прямо на меня, так, будто я ему особенно не угодила. Слишком далеко, чтобы до него дотянуться, чтобы хоть что-то сделать. И я просто хмурюсь. Мысли в голову лезут разные. Как у него револьвер выхватить, двинув ему ногой под коленную чашечку. Но, сжав кулаки, я яростно смотрю на него, и ничего более.

– Не предвидела, что такое случится, так ведь? – спрашивает М Джиджи, наклонившись к ней.

– А ты? – бросает в ответ Джиджи.

М глядит на меня, и я улыбаюсь.

Она проходит мимо Джиджи, на танцпол. Все смотрят на нее. Просто идя вперед, она приковывает всеобщее внимание, без остатка. Мне хочется заорать, поскольку здесь и сейчас внимание – не самая лучшая штука. Все федералы наставляют на нее оружие, пальцы касаются спусковых крючков. Но она знает, что делает, как всегда, знает.

Поднимает руку и делает жест, согнув пальцы вроде бы совершенно простым образом, но никто и никогда не смог бы повторить этот жест. Глядя прямо на федерала, машет другой рукой, будто обводя ею всех присутствующих. Воздух словно становится разреженным, звуки утихают. У меня щелкает в ушах, будто во время жестокого насморка, когда уши были заложены и вдруг перестали. Яростный рык федерала замирает. Замирают пальцы на спусковых крючках, стрелки не шевелятся, никто даже не моргает. Неподвижнее каменных, поскольку неподвижность камня естественна, а тут происходит нечто иное.

Остальные присутствующие, музыканты, певица, официанты, клиенты и гангстеры, переглядываются, будто убеждаясь, что им это не снится. Встряхиваются, будто только что вышли из-под ливня, начинают ходить, разглядывая стрелков, которые вынужденно превратились в статуи.

– Я просто сделала то, что этот парень просил, – говорит М, делая жест, будто стряхивает с рук пыль, но я знаю, что на них ни пылинки. Федерал не в состоянии что-либо сделать, когда она подходит к нему и начинает ощупывать карманы его пиджака и брюк. Но мне кажется, что я улавливаю возмущение в его слезящихся глазах.

Она находит книгу заклинаний во внутреннем кармане пиджака, небольшую, в красной обложке, с потертыми краями и драным переплетом, будто она пролежала на чердаке столетие или два. Выглядит точно так, как можно ожидать, когда речь о давно утерянной книге заклинаний. Проглядев первые пару страниц, М ехидно ухмыляется.

– Так я и думала, – говорит она. – Талант нужен так далеко забраться самому. Мог бы добиться и большего. Но решил, что нужно просто схватить это в руки и целиться, как с пистолетом. Что ж, это работает по-другому. Паулина?

Я подхожу к ней. Она отдает мне книгу, и я убираю ее в сумочку. Избавимся от нее позже.

– Приберешься тут сама? – спрашивает М Джиджи.

Джиджи поджимает губы. Возможно, в голове у нее сейчас вертится миллион мыслей, но она ничего не говорит. Может, она в шоке от того, что М сделала на ее территории, но она никак этого не показывает. Даже теперь Джиджи не имеет представления о том, какой силой на самом деле обладает М. Просто М очень редко ее демонстрирует.

– Ага. Конечно. Обчищу их и выкину.

Джиджи кивает, и официанты-тройняшки принимаются обходить громил, забирая у них оружие. Как бы нам ни хотелось, чтобы все они исчезли совсем, скорее всего, Джиджи просто лишит их памяти и выкинет в каком-нибудь переулке подальше отсюда, чтобы они более никогда ее не тревожили. Найдет нового охранника.

– Помни, о чем я сказала, – снова начинает М. – Дай знать, если передумаешь.

– Обязательно, – отвечает Джиджи, злобно скалясь.

М снова глядит на нее, с печалью. Она могла бы стоять тут целую вечность, но я касаюсь ее руки и показываю на дверь. Даже не знаю, что теперь думать о Джиджи. Разве что пожалеть ее. Иметь поблизости такого человека, как М, который предлогает тебе помощь, и плюнуть на это.

– М, не встревай в неприятности, – окликает нас Джиджи, когда мы выходим за дверь.

– И ты тоже, Джиджи.

Вот и все. Я лишь напоследок гляжу на прекрасную певицу, которая снова поет, пытаясь вернуть всех в нормальное состояние, ласково напевая, как это хорошо, танцевать в объятиях любимого мужчины. Скоро будет светать, заведение закроется. Она поет в практически пустом зале, в котором остались лишь официанты и зомби-бармен, все с той же тряпкой в руке, протирающий стойку.

Забрав меха у гардеробщицы, мы идем к выходу. Новый охранник, тоже огромный, с грудью, как бочка, со странной шерстью вокруг ушей, открывает нам дверь, и мы снова оказываемся на улице, у грязной кирпичной стены, со светящим вдали фонарем, в свете которого мы отбрасываем длинные тени. М идет вперед. Машина с шофером должна быть где-то поблизости. Она сама нас найдет, если М пожелает, чтобы она это сделала. Но в данный момент М, видимо, просто хочется пройтись. Я иду рядом.

– Ты там бутылку виски не прихватила? – спрашивает М, кивая в сторону моей сумочки.

– Быть может. Надо покопаться.

Сумочка размером с два моих сложенных кулака, но там помещалось все необходимое, так уж она создана. Сигареты, деньги, покерные жетоны, маленький скромный карманный пистолет на случай непредвиденных обстоятельств, который никто не найдет, если я того не захочу, горсть жетонов на автобус, запасные чулки, катушка с нитками и губная помада. А теперь еще и эта странная книга заклинаний. Надо поглядеть, может, и бутылка виски найдется.

– Забудь, – со вздохом говорит М. – Я знала, что вряд ли что-то выйдет. И ладно.

– Она не понимает, что творит, – говорю я.

– Это не наша проблема. Теперь.

Мы проходим с полмили. Может, я и крута, может, у М есть ее магия, но наши туфли для такого не приспособлены, и у меня начинают ныть ноги. Но я продолжаю идти рядом с М. Небо сереет, скоро взойдет солнце.

Мы приостанавливаемся, услышав пение, хрипловатое и не очень мелодичное. Оно доносится из-за угла. Не сдержавшись, я выхожу, чтобы посмотреть. Вот он. Федерал лежит в кювете, без пиджака, в драной рубашке. У плеча болтается пустая кобура, но у него в руке револьвер, и он им помахивает с выражением отчаяния на лице. Джиджи забрала у них оружие, но, видимо, у него был еще один револьвер, может, в штанах спрятанный. Итак, вот он, федерал, с револьвером в руке, потерявшийся, как щенок, пытающийся понять, что с ним случилось и кто в этом виноват.

Я загораживаю собой М так, как всегда себе представляла, когда проигрывала в уме подобный сценарий. Мы можем скрыться, сбежать с глаз долой прежде, чем он вообще поймет, что мы тут. Я двигаюсь назад, сдвигая спиной М.

Слишком поздно. Федерал нас видит, и внезапно его рука перестает качаться. Он вскакивает на ноги и наставляет оружие на нас.

Целится. Револьвер самый что ни на есть настоящий. И задней двери нет, чтобы сбежать. Я слышу, как позади меня тяжело дышит М. Не знаю, есть ли у нее в запасе трюки на такой случай.

– Что… что там произошло? – спрашивает он, двигая револьвером, будто продолжением руки.

Я ощущаю, как под шелком платья по коже струится пот.

– Я понятия не имею, что ты думаешь, что видел.

– Нет, ты знаешь, ты все видела, ты видела все! А я даже не помню! И что мне теперь сказать начальству?

Он может меня застрелить и сказать, что я сама виновата. Точно может. Он не может вернуться с облавы с пустыми руками. Как же это глупо, думаю я, что все так заканчивается. Стоять в переулке на прицеле у пьяного в дым федерала.

Я делаю шаг вперед и выхватываю у него револьвер одним плавным движением, которого он не может предугадать. Револьвер уходит из его руки, будто выдернутый из земли цветок. Федерал рыдает, размазывая ладонями по лицу слезы и сопли. Оседает на тротуар.

Мы стоим, глядя на него. Я держу в руке оружие, которого не хотела касаться. Но чувствую облегчение. М в безопасности. Растянувшись на асфальте, федерал снова принимается невнятно напевать, и я вдруг разбираю слова песни. Той песни, которую пела в «Голубой Луне» сирена о парне, который с ней плохо обращался.

Я вытряхиваю патроны из барабана в сумочку и бросаю револьвер на тротуар.

– Думаешь, следует ему помочь? – спрашиваю я. – Вызвать копов или что-то подобное?

– Он никуда не уйдет. Они скоро его сами найдут. Пошли, Паулина.

Она берет меня под руку, и мы уходим. Вскоре рядом с нами останавливается машина, как по писаному. Водитель выходит и открывает нам дверь. Пора возвращаться домой, смыть с лица макияж и завалиться в постель.

– Я иногда думаю, насколько все могло быть по-другому, – говорит М. – В смысле, с Джиджи.

– Не думаю, что ты могла что-то сказать…

– Не здесь, и не сейчас, – говорит она, погружаясь в раздумья. Не знаю, что за паутину она плетет, какие планы строит или какие прошлые планы она рушит из-за их ошибочности.

– Я говорю про прошлое. Десять лет назад, двадцать. Неужели все это случилось лишь потому, что я у нее куклу забрала или она у меня лакрицу стащила? Может, потому, что мама ее больше любила или меня больше любила? Не знаю, кого мама больше любила, если она вообще кого-то из нас любила. Может, теперь это вообще ни капли не значит.

Я ничего не отвечаю. А что я могу сказать? Я даже ничего не знаю про М и маму Джиджи, может, потому что сама не спрашивала. И не стану. Не хочу, мне это не нужно, потому что это ничего не изменит.

– Полагаю, вряд ли, – говорю я. – Ты и твоя сестра сделали все это сами, по большей части, черт подери.

М улыбается и сжимает мою руку.

– Какая я везучая, что ты со мной рядом.

– О, а вот я не уверена. Я-то думала, что мне повезло, что ты вообще стала со мной возиться.

– Мы двое – самая лучшая банда в этом проклятом городе, понимаешь? Что бы ни случилось, с нами все в порядке будет.

Но в ее голосе нет уверенности.

– Да, мэм, – твердо отвечаю я. – Обязательно.

Скотт Линч

Скотт Линч, автор романов-фэнтези, более всего известен своей серией «Джентльмены-ублюдки» про вора-ловкача в полном опасностей вымышленном мире. В серию вошли «Обманы Локки Ламоры», дошедший до финала конкурсов World Fantasy Award и British Fantasy Society Award, «Красное море под красным небом» и The Republic of Thieves. Он также пишет онлайн-сериал, роман Queen of the Iron Sands, на своем интернет-сайте www.scottlynch.us. Скотт Линч живет в Нью-Ричмонде, штат Висконсин, но также проводит несколько месяцев в году в Массачусетсе со своим партнером, пишущей научную фантастику и фэнтези Элизабет Бер.

В этом рассказе он показывает нам осажденный город, в котором идет война между волшебниками, на который обрушиваются с неба удары смертоносной магии. Группа воров и негодяев, отчаявшихся найти спасение, должна украсть то, что украсть невозможно, – прежде, чем они обрекут себя навеки.

Скотт Линч
«Год и день в Старом Терадане»

1. Волшебная погода

Когда Амарель Парасис вышла на улицу сразу после заката, чтобы пойти напиться, шел дождь. В нем чувствовалось странное волшебство. Капли дождя были бледно-лиловыми, красными и медного оттенка. Плавные линии, будто струи жидких сумерек, превращающиеся в светящийся туман, когда они ударяли в теплую от дневного солнца мостовую. Ощущение от воздуха было такое, будто на коже лопались пузырьки шампанского. Над темными крышами вдали сверкали молнии, бело-голубые, следом за ними раздавались раскаты грома. Амарель готова была поклясться, что слышит сквозь гром крики.

Волшебники снова за свое взялись, будь они прокляты.

Что ж, ей хотелось выпить, у нее назначена встреча, а странный дождь – отнюдь не самое худшее, что падало на нее с небес в Терадане. Амарель шла по улице, и с нее падали капли – цветов, названий для которых не было в человеческом языке. Двигалась по призрачной дороге сквозь туман, струящийся, будто мрак в глубине оранжево-малинового моря. Как обычно, когда волшебники особенно разойдутся, приходится идти одной. На улице Бледных Саванов не было ни души. С авеню Семи Углов сквозь окна лавок с тоской поглядывали торговцы.

Такие вечера нравились ей больше всего, когда-то. Скверная погода, чтобы на улице было поменьше свидетелей. Гром, чтобы скрыть стук ног тех, кто крадется по крышам. А теперь такие вечера стали для нее вечерами одиночества, непредсказуемости и опасностей.

Показалась двойная дуга серебристых огней, мост через канал Связанных Крыльев. Последний перед тем местом, куда она шла. Огни горели в лампах, закрепленных на мокрых от дождя статуях, в капюшонах и кандалах. Амарель старательно смотрела под ноги, пока шла по мосту. На память помнила все таблички под статуями. Например, первые две, слева.

БОЛАР КАСС

ИЗМЕННИК

ТЕПЕРЬ Я БУДУ СЛУЖИТЬ ТЕРАДАНУ ВСЕГДА

КЕМИРА СОЛАР

УБИЙЦА

ТЕПЕРЬ Я БУДУ СЛУЖИТЬ ТЕРАДАНУ ВСЕГДА

Сами по себе статуи ее не беспокоили, как и лампы. Что такого, если город освещает некоторые свои улицы и мосты за счет нераскаявшихся душ приговоренных, навсегда заключенных в театрального вида статуях, под которыми прикреплены глупые таблички? Нет, проблема была в том, что неупокоенные души все время шептали, обращаясь к проходящим мимо.

Посмотри на меня, живое сердце, узри цену нарушенных клятв.

– Отвали, Болар, – пробормотала Амарель. – Я не собираюсь плести заговор, чтобы свергнуть Чрезвычайный Парламент.

Услышь предостережение, пока твоя кровь еще горяча, узри вечную расплату за мою жадность и жестокость!

– У меня нет семьи, Кемира, чтобы ее отравить.

Амарель, зашептала последняя в левом ряду статуя. Ведь это ты должна была быть здесь, предательская сука.

Амарель поглядела на табличку, хотя всякий раз обещала себе, что не будет этого делать.

СКАВИЙ С УЛИЦЫ ТЕНЕЙ

ВОР

ТЕПЕРЬ Я БУДУ СЛУЖИТЬ ТЕРАДАНУ ВСЕГДА

– Я тебя никогда не предавала, – прошептала Амарель. – Заплатила за убежище. Как все мы. Умоляли тебя выйти из игры, вместе с нами, но ты не послушал. И все сорвал.

Ты преклонила колени пред моими убийцами прежде, чем остыл мой труп.

– Мы все приобрели себе убежище в городе, Скав. Таков был план. А ты не захотел по-хорошему.

Когда-нибудь ты разделишь это бдение со мной.

– Я теперь со всем этим завязала. Освещай мост и оставь меня в покое.

Вряд ли разумно разговаривать с мертвецами. Амарель шла дальше. Она ходила этой дорогой лишь тогда, когда хотела выпить, а когда она проходила мост, то выпить ей обычно хотелось вдвое больше.

По ущельям улиц катились раскаты грома. Где-то на востоке загорелся дом, неестественно лиловым пламенем. Небо между крышей дома и низкими светящимися тучами заполнило множество тварей с крыльями, как у летучих мышей, пронзительно кричащих. Некоторые из них сцепились клубками и дрались, когтями, зазубренными рогами, перекидываясь глиняными кувшинами со взрывчатым туманом. Цель, которой добивались эти создания, была ведома лишь богам и волшебникам.

Будь прокляты волшебники и их глупая вражда. Как скверно, что они правят городом. Как скверно, что Амарель нуждается в их защите.

2. Нутро зверя, меблированное

«Знак Обрушившегося Огня» располагался на западной стороне улицы Скованных Крыльев. Вернее, где раньше была западная сторона улицы, вся целиком. Но пятнадцать столетий назад случилось так, что здесь не осталось ничего, кроме громады перекрученных костей, в те времена, когда дикие драконы еще имели смелость возмущаться растущим в размерах Тераданом и иногда посещали город. Этот в свой смертный час разместился столь живописно, что давно забытый предприниматель попросту снял с туши чешую и плоть, а затем накрыл крышей крепкие, как сталь, кости прямо там, где они оказались.

Амарель прошла сквозь пасть дракона, стряхивая желто-оранжевые капли дождя с волос и глядя, как светящиеся струйки пара поднимаются от ковра там, где капли на него упали. Вышибалы, которые стояли, опершись о зазубренные клыки высотой в два с половиной метра, кивнули ей в знак приветствия.

Таверна располагалась там, где у дракона раньше были гланды. Ее двери выглядели богато и открывались плавно.

В Шее ели, а в Хвосте играли. В Лапах были комнаты, в которых спали или не спали, по желанию постояльцев. Амарель шла по делу в Глотку, питейное заведение, укрывшееся под хребтом и ребрами мертвого зверя, где на полках и стеллажах позади стойки бара сверкали сто тысяч разных бутылок.

Граск Золотой Коготь, распорядитель таверны, был гоблином, покрытым матово-черной чешуей и щегольским костюмом, сотканным из находящихся в обращении купюр Банка Терадана. Костюмы он менял каждый вечер, и они состояли из купюр разного достоинства. Сегодня на нем был костюм из полтинников.

– Амарель Парасис, Незримая Графиня! – прокричал он. – Рад видеть, что у тебя почти все в порядке!

– Наверняка это ненадолго, Граск.

– Я всегда пересчитываю бокалы и столовое серебро после того, как ты уходишь.

– Я завязала, и меня это устраивает, – сказала Амарель. Она провернула три дела в «Знаке Обрушившегося Огня» в те времена, когда еще не бросила свое ремесло. И уж точно не со столовым серебром. – Софара нынче в баре?

– Конечно, – ответил Граск. – Сегодня же семнадцатое. То же самое число, что и в любом другом месяце, когда твоя небольшая команда собирается вместе и вы убеждаете друг друга, что все произошло случайно. Те из вас, кто теперь не занят уличным освещением.

Амарель гневно поглядела на гоблина, и тот спешно подбежал к ней, взял за левую руку и покаянно облизнул костяшки ее пальцев.

– Прости, – сказал он. – Не хотел вести себя, как задница. Знаю, ты выплатила пошлину, ты теперь праведная овечка, живущая под бомбежкой, как и все мы. Гляди, Софара машет. За мной стакан.

Софара Мирис имела странную внешность. Глаза разного цвета, кожа цвета красного дерева, волосы цвета морской волны и ловкие руки картежника из переулка. Выплатив пошлину Чрезвычайному Парламенту за предоставленное убежище, она осталась в розыске в восемнадцати городах за 312 подтвержденных случаев уголовных преступлений. И теперь стала старшим магом-миксологом в «Знаке Обрушившегося Огня». Сейчас она уже до половины приготовила напиток, предназначенный для Амарели.

– Привет, прохожая, – сказала Софара, накарябав на грифельной доске заказ и отдав его одному из либационаров, чьи энциклопедические знания по поводу содержимого и местонахождения всех бутылок бара только и обеспечивали его нормальную работу. – Помнишь времена, когда мы были людьми поинтереснее?

– Думаю, быть в живых и на свободе тоже весьма интересно, – сказала Амарель. – Твоя жена нынче не зайдет?

– Может в любую минуту прийти, – ответила Софара, перемешивая спиртное и иллюзии в многослойный коктейль. – Самосборный, зарезервировал нам кабинку. Я смешиваю тебе «Взлет и Падение Империй», но слышала, что Граск сказал. Хочешь два одинаковых? Или что-то еще?

– Не сделаешь мне «Опасность в Плавании»? – спросила Амарель.

– Тебе выбирать. Почему бы тебе не присесть? Я приду, когда коктейли сделаю.

В Глотке было с десяток дюжин кабинок и столиков на галерее, аккуратно размещенных и разгороженных занавесками, чтобы создать чувство интимности и уединения посреди шумного действа. Сквозь потолочные окна в крыше, уложенной на ребра, сверкали отблески молний, грохотал гром. Амарель пошла к зарезервированной кабинке. Ее друзья собрались, как обычно, в тот же самый день, как всегда, и во главе стола сидел Шраплин.

Шраплин Самосборный, тихо жужжащее собрание проводов и шестеренок, был одет в потрепанный пунцовый плащ, вышитый серебряными нитями. Его скульптурное бронзовое лицо с глазами из черных самоцветов навсегда застыло в легкой улыбке. Бывший рабочий-литейщик, он воспользовался одним из древних законов Терадана, согласно которому разумный автомат обладал правом собственности на свою голову и мысли в ней. И в течение пятнадцати лет постоянно воровал шестерни, винты, болты и провода, переделывая свое механическое тело, начиная с шеи. В конечном счете в нем не осталось ни крупинки от прежнего, и он оказался способен освободиться от вечного магического договора, с ним связанного. И вскоре уже встретился с родственными воровскими душами из банды Амарели Парасис.

– Выглядишь мокрой, босс, – сказал он. – Что там еще сверху льет?

– Дурацкая вода, – ответила Амарель, садясь рядом. – Совершенно чудная. И не называй меня боссом.

– Некоторые шаблоны намертво выгравированы на моих мыслительных дисках, босс, – ответил Шраплин, подливая капельку вязкой черной жидкости из стакана в заливную горловину на шее. – Парламент явно взялся за дело. Когда я сюда пришел, лиловый огонь обрушился на Верхние Пустоши.

– Единственное преимущество жизни в нашем процветающем царстве волшебников, – со вздохом сказала Амарель. – Каждый день что-нибудь интересное поблизости бабахает. Эй, а вот и наши девочки.

Софара Мирис держала в одной руке поднос с выпивкой, а другой обнимала за талию Брэндуин Мирис. Брэндуин, с кожей бледно-лилового цвета, не имеющего никакого отношения к магии, носила очки с толстыми янтарными линзами, под которыми скрывались золотистые глаза. Оружейница, махинатор и ремонтник разумных автоматов, Брэндуин имела в послужном списке смертный приговор в трех округах за поставки устройств, которые столь часто позволяли Незримой Графине избегать скучного пребывания в исправительных учреждениях. Единственное, что она лично украла за все время, проведенное в команде, – сердце их мага.

– Шраплин, игрушечка моя, – сказала Брэндуин. Коснулась автомата пальцами, прежде чем сесть. – Клапаны щелкают, трубы булькают?

– Борюсь за исправность и против ржавчины, – ответил Шраплин. – Как твой собственный метаболизм и потребности?

– За ними ухаживают, – с ухмылкой ответила Софара. – Итак, объявляем встречу Совместного Сострадания и Алкоголевыжирания Отставников открытой? Это для тебя, Шраплин, нечто флегматичное и сангвиничное, – добавила она, протягивая стопку с черной жижей.

Искусственный человек не нуждался в алкоголе, поэтому специально для него под стойкой бара хранились магически смешанные с гудроновой политурой эссенции человеческих темпераментов.