Текст книги "Архивы Блэквуда. Незримые"

Автор книги: Гильермо Дель Торо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Одесса сосредоточилась на доме – двухэтажном особняке в стиле тюдоровского Возрождения, с остроконечными крышами, нависавшими над первым этажом. Внутри горел свет. Парадная дверь заперта. Левая подъездная аллея, огороженная каменным заборчиком, вела к боковому входу, тонувшему во мраке.

Одесса обернулась позвать Леппо, как вдруг прогремел выстрел. За ним второй, слуховое окно верхней спальни озарила яркая вспышка.

– Леппо! – завопила Одесса, выхватив «глок».

– Заходим! – донесся приглушенный голос напарника.

В ушах у Одессы звенело, но не от выстрела – адреналин стремительно разливался по венам и громким стуком отдавался в висках. Тук-тук, тук-тук. Леппо уже мчался по подъездной аллее. Одесса ринулась за ним, дуло «глока» направлено от себя и вниз.

Москитная сетка была заперта, но внутренняя створка распахнута настежь. Леппо первым проник в дом. Тщетно Одесса пыталась уловить голоса, шаги, хоть что-то – шум в голове заглушал все прочие звуки.

– ФБР! ФБР! – надрывалась она, силясь перекричать какофонию.

– ФБР! Бросьте оружие! – вторил бегущий впереди Леппо.

Напрасно Одесса напрягала слух – ответной реакции на их вопли не последовало. Леппо ворвался в кухню. Одесса бросилась следом и притормозила у закрытого шкафа.

Прицелившись, она ногой распахнула дверцу и очутилась в кладовке. На полу, вытянув руки, распростерлась женщина с перерезанным горлом. Судя по изрезанным ладоням, жертва отчаянно защищалась.

– У нас труп! – известила Одесса, хотя по опыту знала: Леппо не повернется. Она кропотливо проделала все, чему учили в академии: обогнула лужу крови и наклонилась, чтобы пощупать пульс. Тело еще не успело остыть, однако искра жизни в нем погасла. От прикосновения большого пальца к впадине под подбородком края раны слегка разошлись; скопившийся внутри воздух или газ хлынул наружу, образуя на поверхности большой кровавый пузырь.

К горлу подкатила тошнота, Одесса попятилась. Дурнота сразу отступила, но не исчезла окончательно. Одесса обмякла, конечности словно налились свинцом. В покойной она узнала без пяти минут бывшую жену Питерса.

Осознание привело Одессу в чувство. В голове билась единственная мысль.

Трое детей.

Девушка моментально взяла себя в руки. Нельзя раскисать. Рассудок прояснился. Внезапно тишину прорезал крик. Кричали наверху.

Одесса опрометью бросилась из кладовки, пересекла кухню и очутилась у лестницы.

– ЛЕППО!

Она снова окликнула напарника в попытке определить его местоположение, а заодно предупредить о своем появлении. В Академии ФБР их нещадно муштровали на предмет дружественного огня.

Очередной вопль вывел ее из оцепенения. Перепрыгивая через две ступеньки, Одесса рванула вверх по лестнице.

– ЛЕППО!

Она оглядела коридор – пусто. За окном пульсировал синий огонек – местная полиция спешила на помощь. Вопреки обыкновению проблесковые маячки не успокаивали, напротив, в их прерывистом свете лестничная клетка второго этажа смахивала на гротескную комнату смеха.

Одесса завернула в первую же комнату, выдержанную в мягких персиковых и розовых тонах; на неприбранной кровати валялось смятое одеяло.

На полу, под окровавленной простыней, угадывались очертания маленького тела.

Это все сон, дурной сон.

Одесса приподняла край простыни, обнажив босую ступню, лодыжку и тоненькую щиколотку. Девушка разжала пальцы. Меньше всего на свете ей хотелось видеть истерзанное тело, в особенности лицо.

Запыхавшаяся, оглушенная звоном в ушах, Одесса вывалилась в коридор. Перед глазами все вздымалось и опускалось, точно корабль в шторм.

– ЛЕППО!

К первой спальне примыкала вторая. Плакат с хоккейной командой «Нью-Йорк рейнджерс» пересекала широкая багровая полоса. Едва уловимо пахло металлом…

Пустая постель, на полу ничего. Взгляд Одессы лихорадочно шарил по темной комнатке.

Полуоткрытый шкаф-купе. Не мешкая Одесса распахнула его настежь.

У задней стенки в нелепой позе тряпичной куклы скорчился мертвый мальчик. Застывшие немигающие глаза смотрели куда-то вдаль.

Сон, дурной сон.

Одесса обернулась, выставив «глок». За спиной никого, пусто.

События развивались слишком быстро.

Межкомнатная перегородка содрогнулась от удара, висевшая на ней картина упала и разбилась об пол. Из-за стены доносились крики, звуки борьбы, глухой стук.

Неужели драка?

Одесса пулей выскочила в мерцающий синий коридор. В следующую секунду из соседней комнаты буквально выкатились двое мужчин.

Одесса приняла атакующую стойку. В хаотичной пульсации проблесковых маячков девушка мгновенно узнала Леппо. Напарник самозабвенно дрался с убийцей. Последний повернулся в профиль, и перед Одессой предстал Кэри Питерс. На нем были спортивные брюки, на коленях и босых ступнях виднелись свежие пятна крови.

Нож. Длинное лезвие отливало синим. Это был кухонный разделочный нож с толстой рукоятью. Но вопреки всякой логике держал его Леппо.

Почему нож, а не пистолет? Где его «глок»?

– НА ПОЛ, ЖИВО! ИНАЧЕ БУДУ СТРЕЛЯТЬ! – закричала Одесса.

Стискивая побелевшими пальцами рукоятку, Леппо вцепился в противника со спины. Они отчаянно боролись. Левой ладонью Питерс запрокинул Леппо голову в попытке оттолкнуть агента от себя, правой удерживал руку с ножом. В разгар смертельной схватки опороченный чиновник исхитрился вывернуться и взглянул на Одессу с выражением, потрясшим ее до глубины души.

Вместо ярости и отстраненности, присущей убийцам, в его глазах читалась мольба о помощи. На лице, забрызганном кровью жены и детей, застыли отчаяние и испуг.

Питерс смотрел с недоумением и растерянностью, словно человек, очнувшийся после долгого изнурительного кошмара.

Драка возобновилась с новой силой, однако складывалось впечатление, будто Леппо не обороняется, а нападает. Только сейчас Одесса осознала, в чьих руках находится нож. Именно Леппо размахивал орудием убийства. Питерс, как выяснилось, был без оружия.

– УОЛТ!

Ему достаточно повалить Питерса на пол. У Леппо явное преимущество.

Одесса взяла агрессора на мушку. Все кончено.

– ПОСТОРОНИСЬ! ОН У МЕНЯ НА ПРИЦЕЛЕ!

Если выстрелить, пуля заденет Леппо. Однако напарник точно оглох.

Питерс снова ринулся в бой, но секунды, потраченные на Одессу, стоили ему победы. Леппо уже занес руку с ножом. Питерс выпустил подбородок противника и теперь пытался отобрать у него нож.

– Прошу, не надо! – крикнул он.

– ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! – прогремела Одесса.

Собравшись с силами, Питерс отшвырнул Леппо к стене, вытеснив того с линии огня. Экс-чиновник потянулся к Одессе:

– Пожалуйста…

Она дважды спустила курок.

Зажимая обеими ладонями рану, Питерс повалился навзничь и, выгнув спину, забился в судорогах. Одесса застыла в стрелковой позе, по-прежнему целясь ему в грудь. Питерс жадно ловил ртом воздух, хрипел, открытые раны вторили шипением. На мгновение его взгляд просветлел – словно человек очнулся и понял, что заблудился. Впрочем, длилось это недолго, зрачки уставились в одну точку, по левой щеке скатилась слеза.

Одесса убила человека и наблюдала, как он истекает кровью.

Она избегала смотреть на Леппо.

Питерс постепенно обмяк и затих. Только из груди вырывался протяжный свист – с таким звуком выходит воздух из лопнувшей покрышки. Глаза остекленели.

Все, конец.

Еще на первом выстреле Одесса затаила дыхание и только сейчас рискнула перевести дух.

– Я убила его, – пробормотала она не столько для Леппо, сколько для себя самой. – Я убила человека.

И вдруг одновременно Одесса уловила слабый запах гари – обычно так пахнет паяльная паста – и за оглушительным воем сирен различила тонкий детский голосок, доносившийся из спальни:

– Пожалуйста, помогите! Кто-нибудь!

Третий ребенок Питерса. Девочка – жива и невредима.

Одесса замерла над трупом Питерса, не в силах отвести от него взгляд. Боковым зрением она заметила, как Леппо двинулся к последней спальне в конце коридора. Наверное, спешил утешить единственного уцелевшего члена загубленной семьи.

Напряжение потихоньку спадало. Одесса оторвалась от созерцания тела Питерса и подняла голову. Леппо уже поравнялся со спальней и, чуть помедлив, переступил порог, зачем-то прихватив с собой нож.

Одесса нахмурилась. Коллега грубо нарушал протокол. Орудие убийства – очень важная улика, и обращаться с ней нужно соответственно.

– Леппо! – позвала Одесса в звенящей тишине коридора, где распростерся босоногий убийца, сраженный ее пулей. При виде голых, почерневших от грязи ступней на душе сделалось особенно тоскливо и мерзко.

Питерса больше нет. На секунду Одесса осталась совсем одна в синих сполохах маячков, наедине с убитым ею человеком.

К горлу вновь подкатила тошнота. Неприятное чувство не шло ни в какое сравнение с тем, что испытала Одесса, наткнувшись на изувеченный труп миссис Питерс. Агенты ФБР при исполнении редко стреляли из табельного оружия. В конторе обязательно затеют расследование. Слава богу, у нее есть свидетель в лице Леппо.

Одесса обогнула бездыханное тело, притягивавшее ее взор как магнитом. Окровавленные ладони прикрывали раны, невидящие глаза смотрели сквозь потолок в пустоту.

Опустив пистолет, чтобы не напугать единственного выжившего ребенка, Одесса осторожно приблизилась к спальне и переступила порог.

Над девятилетней девочкой в уютной пижаме цвета топленого молока с изображением вылупившихся цыплят навис Уолт Леппо. Свободной рукой он вцепился в светлые волосы малышки. Разинув рот в безмолвном крике, девочка извивалась всем телом, пытаясь высвободиться, однако Леппо держал ее мертвой хваткой.

Другой рукой он стискивал разделочный нож – стискивал не как ценную улику, а как орудие убийства, острием вниз.

Одесса постаралась осмыслить происходящее.

Может быть, Леппо держит девочку, чтобы она не убежала. Он всего лишь пытается помешать ей увидеть труп отца в коридоре, тела ее брата, сестры и матери.

Наспех возведенная логическая конструкция рассыпалась, едва Одесса увидела зловещую ухмылку напарника, его отсутствующий взгляд. Казалось, он нарочно демонстрирует девочке нож – лезвие с багровыми потеками.

– Леппо?

Творившееся в спальне не укладывалось в голове. Напарник словно оглох и совершенно не замечал Одессу. Он поднял нож, любуясь смертоносной сталью. Девчушка исступленно дергалась в надежде ослабить мертвую хватку.

– Спокойно, Уолт. Уолт! Положи нож! – велела Одесса, не веря собственным глазам.

Она машинально прицелилась. Взяла напарника на мушку, хотя это противоречило всякому здравому смыслу.

Оторвавшись от созерцания лезвия, Леппо запрокинул ребенку голову, обнажив хрупкую тоненькую шейку. Происходило нечто страшное.

Внезапно Одесса поняла, что будет дальше.

– ЛЕППО!

Без лишних слов Уолт Леппо ударил девочку ножом. Сталь рассекла плоть, кости и хрящ и застряла в ключице. С тошнотворным хрустом Леппо выдернул острие вместе с плечевым суставом.

Девочка истошно завопила.

Одесса рефлекторно выстрелила. Дважды.

Ударной волной Леппо отбросило назад. Он врезался в прикроватную тумбочку, по-прежнему сжимая в кулаке копну светлых волос.

Рыдая и обливаясь кровью, девочка рухнула прямо на него. Только теперь ей удалось высвободиться. К ладони Леппо прилипли три густые пряди, выдранные с корнем.

Девочка на четвереньках уползла в дальний угол комнаты.

Падая, Леппо опрокинул с тумбочки увлажнитель. Прозрачная емкость разбилась, вода хлынула на ковер. Леппо завалился на кровать и начал сползать на пол, голова и плечи вывернуты под неестественным углом.

Одесса замерла, не в силах сдвинуться с места.

– Леппо! – позвала она, будто бы не стреляла и не смотрела на напарника поверх дымящегося дула.

Снизу донеслись громкие голоса. Полиция подоспела, как всегда, под занавес.

Смерть стерла кошмарную ухмылку с лица Леппо, взгляд рассредоточился. Потрясенная Одесса наблюдала жуткую метаморфозу и вдруг увидела…

От изломанного тела отделилась зыбкая, колеблющаяся, точно мираж, дымка. Скоплением болотного газа дымка зависла в комнате. Бесцветная, но вместе с тем осязаемая, от нее тянуло уже знакомой гарью, не похожей на запах пороха из дула…

Леппо обмяк, как будто нечто, некая сущность покинула его за мгновение до смерти.

Вломившись в спальню, полиция Монклера застала следующую картину: на полу сидела молодая женщина, в ее объятиях рыдала девятилетняя девочка с проникающим ножевым ранением в плечо. Между кроватью и тумбочкой скорчился мертвый мужчина средних лет с двумя пулевыми отверстиями в груди. Девушка отняла руку от бьющегося в истерике ребенка и предъявила вооруженным полицейским жетон ФБР.

– Агент убит… – задыхаясь, твердила она. – Агент убит…

1962 год. Дельта Миссисипи

Рейс из Ноксвилля в Джексон, штат Миссисипи, объявили еще до рассвета. Во время короткого перелета старший специальный агент ввел его в курс дела. Само по себе дело изобиловало массой любопытных деталей, однако тот факт, что Бюро арендовало частный борт исключительно ради него – Эрла Соломона, двадцативосьмилетнего новичка, окончившего академию всего четыре месяца назад, – свидетельствовал о чем-то экстраординарном.

У трапа его ждал седан. Дальше предстояла долгая поездка на север, по трассе 49 в Дельту. После формального приветствия водитель – белый агент лет сорока с легким акцентом, выдававшим в нем деревенщину, – не проронил ни слова. Всю дорогу он молча курил и стряхивал пепел в открытое окно, игнорируя грязную пепельницу на приборной панели. Соломон сразу просек ситуацию. Равно как и причину своего назначения сюда, в эту пороховую бочку, взрывоопасную смесь гражданской активности и насилия. Причина эта не имела ничего общего ни с его профессиональными навыками, ни с опытом, сводившимся к нулю. По Дельте прокатилась волна линчеваний, а местные правоохранители вставляли ФБР палки в колеса.

И Бюро решило направить к месту событий черного агента.

Соломон стал первым из трех темнокожих агентов, зачисленных в Академию ФБР. За пару месяцев, проведенных в Ноксвилле, он сумел неплохо поладить с коллегами, в большинстве своем бывшими вояками, не подверженными расовым предрассудкам. Относились к нему не лучше и не хуже, чем к любому новичку, который только начинает постигать азы профессии, работу поручали муторную, но в разумных пределах. Когда посреди ночи его вдруг вызвали в контору, Соломон терялся в догадках; однако чего он точно не ожидал, так это поручения лететь в Джексон, штат Миссисипи, где ему предстояло принять участие в самом настоящем расследовании. Специальный агент из Ноксвилля обмолвился, будто кандидатуру Соломона предложил сам мистер Гувер. Вчерашний выпускник мгновенно очутился в центре всеобщего внимания.

Расследование и впрямь обещало быть чем-то из ряда вон. Недавно в глухой чаще обнаружили еще одну жертву линчевания, а найденные улики свидетельствовали о ритуальной подоплеке. Полиция Джексона такую версию опровергала, в отчетах не фигурировало слово «сатанизм», однако фотографии с места преступления еще не подоспели, а местные власти не внушали доверия. Впрочем, подобные нюансы меркли по сравнению с главным.

На сей раз линчеванию подвергся белый.

Местный агент вез его по трассе 49 к северо-западу от Джексона, к северу от Гринвуда и много западнее Оксфорда в городок под названием Гибстон – плодородный край между реками Миссисипи и Язу, где поклонялись хлопку и белой расе.

Седан остановился у почты – тесной развалюхи, больше похожей на рыбацкую лавчонку, украшенную поблекшей вывеской. Шофер выбрался наружу и, не глядя на Соломона, ждал, пока тот последует его примеру.

Они перешли через дорогу и поравнялись с компанией белых мужчин. В костюмах без пиджаков, они неустанно обмахивались шляпами и промокали лоб влажными от пота платками. Соломона представили местному шерифу, двум его заместителям и специальному агенту по фамилии Маклин.

– Когда мне в подручные назначили Соломона, я сказал: «Минуточку! Здесь нужен негр, а не еврей». – Маклин раздвинул тонкие губы в улыбке, демонстрируя зубы, точно хирург – внутренние органы. Спутники агента заулыбались и с любопытством покосились на Соломона; сейчас выяснится, что за негр свалился им на голову. Соломон обвел компанию пристальным взглядом и, помедлив для пущего напряжения, расплылся в приветливой улыбке. Не стоит ссориться с потенциальными коллегами, особенно пока ты мелкая рыбешка и еще неизвестно, в чьем пруду.

Мужчины продолжили праздную болтовню, однако Соломон слушал вполуха, его внимание привлекло пение, доносившееся из близлежащей церкви. В голосах паствы не чувствовалось радости, характерной для баптистов-южан.

 
Он идет впереди меня
И стоит рядом со мной,
Так что я не боюсь.
 

Это была печальная песня. К невыносимой духоте и влажности примешивалась гнетущая тревога. Прислав сюда Соломона (скорее всего, по настоянию Белого дома), ФБР расписалось в своей беспомощности. Отправить выпускника академии налаживать мосты с потомственными южанами из Гибстона! С тем же успехом можно приспособить коммуниста выслушивать жалобы либералов.

Служба кончилась, и паства устремилась к выходу. Толпа в парадных костюмах текла по ступеням на грязную мостовую, мужчины водружали на головы шляпы.

– Пусть тебя заметят, проявят любопытство, – наставляли Соломона Маклин с товарищами. – С разговорами не торопись, иначе спугнешь.

Теоретически все верно. Однако на практике негритянская община собиралась лишь раз в неделю – по воскресеньям, с одиннадцати до полудня. Если не воспользоваться шансом, следующий представится только через семь дней.

О чем Соломон не замедлил доложить специальному агенту.

– Нет, – решительно пресек инициативу Маклин. – Успеешь почесать языком. Сегодня-завтра побеседуем с твоими братьями в индивидуальном порядке.

Прихожане потихоньку разбредались. В стремлении Маклина уберечь его от толпы чудился если не страх, то настораживающее беспокойство.

– Попытка не пытка, сэр, – произнес Соломон, направляясь к церкви. На полпути он заметил, что группа без пиджаков идет за ним по пятам. Ну уж нет, с ним этот номер не пройдет. – Господа, вам лучше не вмешиваться.

Те безропотно подчинились. Соломон пересек улицу под пристальными взорами темнокожих прихожан. От их внимания не укрылось, как он осадил белых законников. Нетрудно угадать, о чем они думают: «Поразительно! С виду совсем мальчишка, а какой авторитет!»

– Здравствуйте, леди и джентльмены. Я специальный агент Эрл Соломон. – Он продемонстрировал безмолвной публике жетон с удостоверением и спрятал их в нагрудный карман пиджака. Впрочем, основная масса смотрела мимо него на представителей власти, топтавшихся на тротуаре. – Федеральное бюро направило меня в Гибстон для содействия в раскрытии серии линчеваний.

На пороге церкви, промокая вспотевший лоб, возник священник. Он успел снять ризу и остался в белой, расстегнутой у ворота хлопковой рубашке и темных брюках. Серебристая седина в волосах рождала ассоциации со свечой во мраке.

Соломон приветствовал пастора почтительным кивком, однако в ответном жесте уловил настороженность, вызванную ревностью человека, привыкшего всегда находиться в центре внимания.

– Как вы понимаете, федеральное правительство обеспокоено ситуацией и намерено положить конец вопиющей жестокости. Защитить ваши права, – продолжил Соломон. – Если кто-либо из вас владеет информацией по недавним убийствам, прошу поделиться ею со мной.

Застывшие в напряжении лица. Взгляды, мечущиеся от шерифа к Соломону. Местная братия таращилась на агента, словно на выходца с другой планеты.

Здоровяк лет пятидесяти теребил планку на рубашке, чтобы обеспечить приток воздуха к телу.

– Вы ведь из конторы, – буркнул он.

Соломон склонил голову в знак согласия:

– Верно. Контора называется ФБР, а я ее агент.

– И это повод вам доверять?

– А вы попробуйте: чем черт не шутит.

– Слыхали про вас, – подал голос другой мужчина. Он снял очки в проволочной оправе и стал протирать стекла уголком галстука. – Первые агенты. Я читал статью в «Джет». Межрасовая интеграция ФБР.

– Именно, сэр, – подтвердил Соломон.

– Да он же совсем ребенок, – вклинилась худая старуха в тесном синем платье.

– Ребенок с жетоном, – язвительно поддакнули из толпы.

– Теперь, когда вздернули белого, они присылают тебя, – фыркнула старуха.

– Я иду туда, куда мне приказано, – парировал Соломон. – Главное, я здесь и хочу помочь.

– Интересно как? – скривилась старуха. – Насобираете сплетен, потом найдете козла отпущения – и поминай как звали.

– Нет, мэм, – ответил Соломон, не преминув чинно поклониться пожилой даме.

Он искоса глянул на священника, который до сих пор не проронил ни слова, однако чутье подсказывало – без помощи этого божьего человека ему не обойтись. Пастор морщился от яркого солнца, над верхней губой блестели капельки пота.

– Братья и сестры! – провозгласил он. – Уверен, агент…

– Агент Соломон.

– Уверен, агент Соломон, названный в честь мудрого библейского царя, заслуживает доверия. Сейчас я удалюсь в храм Господа нашего, и всякий, кто располагает нужными сведениями, пусть безбоязненно выскажется.

Притворив массивную дверь, священнослужитель скрылся в церкви. Похоже, ему совсем не улыбалось выслушивать откровения паствы. Любопытно почему? Вскоре все разъяснилось. Многочисленное семейство сгрудилось вокруг старухи в синем платье и принялось тихонько совещаться. Женщина косилась на шептунов с суровым неодобрением, какое присуще лишь древним старикам.

Наконец от группы отделился мужчина лет тридцати. Он снял соломенную шляпу, чья внутренняя кайма пожелтела от пота, явив на всеобщее обозрение блестящую лысину. На булавке галстука поблескивал серебряный крестик с фианитом посередине.

Смерив долгим взглядом представителей закона, нетерпеливо переминавшихся с ноги на ногу, мужчина повернулся к Соломону и еле слышно произнес:

– Думаю, вам стоит узнать про мальчишку.

Белый агент, отрекомендовавшийся Тайлером, снова сел за руль. Особо уполномоченный специальный агент Маклин устроился рядом с водителем, Соломон – на заднем сиденье. Седан ехал за машиной шерифа – светло-коричневым универсалом с муниципальной звездой на дверце.

За окном мелькал умиротворяющий пейзаж, плантации сахарного тростника простирались до горизонта. Из-за духоты пришлось опустить стекла, вместе с порывами знойного ветра в салон врывались клубы пыли и сигаретного дыма. Перекрикивая завывания сквозняка, Маклин сыпал вопросами, на которые Соломон не знал ответов. Он понятия не имел, что ждет их в пункте назначения – возможный подозреваемый, свидетель преступления или нечто иное. Источник в соломенной шляпе сообщил только адрес и под давлением приятелей-прихожан прикусил язык.

Шериф свернул на обочину – уточнить маршрут у босоногого мальчика лет тринадцати, лупившего по придорожной траве тонким стеблем тростника. Выслушав вопрос, мальчонка ткнул палкой в сторону и пустился в подробные разъяснения. Соломон то и дело ловил на себе недобрый взгляд Тайлера, каким обычно смотрят на рецидивистов или кляузников.

Расположенный неподалеку от плантации дом издольщика производил удручающее впечатление. Ветхая приземистая конструкция без намека на фундамент стояла на голой земле. Некрашеные бревна годились больше на растопку, чем на стены. Убогому жилищу минул не один десяток лет, и любой мало-мальски сильный ураган грозил разнести его в щепки.

Соломон быстро оценил обстановку. Никаких игрушек во дворе. На пустой бельевой веревке, натянутой за домом, сидели две черные глянцевые вороны. На крыше не торчала телевизионная антенна. В окнах первого этажа – занавески, но никаких ставен снаружи. Окна, как ни странно при такой жаре, были закрыты.

– Я пойду один, – объявил Соломон.

– Валяй, – разрешил Маклин, однако из машины вылез.

Тайлер не сдвинулся с места и закурил новую сигарету. Шериф с подручными выбрались из универсала, но только затем, чтобы хоть немного проветриться, и принялись обмахиваться шляпами.

Соломон шагнул к двери и постучал. Она моментально распахнулась, и на пороге возникла девочка в синем хлопковом платье с белым кружевом, свисающим с подола.

– Здравствуй, – улыбнулся Соломон. – Родители дома?

Она смотрела на него большими карими глазами, едва приподняв голову.

– Вы врач?

– Нет, мисс.

Девочка молча развернулась и скрылась в коридоре. Соломон ждал, пока она позовет кого-то из старших, но из недр помещения не доносилось ни звука. Ни голосов, ни топота ног. Коридор разветвлялся направо и налево, однако внутри царил кромешный мрак. Переступив порог, Соломон поначалу не мог освоиться после яркого света.

Земляной пол постепенно сменился деревянным настилом. Внезапно из темноты вынырнул молодой, не старше двадцати, парень с пакетиком соленых крекеров.

– Ты хозяин? – приветливо спросил Соломон.

– Нет, сэр, – ответил паренек с набитым ртом.

– Отец дома?

– На плантации.

– Но зовут его Джамус?

– Да, сэр.

– А как твое имя, сынок?

Парнишка прожевал очередной крекер.

– Коулман, сэр. Коул.

– Твоя мама здесь, Коул?

Любитель крекеров кивнул и, сделав знак Соломону, зашагал прочь. Агент проследовал за ним в боковую комнатку, устланную овальным домотканым ковром с расставленной вокруг скудной мебелью. В углу возле окна, выходившего на сахарную плантацию, сидела женщина лет сорока. Заслонившись ладонью, женщина горько плакала, слезы стекали по руке и капали на бежевое домашнее платье.

Соломон собирался окликнуть ее, однако в последний момент передумал. Расспрашивать скорбящую мать – дохлый номер. Пусть лучше поплачет.

– Он в задней комнате, – произнес Коул, не сводя глаз с матери. – Прикованный.

Соломон принялся плутать по дому. По пути ему встретились еще трое ребятишек. Наконец он уперся в запертую дверь рядом с кладовой. Из-за двери доносился характерный лязг цепей и скрип кроватных пружин. Следом раздалось леденящее кровь карканье. Соломон вздрогнул, но после сообразил – кричали вороны на бельевой веревке. Значит, он на месте.

Дверь открывалась в коридор. Комната больше походила на чулан, нежели на спальню, хотя у дальней стены стояла кровать, застеленная тонким матрасом без простыни. На кровати, спиной к двери, лежал худенький мальчик. От металлических перекладин к кандалам на щуплых лодыжках и запястьях ребенка тянулись довольно массивные цепи. Изножье матраса было заляпано кровью – мальчик пытался высвободиться из оков, сдирая кожу на щиколотках, ступни у него распухли и размером не уступали взрослому.

Соломон не верил своим глазам – кандалы до боли походили на те, в какие заковывали рабов столетие назад.

В глухой, без окон, комнатушке даже дышалось по-другому. Атмосферное давление здесь близилось к нулю, как в разгерметизированной кабине пилота. Словно издалека доносился странный звук – нечто среднее между звоном и гулом, – какой возникает после продолжительной тренировки на стрельбище. К звону в ушах добавилась слабость, рассудок словно заволокло пеленой. Соломон ощущал себя радиоприемником в мертвой зоне.

Все ассоциации выветрились из головы, едва узник повернулся. Цепи зазвенели по перекладинам, металл лязгнул о металл, и обнаженный по пояс мальчик поднял глаза на специального агента. Его глаза! Стальные, почти серебристые, а может, прозрачно-голубые, до краев наполненные безумием. Перекошенное, искаженное лицо напоминало старую кожаную перчатку, растянутую чьей-то огромной рукой. Соломон содрогнулся.

Искривленный рот приоткрылся. Казалось, мальчик хочет заговорить, однако с запекшихся губ не сорвалось ни звука. Соломон уже отчаялся, как вдруг из провала рта донеслось:

– Блэквуд.

Голос приглушенный, охрипший после долгих завываний. Соломона трясло, дыхание участилось, от вида несчастного ребенка сердце болезненно сжалось. Блэквуд? Наверное, он ослышался.

Мальчик продолжал буравить его глазами. Соломону вспомнилось детство, проведенное в Иллинойсе, и рассказы деда, старого морского волка, о моряках и торговцах. Соблазнившись экзотическими красавицами и обещаниями несметных богатств, они причаливали к безымянным островам, где становились свидетелями или жертвами чудовищных ритуалов. Особенно в память врезалась история, как деду с командой пришлось бросить одержимого бесом товарища после того, как он напал на них среди ночи.

Конечно, Соломон мог ошибаться, но чутье подсказывало – в сына издольщика вселился злой дух, неподвластный юрисдикции Федерального бюро расследований. Молодой агент собирался задать вопрос, как мальчик снова открыл рот. Соломон пристально следил за движениями черного трупного языка.

– Блэквуд.

Правильно ли он расслышал?

– Что? – прохрипел Соломон.

– Приведите Блэквуда.

Насмерть перепуганный, объятый пробудившимися детскими страхами, Соломон попятился и саданулся левым плечом о косяк; удар был таким внезапным, как будто кто-то напал со спины, – молодой агент чуть не умер от страха. Он буквально вывалился в тесный коридор, прочь из жуткой комнаты.

– Приведите Хьюго Блэквуда. Сюда.

Трясущимися руками Соломон закрыл дверь. Хьюго Блэквуд. Имя совершенно ни о чем ему не говорило. Агент помедлил, пытаясь унять сердцебиение; его грудная клетка учащенно вздымалась и опускалась.

Обернувшись, он наткнулся на четырех отпрысков семейства. Коулман, успевший расправиться с крекерами, стоял чуть поодаль, его пустые руки болтались как плети.

– Что с ним за напасть? – Соломон кивнул в сторону спальни.

Ребятня безмолвствовала.

– Кто… кто такой Хьюго Блэквуд? – выдавил Соломон.

Они опять не ответили и разбрелись кто куда.

Впрочем, ответ был не за горами.