Текст книги "Апокрифы Чеченской войны"

Автор книги: Герман Садулаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Приходили письма от Зелика, он рассказывал о своей студенческой жизни, я отвечал, писал о том, как служу. Первое время мы писали друг другу часто, потом все реже, но надеялись встретиться, когда закончится срок моей службы. Один раз я съездил в отпуск домой, в Безмеин, к жене и дочери.

А потом настал долгожданный дембель. Старшим сержантом, десантником, отличником боевой и физической подготовки я поехал в Туркмению. Но нашел там уже совсем не то, что оставил два года назад.

За это время придурковатый пьяница и его хитрожопые еврейские советники развалили Советский Союз. Туркмения стала независимым государством Туркменистан. Безмеин наводнили туркмены, самые настоящие, али-бабы. И даже наши, городские туркмены стали вести себя совсем по-другому. Враз отучились понимать русский язык. Русских выживали из города. Устраивали погромы, избиения. Увольняли с работы. Стало невозможно никуда устроиться, и я не стал продолжать бесполезную учебу в ПТУ, которое уже даже как-то переименовали.

Мы с другими русскими парнями несколько раз задавали трепку этим погонщикам ишаков, но все заканчивалось тем, что нас бросали в КПЗ милиционеры, уже сплошь туркмены. Мы не могли изменить положения вещей. Русские уезжали – семьями, целыми поездами. Даже продать квартиру было практически нереально. Туркменские покупатели приходили и давали унизительно маленькую цену, а когда мы не соглашались, повторяли: ну, как хотите. Все равно уедете, и мы заберем квартиру даром.

России было насрать на нас. Когда-то она поселила здесь русских, вывезла из родных краев, чтобы они работали на благо большой страны. А теперь забыла, бросила. Так мы чувствовали себя – как забытый отряд в далеком тылу врага. Нас гнали отсюда, и никто не ждал нас там, в России.

В конце концов уехал и я, взял жену и ребенка, упаковал вещи в чемоданы и уехал. Как я выбирал, куда ехать? Мне было все равно. Нас нигде не ждали. Мы с женой расстелили на полу большую карту Советского Союза и попросили дочь ткнуть пальцем в любое место. Ее пальчик остановился на городе Пермь. Туда мы и поехали.

В Перми меня взяли в ОМОН. Я служил в десанте, поэтому проблем с трудоустройством не возникло. Хуже было с жильем. Еле нашли для нас комнату в общежитии. И все же это было лучше, чем пропадать в Туркмении.

А страна продолжала трещать по швам. И вот началась война в Чечне. Когда бойцов ОМОНа стали посылать “в командировку” на эту войну, я изъявил желание поехать. Обещали солидные “боевые”, что было весьма нелишним для нашей семьи. Но не только в этом была причина. Мне хотелось вернуться туда, посмотреть на места своего детства. Может, я хотел встретить своего отца.

И убить его.

С Зеликом мы давно потеряли связь. Моего нового адреса в Перми он не знал. Я ему не писал. Да и почта в Чечне едва ли работала.

19. Зима

Что-то сломалось в этом мире, разладилось, пошло наперекосяк. Динька приехал зимой. Это было нелепо. Он был такой же красивый и загорелый, божество лета, Дионис – а вокруг лежал подтаявший снег, лужи стянуты льдом и я укутан в теплую одежду. Да, мне было странно внутри, но сердце мое все равно радовалось встрече с Динькой. Я обнял его и пожал ему руку. Мы пошли гулять по улице. Мне так хотелось не выпускать его руки из своей, но мы уже не были детьми и не могли позволить себе такие нежности. Поэтому мы просто шли рядом и разговаривали. Это была наша последняя встреча, моя и Диньки.

Если не считать того дня, когда он погиб.

Закончив школу с медалью, я поступил в Ростовский государственный университет и стал жить в Ростове, приезжая в Шали только на каникулы. О городах, где жил, – либо хорошо, либо ничего, поэтому я ничего не буду рассказывать о Ростове. Учеба длилась пять лет. За это время сначала пытались реформировать, а потом отменили марксизм-ленинизм и переписывали учебные программы. Менялась законодательная база, социалистическое право уходило в прошлое. СССР распался, ГКЧП, ваучеры, приватизация, деноминация. Демонизация. Деньги, отложенные моим отцом на сберкнижку для того, чтобы я купил себе квартиру после окончания вуза, трансформировались в стоимость бутылки портвейна.

Эта была еще и эпоха романтического бандитизма. Самым привлекательным был образ “чеченской мафии”. Многие мои сверстники уехали в большие города России и стали там крутыми бандитами и бизнесменами. Еще больше вернулось домой в гробах. Много позже я понял, что никакой “чеченской мафии” не было. Руками понтовитых и безбашенных горцев все, кому не лень, таскали каштаны из огня. В Питере тамбовцы и казанцы, деля сферы влияния, использовали чеченцев как боевые отряды. Алхазуры с казбеками падали на мостовые с простреленными головами, а владимиры и талгаты получали свои кормушки. В Москве банковские мошенники с еврейскими фамилиями опускали финансовую систему через поддельные авизо, а светились при этом те же вездесущие “чеченцы”. И так было везде.

Меня, признаться, все это почти не занимало. Я учился, а природную склонность к романтике и авантюризму удовлетворял любовными приключениями, в которых здесь не было недостатка. Через пять лет я получил свой диплом о высшем юридическом образовании и вернулся в Шали.

В Чечне уже правил Дудаев. Моего отца отправили в отставку с должности в районной администрации за пророссийские настроения. Куда мне было устраиваться на работу, я не знал. Ичкерия объявила, что живет по законам шариата. Шариату нас на юридическом факультете не обучали. Разве что только поверхностно, в рамках курса истории государства и права.

С моим дядей, алкоголиком и мастером на все руки, и двоюродным братом Ахмедом мы основали предприятие, которое я гордо окрестил “Заводом Форда”. Мы покупали по дешевке старые и разбитые машины и собирали из груд металла автомобили, которые затем продавали на авторынке в Шали. ГАИ, как таковой, не существовало, о регистрации номерных знаков, ПТС и перебивке номеров двигателей и кузовов заботиться нам не приходилось. Главное, чтобы машина передвигалась своим ходом, желательно на низкокачественном самодельном бензине, которым торговали на каждом углу ведрами и трехлитровыми банками.

И наши машины передвигались не хуже остальных. О, какие монстры выходили из нашей мастерской! “Жигули” и “Волги” скрещивались с иномарками, переставлялись двигатели, ходовая – все, что хоть как-то совмещалось друг с другом. Если что не очень совмещалось, наш главный инженер-конструктор, дядя, дорабатывал детали с помощью нехитрых слесарных инструментов. Кузова рихтовались, шкурились, красились в модные цвета – и вот новый роскошный автомобиль уже готов на продажу. Войдя во вкус, я клеил на заднем стекле выпускаемых нами машин объявление: “Завод Форда. Ремонт и восстановление любых автомобилей. Шали, ул. Набережная, 24”.

20. Танки

В политику мы не лезли, занимались исключительно своим бизнесом (бородачи в зеленых халатах, устраивавшие дикие пляски с автоматной стрельбой на площадях, нас не интересовали), но плодами наступившего хаоса воспользоваться были не прочь, как все.

Недалеко от Шали находился военный городок. Там располагалась воинская часть, казармы, квартиры офицеров, учебные поля, ангары. Все это мы увидели только при Дудаеве: во времена советской власти чеченцев на территорию военного городка не пускали. По какой-то удивительной договоренности с российским правительством, дислоцировавшаяся под Шали воинская часть была снята с места и отправлена в Россию, а большая часть военного и технического имущества оставлена здесь. И всё Шали потянулось грабить городок.

Не могли оставаться в стороне и мы. В один из вечеров, оседлав “москвич”-пикап, мы с двоюродным братом двинулись в военный городок, надеясь поживиться на останках военного автохозяйства полезными запчастями, а удастся – и целый грузовик были не прочь стянуть. Проехав уже не охраняемый, с вывороченным шлагбаумом, въезд в городок, мы направились к скопищу ангаров. У ангаров стоял дед в защитной форме и с зеленой повязкой на шапке, видимо, поставленный ичкерийской властью стеречь имущество.

– Ваша (уважительное обращение к старшим), пусти, пожалуйста, запчасти посмотреть! – попросил его я.

– Сто долларов! – ответил хранитель воинских запасов.

Мы поторговались и сошлись на пятидесяти.

– Открывайте ангары и берите, что хотите.

Замок на двери в ангар мы сломали монтировкой и проникли внутрь. Когда осмотрелись…

– Ёёёёёёёёёёёёёёё…ый в рот! – вырвалось у меня. В ангаре стояли танки, настоящие танки, рядами, с зачехленными орудиями, пахнущие соляркой и машинным маслом.

– Какого х..??? – еще сказал я и подумал: что же теперь будет?..

Танки спали, но сон их был чуток. Чувствовалось, что недолго они будут вот так стоять…

21. Бомбы

Выгонять танк из ангара мы не стали. Зачем нам танк? Конечно, с учетом того, что он обходился нам в 50 долларов, а на рынке его можно было продать за 2 тысячи, это была бы хорошая торговая операция. Но мы не хотели портить имидж своей фирмы. Завод Форда (Шали, ул. Набережная, 24) – гражданское предприятие и военной техникой не занимается.

А в воздухе запахло войной. Россия грозила применением силы. По ичкерийскому каналу бесновался усатый фюрер Дудаев, призывая вступать в национальную гвардию, защищать свободу и независимость с оружием в руках. Объяснял, как устраивать бомбоубежища и спасаться от артобстрелов и бомбардировок.

Люди крутили пальцем у виска. Как же, сейчас, все бросим и пойдем с автоматами танцевать. Синкъерам (вечеринку) устроим. Только ты нам тогда не бородачей присылай, а красивых девушек! С кем нам ловзар (свадьбу) справлять, с этими небритыми мужиками? Может, нам и спать с ними? Э, сам с ними спи. Нам надо работать, деньги зарабатывать, жениться на красавицах, дома строить, детей рожать. А с русскими сам разберешься. Москва тебя поставила, Москва и снимет. Мы и знать тебя не знали, ни тебя, ни всех твоих ламарой (спустившихся с гор). Кто ты вообще такой, какого тэйпа? Горный еврей из тъебяхкин нах. Голову лечи! В Афганистане ущелья ковровыми бомбардировками выравнивал, думаешь, и русские так сделают? Здесь не Афганистан, если русские думают, что Чечня – часть России, с чего они будут бомбить свою территорию?

На Новый год начался штурм Грозного. Грохот взрывов со стороны города не прекращался ни днем, ни ночью. Некоторые шалинцы вступили в ополчение и воевали на грозненских улицах. Но большинство оставалось дома. Ждали, что все кончится, не верили в происходящее.

В январе федеральная авиация разбомбила авторынок, нанесла удар по мирному селу. Это было самое лучшее агитационное мероприятие по вступлению в ряды Вооруженных сил Ичкерии, перед которым померкли все пропагандистские усилия Дудаева с Удуговым. Целый день село хоронило сотни убитых, а на следующий в Грозный уже отправились ополченцы.

Авианалет нанес непоправимый ущерб нашему бизнесу. Два готовых автомобиля превратились в покореженный металлолом; погибли мальчишки, нанятые нами для продажи машин. Сам я спасся чудом: во время бомбардировки выехал с потенциальным покупателем по дороге за Герменчук, демонстрируя технические характеристики опеля-мутанта с неродным мотором.

Вечером третьего дня мы с Ахмедом сидели во дворе, который и был, собственно, Заводом Форда.

– Зелим, все наши в ополчение идут. Что же мы, как суки, будем дома отсиживаться? – спросил Ахмед.

– Э, Ахмед, ты что, тоже решил стать крутым ичкерийцем? А о матери своей ты подумал? Убьют тебя, что она будет делать? – образумливал я своего партнера и родственника. – В этой войне чеченцам все равно не победить. Знаешь, когда взяли в плен имама Шамиля, его повезли через всю Россию в Петербург, к царю. Они ехали и ехали, а Россия все не кончалась. “Если бы я знал, что Россия такая большая, не стал бы с ней воевать”, – сказал тогда Шамиль.

Ахмед не сдавался:

– По телевизору проповедник стихи из Корана читал. Я запомнил один перевод, сура 3, аят 13: “Знамением для вас было столкновение двух отрядов: один отряд сражался во имя Аллаха, а другой не веровал в Него. Верующие увидели, что неверные вдвое превышают их числом. Но ведь Аллах помогает тому, кому пожелает. Воистину, в этом назидание тем, кто видит”.

Я ухмыльнулся:

– Ты у нас теперь мулла? Или святой шейх?

Ахмед надулся:

– Не смейся над Священным Кораном! Тот проповедник сказал, что даже если врагов больше, мы все равно победим, потому что с нами Аллах! Таков смысл аята.

Я обдумал свой ответ и возразил:

– Над Священным Кораном я не смеюсь. А проповедник твой из телевизора дурак, не понял он смысл 13-го аята. Чудес в подлунном мире не бывает. Побеждает тот, кто сильнее. В аяте о чем рассказывается? Увидели мусульмане, что их врагов больше, и возмутились – почему Аллах делает наших противников сильнее, чем мы? А Коран говорит: Аллах кому хочет, тому и помогает. У вас, бородачей, спрашивать не будет. Захотел – и сделал так, что русских больше, они и победят.

Ахмед продолжал дуться на меня. Я попытался объяснить ему мягче:

– Да и за что мы пойдем воевать? С кем? Это все грязная, кровавая игра, не наша игра. Скоро все кончится, Дал мукхла (дай Бог).

– Дал мукхла… – эхом повторил Ахмед. Воевать мы не пошли.

Война сама пришла за нами.

22. Грозный

Командированные из Пермского ОМОНа были отправлены поездом до Ростова-на-Дону. Оттуда до Ханкалы нас везли на автобусах. Из Ханкалы двинулись в сторону Грозного в сопровождении танка и БТР.

Была весна, на разбитых дорогах грязь, но в небе сладко щурилось теплое солнышко. Мы ехали в полной выкладке, в бронежилетах, с автоматами и боекомплектом. В “пазике” было жарко и душно. Бойцы снимали каски и обмахивали себя кто чем мог. Продвигались медленно. Время от времени колонна останавливалась, если саперы на головном БТР замечали что-то подозрительное. На подступах к Грозному сбоку у дороги как из-под земли возникла стайка мальчишек. Лет по пятнадцать – шестнадцать. Сельские пацаны в гражданской одежде. Только обвешанные оружием. Один из них успел выстрелить из гранатомета по БТР. Во время выстрела гранатомет, наверное, дернуло, и заряд ушел мимо, перелетел цель и взорвался на другой стороне дороги. Мальчишки открыли огонь по колонне из автоматов. Пули прорешетили борт “пазика”, мы стали выскакивать и занимать позиции за танком и БТР. После короткой перестрелки нападавшие были уничтожены.

Я сходил к обочине дороги и собрал оружие убитых. В нашем автобусе истекал кровью сержант Пилипенко, я знал его по работе в Перми. От этих бронежилетов больше вреда, чем пользы. Без него ранение могло быть сквозным и не очень опасным, но в консервной банке бронежилета пуля металась из стороны в сторону, разрывая внутренности.

Так состоялось наше боевое крещение.

В Грозный мы въезжали со стороны площади Минутка. Я бывал здесь раньше, в детстве, когда мы с Зеликом приезжали в город сходить в кино или на концерт. Теперь этих мест было не узнать.

Грозный, Грозный. Задумывайтесь, прежде чем давать имена своим детям, городам или даже собакам. Ведь давая имя – определяешь судьбу, так уж получается. Почему его не назвали Мирным, Зеленым, как-нибудь еще? Теперь город был действительно грозен, оправдывая свое название. А еще он был ужасен, он был настоящим кошмаром. Первое, что вспомнилось, – это Сталинград во время Великой Отечественной, такой, каким мы видели его в фильмах про войну. Разрушенные здания, улицы в воронках, и из каждой щели может прилететь смерть.

Нашей боевой задачей было удерживать блокпост у здания драмтеатра. Что мы и делали, отстреливаясь от боевиков. Патрулировали улицы, нередко вступали в бой. Однажды, выбивая боевиков из дома, мы попали в окружение и жались к стене на первом этаже, боясь выйти в атаку. Нас выручил подоспевший на подмогу отряд десантников.

– Какой вы ОМОН, обздон вы, вот кто. Обделались со страху, – презрительно ухмылялись наши спасители.

Враг был везде и всюду. Снайперы, гранатометчики стреляли из развалин домов. Линия фронта, даже если она и была, пусть самая условная, проходила не в пространстве, а во времени – по границе дня и ночи. Если в светлое время суток мы еще пытались хоть что-то в городе контролировать, то ночью нам оставалось лишь прятаться за циклопическими бетонными стенами блокпоста.

Командировка продлялась. Видимо, федеральных сил в Чечне было недостаточно, чтобы вовремя отпускать нас домой. Но я и не стремился. Мне нравилось воевать.

Оттого я люблю затеи

Грозовых военных забав,

Что людская кровь не святее

Изумрудного сока трав.

Так писал Николай Гумилев, любимый поэт Зелика.

Где был Зелик в это время? Я не знал. Все же это не курорт, и просто так поехать в Шали я не мог.

На грозненском блокпосту нас сменил свежекомандированный ОМОН из Петербурга. А мы были отправлены к райцентру Урус-Мартан.

23. Ремонтное подразделение

Я и Ахмед, по обыкновению, возились с железками во дворе, собирая под руководством дяди самодвижущуюся повозку в корпусе старого ГАЗ-2410. К воротам подъехали несколько “уазиков”, из них высыпали вооруженные люди в камуфляже.

– Кто здесь главный? – спросил боевик с едва пробивающейся сквозь кожу на подбородке белесой щетиной. В руках полевого командира был листок с нашей фирменной рекламой и гарантией качества: “Завод Форда. Шали, ул. Набережная, 24”. “Разрекламировали на свою голову”, – подумал я, выходя навстречу боевику.

– Ассалам алейкум!

– Ва-алейкум салам! Так ты, стало быть, и есть тот самый Форд? – спросил боевик. Его команда дружно загоготала.

– А ты приехал, наверное, из Америки по поводу защиты прав на торговую марку? – сказал я. – Или хочешь купить у меня машину?

– Покупать я ничего не буду. Решением командования Южного фронта Вооруженных сил республики Ичкерия ваше предприятие в полном составе мобилизуется для обороны от русских захватчиков. Вы придаетесь Шалинскому танковому полку, как ремонтное подразделение. Ну, где твой завод?

– Вот он, мой завод, все что видишь, – ответил я.

Боевики опять захохотали.

– А что, без нас никак не обойтись? – продолжал я.

– Мы вообще-то специализируемся по карбюраторным двигателям. А танки – это же дизель… – поддержал меня дядя, с трудом ворочающий языком после вчерашней алкогольной медитации.

– Дизель-шмизель, разберетесь, раз вы такие мастера. А приказы не обсуждаются. В случае отказа мы будем вынуждены рассматривать вас как дезертиров и поступить с вами по законам военного времени!

“Ссылочку на пункт, статью, пожалуйста” – хотел было я сострить, но удержался. Боевики, хоть и громко смеялись, шутить были не намерены. Командир продолжил:

– Завтра утром у исполкома – с необходимым для ремонта танков инструментом и стрелковым оружием.

Тут Ахмед взвился, будто его оса ужалила:

– Как, а разве оружие нам не выдадут?

– Нет, придете со своим. Все так делают. Если нету – купите, – такой был ответ.

Ахмед огорчился:

– Что же ваш Дудаев на букву “м” даже оружием не запасся? Это так он готовился к войне? Куда он деньги за нефть подевал?

Я одернул его:

– Замолчи, Ахмед! – И обратился к боевикам: – Хорошо. Мы с щичем (двоюродный брат) будем утром у исполкома. Только дядю оставьте в покое. Он уже в возрасте. Да и не самый лучший боец он, вечером у него пьянка, утром похмелье.

– Дик ду (хорошо), – ответил командир, и боевики ушли.

– Вот видишь, – сказал я Ахмеду, – мы с тобой спорили: идти на войну или нет, а Аллах решил за нас. Придется повоевать. Не хочу бегать. От русских бегать, от чеченцев бегать, не дело это. Я в Советской армии не служил, институт меня освободил, но, видно, от всеобщей воинской повинности никуда не деться, будем в ичкерийской армии служить.

Следующим утром мы загрузили в пикап инструмент, заехали на базар, купили себе по АКМ и прибыли к исполкому. Оттуда нас сопроводили к военному городку, где готовился к боевому выезду Шалинский танковый полк.

24. Урус-Мартан

Райцентр Урус-Мартан обороняли крупные силы боевиков. Брошенные в атаку общевойсковые подразделения были потоплены в собственной крови и отошли с большими потерями.

Это война всех против всех. Со стороны чеченцев воюют то подразделения национальной гвардии, то самостоятельные отряды ополченцев, не всегда имеющие связь друг с другом и с центром. То же самое и в федеральных войсках. Общевойсковые части, ВВ, артиллерия, ОМОН, ВДВ, спецподразделения ГРУ, ФСБ. У каждого свои начальники, и я сомневаюсь, что кто-то согласовывает и контролирует действия каждой из силовых структур. Нередко мочат друг друга – по ошибке или якобы по ошибке.

Но определенная логика в проведении операций есть. Обычно сначала в огонь бросают призывников. Это парнишки по восемнадцать – девятнадцать лет, только из учебки, они и стрелять-то толком не умеют. Когда начинается бой, плачут от страха, падают на землю и лежат, закрыв головы руками. Если чеченцы берут их в плен, то, как правило, отпускают, отобрав оружие. Или сдают на руки матерям, которые приезжают в Чечню забрать своих малышей, как из детсада.

Положив мертвыми призывников и убедившись, что сопротивление серьезное, войска начинают обрабатывать защищающееся село ковровыми бомбардировками, артиллерией и системами залпового огня “Град”, “Ураган”. После выдвигаются танковые и механизированные части, спецподразделения. Когда боевики выбиты и очаги сопротивления подавлены, в село заходят контрактники или ОМОН – проводить зачистку. Зачистка заключается в том, что на улицах и в домах расстреливаются все мужчины от четырнадцати лет, больные и раненые расстреливаются в постелях, подвалы и темные сараи забрасываются гранатами. Попутно можно грабить дома, а если попадаются симпатичные девушки, то и это – трофей победителей. Впрочем, если изголодал и соскучился по интимным радостям, и не очень симпатичная девушка подойдет. И ни маленькой девочкой, ни женщиной постарше брезговать не стоит. Когда еще доведется кого-нибудь вые. ть?!

В общем, на войне как на войне.

Бой под Урус-Мартаном был очень важным. Возможно, в нем решался исход всей военной операции. Боевики подтянули к райцентру большое количество живой силы и техники. После первой неудачной атаки федералы старательно утюжили позиции боевиков с воздуха и обстреливали системами залпового огня. Потом, как полагается, в бой двинулись танки и БТР. Сравнительно легко выбили чеченцев с первой линии обороны. И тут случилось неожиданное. По дороге через село навстречу наступающим федералам выехали танки. Развернувшись на поле, они открыли огонь из башенных орудий. Это был уже не Сталинград, это была Курская дуга.

Эфир наполнился матом на нашу разведку, которая не сообщила о подходе танкового соединения.

Войска стали спешно отступать, оставляя на поле битвы подожженные боевые машины, горы трупов и раненых. На сектор был вызван огонь артиллерии, которая стала крыть всех – и наших и ваших. В небо снова поднялись самолеты. Несколько часов продолжалась бойня. Боевики пытались вырваться из кольца огня, но удалось это не многим. Практически все танки были уничтожены огнем артиллерии и с воздуха. Остатки ичкерийцев покинули Урус-Мартан, и тогда, под прикрытием свежего подразделения бронетехники, в село двинулись мы – проводить карательную операцию.

25. Бой

Мы спешили на подмогу вооруженным силам Ичкерии, оборонявшим Урус-Мартан. По дороге грохотали танки, которые вели бывшие трактористы совхоза “Джалка” и парни, отслужившие в танковых частях Советской армии. На броне сидели шалинские ополченцы. За танками трясся на колдобинах пикап бывшего Завода Форда, а теперь ремонтного подразделения Шалинского танкового полка. За рулем сидел Ахмед, я – на сиденье рядом с водителем, держа на коленях автомат, из которого еще ни разу не стрелял.

– Как ты думаешь, Зелимхан, с такой-то силой, целым танковым полком, может, мы победим в этой войне? – спросил Ахмед, возвращаясь к давнему разговору.

– Никто не побеждает в войне, Ахмед, – ответил я. – А мы уж подавно не победим. У русских столько пушек, минометов, бомб, что хватит уничтожить десять ичкерий. И еще на пару туркменистанов останется. Это все наши чеченские понты. Шалинский танковый полк! Залили солярки в танки, которые сами же русские нам непонятно зачем оставили, зеленое знамя развернули – и вперед. Сейчас всех победим. Целый танковый полк, конечно. Напугали ежа голой задницей!

На этот раз Ахмед не был настроен спорить. Он вел пикап, старательно объезжая самые опасные из колдобин.

– Да, Зелим. Посмотрю на наших: все как дети. В игры играют. Кого ни встреть – бригадный генерал, самое меньшее – полковник. Если бы у каждого чеченского полковника был пусть даже не полк, а хотя бы рота солдат, наша армия была бы самой большой в мире.

– Бакх ду, Ахмед. Правду говоришь. Но что делать? Нам бы в живых остаться, но не за счет трусости, не бегая от смерти, чтобы женщинам, которые своих мужей и сыновей похоронили, в глаза было не стыдно смотреть. Это и будет наша с тобой победа.

Бой начинался весело. Пройдя село, танки разъехались веером и открыли огонь. Ополченцы соскочили с брони и пошли в атаку с криками “Вуррроооо!” и “Аллах акбар!”. Русские побежали, оставляя на поле подбитую технику и раненых. Ополченцы вытаскивали федералов из машин и расстреливали. Полк попытался продолжить наступление, преследуя удирающего противника.

Но скоро все поле перед селом превратилось в арену карнавала взрывов. Начался настоящий ад. Плотно, чуть ли не на каждый метр земли, ложились мины и снаряды. В небе появились самолеты, посыпался град бомб. Танки загорались один за другим. Тела ополченцев разрывались в кровавые клочья.

Когда началась атака, мы с Ахмедом остановили свой пикап на краю села и залегли в ров, сжимая в руках автоматы. Разрозненные группы федералов прорывались во все стороны, кто-то бежал к селу, и мы стреляли в тех, кто оказывался близко к нам. Потом квадрат накрыло огнем, и мы уже не могли стрелять; пытаться встать и переместиться в другое место тоже было бессмысленно – осколки летели, как пыль в ураган. Я думал, что, наверное, это и есть танец Шивы, индийского бога разрушения – пляска, которой он уничтожает вселенную. После одного из взрывов совсем рядом с нами я был контужен и потерял сознание.

Когда я очнулся, уже темнело. Бомбежка и артобстрел закончились, на поле горели танки, русские добивали раненых, наших и своих – если не могли распознать в темноте тела в камуфляже: “Господь на небе отличит своих от чужих”. Я оглянулся и увидел двоюродного брата. Глаза Ахмеда были открыты, затылок разбит осколком, и мозговое вещество запачкало воротник. Я взвалил на себя труп и пополз по канаве вдоль села.

Не помню, сколько я полз, но успел выбраться подальше от места боя. Впереди, там, где канава делала поворот, я увидел несколько силуэтов людей с автоматами. “Ну все, конец” – подумалось мне.

– Хо мил ву? (ты кто?) – услышал я оттуда. Ответил по-чеченски:

– Я… Зелим… щича убило.

– Ползи к нам, голову не поднимай.

И тут позади послышалась русская речь. Я свалил с себя тело Ахмеда, перехватил автомат и обернулся. Над краем канавы, совсем близко от меня, стояли люди с оружием.

26. Зачистка

Первую зачистку в Урус-Мартане делали второпях. Чтобы боевики не успели укрепиться в домах, когда настанет ночь. Наутро сделаем новую зачистку, уже по полной программе. Стреляли по окнам, потом врывались в дома. Заходили в комнаты по правилу: сначала бросаешь гранату, потом идешь сам. В некоторых домах были женщины, дети, старики. Убивали. Попадались раненые и прячущиеся боевики. Расстреливали. Были и девушки, ничего так, вполне подходящие. Но сегодня было не до этого. Пока убивали всех, днем разберемся. Настроения вкушать плоды победы не было.

Уже вечером шли вдоль канавы по краю села. На дне заметили какое-то копошение, вскинули автоматы. Тут заполыхал стоящий рядом сарай, огонь осветил округу, и я увидел… в стоящем на дне канавы, по колени в грязной воде, боевике с автоматом было что-то знакомое…

27. Зарево

Так мы стояли и смотрели в глаза друг другу, и наши измазанные лица озарялись пожаром. Целую секунду, которая длилась больше чем вечность. Мы успели вспомнить себя – от первого лета в песочнице до последней зимы, все наши игры и разговоры. Когда-то мы были так же измазаны, потому что возились в глине на краю совхозного поля. А еще вечерами мы пекли на костре картошку, и блики костра так же играли на наших лицах. Мы вспомнили все, и даже главное, что мы всегда были одним целым. Мы были едины друг с другом и в счастливой щедрости своего единения принимали в себя и эту вселенную, со всеми населяющими ее существами. В целом мире не было никого, кроме нас, ничего, кроме нашей игры. Звезды, солнце и луна, земля, ее реки, поля, леса и горы – были созданы для нас. И другие дети, они играли с нами, и каждый тоже включал в себя целый мир. И еще был Он – Тот, Кто позволил нам играть, Он был в душе каждого и в сердце каждой пылинки. И знать это было счастьем.

И это ничего, что за спиной одного из нас были несколько бойцов ОМОНа с автоматами, а у поворота канавы другого прикрывали вооруженные ополченцы.

Просто такая была игра.

Эта секунда, она прорвала плотную ткань времени, она затянула весь мир в черную дыру, прошлое, настоящее, будущее слились в едином зареве, но огонь больше не плясал на наших лицах, он застыл, как электрический свет, словно кто-то делал фотоснимок, и на нем нам предстояло жить вечно. Секунда все длилась и длилась…

Тот из нас, кто выстрелил первым, написал эту повесть.