Текст книги "700.000 километров в космосе"

Автор книги: Герман Титов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Герман Степанович Титов
летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза
700.000 километров в космосе
Рассказ о полете советского космического корабля «Восток-2»
Литературная запись специальных корреспондентов «Правды»
С. Борзенко и Н. Денисова

Мы живем в неповторимое героическое время, и каждый советский человек стремится своим трудом прославить Родину. Стремление к подвигам во имя своей социалистической Отчизны – органическая потребность людей, воспитанных Коммунистической партией. С детства, прошедшего в суровом Алтайском крае среди колхозников – потомков мужественных сибирских партизан, – меня восхищала и учила легендарная жизнь героев нашего народа.

Имена Василия Блюхера, Сергея Лазо, Степана Вострецова и многих других смелых борцов за Советскую власть в Сибири были близки и дороги нам с малых лет. Знали мы и тех, кто прославил себя в годы первых пятилеток, кто отстоял Родину в жестоких сражениях Великой Отечественной войны и кого многие народы Европы до сих пор называют своими освободителями. И дела покорителей целинных алтайских земель были хорошо знакомы нам. Многие мои сверстники мечтали поехать туда, стать трактористами и комбайнерами, быть пахарями, сеять и убирать пшеницу. «Пахарь – самая лучшая должность на земле!» – не раз думал я. Со школьной скамьи наше поколение рвалось ко всему героическому, и каждый из нас, еще не зная, где применит свои силы, хотел своими делами прославить Родину.

С детства я любил технику, меня тянуло к ней.

Будучи мальчишкой, я научился управлять автомашиной и самостоятельно водил колхозный грузовик, перевозил на нем зерно. Было величайшим наслаждением класть ладони на руль, тянуться ногами к педалям, ощущать бег машины по полевой дороге, слышать свист проносившегося мимо ветра.

Я не предполагал, что стану летчиком, и в детстве мечтал стать инженером, конструировать и строить машины. Какие это будут машины, я не знал, но мне нравилось все, что имело колеса, могло двигаться, облегчало труд человека.

Когда появилась возможность пойти учиться в авиационное училище, я с радостью принял это предложение. Стану военным летчиком, думал я, и, подобно нашему прославленному земляку Александру Покрышкину, подобно тысячам других авиаторов, буду охранять чистое небо Советской страны. Что скрывать, потребовалось немало энергии и труда, чтобы обрести крылья и научиться летать. Прежде чем стать летчиком, пришлось много работать, учиться, тренироваться.

Я очень люблю своего отца, Степана Павловича. Он служил и служит для меня образцом волевого, целеустремленного, много знающего и все умеющего делать человека. Отец мой всю жизнь учился. Он привил мне уважение к своему поколению, а его поколение сделало многое: создало в стране первоклассную социалистическую индустрию, организовало колхозы, разгромило фашистскую Германию.

Как-то я спросил отца:

– Из какого источника ты черпал силы, будучи молодым?

Он достал с полки 33-й том Сочинений В. И. Ленина и показал мне страницу, на которой было написано:

«Во-первых – учиться, во-вторых – учиться и в-третьих – учиться…»

Это было сказано на века, для всех поколений, и, следуя ленинским заветам, я учился и, видимо, еще много времени проведу за учебниками.

Когда я стал летчиком-истребителем, появились новые мечты, новые устремления, новые желания. Захотелось ближе познакомиться с самой новейшей техникой – космической. Ведь в это время небо уже бороздили стремительные советские искусственные спутники Земли. Ракетный век требовал людей, которые могли бы летать значительно быстрее, выше и дальше, чем летали мы, рядовые летчики реактивной авиации. Гигантские успехи советской науки и техники, за которыми мы неотрывно следили, натолкнули меня на мысль стать космонавтом. Для этого надо было изменить весь уклад жизни, овладеть новыми обширными знаниями, подготовить себя физически и морально.

Все мои последние годы были подчинены этой цели. Мечта сбылась – ни здоровье, ни приобретенные мною знания не подвели: я прошел все многочисленные отборочные комиссии и был зачислен в группу космонавтов и еще раз как бы начал жизнь сначала. Космонавты были людьми, сохранившими пыл молодости, людьми не только настоящего, но и будущего.

Утренняя прогулка космонавта.

Наша группа усиленно готовилась к первому полету человека в космос. Мы все много занимались и проходили специальную подготовку, приучая свой организм к неведомым, неземным явлениям. Нам надо было многое наверстать, нельзя было терять времени зря, нельзя было транжирить ни одного дня. Мы вошли в новый, неведомый нам до того времени, интересный мир, познакомились с выдающимися людьми нашей эпохи – учеными, конструкторами и инженерами – творцами советских космических кораблей и организаторами космических полетов.

Никогда не забыть нам первую встречу с Главным Конструктором – человеком огромной воли и больших знаний. Он показал нам космический корабль – творение разума многих коллективов ученых, созданный творческим гением и трудом нашего народа. Каждое слово этого выдающегося человека обогащало нас новыми знаниями, раздвигало наш кругозор. Мы знали: ни одна минута в его жизни не пропадает зря, он не только изобретает, но и руководит большой научной работой.

Несколько позже мы познакомились с другим, не менее выдающимся человеком, которого кто-то из нас удачно назвал Теоретиком Космонавтики. Это имя так и осталось за ним. Под его руководством составляются сложнейшие расчеты космических рейсов. Похожий на спортсмена, с выразительным лицом, он разговаривал с нами как равный с равными, и мы были благодарны ему за простоту и отзывчивость.

Когда настало время полета космического корабля «Восток» с человеком на борту и нужно было определить, кто первым отправится в просторы Вселенной, выбор пал на двоих – на моего друга Юрия Гагарина и на меня. Нас обоих хорошо подготовили к этому полету. Я был дублем Юрия Гагарина и, приняв, как говорят у нас в авиации, готовность номер один, находился на космодроме до тех пор, пока корабль «Восток» не взлетел и не вышел на космическую орбиту.

Многое пришлось пережить за эти минуты. Я был потрясен выдержкой и самообладанием Юрия Гагарина, восхищен красотой ракеты, борющейся в момент старта с силой земного тяготения и взмывающей в дальние просторы, куда не достигает человеческий взгляд. Мы, космонавты, оставшиеся на Земле, переживали в это время, наверное, больше, чем наш друг Юрий, с колоссальной скоростью несущийся по орбите и, казалось, живущий сразу десятью жизнями! Такова сила дружбы и крепость уз войскового товарищества.

Полет Юрия Гагарина раскрыл многие тайны природы, неизвестное стало известным. Выяснилось главное: человек может жить и работать в космосе. То, что сделал Юрий Гагарин, следовало развить, приумножить, двинуть вперед. Человеческая жизнь в космосе подпадала под влияние неведомых законов, которые надо было изучить. Ученые усовершенствовали космический корабль, приспособив его для более длительного рейса.

Второй полет человека в космос должен был продолжаться целые сутки. Для этого космическому кораблю надо было сделать 17 витков вокруг земного шара и пройти расстояние, равное расстоянию от Земли до Луны и обратно – свыше 700.000 километров!

Выполнить этот трудный и сложный полет поручили мне, я я сразу же после возвращения на Землю Юрия Гагарина начал готовиться к нему. Я многому научился, когда был дублем Гагарина. Вместе со мной готовился и мой друг Космонавт Три – человек удивительного хладнокровия, железной выдержки, мужественной решимости. Нет сомнения, что во время своего полета, который не за горами, он намного приумножит то, что сделали мы с Юрием Гагариным в первых рейсах в просторы Вселенной.

Вместе с Космонавтом Три мы проходили специальную тренировку, много занимались, тщательно изучали карты земного шара с проложенной на них проекцией космического маршрута. За семнадцать витков «Восток-2», на котором предстояло лететь, должен был побывать над всеми материками и океанами, его путь, подобно гигантским синусоидам, пролегал почти над всеми странами мира и, нанесенный на карту, напоминал серпантин горных дорог.

Особое внимание уделялось парашютной подготовке. Конструкция космического корабля и его системы предусматривала два способа приземления космонавта: в кабине корабля или путем отделения кресла пилота от корабля и спуска его на парашютах. Вот почему мы, уже имеющие звание инструкторов-парашютистов, продолжали отрабатывать все возможные варианты прыжков с парашютом как на сушу, так и на воду. Руководил нашей тренировкой известный в стране парашютист-рекордсмен Николай Константинович.

Космонавт Три – холостяк, а я – человек женатый, и на решение такого сложного вопроса, как вопрос о полете в космос, следовало получить одобрение моей жены Тамары Васильевны. Она знала о том, что вместе с Юрием Гагариным я готовился к первому полету человека в космос, и когда услышала, что мне поручили второй полет, одобрила мое решение – лететь. Она все время поддерживала во мне уверенность в благополучном исходе нового грандиозного предприятия, задуманного в нашей стране.

– Все будет в порядке, Гера, – оказала она, провожая меня из дома в полет.

Перед отъездом на космодром мы ходили с ней по улицам Москвы, пахнувшим летом, обошли Кремль, побывали на Красной площади, а затем по шумной, многолюдной улице Горького дошли до памятника Пушкину, и я положил к его подножию букет цветов.

 
«Здравствуй, племя
Младое, незнакомое!..»
 

Так приветствовал Пушкин молодость.

С чувством радости и легкости улетели мы, космонавты, на далекий космодром. Раскаленная августовским солнцем степь, покрытая степными цветами и густым разнотравьем, встретила нас горьковато-вяжущими запахами. Вокруг простиралось разливанное море полыни и чебреца и еще каких-то пахучих трав. На горизонте переливалось знойное марево. Солнце накаляло металлические конструкции так, что до них боязно было дотронуться.

Космодром – это очень сложное хозяйство, со многими постройками, напоминающее одновременно и крупный завод и гигантскую научную лабораторию. Сквозь переплетения металлических ферм проглядывало серебристо-матовое тело ракеты, устремленное в небо. Люди, снаряжавшие ракету в полет, выглядели совсем маленькими в сравнении с ее высоким, гигантским корпусом.

Время летело быстро. Наступил последний вечер перед полетом. Ужинать мы сели вчетвером: я со своим заместителем Космонавтом Три и два врача – Евгений Анатольевич и Андрей Викторович. Ели питательную космическую пищу, выдавливая ее из специальных туб. Разговаривали обо всем и меньше всего о завтрашнем дне. Каждый из нас знал, что он будет нелегким, но все были уверены, что полет пройдет благополучно и еще больше прославит нашу Родину.

После ужина к нам зашел Главный Конструктор, и мы вместе с Космонавтом Три погуляли с ним четверть часа. Это была деловая прогулка. Главный Конструктор дал нам последние советы и наставления, еще раз обратил внимание на особенно важные элементы полета. В сумеречной темноте мы шли в ногу, почти вплотную друг к другу, я – слева, а Космонавт Три – справа от Главного Конструктора. Вся его крепко сбитая, коренастая фигура и твердые шаги, словно отпечатывающиеся на гравии дорожки, невольно вселяли в нас еще большую уверенность в завтрашнем дне.

– В своем полете вы должны тщательно испытать систему ручного управления кораблем, возможность его посадки в любом заданном районе, – сказал Главный Конструктор.

Где-то в вышине сорвалась звезда, оставив в небе легкий след – словно алмазом провели по стеклу. Бледный свет вспыхнувшего прожектора осветил значительное и своеобразное лицо ученого, его крупную голову. Темные глаза его были сощурены, губы плотно сжаты. Он был весь там, в полете, старт которого был назначен на утро. Он посмотрел на часы, и мы без слов поняли, что нам пора спать. Перед серьезным делом надо ложиться рано. У меня с юношеских лет вошло в привычку – перед экзаменами хорошо выспаться. А ведь завтра – самый серьезный экзамен в моей жизни.

Врачи провели очередное обследование. Пульс у меня был спокойный, дыхание ровное, давление крови нормальное. Затем на тело нам приладили датчики, регистрирующие физиологические функции. Вся эта процедура была уже мне знакома, я привык к ней, когда дублировал Юрия Гагарина перед его полетом. Я прислушивался к своему внутреннему состоянию – оно было таким же спокойным, как и тогда.

Спать мы легли в одной комнате. Окна пришлось распахнуть и у коек поставить вентиляторы. Я слышал легкие, металлические звуки, долетающие откуда-то с космодрома, но вскоре забыл о них и уснул. Космонавт Три заснул еще раньше. Ночью стало холодно, я проснулся и выключил вентилятор. Космонавт Три спал все в том же положении, на левом боку, подсунув под щеку обе руки. На столе стоял букет роз. Цветы светились в темноте, во всяком случае, они были самым светлым пятном в комнате. Кто их поставил, я не знаю. Но было приятно увидеть этот знак внимания товарищей.

Мне редко снятся сны, и ночь перед полетом в космос тоже прошла без сновидений. Утром меня разбудил доктор Евгений Анатольевич. Я сразу почувствовал прикосновение его прохладных рук и открыл глаза. Космонавта Три разбудил Андрей Викторович. Было похоже, что оба медика провели бессонную ночь. Хорошие товарищи, они бодрствовали, охраняя наш покой.

– Выспались? А знаете ли, что американский астронавт, поднимавшийся в космос, спал накануне полета лишь два с половиной часа? – сказал кто-то из врачей.

Из американских газет мы знали, что полет Алана Шепарда первоначально был назначен на 2 мая 1961 года. Но за несколько часов до запуска над мысом Канаверал низко нависли тучи, подул сильный ветер и над океаном разразилась буря.

Из-за метеорологических условий полет несколько раз откладывался, и наконец его окончательно перенесли на пятницу 5 мая.

Шепард проснулся в пятницу в час пять минут. В 2 часа 50 минут к телу его врачи прикрепили контакты, регистрирующие физиологические функции организма. В 3.59 пилот вышел из помещения и вместе со своим дублем Джоном Гленном направился к закрытому грузовику, на котором и прибыл к месту запуска, где его поджидали корреспонденты.

В 5.20 Шепард влез в кабину, которую через пятьдесят минут герметически задраили.

Отсчет времени продолжался и вдруг неожиданно прекратился – была подана команда заменить неисправную деталь. Кран, находившийся возле ракеты, поднял наверх двух рабочих. Они провозились час и шестнадцать минут, и все это время астронавт находился в своей капсуле в состоянии ожидания.

В 9.30 для проверки манометра отсчет времени вновь прекратили, на этот раз всего на минуту.

Позже Шепард жаловался корреспондентам: «Ждать пришлось значительно дольше, чем мы предполагали».

На десятой минуте полета Шепарда по баллистической траектории началось быстрое торможение – момент наибольшего напряжения для человека. По отзывам американской печати, в течение четырех секунд тело Шепарда, весящее на Земле 73 килограмма, было тяжелее в десять раз. Продолжая поддерживать связь с Землей, Шепард скорее мычал, чем говорил. Но мычание никого не удивило: во время испытаний на центрифуге все реагировали подобным же образом.

За четверть часа полета капсула поднялась на высоту 184 километра. С высоты 2100 метров краснонбелый парашют бережно опустил ее на поверхность Атлантического океана. Через четыре минуты после приводнения капсулу с летчиком подобрал вертолет и еще через семь минут опустил на палубу авианосца «Лейк Чемплейн».

Я видел портреты американских астронавтов Алана Шепарда и Вирджила Гриосома. Хорошие парни, видимо, способные на большее, но сделавшие то, что позволила им сделать американская техника. Их полеты оказались на уровне достижений американской науки.

Я вспомнил об американцах, на какое-то мгновение и тут же забыл о них. У меня было своих забот по горло.

Предстоял снова медицинский осмотр, затем физзарядка, завтрак, облачение в скафандры, и вот мы уже едем в специальном автобусе голубого цвета к стартовой площадке, где, как величественный монумент нашего времени, стояла тонкая и высокая ракета, в которую был вмонтирован космический корабль.

Я люблю все высокое, устремленное в небо: многоэтажные здания, старинные башни, строительные краны, мачты радиостанций, вековые дубы, корабельные сосны. Но все это, вместе взятое, не могло соперничать с захватывающей дух красотой космической ракеты, готовой всем своим могучим телом уйти в небо. Было жаль, что такое чудесное создание человеческого разума и рук, вознеся корабль на орбиту, должно будет сгореть где-то там, в вышине.

Утро было прекрасным. Солнце поднималось все выше и выше, в чистом, безоблачном небе пели птицы, откуда-то доносилась бодрящая музыка, и все это гармонировало с моим приподнятым настроением. Судя по лицам окружавших меня людей, они испытывали ощущение чего-то возвышенного, необыкновенного. Никто не сомневался в успехе того, что сейчас делали все вместе, объединенные одной задачей, одной великой целью.

На стартовой площадке остались самые необходимые люди, без которых нельзя было осуществить полет. Я попрощался со своими друзьями-космонавтами, крепко обнял своего верного друга Космонавта Три. Одетый в скафандр, он был такой же неуклюжий на Земле, как и я. Встретившись взглядом с темными глазами Главного Конструктора, я увидел то, чего еще никогда в них не видел: и отцовскую любовь, и командирскую требовательность, и заботу о благополучном возвращении на Землю.

Я отдал рапорт Председателю Государственной комиссии о готовности к полету. Сугубо гражданский человек, на мой по-военному четкий доклад он как-то просто, по-домашнему пожелал счастливой дороги и протянул мне широкую рабочую ладонь. Я ответил ему крепким рукопожатием. Затем, поднявшись по железной лесенке к площадке у входа в лифт, обратился к провожающим меня и ко всему советскому народу.

– Дорогие товарищи и друзья! – сказал я, помедлив секунду. – Мне выпала великая честь совершить новый полет в просторы Вселенной на советском космическом корабле «Восток-2». Трудно выразить словами чувства радости и гордости, которые переполняют меня.

Мы, советские люди, гордимся тем, что наша любимая Родина открыла новую эру освоения космоса. Мне доверено почетное и ответственное задание. Мой большой друг Юрий Гагарин первым проложил дорогу в космос. Это был великий подвиг советского человека.

Я обвел глазами присутствующих, все еще надеясь увидеть среди них своего ближайшего друга. Мы заранее условились, что Юрий Гагарин обязательно будет на старте второго полета человека в космос. Но он в эти дни находился очень далеко, в западном полушарии, гостя у народов Южной и Северной Америки. И все же я верил, что он обязательно прилетит, если не на старт, то в район приземления «Востока-2», и мы по-братски обнимемся, так же крепко, как обнялись после его полета.

Все сказанное мною записывалось магнитофоном. Я посмотрел на инженеров и рабочих, окружавших Главного Конструктора. Он казался совсем молодым, спокойным, напряженным до предела и в равной степени хладнокровным. Он тоже мечтает слетать в космос на своем корабле. Я улыбнулся ему и продолжал:

– В последние минуты перед стартом мне хочется сказать сердечное спасибо советским ученым, инженерам, техникам и рабочим, которые создали прекрасный космический корабль «Восток-2» и провели подготовку его к полету.

Новый космический полет, который мне предстоит совершить, я посвящаю XXII съезду нашей родной Коммунистической партии.

Произнеся эти слова, я подумал о том, что, когда «Восток-2» выйдет на орбиту, их услышат по радио все советские люди, услышат мои учителя и товарищи, услышат на Алтае отец, мать и сестра, а в Москве – моя жена Тамара. Я вспомнил обо всех с неведомой доселе нежностью. Милые, родные, хорошие люди, всей душой я сейчас с вами!

Я подумал о Ленине. Еще в детские годы, вступая в пионеры, я дал слово быть верным делу Ленина; я носил изображение его над сердцем на комсомольском значке; я был принят кандидатом в члены партии Ленина перед первым полетом человека в космос. И, подумав об этом, я вспомнил, как, встречая Юрия Гагарина в Москве, Никита Сергеевич Хрущев с трибуны Мавзолея сказал о том, что все новые и новые советские люди по неизведанным маршрутам полетят в космос, будут изучать его, раскрывать и дальше тайны природы и ставить их на службу человеку, его благосостоянию, на службу миру. Мне выпало большое счастье совершить такой новый полет. И, заканчивая свое выступление, я сказал:

– В эти минуты хочу еще раз горячо поблагодарить Центральный Комитет родной ленинской партии, Советское правительство, дорогого Никиту Сергеевича Хрущева за оказанное доверие и заверить, что я приложу все свои силы и умение, чтобы выполнить почетное и ответственное задание.

Я глубоко уверен в успехе полета.

До скорой встречи, дорогие товарищи и друзья!

Волнующее нетерпение охватило меня – скорее бы начался полет. Я вошел в кабину «Востока-2», и за мной плотно и бесшумно закрылся входной люк. Я остался один. Теперь – только вперед! Взглянул на знакомые приборы, которые незримыми нитями должны были связывать меня со всем земным на далекой орбите. Взглянул – и сразу успокоился. Мы, космонавты, привыкли к этим приборам на тренировках и верим в их почти человеческий разум.

В кабине было уютно, как в комнате. В пилотском кресле, напоминающем шезлонг, можно было сидеть и лежать, работать и отдыхать. Все было под рукой и перед глазами, можно было легко достать любую кнопку, любой рычаг. Отсюда я мог управлять кораблем в полете, держать связь с Землей по радио и делать записи в бортовом журнале. Здесь легко дышалось. Мягкий свет не утомлял глаз. Конструкторы создали все условия для плодотворной работы космонавта, позаботились обо всех удобствах и даже комфорте.

Была объявлена десятиминутная готовность к старту. Председатель Государственной комиссии поинтересовался моим самочувствием.

– Чувствую себя прекрасно, – ответил я и поблагодарил за внимание, всем своим существом ожидая то, что произойдет со мной в ближайшие минуты.

Время отсчитывало последние секунды. Ровно в девять часов по московскому времени была подана команда:

– Подъем!

Охваченный еще никогда не испытанным счастьем, я ответил так же кратко:

– Есть подъем!

В тот же момент я почувствовал, как миллионы лошадиных сил, заключенные в мощные двигатели ракеты-носителя, вступили в единоборство с силами земного притяжения.

– Пошла, родная! – невольно вырвалось у меня.

Ракета оторвалась от стартового устройства и на какое-то мгновение задержалась, словно преодолевая сильный порыв ветра. В кабину донесся грохочущий рокот, ракету затрясло мелкой дрожью, и все тело мое придавила невероятная тяжесть. Начали расти перегрузки, и я подумал, как хорошо, что мы, космонавты, много и упорно тренировались на центрифугах и вибростендах, что наши организмы приучены ко всем особенностям космического полета.

Шум двигателей, вибрацию, все возрастающие перегрузки на участке выведения корабля на орбиту я перенес хорошо, не ощущая ни головокружения, ни тошноты; и сознание, и зрение, и слух были такими же, как на Земле. С первых же секунд движения ракеты я начал работать: следил за приборами, поддерживал двухстороннюю радиосвязь с командным пунктом, через иллюминаторы наблюдал за удаляющейся Землей. Горизонт все время расширялся, в поле зрения возникали и ширились земные дали, залитые ярким солнечным светом. Это было во много раз грандиознее тех ландшафтов, которые раньше открывались взору под крылом реактивного самолета. Краски в природе были необыкновенные, словно внутри морской раковины, и даже в кабине свет был таким, как если бы иллюминаторы ее состояли из цветных стекол.

Я чувствовал отделение каждой ступени ракеты, уносившей корабль все выше и выше к расчетной орбите. Хронометр подсказывал, что «Восток-2» вот-вот выйдет на нее. В этот момент должно было возникнуть состояние невесомости, и я приготовился к нему. Но оно возникло плавно, само собой, после отделения последней ступени ракеты. Первое впечатление было несколько странным – будто я перевернулся и лечу вверх ногами. Но через несколько секунд это прошло, и я понял, что корабль вышел на орбиту. Это же показали приборы и по радио подтвердили ученые, наблюдавшие с Земли за движением «Востока-2». Они сообщили по радио параметры орбиты: перигей – 178 километров, апогей – 257 километров, угол наклона к экватору – 64 градуса 56 минут. Я находился на орбите, где не было ни дождя, ни снега, ни гроз, ничего, кроме пустоты. Теперь можно было приступить к выполнению заданной программы на весь полет.

Основными задачами рейса «Востока-2» были исследования влияния на человеческий организм длительного полета по орбите и последующего спуска на Землю; исследования работоспособности человека при длительном пребывании в условиях невесомости. Были еще и другие задания, но все они являлись производными от этих двух основных. За сутки полета для каждого из семнадцати витков вокруг планеты был составлен, свой строгий график работ, которые должен был выполнить космонавт. Все было расписано по минутам: когда вести радиопереговоры с Землей, когда брать в свои руки управление кораблем, когда есть и пить, когда спать и просыпаться.

В иллюминаторы светило яркое, нестерпимое для глаз солнце, и я, экономя батареи, выключил освещение. Но вскоре лампочки пришлось зажечь – «Восток-2» вошел в тень Земли, и его обступила темная, непроглядная ночь. На черном бархате неба, как алмазы, трепетным огнем искрились и переливались крупные, холодные звезды. Глядя на них, нельзя было не вспомнить стихи Лермонтова:

 
«…И звезда с звездою говорит…»
 

Через час полета, прорезая темную-претемную ночь, я, как и было намечено планом работ, включил ручное управление кораблем. Признаться, это было сделано не без внутреннего волнения: ведь еще ни один человек в мире не заставлял повиноваться своей воле космический корабль. «Подчинится ли он движениям моих рук?» – подумал я и решительно положил руку на пульт управления. «Восток-2» выполнил мои желания, и я вел его с тем же спокойствием, с каким водил на Земле автомашину и в небе управлял реактивным самолетом. Управлять космическим кораблем оказалось легко. Его можно было ориентировать в любом заданном положении и в любой момент направить куда надо. Держа ладонь на ручке управления, я чувствовал себя капитаном чудесного корабля. Я не ощущал особого напряжения, вернее, не чувствовал никакого напряжения. Все было привычно, как в самолете.

Близился момент выхода из тени Земли. Он наступал стремительно. Второй рассвет в этот день для меня начался с того, что на горизонте я увидел ярко-оранжевую полосу, над которой стали возникать все цвета радуги. Небо было таким, словно я глядел на него через хрустальную призму. И вот уже солнечные лучи ворвались сквозь иллюминаторы в кабину. После непроглядной ночи снова наступил светлый, солнечный день. Я с интересом следил за Землей, видел крупные реки и горы, по окраске различал вспаханные и несжатые поля, Хорошо были видны облака. Их можно было отличать от снега по синим теням, отбрасываемым на Землю. На горизонте Земля была окружена бледно-голубым ореолом.

Глобус на приборной доске, вращение которого совпадало с движением корабля, показал, что «Восток-2» уже сделал первым виток вокруг Земли. Это же подтвердили и бортовые часы. То, что сделал 12 апреля Юрий Гагарин, было достигнуто, а «Восток-2» продолжал свой полет.

В 10 часов 38 минут по московскому времени, пролетая над территорией Советского Союза, я доложил по радио Центральному Комитету КПСС, Советскому правительству и лично Никите Сергеевичу Хрущеву:

– Полет советского космического корабля «Восток-2» проходит успешно. Все системы корабля функционируют нормально. Самочувствие хорошее…

Вскоре в космос пришла ответная радиограмма от Н. С. Хрущева, и я услышал, как забилось мое сердце. В ней Никита Сергеевич говорил о том, что все советские люди бесконечно рады моему успешному полету. Он сердечно поздравил меня и ждал моего возвращения на Землю. Теплые, отеческие слова Н. С. Хрущева вселили в меня еще большую уверенность, придали новые силы; как потом говорили врачи, следившие с Земли за состоянием моего организма, после этой радиограммы и пульс и дыхание стали у меня чище, спокойнее.

На втором витке, пролетая над африканским материком, я передал привет народам Африки, борющимся против колониализма.

Все континенты земного шара при наблюдении из космоса отличаются друг от друга не только своими очертаниями, но и красками. Основной цвет Африки – желтый с вкрапленными в нее темно-зелеными пятнами джунглей. Поверхность ее похожа на пятнистую шкуру леопарда. Пролетая над африканским континентом, я сразу узнал пустыню Сахару – сплошной океан золотисто-коричневых песков, без всяких признаков жизни.

В детстве мне приходилось читать о путешественнике Давиде Ливингстоне, который одним из первых описал флору и фауну этого загадочного края, рассказал о жизни населяющих его племен и народов. Читал я, конечно, и богато иллюстрированные авторскими фотографиями книги чешских путешественников Иржи Ганзелки и Мирослава Зикмунда «Африка грез и действительности». Интересные, полезные книги.

Не мог я не вспомнить и повесть, которая произвела на меня в школьные годы большое впечатление, – «Капитан Сорви-голова» – об освободительной войне буров против английских колонизаторов. И события наших дней, происходящие в Африке, встали в памяти. Один за другим африканские народы сбрасывают цепи векового рабства, становятся на путь новой жизни. Пески Африки обильно политы кровью алжирских патриотов – борцов за свободу и независимость своей страны. Где-то здесь, среди сыпучих барханов, французские империалисты испытывают свои атомные бомбы, отравляя воздух планеты ядами стронция.

Желтая Сахара оборвалась внезапно, и я увидел светлый простор Средиземного моря, самого красивого из всех морей, которые мне пришлось наблюдать на первых двух витках. Темно-голубое, словно выписанное ультрамарином, оно проплыло в иллюминаторе и исчезло в туманной дымке.

Несколько минут полета, и я снова над родной землей. Она отличается от всех земель мира. Нигде не увидишь таких огромных полей, таких лесных массивов, такого множества могучих рек, такой богатой и разнообразной палитры красок – от изумрудной зелени Юга до слепящей белизны горных вершин, покрытых вечными снегами.

Мне не были видны с такой большой высоты заводы. Но я знал, что они дымят где-то там, внизу, озаренные сполохами доменных и мартеновских печей, у которых грудится великая армия строителей коммунизма. И в космическом корабле «Восток-2», как солнце, отраженное в бисерной капельке росы, отражался их титанический труд.