Текст книги "Прохожий"

Автор книги: Герман Кох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Херман Кох
Прохожий
Рассказ

Бекер завернул за угол и оказался у заграждения. От скуки солдаты переходили с места на место под полуденным солнцем и курили. Двое из них заставили пожилую женщину вытащить все продукты из сумки и разложить их на низком столике, сделанном из нескольких досок поверх козел. Не без любопытства Бекер наблюдал за тем, как овощи проходят тщательный досмотр.

Подойдя ближе, он заметил, что солдаты пихают друг друга в бок и вполголоса гогочут. Не было никакого сомнения, что мишенью для насмешек они избрали внешность Бекера, а именно его лысеющий череп. Он показал удостоверение, после чего их поведение резко изменилось. Дежурный офицер держал удостоверение двумя пальцами и помахивал им из стороны в сторону, как будто Бекер вручил ему раскаленный каштан. Он едва взглянул на вклеенную в удостоверение фотографию и с легким поклоном отдал документ Бекеру. После этого офицер потупился и стал беспомощно блуждать взглядом по моркови, луку и помидорам, которые женщина уже принялась убирать обратно в сумку. Солдаты молчали, постукивали пальцами по магазинам своих автоматов и рассеянно смотрели в сторону.

Бекер пошутил, и все расслабились и с облегчением засмеялись. Один солдат даже держал сумку женщины, пока другой, все еще ухмыляясь, укладывал туда продукты.

Через полчаса Бекер позвонил в дверь по первому адресу. К этой двери ему пришлось подниматься по крутой лестнице на четвертый этаж. На лестничной площадке, прислоненный к мусорным мешкам, стоял детский велосипед. Пластмассовые ручки руля растрепались, и из них торчали белые и красные волокна.

Дверь открыла женщина. Представляясь и показывая удостоверение, он просунул ногу в дверной проем. Б гостиной на полу сидел мальчик и играл в кубики и машинки. Бекер присел на корточки рядом с мальчиком и стал восхищаться, как здорово уложены кубики в лабиринт из дорог, перекрестков, тоннелей и гаражей. Мальчик только что закончил писать на длинной, тонкой дощечке слова «парковка на 500 автомобилей» и с гордостью показал ее Бекеру, прежде чем поставить на нужное место.

Он встал, потрепал мальчика по голове и огляделся. Первым делом выдвинул один за другим ящики большого бельевого шкафа и быстро прощупал пальцами сложенное белье. Затем порылся в кухонных шкафах и заглянул в сливной бачок унитаза. Обыскав еще и книжный шкаф, он обнаружил, что улики лежат под промокательной бумагой на письменном столе. Он пролистал бумаги и пихнул их, сложив пополам, во внутренний карман пиджака. Хотя сначала женщина посмотрела на протянутый ей для подписи формуляр о конфискации бумаг с некоторым недоверием, в конце концов она подписала его, не читая.

Она рассказала ему, что хозяин бумаг приходит к ней каждую неделю в один и тот же день. Когда он приходит, то всегда остается у нее ночевать, и она часто лежит в кровати и ждет по несколько часов, пока он сидит допоздна и печатает. Дома, в его собственной комнате с тонкими стенами, стук печатной машинки слишком привлекал бы внимание, говорил он женщине, тем более что он уже два года как не работает. Обычно он приходит к ужину и сразу после еды садится за пишущую машинку. Поначалу она по-своему ценила его общество, но теперь ей уже порядком надоели его визиты, всегда повторяющиеся по заведенному образцу. Он болезненный человек и много кашляет. Иногда он бледнеет как полотно и тогда по несколько минут ходит туда-сюда по комнате, глубоко вздыхая. Он ни разу не проявил ни малейшего интереса к ее сыну. Поэтому ее так тронуло, что он, Бекер, когда пришел, сразу присел перед ее сыном на корточки. Каждый день она живет с неприятным ощущением, что скоро он опять появится у нее перед дверью. Поэтому на предложение Бекера прийти еще раз на следующей неделе она сразу же согласилась.

Чтобы не возбудить подозрений, он положил улики обратно под промокательную бумагу. Последнее время кашель только ухудшился, добавила женщина уже у двери. Она с самого начала понимала, что однажды он может оказаться рядом с ней в кровати мертвым. Она слышала про человека, который вот только что весело смеялся, разливал вино по бокалам и расставлял шахматы, а потом вдруг взял и не встал с кресла.

Бекер еще раз заверил женщину, что вернется на следующей неделе.

На улице было жарко и тихо. Минут через десять он дошел до большой площади. Хотя солнце еще высоко стояло в небе, террасы как будто вымерли. Он вошел в кафе и уселся за столик в самой глубине зала, куда почти не проникал свет с улицы. Он заказал пиво и еду. Официантка перегнулась через стол и поцеловала его в губы.

Когда он закончил есть и пить, она повела его в комнатку над кафе. Бекер отметил про себя, что запах яичницы, которую он только что ел, проник и сюда.

Он повалился на кровать и закурил.

Официантка задернула шторы, разделась и легла к нему. В комнатке теперь стало почти так же темно, как и в кафе внизу. На пустынной площади играл уличный орган. Он вспомнил мальчика, игравшего на полу, кубики и тоннели, сунул руки поглубже в карманы своего пиджака и закрыл глаза.

В тот день он обошел еще три адреса. По первым двум он никого не застал, проник внутрь с помощью отмычки, но ничего стоящего не нашел. По третьему адресу ему повезло больше. Жильцов он застал врасплох. Войдя с улицы, он сначала стоял и хлопал глазами, привыкая к темноте, а потом сразу же увидел на столе мимеограф. На полу, под столом, лежали толстые пачки трафаретной бумаги.

Бекер вызвал машину и между делом стал читать текст, отпечатанный двумя находящимися в комнате жильцами, отцом и сыном. Он посоветовал им первым делом чего-нибудь попить, учитывая, что в следующий раз пить им доведется нескоро. Стоя на кухне, они втроем выпили по стакану ледяного лимонада. Потом Бекер перевязал трафареты бечевкой и отдал их пришедшим за жильцами мужчинам. Один из мужчин, когда входил, опрокинул антикварную масляную лампу. На обоих были короткие куртки из коричневой кожи, и они только смеялись, наступая на осколки своими белыми кедами.

Парк был почти пуст. Несколько детей кидались камнями в плавающих в пруду уток. На пересечении двух посыпанных гравием дорожек на складном стульчике сидел музыкант. Хотя других прохожих не было, он так играл на своем аккордеоне, как будто от этого зависела его жизнь. У его ног лежала перевернутая шляпа, в которой поблескивало несколько монет. Бекер посмотрел на монеты, и у него появилось ощущение, что они лежат там уже не одну тысячу лет.

Да, сказал человек. Нас бросили на произвол судьбы, и поэтому я должен играть здесь на своем аккордеоне. У меня жена больная, ей нужен постоянный уход, кому-то же надо деньги зарабатывать.

У аккордеониста были влажные глаза. Бекер положил в шляпу купюру, но музыкант уже настолько погрузился в игру, что не заметил этого.

Теперь тропинка шла по музейному парку. Он видел гигантские каменные вазы и бюсты, уже подточенные погодой. На краю пруда стоял бронзовый пеликан, крупнее натуральной величины. Бекер положил руку на спину птицы и почувствовал, как по всему телу расходится тепло. Его передернуло. В центре пруда бил фонтан. Капли тихо падали на траву.

В боковую стену музея была вмонтирована мемориальная доска. В этом здании в 19…– 19… годах располагалась служба государственной безопасности, гласила надпись. Бекер направился к центральному фасаду и вошел внутрь.

В музее было еще жарче, чем в парке со скульптурами. Смотрители музея, в своей темно-серой форме, тяжело дышали. Они безучастно смотрели перед собой и медленно кружились вокруг собственной оси, как бумажные кораблики на безветренном пруду. Паркет скрипел под их подошвами.

Бекер прошел вдоль витрин, где были выставлены наконечники стрел, рубила и полуистлевшие поясные ремни. Он нажал на несколько кнопок, отчего на настенной географической карте зажглись места соответствующих археологических находок. Порой он на несколько минут останавливался перед большими, темными картинами, на которых почти ничего не было видно.

Залы постепенно пустели; казалось, в каждом новом зале его шаги звучали все громче. Таким образом, он дошел наконец до флигеля, где уже совсем не было экспонатов. На стенах и на полу были только приколотые кнопками карточки, сообщающие фамилию автора и название произведения.

На одной из обтянутых черной кожей банкеток в центре зала сидела женщина. Она сидела спиной к Бекеру. Он прошел вдоль голых стен, пока не оказался прямо напротив нее.

Тем временем она подняла голову и посмотрела на Бекера. Она улыбнулась. Бекер увидел ее бледное лицо, лишенное, казалось, всех живых красок.

По улице он шел рядом с ней. С другой стороны им навстречу шли шестеро солдат. Солдаты громко кричали и выдергивали растения из цветочных ящиков, поставленных жильцами перед окнами своих домов. За ними оставался причудливый след из комьев земли и разорванных растений.

Женщина рассказала, что в пустом музейном зале должны были выставляться работы ее сына, молодого скульптора. Раз за разом выставку откладывали без объяснения причин. Она видела свой долг в том, чтобы ежедневно приходить в музей и справляться об отложенной выставке. До сих пор смотрители музея только пожимали плечами, многозначительно поднимая взгляд к потолку. Там, на втором этаже, должен был находиться кабинет директора. Но широкая мраморная лестница, ведущая на второй этаж, вот уже несколько недель была перекрыта цепью.

Женщина поднялась на крыльцо и открыла дверь. Она пошла впереди него по темной лестнице, где слегка пахло духами. Они пришли в просторную комнату, вся обстановка которой, казалось, состояла, в основном, из ламп с абажуром. Шторы были задернуты.

Я не выношу резкого дневного света, сказала женщина.

Да, сказал Бекер. Он уже сел в кресло, которое она ему предложила, и закурил.

Женщина осталась стоять. Только сейчас он увидел глубокие морщины у нее на лбу. В свете ламп бледный цвет ее лица казался скорее розоватым.

От света еще можно отгородиться, сказала женщина. Но звуки проникают везде. Она глубоко вздохнула и посмотрела наверх, на потолок.

С верхнего этажа действительно доносились тихие звуки пианино. Бесконечной чередой постоянно повторялся один и тот же мотив. Бекер вспомнил те полупустые, плохо освещенные залы, куда люди приходили послушать музыкальные номера, среди публики иногда оказывался и он сам. Там тоже музыка звучала так, будто звуки движутся в другую сторону, нежели время, но при этом безо всякой убедительности, безо всякой силы.

Он потушил сигарету и осмотрелся. На стенах висело бесчисленное множество картин. Все это были автопортреты, написанные яркими красками, с несоразмерно увеличенными глазами.

Звуки пианино смолкли. Женщина проводила его до двери. Он легонько прикоснулся к двери и вышел на улицу. После полутемной комнаты город вдруг показался наполненным звуками, но как бы он ни всматривался в улицу справа и слева, ничего не было видно. Только у трамвайной остановки стоял почти пустой трамвай. Хотя в трамвай никто не садился и никто не выходил, он стоял неподвижно, как будто не мог решить, продолжать ли путь.

Несколько дней спустя он встретил ее на торговой улице. Остановившись перед витриной, он без какой-либо цели смотрел внутрь магазина. Она стояла перед прилавком, а продавец протягивал ей покупки. Бекер подождал, пока она выйдет из магазина, и заговорил с ней.

С прошлого раза ее лицо стало еще бледнее, как будто в области шеи кровообращение прерывалось. Ее глаза были теперь такими же большими и круглыми, как на картинах.

Они шли какое-то время рядом, не говоря ни слова. Вдоль тротуара стояла колонна военных грузовиков. Некоторые солдаты, прислонясь к капоту своей машины, крутили самокрутки, другие с громкими криками бегали за футбольным мячом.

Раньше я всегда рассматривала себя в витринах, сказала женщина. Я заметила, что в витринах я выгляжу выгоднее, чем в простых зеркалах. Но теперь, когда на витринах всего становится меньше и меньше, проходить мимо магазинов уже не так приятно.

Они дошли до улицы, где она жила. Теплый ветер дул им в лицо.

Вдруг она взяла его за руку.

У меня на плечах как будто сидит большой черный зверь, сказала она. Можете себе представить? Большой черный зверь. Каждый день я пытаюсь прогнать его, но он не уходит.

Бекер остановился. Она выпустила его руку. Медленно отдаляясь, она в конце концов скрылась из виду на крыльце. Он посмотрел ей вслед, развернулся и пошел назад на торговую улицу.

В следующие дни его деятельность перенеслась в деревни вокруг большого города. Здесь он тоже при необходимости взламывал двери и не обращал внимания на крики насмерть перепуганных жильцов, когда открывал ящики тяжелых, орехового дерева, сервантов с такой силой, что дребезжали сервизы, и разбивались, падая со шкафов на пол, фарфоровые подсвечники.

Когда работа заканчивалась, он часами бродил по безлюдным дорогам в полях. Крестьяне смотрели на него, привалившись к заборам своих дворов, и плевали в траву пенными струями жевательного табака. Облака низко над горизонтом, говорили они. Завтра должен быть хороший день. Другие показывали на те же облака и говорили, что собирается дождь. А один поковырял землю носком ботинка, шумно вдохнул носом воздух и сказал лишь: гроза…

Так они, вероятно, пытаются перед нами, городскими жителями, найти оправдание своей жизни в деревне, думал Бекер. Притворяясь, будто природа не может устроить им никаких сюрпризов.

И, напротив, на все, что, на их взгляд, не имело к деревне отношения, у крестьян был отличный нюх. Такие слова, как «поэт», «керамистка» или «скульптор» они произносили так, словно речь идет об экзотических растениях, которые на этой почве наверняка зачахнут. При этом они жевали челюстями и, не дожидаясь вопроса, называли имена всех городских жителей, за последнее время сбежавших из города, чтобы начать новую жизнь в деревне.

Среди этих имен было одно, показавшееся Бекеру знакомым. Крестьяне охотно повторили фамилию и даже показали на чуть поодаль стоящий большой сарай, виднеющийся за деревьями.

Несмотря на поздний час, Бекер направился в указанном направлении.

Сарай был из темного просмоленного дерева, весь в дырах и щелях. Большинство окон потрескалось и покрылось толстым слоем грязи и паутины, в которой застряли десятки дохлых мух.

На скамейке за домом он нашел скульптора. Когда Бекер сел рядом, скульптор на него и не взглянул. Так они сидели, уставившись туда, где лужайка с высокой травой спускалась к широкому пруду. Затем Бекер достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и поднес к его лицу.

Они вошли в сарай, служивший, видимо, мастерской. В углу на матрасе из поролона лежал спальник. У изголовья стояли грязные тарелки и стаканы, полные окурков.

Остальное пространство было загромождено бесчисленными скульптурами, тяжелыми ржавыми пластинами и массивными блоками железа, в которых виднелись глубокие трещины и выщербины. Большая их часть лежала на полу, только где-то что-то закручивалось вверх, как будто придавленное большим грузом.

Бекер посмотрел на скульптора, застывшего со склоненной головой посреди сарая, словно погрузившегося в свои мысли и, казалось, забывшего о его присутствии. Он вспомнил пустой музейный зал и отметил про себя, что собранные в этом сарае скульптуры никогда не выставят ни в одном музее.

Они сели в маленькую лодку, привязанную на берегу. Широкими гребками скульптор вывел лодку на середину пруда. Он говорил немного, а когда говорил, то так тихо, что Бекер едва мог разобрать.

Вот здесь я сижу иногда часами напролет и слушаю звуки из ниоткуда, сказал он. Так на этом месте появились все мои образы. Из ниоткуда они схвачены, в никуда и вернутся.

Бекер перегнулся через борт, а скульптор опустил голову и неподвижно смотрел на дно лодки.

Солнце садилось. Лодка почти остановилась и медленно поворачивалась вокруг своей оси. Весла без дела лежали на поверхности воды.

Так они какое-то время сидели и ничего не говорили. Бекер закурил. Ему мало что оставалось – только наблюдать, как голова скульптора опускается все ниже и ниже.

В город он вернулся уже поздно и зашел в ресторан. На террасе перед рестораном никого не было, кроме шумной группы военных. Они грязно ругались и запускали в канал подставки под пивные кружки.

Когда официант принес заказ, Бекер достал из кармана фотографию и показал ему. Хотя здесь, внутри, все столики были свободны, официант сначала внимательно посмотрел по сторонам, а потом уже наклонил голову к уху Бекера. Так он узнал от официанта, что человек на фотографии действительно живет за несколько улиц отсюда и приходит в ресторан минимум раз в неделю.

Бекер открыл бумажник и положил рядом с тарелкой купюру. Вместо того чтобы сразу убрать купюру в карман, официант опять начал шептать. Он рассказал, что у его соседей сверху часто допоздна горит свет. Никакого шума не слышно, но свет – это же непорядок? Он уже некоторое время к ним присматривается. Может, дней через десять он сможет рассказать еще что-нибудь.

Когда Бекер наклонился над тарелкой, купюры уже не было.

По дороге домой он оказался на улице, на которой еще ни разу не был. Фонари неподвижно висели на проводах, натянутых между домами. Их тусклый свет падал на всякую рухлядь и разорванные мешки для мусора, грудой приваленные к деревьям. Несмотря на теплый вечер, большинство окон были закрыты. Нигде не горел свет.

Из-за припаркованной машины вынырнул подросток и стал угрожать ему ножом. Бекер выбил нож у него из руки. Потом вывернул ему руку за спину. Услышав, что парень тяжело дышит, усилил хватку.

Через какое-то время он отпустил его, поднял нож и дал парню знак следовать за ним. Они шли по району, где расстояние между домами становилось все больше. Участки были огорожены глухими заборами. Из них торчали осколки стекла, как будто за стенами находилось что-то очень ценное, что следует защищать от грабителей.

Мальчик рассказал, что, с тех пор как его уволили с последнего места работы, он бродяжничает. Иногда он использует нож в супермаркетах, перед закрытием, когда почти все кассирши уже ушли домой. Так он удовлетворяет свои жизненные потребности.

У него нет никого, к кому он мог бы пойти, сказал он. Родители умерли, братьев и сестер у него никогда не было.

Они вышли на окраину города. Перед ними расстилалась сортировочная станция. Товарные вагоны бесшумно скользили по многим путям. На противоположной стороне виднелись красные огоньки радиовышки. От нее доносилось тихое жужжание.

Парень повернулся к нему.

У вас есть револьвер? – спросил он.

Ох, сказал Бекер. Он сделал жест рукой.

Они стояли на мосту, перекинутом над станцией. Освещенный поезд проехал под ними и исчез в ночи.

У вас наверняка есть револьвер, сказал парень на этот раз. Они стояли совсем близко друг к другу, облокотившись на перила моста. Бекер увидел много татуировок на его голых руках. Почувствовав тепло, исходящее от его тела, чуть отодвинулся.

Вы бы оказали мне большую услугу, если бы пустили мне пулю в голову.

Да, сказал Бекер. Он хотел уйти, но мальчик схватил его за руку.

Я уже пытался однажды, сказал он тихо, но не решился. Вы должны мне помочь.

Бекер чувствовал на своей руке пальцы парня. Он посмотрел вниз. Там тускло светились рельсы, по которым поезда уезжали в далекие пункты назначения.

Они шли всю оставшуюся ночь. Время от времени парень останавливался, смотрел вокруг и качал головой. В первых утренних лучах они смотрели на трамваи, один за другим выезжающие из депо, чтобы потом разъехаться по городу в разные стороны. Из ворот казармы маршем вышел отряд поющих солдат.

Начинается день, сказал парень. Надо торопиться.

Они прошли мимо офисного здания, подъезд к которому был перегорожен шлагбаумом в красную и белую полоску. Они подлезли под шлагбаум и спустились на подземную парковку. Там не было машин. Где-то в темноте капала вода.

Парень шел впереди него, твердым шагом, как будто знал дорогу. Они дошли до стены, и дальше идти было некуда. У Бекера звенело в ушах. С улицы на парковку не доносилось ни звука.

Парень остановился и обернулся. Бекер посмотрел на его руки, где, как он предполагал, были татуировки, но глаза отказывались приспособиться к окружающей темноте.

Днем он дошел до большой площади. Вошел в кафе и заказал пиво. Официантка села к нему за столик, но Бекер отвернулся.

Он заказал еще пиво. Молча он осушал бокал за бокалом, но пиво не освежало.

На улице у него возникло ощущение, что площадь нахлынула на него, как накатывающая волна. Непроизвольно он закрыл лицо руками. Когда он открыл глаза, площадь уже выглядела пустой, как прежде. Он заметил, что стоит, прижавшись головой к дереву. У него дрожали руки.

Он свернул с площади на улицу и пошел вдоль высокого и черного здания, растянувшегося на всю длину квартала. Над входом висела большая вывеска, на которой были изображены разные яркие рыбы. Он купил билет и спустился по каменной лестнице, ведущей в аквариум.

Внизу было едва ли холоднее, чем на улице. Других посетителей не было. Бекер сложил руки за спиной и спокойным шагом пошел вдоль аквариумов. Глазами он следил за рыбами, скользящими в подсвеченной зеленым светом воде с томностью и медлительностью неспешно тянущегося воскресного вечера.

Посмотри на этих приятных глазу рыб, прошептал он, прижимая лицо к стеклу. На этих тропических праздных гуляк, которые стеклись сюда со всех концов света, чтобы позволить любопытствующей публике насладиться необычностью их форм и расцветок. Давайте будем относиться к их бесполезному и излишнему существованию со всей возможной мягкостью.

Звук шагов на другом конце зала заставил его вздрогнуть. Он увидел служителя в форме, медленно движущегося в его сторону. Он быстро сделал шаг назад. Дождался, пока служитель пройдет мимо, и поспешил к выходу.

Он уселся на скамейку рядом с урной, вокруг которой жужжали осы. У его ног скакало несколько воробьев, несомненно, ожидавших, что он бросит им хлебных крошек или арахиса. На некоторое время он задумался, а нужно ли носить форму в присутствии одних только рыб. У него стучало в висках. Послеполуденная жара застряла в его одежде. Воротник рубашки прилипал к шее.

Еще помедлив, он встал и продолжил путь. Так он дошел до торговой улицы и свернул на ту, где жила мать скульптора. Перед крыльцом теснилась небольшая толпа.

Тут женщина повесилась, сказал кто-то из толпы.

Да, сказал Бекер. Он закурил и спрятал руки в карманы. Люди ненадолго обернулись к нему и снова продолжили разговаривать.

Это вы пианист? – спросил он у человека в длинном, темном плаще, как раз вышедшего на улицу.

Да, правильно, сказал мужчина. Но так как выступать мне больше негде, я теперь играю только дома.

Бекер поднял взгляд на второй этаж.

Шторы и раньше подолгу бывали задернуты, сказал пианист. Вот и не было поначалу повода для беспокойства.

Теперь шторы были широко раздвинуты. На вымытых окнах лежал блеск чистоты, как бывает только в домах, где только что кто-то умер.

Он хотел уже развернуться, когда ему показалось, что он слышит еле различимый, будто очень издалека, звонок телефона. Он не ушел и опять посмотрел вверх. Толпа постепенно расходилась. Вскоре он остался на улице один. Из дома со второго этажа теперь отчетливо доносилась трель телефона.

Это ничего, прошептал Бекер. Кто-то пытается связаться с человеком, которого уже нет. В пустом доме звонит телефон. Ничего не поделаешь.

Спустился вечер. Городской автобус без пассажиров промчался мимо. Низко склонившийся над рулем водитель, по-видимому, не считал себя связанным ограничениями по скорости в этот поздний час. Поручни, за которые при такой скорости только и могли бы хоть как-то удержаться люди, теперь без дела раскачивались в грязно-желтом свете.

Бекер свернул на темную улицу, где росли только очень тонкие деревья. Недалеко от угла, в стене дома, между кирпичами, была маленькая мемориальная доска. Ветер и дождь стерли большинство букв, прочитать можно было только дату. Прямо под доской, на тротуаре, стоял цветочный горшок с землей, раньше там, наверное, было растение.

Бекер задумался, кто поставил сюда этот горшок в память о событии такого далекого прошлого.

Он вздрогнул от громкого собачьего лая. Обернувшись, он увидел в стоящей рядом машине двух громадных черных собак, и они, пуская слюни и рыча, набрасывались на стекла. Одно из окон было приоткрыто, и, когда Бекер, пересиливая отвращение, подошел ближе, он почувствовал их теплое и зловонное дыхание. Слюна стекала по внутренней стороне стекла.

Пройдя еще несколько улиц, он оказался рядом со школой. Окна были распахнуты, скрученные шторы тихонько шевелились на ветру. На площади перед школой валялось несколько десятков парт и скамеек, судя по всему, выброшенных на тротуар с большой высоты.

Бекер толкнул дверь. Внутрь холла упала бледная полоска света от уличного фонаря. Здесь тоже царил полный разгром. Тетради, книги и школьные портфели были разбросаны по полу, покрытому толстым слоем грязи. На стенах видны были непристойные надписи и рисунки.

Следя за тем, чтобы ботинки не соприкасались с грязью, он осторожно сделал шаг вперед. Прямо ему в лицо взметнулись сотни мух. Он остановился на секунду, крепко сжав губы, будто задерживая дыхание, и тут откуда-то из глубины, из-под пола, до него донесся глухой рокот, словно у здания, уже изрыгнувшего весь свой скарб, при его появлении снова начались рвотные позывы.

Он поспешил уйти из темного холла.

Военный грузовик с потушенными фарами выехал на площадь и остановился. Солдат опустил стекло и спросил что-то, чего Бекер не расслышал. Потом солдат поднес два пальца ко рту и сквозь них втянул в себя воздух. Бекер похлопал себя по карманам. Сначала он показал солдату пачку, а потом протянул ее внутрь кабины.

Они курили молча. Взгляд Бекера скользил по сломанным партам и скамьям, отбрасывающим при свете уличных фонарей длинные тени на школьный двор. Из полутемной кабины звучала тихая музыка, смешиваясь с ровным урчанием вхолостую работающего мотора.

Бекер попрощался и направился к ближайшей улице. Дойдя до угла, он обернулся и увидел, что грузовик так и кружит по площади с выключенными фарами.

Он опять был на торговой улице. Почти у всех магазинов были опущены ставни. На одной из немногих освещенных витрин стояли, на изрядном расстоянии друг от друга, десяток мужских ботинок, как будто хозяин магазина надеялся, что так витрина будет выглядеть хоть сколько-нибудь заполненной.

Бекер прижал лицо к стеклу и стал смотреть на ботинки с круглыми мысами и толстыми резиновыми подошвами. Все они были одного цвета и отличались только размером.

На другой стороне улицы послышался пронзительный женский голос. Женщина размахивала сумкой и кричала на мужчину в черном плаще. Мужчина пригнул голову, и женщина ударила его по лицу. Затем они удалились, ласково обнявшись, и исчезли из виду за углом.

Он бесшумно поднялся по лестнице, ведущей к его комнате. Лязгнул ключ в замке. Дверь открылась с трудом, как будто за ней лежала большая собака.

Он подошел к окну и посмотрел на улицу. На другой стороне стоял под крыльцом солдат и курил. Бекер видел, как горящий кончик сигареты то и дело ярко вспыхивает красным.

Было за полночь. Трамваи тянулись мимо длинной процессией по дороге в депо. Свет из пустых вагонов широкими полосами скользил по потолку.

Какой смысл все это видеть, думал Бекер. Какой в этом смысл, если трамваи найдут дорогу в депо безо всякого ночного свидетеля?

В изнеможении он свалился на кровать. Спать не хотелось, но он чувствовал, как тяжелое свинцовое отупение придавливает его к матрасу.

Он проснулся, как от толчка. В комнату падал лунный свет. Он посмотрел на бледное небесное светило, застывшее на ночном небе. Из-за неровностей оконного стекла луна была похожа на проколотый, весь во вмятинах, футбольный мяч в чернильно-черной луже.

Он опять заснул и проснулся только поздно днем от телефонного звонка. Это звонила домработница его матери. Тихим голосом она сообщила, что его мать, уже больше полугода не встававшая с постели, днем умерла.

На такси Бекер приехал в квартиру в спальном районе. Он обратил внимание на то, что домработница его матери, всегда ходившая в простой одежде, теперь надела черное платье с белым передником. Она провела его в спальню, где мать лежала на кровати в пеньюаре. На тумбочке у кровати стояла его фотография в рамке, где он в военной форме. Он наклонился и рассмотрел фотографию повнимательнее. В то время волосы еще падали ему на лоб густыми прядями, и, только хорошо присмотревшись, можно было увидеть тут и там редкие проплешины.

Он тихонько вышел в коридор. Домработница заваривала на кухне кофе и делала бутерброды. Он закрылся в туалете и посмотрелся в зеркало. Череп блестел, и на нем повсюду выступили маленькие капельки.

Домработница сказала, что жаркая погода в последнее время ускорила процесс. Она налила кофе и поставила перед ним тарелку с аккуратно нарезанными квадратиками бутербродов. Она уже начала укладывать стекло и сервизы. На полу стояли картонные коробки, и она заботливо заворачивала каждый предмет в газету и лишь затем убирала его в коробку.

Так в конце концов завернут в газету и уберут все на свете, подумал Бекер.

Посмотрев по сторонам, он почувствовал, будто находится не в доме своей матери, а в приемной врача, и будто его в любой момент могут вызвать, чтобы избавить от нудной зубной боли. Он рассеянно листал журналы и постоянно смотрел на часы.

Через какое-то время он встал и подошел к окну. Площадь, где находилась квартира его матери, высокими однотипными домами и симметричностью всегда напоминала ему казарменный двор. В свете уличных фонарей было видно, как по тротуару в причудливой хореографии движется мужчина, увлекаемый, словно безвольная игрушка, двумя собаками на поводках. Уже совсем стемнело, но, казалось, в квартире стало только жарче.

Пока домработница продолжала, как ни в чем не бывало, укладывать бокалы и блюда, Бекер открывал ящики секретера и рылся в скрепках, резиночках и документах. В углу комнаты стоял комод, доверху набитый украшениями: как великолепными золотыми серьгами, так и совсем пустячными пластмассовыми бусами и браслетами. Он бросил взгляд на шкаф с посудой, но и здесь не увидел ничего, что могло бы надолго задержать его внимание.

Наконец он вернулся в спальню, взял фотографию с тумбочки и сунул ее во внутренний карман пиджака.

Спустя несколько часов Бекер поднимался по крутой лестнице на четвертый этаж в обществе тех же двоих, что и на прошлой неделе. В ожидании, пока откроют дверь, один из них, хихикая, наклонился над детским велосипедом и изобразил губами звук тяжелого мотоцикла.