Текст книги "Финишная прямая"

Автор книги: Герхард Бергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10. Benetton. Часть 2

1996,1997

С машиной я между тем вполне освоился. За исключением одного разворота в Канаде, ошибок не случалось. Большинство неприятностей было по-прежнему домашнего происхождения, от халтуры при затяжке гаек колес до блокировки системы тормозов, не желавшей разблокироваться при старте. А люди у телевизоров били себя по коленям и говорили: вот стоят два дурака с затянутым стояночным тормозом.

Что меня действительно раздражало, была цепь поражений в квалификациях от Алези. Я ужасно переживал, хотя объяснение лежало на поверхности. В характере нашего автомобиля избыточная поворачиваемость при входе в поворот (turn-in oversteer) была заложена, так сказать, аэродинамически. Это старая история. Конечно, от самых высокооплачиваемых гонщиков мира можно требовать, чтобы они могли справляться с любыми возможными повадками автомобиля. Это, однако, ничего не меняет в том, что в экстремальных условиях квалификационного круга те или иные гонщики лучше или хуже справляются со специфическими особенностями машины. Чем ближе друг к другу тип гонщика и машина, тем больше гонщик может пользоваться своими ультимативными рефлексами, поскольку все это является продолжением его сути. В моем случае это – нейтральная или недостаточная поворачиваемость, у Алези – избыточная, какую и имел Benetton образца 1996 года.

Снаружи это все выглядело не так красиво, и газеты в отношении меня начинали терять терпение. Мне никогда не было безразлично, что пишут газеты, поскольку я считаю имидж и, тем самым, рыночную ценность гонщика существенной частью всего образа. В общем, не могу пожаловаться, со мной почти всегда обходились справедливо, собственно, даже отлично, если я правильно припоминаю.

С другой стороны, я более чувствителен, чем нужно бы для человека такой профессии. Если я чувствую себя задетым и оскорбленным, то не могу просто так оставить ситуацию.

Например, в газете всплыл вопрос о том, не слишком ли много денег я до сих пор зарабатывал?

Что я должен думать по этому поводу?

Если бы я в период до сегодняшнего дня меньше требовал и меньше получал, то Benetton был бы теперь, несмотря на это, все равно медленнее, чем Williams. А я все так же пять раз бы сошел. Просто тогда бы у меня не было денег, что было бы в два раза глупее. И оправдываться перед людьми, которые мне завидуют, все равно не по мне. Пусть думают, что хотят. А вот если ты ничего не зарабатываешь, придут те же самые люди и скажут, он слишком глуп, чтоб зарабатывать деньги.

Должен, правда, сказать по этому поводу, что в целом я по-прежнему получал от газет «попутный ветер», и тем более от болельщиков. Они были непоколебимы на протяжении всей моей карьеры.

Эмоциональный критический разбор с самим собой привел к свежему всплеску энергии. Я изначально не искал простых путей, не уклонился ни от самого лучшего гонщика (Сенна), ни самой плохой команды (Ferrari образца 1993 года). Так что преодолею и ситуацию в Benetton. Плюс ко всему кое-что стало продвигаться и в технической области. Затраты на тесты команды Benetton были сенсационны. Они проводились более профессионально и целенаправленно, чем я видел в McLaren или Ferrari, и я со всей энергией окунулся в процесс.

Эй, Бергер жив: я стал вторым в Сильверстоуне, за Вильневом. Несмотря на перегревавшиеся тормоза, был на первом стартовом ряду в Хоккенхайме, лидировал с самого начала, прекрасно сражался с Дэймоном Хиллом. Он почти догнал меня, но я не дал бы ему шанса на обгон, если бы за три круга до финиша не сгорел мотор.

Это первая поломка двигателя за 50 гонок, сказали мне позже люди из Renault, и надо же, именно в МОЕЙ гонке.

Как бы то ни было, июльский промежуточный рывок снова расставил вещи по своим местам, и те, которые хотели сориентироваться, сориентировались.

Остаток сезона был безрадостным. Коробка передач, дифференциал и подрез от Дэвида Култхарда. На финале в Сузуке я был быстрейшим, но столкнулся с Дэймоном Хиллом, который просто меня не увидел (звучит правдоподобно, поскольку ему надо было доехать до финиша для получения титула).

Все закончилось таким годовым балансом, который было лучше поскорее забыть. В интервью какой-то газете Бриаторе сказал, что, если бы сохранил у себя Шумахера, они стали бы в третий раз чемпионами. Добрый Флавио.

Как по волшебству, сразу после окончания сезона 1996 года все стало двигаться в правильном направлении. На тестах, еще со старой машиной, мы с помощью электронного дифференциала устранили так мешавшую мне избыточную поворачиваемость.[31]31
  Электронное управление быстродействующей гидравлической системой обеспечивает многократно меняющуюся степень блокировки даже в пределах одного поворота. Комплексная система может работать в широком диапазоне динамики


[Закрыть]

Усилитель рулевого управления был следующим большим шагом. Между делом наши ведущие специалисты Росс Браун и Рори Берн распрощались с нами в пользу Ferrari, но я не видел в этом большой катастрофы. Я скорее думал об обновлении технической стороны Benetton пришедшими Пэтом Симмондсом и Ником Уортом.

При разработке новой машины мне удалось, наконец, настоять на понимании того, что высокого Бергера нельзя засунуть в кокпит в той же позиции, что и маленького Алези. Один конструктор затратил две недели времени, чтобы найти оптимальное взаимное расположение сиденья, педалей, руля и воздухозаборника. И впервые мы получили такое прохождение потока через воздухозаборник, которое и было необходимо для 10-цилиндрового двигателя Renault. А у меня не стало ни ссадин на локтях, ни окровавленных пальцев.

У нас был прогресс в аэродинамике, в расположении центра тяжести, в трансмиссии. Renault начал наступление в области повышения рабочих температур, чтобы уменьшить поверхность поперечного сечения радиаторов и повысить максимальную скорость. На различных тестах в зимний период мы выглядели все лучше, и в один прекрасный момент возник слух, что мы являемся фаворитами нового сезона. Бывают слухи и похуже, но тем не менее, я чувствовал себя не очень хорошо.

Стартовая решетка в Мельбурне сразу дала понять, что год будет трудным. Впереди нас стояли не только оба Williams, но оба Ferrari, и оба McLaren. Гонка прошла хорошо, только Алези не удалось уговорить заехать в боксы на дозаправку, как его ни завлекали. Он остановился на трассе, я пришел четвертым.

Оглядываясь назад, я осознал, как в марте 1997 года моя жизнь приняла другой оборот.

Течение времени для гонщиков зависит от географии их спортивного календаря. Так что, когда события спрессовались, произошло это между Австралией и Бразилией.

Тесты в Сильверстоуне. Звонок о том, что моему отцу вынесен приговор. Это было как удар молнии. В последней главе книги объясняются обстоятельства, и то, почему они имели для меня такое значение.

На свет появилась моя дочь Хайди. У меня было ровно два часа, чтобы повидать ее и Анну в лиссабонской больнице. Затем я улетал дальше в Сан-Паулу. Третий в квалификации, самый быстрый круг в гонке, но пока я обошел Шумахера, Вильнев был уже недостижим. Бриаторе говорит, что я выгляжу, как будущий чемпион мира, но он слишком опоздал со своими речами.

Я возвращаюсь в отель в Рио с желанием найти покоя и сил, но приходится много висеть на телефоне: то отец, то адвокаты.

Гран-при Аргентины. Алези и я дружно стоим в шестом стартовом ряду. Benetton не хватает сцепления с трассой, ни аэродинамическими, ни механическими средствами. После стартового хаоса я – семнадцатый, упорно стараюсь прорваться вперед, что крайне утомительно. На трассе нет условий для настоящих обгонов. На финише я – шестой, закончив одну из лучших гонок своей жизни. Я полностью истощен. Люди, которых я об этом и не спрашивал, говорят, что выгляжу я плохо. Да и чувствую я себя плачевно.

Назад в Европу. Сразу – тесты в Барселоне. У меня болит горло и грипп, но я не хочу говорить, что болен. Я продолжаю ехать, пока практически не умираю. Потом лечу в Португалию, чтобы немного поболеть. Ангина, бронхит, лихорадка, все похоже на грипп.

Лучше мне не становится, и в конце концов я лечу в Сент-Йоханн в Тироль, где доктор Петер Баумгартль руководит больницей и спортивно-медицинским центром.

За год до этого Баумгартль вылечил меня от токсического воспаления легких. С тех пор я полагаюсь на его мнение, как в медицинских, так и в тренировочных вопросах. Конечно, меня обеспокоила природа оуравляющего вещества в том воспалении легких. Не было ли это профессиональным заболеванием людей, которые полжизни проводят в непосредственной близости от гоночных машин и при этом вдыхают бог знает что?

Теперь я снова был близок к воспалению легких и получал антибиотики. Баумгартль послал меня и к дантисту. Вскоре был готов диагноз: сломанный верхний коренной зуб и был очагом воспаления.

Этому имелось объяснение. Я все время носил очень тесные шлемы и буквально запихивал себя внутрь. Так ты вскоре уже автоматически привыкаешь сжимать челюсти. А еще и в молодые годы у меня был особо жестокий вид прикуса. Возможно, что при этом я разбил тот или другой коренной зуб, и, возможно, однажды отдельные частицы стали перемещаться в десне.

Как бы то ни было, моя гайморова полость окончательно стала театром военных действий.

Я никого не хочу повергать в скуку, рассказывая о том, какие изысканные медицинские и хирургические методы существуют для того, чтобы лечить такой синдром не только неправильно, но и абсолютно непродуктивно. Уж совсем не говоря о потрясающих болевых ощущениях, которые при этом возникают. Поддерживающие мероприятия ударяли по желудку и кровообращению, так что потом тебе нужны были капельницы и уколы вольтарена.[32]32
  антивоспалительное лекарство с массой побочных эффектов


[Закрыть]

Герхард Бергер отмечает свой двухсотый Гран-при в Имоле. Машина никуда не годится ни спереди, ни сзади. Разворот на четвертом круге.

Следующий дантист сказал: «Какой дурак установил Вам имплантат вместе с гранулятом?», – разрезал верхнюю челюсть и опять все прочистил.

Антибиотики и три капельницы в день. На Гран-при в Барселоне я ехал как бешеная таблетка снотворного. Если можно себе такое представить. При этом у меня после тренировки было странное чувство, что я мог бы выиграть. Но потом оказалось, что среди шин Goodyear были некоторые, пузырившиеся прямо на глазах. Больше всего от них досталось мне и Френтцену.

Следующий дантист, новый специалист по придаточным полостям. Все отекло и загноилось, стенку нужно ломать долотом. Операция была под общим наркозом, несколько дней в госпитале, наряду с этим еще обследования. Найден новый очаг, еще один зуб надо удалять, но нельзя, пока все открыто.

Нехватка воздуха для описания этого процесса находилась в странном контрасте со спокойствием моих мыслей.

У меня было чувство, что все, хватит.

Не из-за измученной челюсти. Одно громоздилось на другое.

Я еще никогда не чувствовал тоску по моей семье так остро, со всей сентиментальностью, которая внезапно тебя охватывает, когда ты лежишь в больнице с трубкой в носу. «Четыре моих девчонки, что будет с вами, если со мной что-то случится в следующей гонке?»

Унизительная ситуация с моим отцом – как я хотел быть с ним!

Бессловесность в разговорах с Флавио Бриаторе, который в каждом своем действии показывал не красивые стороны нашего спорта, а почему-то только холод и бессовестность, которые, правда, тоже присутствуют в этом бизнесе. Меня не очень прельщало выступать на гонках за его команду. Наверное, мне бы надо было заранее это узнать, но в первый момент меня как раз привлекла противоположность – по-итальянски искрящаяся сторона его прохиндейства.

Теперь я был твердо уверен, что с окончанием сезона хочу закончить с этим. Я даже поговорил с Аной об этом. Моя умная португальская жена, которая знала меня уже очень хорошо, сказала:

You will see, zito.

Португало-испанская ласкательная форма выражений Анны обладала особенно мягким теплом. Gerhardzito означало «маленький Герхард», а zito была самая мягкая часть этого.

Перед канадским Гран-при у меня было интервью прессе в Нью-Йорке, на котором я упомянул о необходимости еще одного визита к врачу. Меня интересовало, что скажет американский специалист про мои пазухи. Мало чего нового: надо удалять два зуба, временный прием антибиотиков правилен.

Звонок Бриаторе. Врач говорит, что ты не можешь выступать на Гран-при.

Это была, конечно, чепуха, не говоря уж о довольно редком истолковании врачебной тайны. В эту же ночь в газете «Курьер» уже было написано, что на моем месте в Монреале будет Александр Вурц. Все пахло тем, что Флавио Бриаторе имел большие финансовые интересы во временном приеме на работу Вурца.

Я чувствовал себя слишком плачевно, чтобы инсценировать какое-то серьезное сопротивление. Вернулся в больницу, чтобы быть готовым к Маньи-Куру, и, услышав от Флавио, чтобы я только не спешил с решением, лег снова под нож.

В период между Маньи-Куром и Сильверстоуном разбился мой отец, я расскажу об этом в последней статье.

Когда после трех пропущенных гонок я вернулся на сцену, был этап в Хоккенхайме. Теперь я абсолютно точно знал, что хочу уйти в конце сезона. Еще точнее я знал, что я не буду больше ездить у Бриаторе, так что на пресс-конференции я сказал, что продление договора в Benetton на моей повестке дня не стоит.

Потом началась квалификация в Хоккенхайме, и это уже совсем другая история.

Глава 11. Коллеги. Часть 1

Первым человеком, с которым я познакомился, был Лауда. Он был уже очень стар, на целых десять лет старше меня.

Поскольку у меня вообще не было идолов, он тоже не мог им стать. Лауда был гонщик-бизнесмен, это вызывало во мне уважение, но было так далеко от меня, что не особо интересовало. Кроме того, я не мог в нем найти ни капли общего безумия, для этого Лауда был слишком приземлен, с тогдашней точки зрения даже скучен.

С самого начала я был уверен в том, что хороший гонщик не может быть славным парнем. Так что Кеке Розберг хорошо вписывался в мои представления.[33]33
  Финн Розберг, родился в 1948 году, стал чемпионом в 1982 на Williams-Ford. Он закончил свою карьеру в 1986 году (5 побед в Гран-при) и сегодня является успешным менеджером в гоночном бизнесе. Живет в Монако и очень неплохо


[Закрыть] Хотя он был даже старше Ники, но при этом намного непосредственней. Первые контакты были многообещающими, так как Кеке был полностью готов следовать за мной до границ глупостей, туда, где всем прочим становилось слишком круто. В некоторых случаях о нем можно было просто снимать кино.

Подъезд к трассе Ле Кастеллет, Розберг передо мной. Когда мы остановились перед воротами, я слегка стукнул его авто в зад, просто потому что почувствовал необходимость сделать это. Он спокойно вышел из машины, залез на капот моей BMW, прошел по крыше, остановился ненадолго, проверил двумя прыжками ее прочность, спустился по багажнику, не торопясь вернулся к своей машине и поехал дальше.

Подобными изъявлениями любви Кеке Розберг завоевал мое сердце. Из всех гонщиков Формулы 1 начала 80-х годов он больше всех походил на тирольца.

Розберг нравился мне и как гонщик, так как в то время я оценивал их не по результатам, а по шоу, мужеству и тому, как они кидались в драку. У Розберга было сердце льва и к этому гениальное владение машиной.

Нельсон Пике[34]34
  Бразилец Нельсон Пике, родился в 1952 году, стал чемпионом мира в 1981 (Brabham-Ford), 1983 (Brabham-BMW) и 1987 (Williams-Honda) годах. Он закончил свою карьеру в 1991 (23 победы) и в 1992 попал в тяжелую аварию в Индианаполисе. Сегодня Пике – успешный бразильский бизнесмен и еще время от времени участвует в гонках на длинные дистанции на BMW


[Закрыть] был тоже примерно таким, как представляют себе гонщика. Он владел кораблем и самолетом, был всегда окружен стильными девчонками и был свободным, легкомысленным типом. Супер-талант, но, вероятно, не особо трудолюбивый, что в то время еще не привлекало внимание. Между 1986 и 1988 годами падающая и поднимающаяся кривые Нельсона Пике и Айртона Сенны пересеклись в широком спектре соперничества и ненависти. Из-за моей дружбы с Сенной я автоматически держал дистанцию к Пике, а заодно и к Просту. Прошли годы, прежде чем я избавился от предрассудков и сегодня я нахожу, что Алан Прост более чем в полном порядке.

Как гонщик Прост производил на меня впечатление своими четырьмя чемпионскими титулами, хотя для меня по-прежнему много значило мое представление об идеальном гонщике. Если Мэнселл обгонял в невозможных местах по внешнему радиусу или Розберг прыгал через поребрики, то мне это нравилось больше, чем постоянная производительность того, кого называли «профессором».

Сенна получил отдельную главу в этой книге. Так как он был в хороших отношениях с Тьери Бутсеном, я тоже сблизился с бельгийцем. Он был упорный гонщик, на грани великой звезды, но, в общем, все-таки слишком порядочным и безобидным.

Важной фигурой для первой половины моей карьеры стал Найджел Мэнселл. Его никто не знал хорошо, он был странным типом. В конечном счете, эта непредсказуемость отразилась на его карьере, и он стал чемпионом только тогда, когда в общем уже было поздно.

Та сердечная теплота, которую он распространял вокруг себя, не выдерживала более близкого контакта. Собственно, ему не нужны были друзья, и он их не искал. Его недоверчивость была слегка чрезмерна даже для Формулы 1.

Как гонщик он был природным феноменом, диким и безумным. Он действительно мог применить ту силу, которая выражалась даже в его телесном сложении. По чистой скорости я держал его под контролем, но его достижения в гонках стали для меня проблемой. На протяжении гоночной дистанции Найджел просто лучше справлялся с тему большими усилиями на руле, которых требовала Ferrari 1989 года. Моя выносливость уже тогда была так себе, а авария в Имоле не способствовала улучшению положения.

То, что именно этот буйвол стремился продемонстрировать всему миру приступы слабости и ложился на носилки чаще любого другого гонщика, очень всех веселило. Он любил театральные жесты. Если получал маленький порез, он не просил залепить это по-быстрому пластырем, а поднимался на подиум и кровоточил для камеры. Он также любил вылезти из машины и упасть без сил. Каждый раз это было гигантское шоу, и английские журналисты только еще больше его раздували.

Когда мы расстались, Мэнселл провел еще один незначительный год в Ferrari и на этом ему, в общем-то, настал конец, он объявил о своем уходе. А потом он по случайности получил свободный кокпит в Williams. Мэнселл использовал свой шанс фантастическим образом. Так он, уже уходя, почти в сорок лет, стал одним из самых успешных гонщиков всех времен. Лично я очень уважал его за это и, что бы о нем не говорили, он был одним из тех характеров, которые так нужны цирку Формулы 1.

После Сенны у меня в течение следующих пяти лет был только один единственный team mate и тем более велика его роль для меня: Жан Алези. У него есть все задатки настоящего гонщика, прежде всего великолепное владение машиной и храброе сердце. Если нужно, он становится диким псом и глубоко погружается в безумие за приделами реальности.

Почему Алези не стал чемпионом мира? Потому что у него, подобно мне, есть способность оказаться в правильной команде в неправильный год и потому что у него пропасть между супер-талантом и базовыми основами гоночного вождения. Он слишком нетерпелив, не интересуется техникой и избегает необходимой работы над мелочами. Что касается его как человека, то мне понадобилось некоторое время, чтобы это выяснить, но теперь я знаю: за буйной сицилийской внешностью скрывается добрый парень. Можно ли пойти с ним разведку, я так и не понял.

Дэймон Хилл считается человеком, который случайно заполучил лучшую машину, был никем по сравнению с Простом и Сенной, а потом снова благодаря случаю вписался в поворот и стал чемпионом просто потому, что Williams был чемпионской машиной. Что значительно меньше бросается в глаза: Хилл – упорный малый, который хорошо умеет настроить свою машину. Он знал, чего хочет от нее, и умел затем превратить это в победы. Конечно, время от времени он делал глупости, но были такие этапы, как, например, дождевая гонка в Сузуке 1994, где он ехал просто сенсационно. Я так понимаю, что если человек может один раз проехать сенсационную гонку, то у него есть достаточный потенциал. Вопрос только в том, достаточно ли часто он его использует?

В общем, в моих глазах Хилл выглядит лучше, чем его считают. Как человек он мне тоже нравится, потому что он такой непосредственный англичанин, как и принято представлять себе англичан. Однако что творится у него в голове, я не узнал и до сегодняшнего дня.

Также не стоит забывать, что Хилл был бы двукратным чемпионом мира, если бы Шумахер не сбил его в 1994 году в Аделаиде. Сезон 1997 дает нам слишком мало оснований судить об Дэймоне Хилле, для этого команда Arrows слишком экзотична, да и (по сравнению) коллега Педро Диниц – тоже. Этот сын миллиардера хороший парень и отличный гонщик, который вообще-то уже должен был бы сидеть в команде среднего класса и без приданого. Его просто считают человеком, который привык всегда и везде приносить с собой деньги. И поэтому ему будет очень трудно попасть в команду-лидер. Хотя им и не нужны его деньги, но с типичным «плательщиком» они связываться не хотят, это не подходит к их имиджу.

Существуют много типов гонщиков: с большим природным талантом, особенно агрессивные, скрупулезные, умные, трудолюбивые, небрежные, такие, которые дико много работают, чтобы превзойти собственные границы, и такие которым все удается само. Меня вечно раздирало между природным талантом, который может овладеть всем с помощью рефлексов и бойцом+рабочим, который в конце и добивается успеха.

Среди «крутых гоночных типов» я бы поставил Розберга перед Алези и Мэнселлом. Но что касается списка самых выдающихся гонщиков моего времени, то таких было пять: Лауда, Пике, Прост, Сенна и Шумахер. Из них Сенна и Шумахер в моем представлении более всего отвечают всем критериям отточенного, идеального гонщика. По сумме своих качеств они необыкновенно близки друг другу, но поскольку на вершине может быть только один, то это скорее Сенна. У него была еще и необыкновенная харизма, природное обаяние, которое понимали на всех континентах.

Михаэль Шумахер является эпохальным событием для цирка Гран-при и событием для Германии. Штефан Беллоф был последним немецким супер-талантом, фантастическим гонщиком и сильной, харизматичной личностью. И как раз в той фазе, когда он был на пути к прорыву и месту в лучшей команде (чем Tyrrell), он разбился во время 1000-километровой гонки в Спа 1985. Это была опасная эпоха для спортивных машин, со смертельными авариями Манфреда Винкельхока и Йо Гартнера. Машины группы С были почти так же быстры как и Формула 1, но ни на трассах, ни на машинах у них не было такой инфраструктуры безопасности как в Формуле.

Я уверен, что Штефан Беллоф при обычных обстоятельствах стал бы одним из великих. А так Германии пришлось все дольше и дольше ждать гонщика, соответствующего званию ведущей автомобильной нации.

Поэтому сначала я был озадачен, когда начался весь этот вой по поводу Шуми, так как немцы во многом принимали желаемое за действительное, еще до того, когда стало ясно, что это парень умеет по-настоящему. Для меня все шло слишком быстро, к тому же учитывая его поведение, которое можно было бы назвать заносчивым. То, что он в 23 года уже сцепился с Айртоном Сенной (в 1992 году в Хоккенхайме дело чуть было не дошло до драки), мне казалось чрезмерным, но сегодня я бы назвал это типичным сигналом: идет человек с характером.

Мой начальный скепсис, конечно, дал журналистам повод для горячих историй. На этом можно было немного пощекотать межнациональные эмоции немцев и австрийцев (а если так?).

Я не завидовал быстрому взлету Шумахера, я просто хотел подождать. Кроме того, его поведение было все-таки несколько самоуверенным, и я выдал одно из моих высказываний. В газетах он дал мне ответ, мы обменялись репликами, не доводя до того, чтобы произошло что-то особенное.

Параллельно Шумахер выдал свои результаты и когда-то наступил день, когда мне пришлось разделять симпатии и спортивные достижения. И мне не оставалось ничего другого, кроме как признать, что он один из великих. Окончательная точка поворота наступила, когда я как будто сел в его машину, Benetton, в конце сезона 1995. Я подумал: «Бог мой, на этой машине он выиграл чемпионат!» Это машина попросту не была той, на которой можно стать чемпионом. Только человек представляющий из себя что-то особенное мог сделать это. Тут я окончательно понял, что парень в порядке и, недолго думая, сообщил это каждому, кто хотел услышать.

Благодаря этому признанию он тоже немного оттаял, и у меня появилась возможность узнать, что скрывается за фасадом классного парня. В своей любви к порядку он все еще типичный немец, и я не мог бы себя представить лежащим с ним рядом в шезлонге в Сан-Тропе. Но между нами все же возникли неплохие товарищеские отношения.

Так я смог сам узнать, что он – совершенно одержимый. Где-то в Европе мы проехали Гран-при, и у обоих сразу же были тесты в Монце. Это чрезвычайно изнурительно. Гоночный уик-энд полностью опустошает тебя физически и ментально, и если сразу после этого нужно тестировать, от усталости тебе хочется только домой. В данном случае оказалось, что нам обоим потом нужно в Монако, и мы выехали из Монцы вместе.

Михаэль добыл Fiat Ulysse. Его манера вождения сильно напомнила мне мою собственную несколько лет назад. С красивыми заносами под проливным дождем, во всяком случае, с невероятной отвагой и полной отдачей. Незадолго перед Монако, было 10 часов вечера, он включил сигнал поворота, мы сворачиваем и едем на картодром. Имейте в виду, что у нас на руках волдыри, потому что уже восемь дней подряд мы ежедневно проезжали в машине Формулы 1 по полной дистанции Гран-при, а теперь он хотел покататься на картах! Я его послал куда подальше, и мы только выпили кофе возле трассы и, слава богу, поехали домой.

Когда после гонки мы вместе летим, в самолете он первым делом включает видеокассету. Видеозапись гонки, которую ему только что вручили. Instant Replay! Я хочу этим сказать: он одержимый и, кроме своего очень большого таланта и опыта, он еще и находится в той стадии, когда попросту любит все эти вещи и занимается ими с удовольствием.