Текст книги "Холод вселенной"

Автор книги: Герберт В. Франке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Эллиот: Подробностей мы не знаем, мы только видели телевизионную передачу, слышали сообщения… Это было страшно: за один день землю обволокло черно-серым покрывалом, более густым, чем сейчас. Потом начались бури, грозы, посыпался град, который шел часами, – градины величиной с теннисный мяч. Но у нас не было времени все это наблюдать. Незадолго перед тем к нам сбросили вражеские десанты. Они прорвались через наши укрепления, начались бои.

Валленброк: Давайте по порядку! Начнем сначала. Мне нужна подробная информация о событиях, начиная с того дня, как нас взяли в плен.

Эллиот: Взяли в плен? Нам сообщили другое: в Ставке главного командования взорвалась бомба, и все члены правительства погибли.

Валленброк: Они сделали все, чтобы захватить нас живыми, поэтому Ставку почти не бомбили – я сразу раскусил их намерения. Только почему все сорвалось?.. Помешала чья-то халатность? Или предательство? Вот что мне хотелось бы знать.

Эллиот: Мы ничего не можем сказать по этому поводу. У нас была своя задача: обезопасить руководство. О том, кто мы такие на самом деле, знало всего несколько человек, остальные не сомневались, что мы именно те лица, кого нам было поручено изображать. Но засекреченного места, где вы находились, мы тоже не знали.

Валленброк: Это моя идея, и она в конце концов должна была сработать. Мы выбрали место поспокойнее, где могли бы считать себя в полной безопасности. Сохранить свою жизнь – ведь это наш долг перед народом. Нельзя же оставить народ без руководства… Но все свинство было в том, что мы действительно оказались изолированы. А когда тело без головы, без мозга – хорошего не жди.

Эллиот: Да и разве можно было вообще что-либо предотвратить? Ведь уже выпущены были ракеты, уже распространилась эта пыль в атмосфере… нет, ничего поделать уже было нельзя.

Валленброк: Безвыходных положений нет, мы об этом еще поговорим.

Эллиот: А где вы находились все это время?

Валленброк: Ну, скажем, на некоем острове. Да, это можно назвать островом. Естественная крепость, хорошо замаскированная, можно сказать, неприступная. Там мы имели возможность в тишине разрабатывать свои планы и передавать приказы по подземному кабелю. Быть уверенным, что действуешь правильно, можно, только если уйдешь от повседневной суеты.

Эллиот: Вашим приказам подчинялись, ваши распоряжения исполнялись, но до нас доходила только малая их часть – лишь то, что годилось для публичных выступлений. Все делалось под строгим надзором секретных служб, и делалось так, как нам было приказано. Но потом, в самые последние дни… Бои подошли вплотную к самому Центру управления, мы слышали грохот разрывов… и наконец пришло последнее сообщение: руководители уничтожены, все погибли геройской смертью, исполняя свой долг.

Валленброк: Это сообщение продиктовал я сам. Мне удалось передать его перед самым уходом. Нельзя было допустить, чтобы руководство оставалось в руках врагов. Они сделали бы с нами все что угодно, мало ли существует способов сломать человека. Видали вы когда-нибудь этих несчастных пленных, которых мы захватили? Лучше уж смерть, чем бесчестье! Я сам включил взрывное устройство: большая четверка не должна была оставаться в плену. Они все погибли: Эллиот Бурст, Эйнар Фергюссон и Катрин Блийнер. Обстоятельства порой вынуждают нас действовать решительно. И, конечно, думать о будущем… Я поставил часовой механизм на двадцать минут. Это было довольно рискованно – ведь я сам мог оказаться в поле действия взрыва.

Эллиот: А как вам удалось бежать?

Валленброк: Они уже ворвались в нашу цитадель, сняли охрану – вероятно, пустили в ход газы. Мы поняли это лишь тогда, когда к нам вбежал вестовой – и рухнул у наших ног. Мы, конечно, сразу же велели опустить стальные щиты, но это могло дать нам лишь отсрочку. Через системы телевизионного наблюдения мы видели, что происходит снаружи. Выхода не было.

Эллиот: Но для вас он все-таки нашелся?

Валленброк: В этом и заключается принцип многократной страховки… Да, вся хитрость в том, чтобы даже поражение превратить в победу. Я заранее обдумал все возможные варианты. Ведь эти укрепления строились под моим руководством. Никто не знал про одну шахту для пуска ракет, к которой вела потайная дверь в моей спальне. Никто, кроме меня. Никто не знал о взрывных устройствах. Я взлетел на ракете и добрался сюда. Вершины гор были еще безопасны – последние заповедники нетронутой природы. Вначале я собирался взять на себя руководство страной – ведь здесь я действительно нахожусь в безопасности. Люди, которые долбили эти скалы и сооружали подземное убежище, погибли в первые же дни войны после отчаянного рейда штурмовой группы. Я лично посылал эту группу. Они протянули сюда кабель и соединили его с общей коммуникационной сетью. Отсюда я мог бы снова отдавать команды, руководить действиями. Но тут-то я как раз и просчитался – связь была прервана. Может быть, произошел какой-то подземный сдвиг, может, атомный взрыв задел слои более глубокие, чем мы ожидали? Когда я потом увидел, что землю окутал мрак, увидел эту непроглядную тьму, освещаемую лишь вспышками ядерных взрывов… я вынужден был признать, что первое сражение мы проиграли. Я понял, что моя задача – приготовиться к следующему. Воспользовавшись системой анабиоза, я пустился в одинокое странствие сквозь время, сопровождать меня должен был только Нерон – таково было мое решение.

* * *

Реконструкция событий, происшедших со 2 по 6 марта 2084 г.:

Как и другие помещения подземной крепости, телестудия была обставлена довольно скупо. Лишь одну стену задрапировали полотнищем с изображением головы орла, держащего в клюве оливковую ветвь, – герб Западного блока. Как раз под ним располагался пульт с микрофонами, при желании на нем можно было скрытно от телекамер держать текст выступления. Но этой возможностью пользовался один Эллиот, который плохо запоминал тексты и в свое время на репетициях частенько останавливался посреди выступления. Остальным же пульт служил лишь опорой или деталью внешнего оформления; Эйнар любил говорить, опираясь о пульт обеими руками, наклонясь вперед, словно хотел быть как можно ближе к своей аудитории. Рихард обычно стоял возле пульта, положив на него руку, – эта небрежная поза должна была демонстрировать его превосходство. А Катрин старалась встать так, чтобы пульт был у нее за спиной и чтобы лицо ее оператор подавал крупным планом, – уполномоченный секретной службы Каттегат обычно сердился из-за того, что она заслоняла таким образом орлиную голову. Это была, можно сказать, официальная часть наших апартаментов, другие были отмечены печатью временного пребывания: на голых стенах еще виднелись следы лазерной обработки, и всюду – переплетение проводов, труб, отопительных шлангов. На потолке было укреплено несколько прожекторов, справа и слева от телекамеры – два осветительных прибора, позади несколько откидных стульчиков с синтетической обивкой – вот и все.

В тот раз им с трудом удалось без помех довести до конца передачу – звуки сражения начали проникать и сюда, в это глубокое подземелье. Разрывы бомб и снарядов, гул взлетающих ракет – все это сливалось в единый глухой рокот, сквозь который иногда прорывались оглушительные удары. Чтобы продолжать работу в таких условиях, приходилось напрягаться изо всех сил и делать вид, будто ничего не происходит. Долгое время они чувствовали себя в полной безопасности на самом нижнем этаже этого подземного бункера – все остальные помещения находились над ними: и комнаты противовоздушной обороны, и продовольственные склады и арсеналы, и производственные помещения, и электростанции. Они занимались здесь самым важным делом, хотя и были всего лишь инструментом в руках правительства. О том, что происходит снаружи, они узнавали из официальных сообщений, не имея возможности подняться наверх. У них не было отдыха и не было никакого выхода – их охраняли и берегли так, словно они и в самом деле являлись членами правительства. О них заботились больше, чем о самых знаменитых ученых, инженерах и врачах, не говоря уже о деятелях искусства: о телережиссерах и актерах, о сценаристах и композиторах, в чью задачу входило демонстрировать единство в рядах руководства и поддерживать боевой дух народа. Они были до такой степени отгорожены от остального мира, что воспринимали внешние события не как реальность, а как некое подобие учебных маневров. Все, что они делали, совершалось как бы в полусне – ничего другого им просто не оставалось. Они выступали от имени Западного блока, не имея ни власти, ни даже представления о том, какие силы они приводят в движение.

Тем сильнее они были потрясены, когда оказались вдруг втянуты в события. Война добралась и до них. Они, правда, знали, что атаки и контратаки становятся все ожесточеннее, знали, что в этой войне не существует четкой линии фронта, что любой стратегический замысел за несколько дней может превратиться в абсурд, что всюду царит хаос, что с обеих сторон нарастает эскалация насилия с единственной целью доказать свое превосходство, и все же они были потрясены, ибо никто из них до сих пор реально не представлял современную войну. Они не предполагали, что боевые действия, несмотря на глубоко эшелонированную оборону, так быстро переместятся к самому центру страны, в районы с высокоразвитой промышленностью и большой плотностью населения, и тем более не могли себе представить, что противник проникнет в подземные укрепления, захватывая этаж за этажом, хотя соединявшие их шахты были снабжены автоматическими взрывными устройствами. Им пришлось убедиться, что самыми ужасными орудиями уничтожения, какие только способен создать человеческий разум, располагало не только их правительство – противник тоже обладал не менее мощной разрушительной техникой. В том-то и заключается одно из величайших несчастий этого мира: разрушать проще, нежели созидать.

Все это оказалось для них весьма неожиданным и потому потрясло сильней, чем можно было предполагать: карточный домик их безопасности рушился с каждым днем. Разумеется, это можно было бы сказать обо всех, кто воевал, обо всех солдатах, оказавшихся перед лицом смерти вдали от родного дома; и все же тут было некоторое отличие. Осознание смертельной опасности иногда вызывает шок, для многих спасительный, – так, во всяком случае, утверждают военные психологи; человек, только что дрожавший от страха, ощутив себя на краю бездны, начинает бороться за свою жизнь. И тогда на смену равнодушию приходит ненависть к врагу, которая помогает мобилизовать все силы.

В информационном центре все было совершенно иначе. Им нельзя было показать ни малейшего волнения, когда они произносили свои речи и лозунги, нельзя было допустить ни малейшей неуверенности. Они должны были оставаться воплощением спокойствия, и когда однажды Эйнар, говоря о близкой победе, неожиданно закашлялся, Каттегат заставил его заново отснять всю пленку, да вдобавок еще закатил ему выговор, который, вообще говоря, мог лишить Эйнара очередного повышения зарплаты. Но даже и тут сказалось их особое положение – этих четверых дублеров нельзя было наказывать. Напротив, для продолжения этой масштабной инсценировки необходимо было заботиться, чтобы у них сохранялось хорошее настроение; такие меры наказания, как наряд вне очереди или карцер, исключались. И хотя они прекрасно отдавали себе отчет в том, что сами они ничего не значат и что между ними и теми, кого они изображали, расстояние как между небом и землей, все же некий отблеск власти падал и на них, и все четверо с удовольствием давали это понять ненавистным опекунам из органов безопасности. Одни пользовались своим положением больше, другие меньше, но так или иначе этим пользовались все. Эллиот добился для себя спецпитания, чтобы поддерживать – как он заявил – подобающую внешнюю форму. Эйнар любил гонять своих охранников, заставляя себя обслуживать и обхаживать, особенно когда готовился к передаче, причем удовольствие было не столько в том, что ему приносили напитки или ароматки, сколько в том, чтобы заставить всех дожидаться, пока будет удовлетворена его прихоть. Рихарду подобные забавы казались недостойными, зато он требовал, чтобы его обеспечивали всей необходимой ему литературой, и важные персоны из службы безопасности кидались разыскивать для него в заброшенных библиотеках какую-нибудь книгу о марионетках, театре теней или кукольном театре. А Катрин сумела выговорить для себя побольше свободного времени и не участвовала ни в утренней гимнастике, ни в вечерних поверках, ей удалось уклониться даже от занятий по военной физподготовке, сославшись на слабое здоровье, хотя по ее виду этого никак нельзя было сказать.

И вот всему этому настал конец, привычный ритм жизни нарушился, весь распорядок летел к чертям. Никто уже и думать не смел ни о вечерних поверках, ни о физподготовке, персонал, занимавшийся их обслуживанием и охраной, был сокращен до минимума, а те немногие, кто еще продолжал нести службу, начали нервничать и не скрывали своего страха. Тексты сообщений, которые они получали, становились все более скупыми, и по ним стало очень трудно судить о ситуации. Насколько можно было понять, большая часть земной поверхности была поражена радиоактивным излучением, плодородные поля в считанные дни превратились в пустыню, от наземных городов не осталось камня на камне, целые промышленные регионы лежали в руинах. Лишь отдельные укрепленные пункты еще продолжали держаться, да кое-где действовали подводные лодки. С этих немногочисленных уцелевших установок продолжали подниматься в воздух ракеты, хотя неизвестно было, долетают ли они до цели или, сбитые с курса путаницей радиосигналов, бесновавшихся на всех частотах, падают со своим смертоносным грузом где попало – лишь бы продемонстрировать видимость силы, которая с каждым днем оборачивалась все большим бессилием.

Людям разных наций на разных континентах все это преподносилось совсем по-другому, их все ожесточеннее натравливали друг на друга, и они, вопреки здравому смыслу, лишь тесней смыкались вокруг своих лидеров, призывавших их бороться до победного конца. Большинство этих людей погибло в первые же недели, от населения Земли осталась какая-то тысячная доля процента. Правительство заботилось в первую очередь о тех, кто был нужен для дела; им выделялись места в убежищах, чтобы они там могли работать во имя окончательной победы. Предусмотрительное правительство позаботилось и о том, чтобы не прекращалось производство продукции, необходимой для ведения войны. Хотя имевшегося оружия было достаточно, чтобы миллион раз уничтожить всю Землю, его продолжали выпускать, тем более что умельцы-изобретатели придумывали все новые и новые системы в надежде создать наконец что-нибудь такое ужасное, такое устрашающее, что сам факт существования этого оружия удержит врага от дальнейшей агрессии. В этом был главный смысл производства оружия.

Все остальные силы уходили непосредственно на военные действия. Люди воевали испокон веков и уже достигли в этом немалого совершенства. Величайшим достижением электроники было то, что она сделала возможным ведение войны с применением автоматики – так сказать, дистанционное управление военными действиями. Запускавший ракету мог находиться в надежно защищенном месте за много километров и стоять у пульта управления перед монитором, но он знал о том, что происходит, намного лучше, чем солдат на поле боя. Одним нажатием кнопки приводилось в действие сокрушительное оружие, бесчисленные автоматы-разведчики, размещенные в основном на спутниках, фиксировали передвижения войск, места их расположения, удачные или неудачные бомбардировки. А электронные системы принимали эту информацию и рассчитывали ход и последовательность дальнейших действий – функционировала великолепно налаженная обратная связь. Никто из высококвалифицированных специалистов, находившихся возле кнопок и рычагов, даже на миг не допускал мысли, что вся эта система может вдруг выйти из строя, что механизмы замрут, а боевые действия, координировавшиеся из Центра управления, станут неуправляемыми и вплотную приблизятся к уютным, теплым, оснащенным кондиционерами помещениям главного штаба и теоретики войны мгновенно превратятся в практиков самообороны.

Тем не менее это случилось. Четверке дублеров пришлось взять в руки автоматы, гранаты и огнеметы, извлеченные из красных металлических сейфов, на которых темнела надпись: «Резервное оружие службы безопасности». Части противника, преодолевшие с большими потерями полосу минных заграждений, автоматически стреляющих устройств, термитные ловушки и газовые зоны, были измотаны до предела. Тем сильней ненавидели они вражескую элиту, всех этих штабных офицеров, этих тихих стратегов у пульта управления. Бои шли уже несколько недель, но только теперь, в самые последние дни, когда человечество уже стояло на пороге самоуничтожения, они дошли и до обитателей самых глубоких подземных нор. Впервые четверо дублеров почувствовали, что, возможно, им самим придется вступить в бой с врагом. Но настоящий ужас охватил их, когда стало известно, что весь генеральный штаб Западного блока – Эллиот Бурст со своими сотрудниками – погиб во время очередной вражеской атаки. Теперь уже никто не мог указать им, что делать, каждый был предоставлен сам себе.

В последние дни на нашу страну обрушилась лавина бомбардировок, враг пустил в ход свои последние резервы, большинство наших городов разрушено, поступили сообщения о многочисленных жертвах. Но если кое-кому из малодушных кажется, что зло взяло верх над добром, я скажу им, и история подтвердит мою правоту: мы отнюдь не разбиты. В то время как враг исчерпал все свои резервы и его население парализовано нашими ответными ударами, мы по-прежнему способны защищаться, наши возможности далеко не исчерпаны. В подземных шахтах стоят наготове наши ракеты, они будут выпущены против орд агрессора, и мы не откажемся от своей миссии защитников культуры, покуда уцелел хоть один камень. Наши резервы – это железная воля наших воинов и выдержка нашего гражданского населения, которое продолжает мужественно выполнять свой долг. Залог же нашей победы – в той сфере, где соединяются начала духовное и материальное: в таланте наших инженеров, в превосходстве технического знания, в наследии тысячелетней культуры. Взаимодействие этих двух начал позволило нам создать оружие, которого мы еще не применяли. Из уважения к человеческой жизни мы решили применить его только в самом крайнем случае, однако мы предупреждаем неприятеля: если у нас не останется другого выхода, мы медлить не станем, мы полны решимости добиться окончательной победы, чего бы нам это ни стоило.

Когда они собрались в студии, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию, Рихард держал в руках текст обращения, который он должен был зачитать. Пока остальные перебрасывались фразами, свидетельствовавшими об их растерянности, он ломал голову над тем, что делать с этим текстом. Политические лидеры, втянувшие мир в войну на уничтожение, мертвы, а люди, доверчиво смотревшие им в рот, когда они произносили свои речи, верившие каждому их слову и исполнявшие любой их приказ, пусть даже ошибочный, готовые пожертвовать всем, вплоть до собственной жизни… эти люди сразу почувствовали себя осиротевшими, как только лишились идейного руководства. Столь безусловно было их доверие к этому руководству, столь сильна была преданность ему, а главное, зависимость от него – хотя не было никакого смысла исполнять отданные, в сущности, уже посмертно приказы, не было смысла в этой драматичной преданности, в этой верности мертвым владыкам. Может, они вели себя так, просто чтобы не допустить гибельного малодушия, полного бессилия и окончательного краха?

Тогда-то и возникла эта безумная, но в то же время сулившая надежду идея, которая могла решить судьбу страны и одновременно – всего человечества, не говоря уже о судьбах четверых человек, которым секретная служба поручила особую миссию. Полученное сообщение было абсолютной тайной для всех и предназначалось лишь для самого узкого круга людей, которые постоянно поддерживали связь с главным штабом. Больше никто не знал о гибели руководства. Даже люди из ближайшего окружения, которые участвовали в обороне студии и решили защищать до последней капли крови президента и его соратников, не подозревали о случившемся, не говоря уже о тех, кто воевал на других континентах, – все продолжали считать четырех комедиантов своими вождями и руководителями, и в этом была своя правда, поскольку передачи продолжали с большей или меньшей регулярностью выходить в эфир. Конечно, всем четверым было ясно, что теперь готовые тексты перестанут к ним поступать, но не так уж трудно сочинить их самим – интонацию менять не надо, содержание давно известно, так что приспособиться к конкретной ситуации не так уж трудно.

Не успел Рихард продумать все до конца, как раздалась целая серия взрывов. Они были уже не глухими и отдаленными, они слышались совершенно отчетливо, от них содрогалась земля – видимо, рвалось где-то совсем близко. Тут же включился громкий сигнал тревоги, а еще через несколько секунд к ним вбежал Каттегат и, задыхаясь, сообщил, что в нескольких сотнях метров отсюда, в шахте, ведущей на верхний этаж, откуда открывается единственный доступ к этому залу, уже идет бой – ударные отряды противника рвутся сюда.

В соседнем помещении собрались сотрудники безопасности, они приступили к осуществлению плана, разработанного на случай чрезвычайной ситуации. Не в пример другим военным, служившим в армии, авиации или во флоте, которым постоянно приходилось иметь дело со сложной техникой, эти люди были обучены в лучшем случае приемам рукопашного боя, и достаточно было взглянуть хотя бы на охранника у дверей, чтобы понять, что со своим оружием они обращаться умеют. Каттегат окинул быстрым взглядом свою команду, убедился, что они готовы, и дал им знак выступать. Они исчезли за стальными дверями, которые открывались на короткое время лишь после набора цифрового кода, менявшегося каждый день. Осталась лишь небольшая группа штатских, тоже, впрочем, числившихся здесь на военной службе. Среди них были два телевизионных техника, оператор и руководитель съемок, одна парикмахерша, она же гримерша, и еще несколько человек из обслуживающего персонала. По мере того как взрывы раздавались все чаще и ближе, люди постепенно собирались в столовой, единственном, если не считать телестудии, просторном помещении.

С первых же слов их беседы стало ясно, что отношения внутри группы изменились. Эллиот, Эйнар, Рихард и Катрин, как их по-свойски называли в этом кругу, всегда занимали здесь особое положение – хотя бы потому, что все хлопотали в основном вокруг них. При этом подразумевалось, что роль четверки в этой большой игре – подчиненная и. хотя они выполняют важную задачу, прав у них не больше, чем у парикмахерши или повара. Подлинными руководителями были сотрудники безопасности во главе с Каттегатом. Но теперь, когда они оказались предоставлены самим себе, становилось все больше заметно, что дублеры выдвинулись на первые роли, они как бы остались здесь в качестве заместителей – вплоть до особого распоряжения, как будто исчезновение первых лиц в государстве обозначило некий новый самостоятельный этап – заняв место ушедших, они взяли на себя и всю ответственность. Рихард не захотел ни с кем этого обсуждать, но у каждого из четверых появилось такое чувство, будто теперь дело дошло и до них и положение четверки странным образом изменилось – все ждут от них чего-то.

Где-то за стеной раздался новый, особенно сильный взрыв, за ним – короткий скребущий звук, потом все стихло.

Они молча прислушивались. Тишина действовала на нервы сильней, чем взрывы. Прошел почти час, бездействие становилось невыносимым. Первым, кто (пусть и не сразу) вошел в свою новую роль, был Эллиот. Он составил ударную группу из четырех человек: он сам, Рихард, повар Сильвиано и Блюм, телеоператор. Они достали из металлического красного сейфа автоматы, ручные гранаты и, быстро распределив обязанности, подняли стальную пластину, закрывавшую вход. В лицо дохнуло пыльным горячим ветром, запахло жженой пластмассой и паленым мясом. Освещение было отключено, но коридор был наполнен словно бы серебристым туманом – свет исходил от радиоактивной светящейся краски, широкой полосой тянувшейся по потолку.

Они медленно продвигались вперед, с оружием на изготовку, стараясь держаться плотней, словно надеялись найти друг у друга защиту. Видно было лишь на несколько метров вперед – каждый почувствовал какую-то смутную угрозу: под ногами поскрипывала каменная крошка, которая покрывала пол все более толстым слоем; сильней становился запах горелого, впереди что-то пощелкивало и журчало… и наконец они услышали тихий протяжный стон.

Все замедлили шаг. Перед ними вдруг открылась картина разрушения. Это было то место, где коридор переходил в шахту, здесь находились самая нижняя площадка лифта и первая площадка винтовой лестницы, которой практически никто не пользовался. Ничего этого теперь не осталось – все было в развалинах, всюду валялись обломки камней, металлическая арматура, искореженные двери, перепутанные провода, обрывки кабеля, трубы, а надо всем этим висело, оседая, облако пепла и пыли, осыпавшейся тут и там тонкими струйками, видимо, из горловины шахты, и горелая пенистая пластмасса медленно оседала, шипя.

Опустив оружие, они попробовали найти проход, ткнулись туда, сюда… и тут снова услышали стон. Он шел откуда-то слева, со стороны стены, заваленной обломками… опять ненадолго прервался, потом до них донесся полузадушенный голос, и все-таки можно было разобрать слова:

Я тут… меня зажало… ох… о-ох…

Они осторожно стали разбирать обломки. Скоро показалась рука человека в военном мундире, потом плечо, наконец им удалось высвободить и голову. Это был Каттегат, он лежал головой вниз, грудь его была придавлена обвалившейся опорой – вытащить его из-под бетонной глыбы не было никакой возможности.

Лицо Каттегата под шлемом, на котором еще можно было различить эмблему головы орла с оливковой ветвью, было совершенно белым.

Господин президент… разрешите доложить… они хотели прорваться… Нам пришлось… в последний момент… взорвать… Удалось… заблокировать… вход… Сюда… не сможет никто… Вы в безопасности… Господин президент… Какие будут… дальнейшие приказания?.. Мы готовы бороться до конца… За вас… господин президент… и за блок…

Он мучительно закашлялся.

– У него раздавлена грудная клетка.

Сильвиано попробовал сдвинуть опору, придавившую Каттегата, но едва он ее тронул с места, как сверху с шумом посыпались новые обломки бетона.

Губы Каттегата снова зашевелились, он заговорил едва слышным, свистящим шепотом, и им пришлось к нему наклониться.

На случай… чрезвычайных обстоятельств… секретный документ… подготовлен для вас… у меня в нагрудном кармане… магнитный ключ…

Он пытался еще что-то сказать, но губы его уже не слушались. Изо рта у него потекла струйка крови, он поднял голову, плечи его вздрогнули в последнем порыве…

Рихард уже ощупал его нагрудный карман, открыл застежку-молнию… там оказалась пластинка…

Возможно, последнее отчаянное движение Каттегата нарушило неустойчивое равновесие нагромоздившихся один на другой обломков. Раздался тихий скрежет, посыпался песок… и они едва успели отскочить в сторону… Казалось, будто гигантский кулак вдавил в шахту все, чем она была завалена, из горловины хлынули обломки бетона, куски металла, пластмассы, взметнулось удушливое облако и закрыло все.

Они поспешно опустили маски противогазов и смотрели на этот обвал, пока еще ничего не различая в густой пыли.

Кто-то крикнул сдавленным голосом… это подействовало, как команда, все ринулись назад, ударяясь о стены, скользя по саже, толстым слоем покрывавшей пол. Наконец пыль осела и воздух снова стал прозрачным. Оказалось, что герметичная стальная дверь выдержала ударную волну. Едва дождавшись, пока стальная плита поднимется, они проскользнули под нее и тотчас опустили за собой снова. Они побросали оружие и, подняв маски противогазов, стали жадно ловить воздух. Они задыхались, они были глубоко потрясены; кто-то, обессилев, прислонился к стене, кто-то опустился на стул. Их окружили, желая узнать, что они там видели… Однако понадобилось еще несколько минут, прежде чем Эллиот сумел кое-как, торопясь и захлебываясь словами, обрисовать им положение.

Понемногу все пришли в себя и стали обсуждать ситуацию.

– Непосредственная опасность нам пока не грозит, – констатировала Катрин. – Источники энергии у нас тут свои, свет и электричество есть, отопление работает. А продовольствия столько, что можно продержаться чуть ли не целый год.

– Попасть сюда можно только через шахту. Чтобы спуститься по ней, надо ее расчистить. Не знаю, сколько для этого нужно времени, но, думаю, не меньше нескольких дней.

– Проход легко оборонять, – сказал Эллиот.

– Как ты это себе представляешь? Думаешь, они кинутся его штурмовать, а мы будем отстреливаться? Тебе явно недостает фантазии. Да они могут нас просто выкурить, затопить, отравить или облучить… могут напустить сюда болезнетворных бактерий, привести в действие взрывные устройства. Захотят – могут сбросить на нас атомную бомбу и превратить все, включая горы вокруг, в одну огненную кашу…

Эйнар готов был, кажется, продолжать свой перечень, но у него перехватило дыхание. Он расстегнул воротничок, как будто он его душил, и согнулся пополам, сидя на стуле.

– В таком случае нам даже не придется воспользоваться всеми этими продовольственными запасами.

– Ну, так что же нам делать? Теперь мы сами себе хозяева, некому нам больше указывать.

– Секретный приказ! – Рихард нашарил в кармане куртки металлическую пластину Каттегата. Он вынул ее и показал всем. – Кто говорит, что для нас не существует больше приказов?

– Плевать нам на все приказы!

– И то верно. Какой теперь в них смысл?

– Но, может, там указан выход? Надо посмотреть. Вдруг там именно то, что нам сейчас нужно?

– Наверное, молитвенник, – сказал Эйнар. Собственная шутка показалась ему очень удачной, и он разразился хриплым смехом.

– А что, в самом деле, надо посмотреть. Чем это нам грозит?

Эллиот, Рихард и Катрин принялись искать замок, для которого предназначался магнитный ключ. Задача эта оказалась несложной. В студии они скоро наткнулись на вмурованный в стену ящик, крышка которого отскочила, едва Рихард сунул в щель магнитный ключ. Внутри оказался конверт с надписью: «Секретный приказ 2603 – вскрыть в случае чрезвычайной ситуации».