Текст книги "Стеклянная западня"

Автор книги: Герберт В. Франке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Он болен. Ну что ж, с этим ничего не поделаешь. И потом, он ведь поправится. Он этого не хотел, но, если б он знал, как все будет, он бы сам стремился к этому. Теперь он понимал тех ребят, что сознательно старались надышаться радиоактивными аэрозолями или чуть-чуть смазывали кожу фосфором, а потом поджигали. Но то, что он слышал прежде о госпиталях, что видел сам, не соотносилось с тем, что он переживал в настоящий момент. Добро бы он был государственным деятелем или генералом! Но он был всего лишь лейтенантом–лейтенантом резерва– и никакой особой ценности не представлял. Когда каждую секунду тысячи разрываются на куски, сжигаются в адском пламени, задыхаются в ядовитых испарениях, жизнь отдельного человека не имеет значения. Произошло, должно быть, что-то невероятное, пока он пребывал без сознания. Но это что-то не было плохим –иначе бы его, скромного, незначительного человека, не окружили столь расточительной заботой.

Он подумал о Крис. Всего несколько дружеских слов. Милое, нежное лицо. Как приятно, когда рядом такое создание. У него было много знакомых, несколько очень близких друзей, но никто сейчас не был ему ближе Крис. Он попробовал представить себе, какая у нее фигура, как она ходит. Желание вернуть речь укрепилось в нем. Но сейчас он устал, ему нужно поспать. Он почувствовал, как наваливается на него усталость, и, прежде чем провалиться в сон, он твердо решил вновь научиться говорить...

Проснувшись, он лежал какое-то время без сна, осознавая нынешнее свое положение и вспоминая события последних часов. Он вспомнил медицинскую сестру и свое решение вновь научиться говорить. Надежда вспыхнула еще ярче, когда он сумел подвигать языком, шевельнул губами. Но из уст его не вырвалось ни звука. Чего-то явно не хватало, и он принялся анализировать процесс рождения звука, в обычной жизни такой простой и естественный. он разложил его на составляющие, чтобы продумать каждую деталь, и тут понял, что не хватает главного – воздуха. Воздуха, который проходил бы через голосовые связки, вызывал бы звуковые колебания в гортани. Он не мог вдохнуть воздух, не мог выдохнуть. Он пытался втянуть воздух носом, но в легкие он не попадал. Что-то с ним было пока не в порядке.

Раздумывая об этом, он продолжал свои мысленные фонетические упражнения. Произносил "а", и губы его слегка округлялись, мысленно произносил "е", и они растягивались, а язык тянулся вверх, к небу... Сначала он прошел гласные, потом согласные. Если бы он еще понял, как набирать в легкие воздух, как выдыхать его, он немедленно заговорил бы. Он не боялся, плохого с ним ничего случиться не может, иначе его не определили бы в число пациентов, которых имеет смысл лечить. Возможно, легкий парез, который скоро пройдет...

Упражняясь, он осознал, что каждому звуку соответствует строго определенное положение губ и языка. Похоже на игру, на некий код. Но ведь тогда его можно понять. Конечно, можно. Странно, что он раньше не додумался. Быстро нащупал он пальцами нужную кнопку.

– Что-то беспокоит? – спросила Крис, и лицо ее склонилось над ним.

Губы его беззвучно слепили слова: "Вы меня понимаете?"

Ее глаза смотрели с тревогой.

– Не пытайтесь сейчас говорить. Пока это невозможно,– сказала она.

Я не пытаюсь говорить, нормально говорить, подумал он, но она должна понимать меня так... Он попробовал еще раз.

"Вы меня понимаете?"

Тревога в ее глазах вдруг пропала–осталось лишь напряженное внимание, она с интересом следила за движениями его губ. Потом сказала:

– Да, понимаю. Я могу читать по губам.

От радости он закрыл на мгновение глаза. И тут же принялся сыпать беззвучными своими вопросами: "Где я? Что со мной?"

Она поняла сразу.

– Я расскажу все подробно,–услышал он в ответ.–Но сейчас следует набраться терпения. Такое напряжение вам пока не по силам. Даю слово, что со временем вам все расскажу.

На мгновение она запнулась, взгляд ее устремился в сторону, ей словно стоило огромных усилий отбросить от себя какую-то мысль.

– Вам сейчас прежде всего необходим покой.

И вновь навалилась на него усталость. Последним усилием слепил он беззвучные слова: "Побудьте еще со мной, пожалуйста".

– Я буду здесь,–пообещала она. Лицо исчезло из поля его зрения, но это могло быть и потому, что сами со бой у него закрылись глаза.–Я сяду здесь,–сказала она.–Я буду рядом, пока вы будете спать.

Когда он проснулся, Крис не было. Он не знал, сколько проспал, но чувствовал, что сил у него прибавилось. Самым большим желанием было немедленно нажать кнопку, но он сдержал себя. Вместо этого принялся вновь проверять, насколько лучше подчинялось теперь ему тело. Он мог уже нормально шевелить пальцами рук и ног, и появилось еще нечто новое: шейные мускулы слегка дрогнули, когда он попробовал их напрячь. Если мускулы эти начнут ему повиноваться, можно будет лучше разглядеть помещение. Он ведь даже не знал, откуда падает свет, из окна или от лампы. После того как он несколько раз безуспешно попытался приподнять голову, ему неожиданно удалось нечто иное, о чем он даже не подумал: он повернул голову вбок. Сначала в одну сторону, влево–здесь стояли прямоугольные и цилиндрические приборы, а может, емкости, от них тянулись к нему трубочки, провода и шланги. Он не мог видеть, куда они подключаются: для этого угол его зрения был слишком мал. Через несколько минут он повернул голову в другую сторону, вправо. Взгляд его упал на своего рода распределительный пульт, стоявший по отношению к нему наискосок: на пульте были всевозможные датчики со шкалами, на некоторых плясали стрелки, на электронном табло сменяли друг друга цифры, одни менялись медленно, другие стремительно быстро, на небольших округлых светящихся экранах вздымались и падали, подобно набежавшим волнам, синусоиды. И оттуда тянулись к нему какие-то провода.

Послышался негромкий шорох–в глубине комнаты отворилась дверь.

Вошла Крис, он мог видеть ее почти целиком; только ноги ниже колен были пока недоступны его взгляду. Облик ее вполне соответствовал его представлениям– это была свежая, подвижная, прекрасно сложенная девушка, не красавица, зато в точности отвечающая идеальному образу сестры.

– Вы уже можете улыбаться,– сказала она. Потом осторожно взяла его голову двумя руками и вернула в прежнее положение.

– Нужно быстро приготовиться, сейчас подойдет шеф.

Крис хлопотала вокруг него, и он не мог понять, что она делает. Он слишком устал, чтоб попытаться еще раз повернуть голову. Он видел лишь то, что случайно попадало в круг его зрения: руки девушки брали какие-то пробирки, большой, пропитанный чем-то ватный тампон зажал пинцет, капли с него падали в лоточек, мелькающие проворные руки облачились в резиновые перчатки, из одной трубочки выполз небольшой кусочек пасты, шпатель начал растирать его на вогнутой поверхности. Потом какое-то время вообще ничего не было видно, только ноги его время от времени ощущали легкие прикосновения. Что-то тихо позвякивало.

Если бы у него было зеркало. Интересно, какое у него сейчас лицо? И что с его телом? Неужели он изуродован сильнее, чем допускается положением о медицинской помощи? В последние дни войны, когда число раненых катастрофически росло, она сводилась, как правило, к категории "Д", что означало "помощь имеющимися в наличии военно-полевыми медицинскими средствами". Но при легком ранении он давно бы уже был на ногах...

Взгляд его упал на металлические предметы вверху в потолке, отражавшие движения суетившейся медсестры, и он сразу ухватился за открывшуюся ему новую возможность. Это было зеркало, пусть кривое, искажающее, но все-таки зеркало, дающее представление о том, что находится внизу. Он выбрал самую большую гладкую полированную металлическую поверхность–это было нечто похожее на ручку или рычаг посреди круглого предмета прямо у него над головой. Предмет он принял за лампу. С трудом стал расшифровывать пятна света и тьмы, из которых складывался серебристый блеск, пытаясь понять, где же окружающие его приборы, где комната и где он сам. Отражение было крошечным, мизерным и к тому же сильно искаженным. Единственное, что сумел он выделить и различить, были голова и руки. Руки действительно вытянуты были в стороны, как он и ощущал. Остальное тело упрятано под странным стеклянным куполом, из которого выползало множество проводов и сосудов, они тянулись к аппарату слева. Что было под стеклянным куполом, разглядеть не удалось, купол находился в тени. Что со мной, хотел спросить он, но не выдавил ни звука. Он не мог говорить – только сейчас он вспомнил это. Он попытался беззвучно проартикулировать слова: "Что со мной?" Но девушка не слышала его немых вопросов. "Что со мной?"

Вновь и вновь безуспешно изображал он эти звуки. Собрав все силы, рывком повернул голову вправо... Но сестра хлопотала где-то в ногах, он не видел ее, а она его. Прямо перед ним светился один из экранов пульта, острые кривые стремительно взметались вверх, словно на датчике работающего ракетного двигателя, секунду они пребывали в неподвижности, потом отгорали ядовитым зеленым пламенем. Он закрыл глаза.

– Сестра, пациент беспокоится! – произнес мужской голос.

С трудом разомкнув веки, он увидел прямо перед собой парящую в воздухе руку, указывающую перстом на экран со стремительно вздымающимися вверх кривыми.

В ответ раздался голос Крис:

– У него все нормально, господин главный врач.

Теперь он мог разглядеть мужчину. На нем был белый медицинский халат. Он был высокого роста, с хорошей выправкой. Лицо строгое и уже не молодое, но выражение явно доброжелательное. Склонившись, он принялся разглядывать пациента.

– Вы выглядите отлично, Фил Абельсен,–сказал он.– Не беспокойтесь, мы вас подштопаем. Как чувствуете себя, мой мальчик?–Повернувшись к сестре, он спросил:–Он уже реагирует на слова?

– Он делал даже движения губами, я могла их прочесть.

Рука доктора Миера появилась перед правым глазом Фила и раздвинула ему веки. Вспышка карманного фонарика ослепила его, но пальцы врача не позволили зажмуриться.

– Реакция зрачка значительно улучшилась,–заметил врач.–Можно постепенно снимать тетралин.

Он вновь повернулся к пульту.

– Все идет прекрасно, мой мальчик,–сказал он.–Но с вами пришлось здорово потрудиться. Посмотрели бы, что это было, когда я вас подобрал.

– Господин главный врач,–сказала сестра.– Я еще ничего не говорила пациенту. У него может быть шок...

– Не будьте столь трепетны, дева,–сказал врач, скользнув по девушке каким-то особо бесцеремонным взглядом, так что в душе Фила мгновенно все возмути лось.– Вас разодрало как быка на бойне,–продолжил врач.–Осколок угодил прямехонько в грудь. От нее, прямо скажем, немного осталось, разве что голова кое-как болталась на позвоночнике. Я уже многим удачно подштопал шкуру, но вы –мой шедевр. Сердце сгинуло–его просто не было, легкие в клочья, не говоря уже о пищеводе, диафрагме, желудке и других небесполезных вещах. Тяжелейшая потеря крови, выжат как лимон. Что хоть чуть-чуть уцелело из кожи, в клочьях, в нарывах, обожжено, обморожено–смотря какое место. Но не бойтесь. Я вытащил вас. Вы давно вне опасности. А что пока еще беспокоит–плевое дело. Вы мне верите? Вы поняли?

Фил кивнул.

– Ну и хорошо,–сказал главный врач.– Постепенно я приведу вас в полный порядок. Хотите взглянуть на тело?

Не дожидаясь ответа, он приподнял левой рукой голову пациента, правая сопровождала объяснения. В глубине комнаты Фил увидел девушку. Перед ним, надо всем его телом лежал стеклянный купол. Он накрывал своего рода ванну, наполненную слегка мутноватой жидкостью. В жидкости плавал он сам–его тело.

– Все важные артерии мы подсоединили к искусственному сердцу. Взгляните–вот оно, этот насос.– Врач показал на поршень, что в равномерном ритме двигался вверх-вниз.–Функцию легких также выполняет электрическое устройство. Вон эта штука, похожая на воздушный шар или мехи. Малый круг кровообращения, от правого желудочка в легкие, а оттуда в левое предсердие, свершается, естественно, вне организма. Все, что вы видите здесь,–он показал на пульт с правой стороны от Фила и на многочисленные сосуды с левой стороны,–все это принадлежит сейчас вам, это часть вашего тела. И функционирует, кстати, лучше, чем органические материалы.–Он тихо рассмеялся и продолжил:–Я мог бы оставить вас висеть на этом приборе всю жизнь. Но я прекрасно понимаю, что подобная перспектива не обнадеживает. Вам нечего тревожиться. Консервированных органов достаточно. Об этом позаботилась война. В ближайшие дни я поставлю вам полное оснащение. Сильное сердце, возможно, лучше даже, чем прежнее. Отличные легкие. Сегодня я как раз отобрал их, они уже разморожены и лежат в питательном растворе. Час назад я проверил, как бьется сердце. Это впечатляет... Месяцы, а может быть, и годы было оно мертво, и вот подключается ток, дается импульс, и оно снова живет.

Он опустил голову больного. Фил закрыл глаза. – Вы сильный мужчина, Абельсен, и должны уметь выносить удары судьбы,–сказал врач.–Я за честность, за правду. Вот почему я ничего от вас не скрыл. Сегодняшний врач кажется порой пациенту инженером. Свято верящий в прогресс, он экспериментирует с человеческим материалом, и лишь собственное тщеславие побуждает его с помощью различных трюков поддерживать существование тяжелобольных и нежизнеспособных людей, независимо от того, достойно это существование человека или нет. Я не таков. Для меня важен человек в естественной своей форме и с полной свободой действий. Для меня важно сохранять высшее и наиболее ценное в человеческом роде. Я говорю вам абсолютно открыто: я не лечил бы вас, если б не был уверен, что восстановлю полностью.

Рука его лежала на каком-то регуляторе, слегка поворачивая его, он наблюдал за показаниями стрелки.

– Я позаботился, чтобы вы себя хорошо чувствовали. Мы располагаем ныне химическими средствами, позволяющими почти полностью управлять любыми чувственными впечатлениями, неважно, физические они или эмоциональные. Вам нечего бояться, вы не испытаете ни страха, ни боли. Обещаю вам вновь: вы станете полноценным членом человеческого общества.

5

Абель не знал точно, сколько времени прошло, но продолжалось все это долго. Он надеялся, что ночную тревогу на сей раз объявят не слишком скоро. Он лежал на самом верху трехъярусной кровати, снизу его трудно будет разглядеть, даже если внезапно вспыхнет свет. Не рекомендовалось вставать с постели без неотложной причины, ворочаться, тем не менее он принялся отодвигать от стенки матрац, матрац из стекловолокна, в обшивке которого он во время мертвого часа проделал дыру и где теперь лежали спрятанные части пистолета. Он отодвигал матрац и сдавливал, пока не образовался валик посередине и щель вдоль стены, позволяющая видеть нижний ярус. Там лежал Остин.

Осторожными движениями, замирая и прислушиваясь, он медленно придвигался к стенке, пока ухо его не прижалось к щели. Какое-то время он слушал. Его широко раскрытые глаза зорко вглядывались в пустоту. Вокруг лежала лишенная очертаний ночная тьма, свет подобно холодной дымке струился из окон, густые тени, словно полог, укрывали койки. Размытые контуры распластанных, свернувшихся в комок тел угадывались под одеялами. Ритмичные вдохи и выдохи чередовались с механической размеренностью и напоминали ровно работающий насос, и Остин тоже дышал спокойно, но через какое-то время он повернулся на другой бок, потом принял прежнее положение.

– Эй, Остин!–прошептал Абель через щель вниз.–Остин, ты слышишь меня?

Вдохи и выдохи поутихли... потом прекратились совсем.

– Остин, ответь что-нибудь!

Абель услышал тихий шорох, потом неожиданно и ужасно громко прозвучал голос Остина:

– Чего тебе?

Остин приподнялся, и теперь голова его находилась прямо под щелью.

Абель вздрогнул и осторожно огляделся. Только потом ответил:

– Мне надо поговорить с тобой!

– Оставь меня в покое.

Внизу скрипнула койка. Зашуршало одеяло. Абель сказал:

– Не строй из себя дурака! Если сейчас в твоей башке есть хоть искра разума, этим ты обязан мне. Слышишь? Только у нас двоих ясные головы в этом бараньем стойле. И нужно держаться вместе! – Он помолчал несколько секунд. Внизу было тихо. Он снова зашептал во тьму: –Слушай внимательно. У меня есть план. Это совсем не просто, но возможно. Понимаешь? Это возможно! Он должен умереть! И если ты...

Со средней койки донесся глухой звук. Остин быстро выпрямился. Его рот вновь был у отверстия.

– Кто должен умереть?

– Майор, конечно. Кто же еще? – Абель представить не мог, что же тут непонятного.– Майор –это ведь очевидно!

– Ты свихнулся,–сказал Остин.

– Послушай!–сказал Абель. –Все получится. Поверь мне. Я все продумал. Я убью его из пистолета. И уже знаю, как его добыть: нужно стащить одну часть за другой. А из них собрать новый пистолет.

– Ты сошел с ума!

– Тсс!

На соседней постели один из спящих со стоном перевернулся на другой бок. Абель и Остин застыли... Через какое-то время оттуда донесся громкий храп.

– Все продумано,–шептал Абель.– Не сорвется. А патроны я добуду во время учений на стрельбище.

– Почему ты хочешь его убить?

– Почему?–медленно повторил Абель. Почему? Странный вопрос. Это же было очевидно, а он спрашивает – почему!

– Майор должен умереть, и я убью его,–не выразительно повторил он.

– Парень, ты все ставишь на карту,–сказал Остин.– Какое нам дело до майора. Подохнет он или будет жить–мне от этого ни жарко, ни холодно.

– Что я ставлю на карту?–спросил Абель.

– Свободу. Что же еще? Как ты собираешься смыться, если устроишь здесь театр?

– Смыться? Я не собираюсь смываться. Я хочу убить майора. Я должен убить майора. И я убью его.

– А потом?

Вопрос застиг Абеля врасплох. Что потом? Этого вопроса он себе не задавал. Этот вопрос еще впереди.

– Послушай,– сказал он,–Ты можешь делать, что хочешь. Я тебе помогу. Но сначала помоги ты мне.–Мысли его вновь вернулись в наезженную колею,–Будь внимателен: несколько деталей я смогу раздобыть, и никто ничего не заметит. А потом мы должны будем... Ночью...

– Пустые фантазии,– перебил его Остин.– Делай со своим пистолетом, что хочешь, но без меня. Я хочу вырваться отсюда. Вот единственное, чего я хочу. Вырваться. Понимаешь?

– А что тебе надо там. снаружи?–спросил Абель.

– Снаружи, парень, ну... Глупый вопрос. Ну, там... Теперь запнулся Остин.

– Что там снаружи, Остин?

Остин сделал новую попытку.

– Снаружи–там нет казармы, нет учебного плаца, нет командиров. Нет формы... Он вновь замолчал.

– Ну, а что там есть?–настаивал Абель.

– Все просто; нормальный мир, нормальная жизнь... Словом, свобода.

– Пустая болтовня,–прошептал Абель. В сознании его вспыхнул слабый свет, но он угас, не вызвав воспоминаний.

– А как ты думаешь... Что там снаружи?–спросил Остин. И чуть громче добавил:–Должно же там быть хоть что-то!

– Тише,–прошипел Абель. Рука, на которую он опирался, онемела, и он осторожно сменил позу.–А почему что-то должно быть снаружи?–спросил он.–Мне кажется, снаружи ничего нет! Мир ограничен. Для каждого человека мир ограничен. Существует предел, за который он выйти не может. Мы не можем выйти за пределы казармы. Вот и все. А цели нужно искать в пределах собственного мира. Я так и делаю. Майор...

Остин встал на колени и прижал рот к краю матраца.

– То, что ты сейчас говоришь... это ведь у тебя не от сюда! Это из какого-то другого мира. Абель, попробуй вспомнить... Что было прежде? До казармы?

И вновь вспыхнул в сознании Абеля свет. Картины сменяли друг друга и исчезали, а он не успевал их ухватить. Он напряг всю свою волю, не понимая, что это работает внутри, вызволяя картины, запрятанные в глубинах памяти. На лбу у него выступил пот.

– Что-то... да... возможно, было.–Он говорил беззвучно, почти неслышно.–Но не за стенами казармы. Быть может, в прошлом?–Он взял себя в руки.–Теперь-то какой в этом смысл? В любом случае другое недостижимо. Останься здесь и помоги мне убить майора.

Тогда все будет хорошо. Вот увидишь!

– Абель,–донеслось из отверстия у стены,–Абель, я знаю, что там снаружи–ангелы. Снаружи должны быть ангелы!

Внутри у Абеля что-то сжалось. Одна струна внесла диссонанс. От товарища его отделяла пропасть. Остин уже был однажды у них – у ангелов. А он, Абель, не был. Каждые четыре недели после медицинского обследования отбирали четырех солдат. В один из вечеров их забирали, и они возвращались только к утру. Никто не знал, какие критерии определяли выбор. Это не была награда, ибо наград у них не существовало. Высшей наградой являлось сознание исполненного долга. Это не было и наказание, которое иногда оказывалось обоснованным, иногда нет. Это была сама неопределенность: нечто иррациональное, счастье, томление, надежда.

Абель еще ни разу не видел ангела. Но избранные рассказывали о них: о белой коже и мягких губах, о чувстве защищенности, материнском тепле, ощущении дома. О мягком, все скрывающем шлейфе волос.

Внезапно и резко прозвучала сирена. Зажегся тусклый белый свет. Одеяла полетели в сторону. Солдаты в бело-сером нижнем белье выскакивали из постелей, распахнулась дверь...

И в этой поднявшейся суете Остин сказал:

– Делай что хочешь, а я хочу вырваться отсюда!

Верхний ярус кровати давал Абелю особое преимущество –свет ламп падал сюда косо, и увидеть его снизу было трудно. Так что хватило времени поправить матрац, прежде чем спрыгнуть вниз–как раз в тот момент, когда капрал распахнул дверь.

– Внимание!

Он стоял вместе с другими, повернувшись к командиру лицом, ноги вместе, руки по швам. Внизу у запястья, там, где застегивались манжеты формы, он ощущал приятный холодок металла– зажигательное устройство пистолета, которое он пристроил к пуговице. Ощущение было жутким и сладостным одновременно. Искра вытолкнет смертельную пулю из ствола, загонит ее в массивное тело майора.

– Тревога! Надеть походную выкладку. Через минуту всем быть в окопах. Разойдись!

Они лихорадочно натянули одежду, зашнуровали сапоги, подвязали ремни.

– Быстрее, ленивые собаки!

Они впряглись в ремни ранцев, надели каски на гладко выбритые затылки,

– Быстрее, вперед!

Стоя в дверях, капрал разглядывал пробегавших мимо. Последнего он задержал. Это был Абель.

– Доложите во время дневной поверки!

– Слушаюсь, господин капрал!

Мгновение они разглядывали друг друга в упор, потом Абель опустил глаза. Капрал отпустил его, и он помчался догонять остальных.

Небо затянуто было серой дымкой, сквозь которую пробивался рассеянный свет. Сильный ветер не мог разогнать холодный влажный туман. На касках солдат, как муравьи разбежавшихся по позициям, мерцали нанесенные светящейся краской личные номера. Учебный плац, вдоль и поперек изрезанный окопами, превратился в истоптанную, перемешанную ногами глиняную топь. Через несколько секунд столпотворение кончилось; на поле осталось лишь десять темных фигур, сержанты. Чуть в стороне неподвижно возвышалась одиннадцатая темная фигура– майор.

– В атаку! Из окопов! Вперед!

Они выкарабкались из окопов, бросились вперед.

– Штурмовики на бреющем с юга!

Они рухнули на землю, прямо в сырую глину, втянули головы и замерли на несколько секунд, готовые к следующему броску...

– Встать, бегом марш!

Глина липла к сапогам, к одежде, подошвы с трудом отрывались от земли.

– По окопам, марш!

Они скользили, спотыкались, скатывались в глубокие, в человеческий рост, окопы, по дну которых струилась вода.

– В атаку! Вперед! Марш!

Окопы были шириной примерно в полметра, черные провалы на коричневом глинистом поле, перепаханном ногами тяжело бегущих солдат. Абелю знакома была картина; не стоило и выглядывать из окопа, где он остался лежать. Он распластался на дне, прямо в потоке лениво текущей воды.

– Лечь! Окопаться!

Его товарищи наверху раскрыли складные саперные лопатки, зафиксировали их в наиболее подходящем положении. Лежа разрывали они лопатами мягкую землю, отбрасывали в стороны слипшиеся комья, использовали любое углубление, зарываясь вглубь словно какие-нибудь земляные насекомые–их уже и отличить нельзя было от земли, ведь вся одежда облеплена была сырой глиной, словно панцирем.

Абель тоже рыл землю. Он наслаждался неведомым прежде ощущением самостоятельного действия, пусть внешне и согласного с приказом. В боковой стене окопа в двух метрах влево от поворота, на высоте примерно полуметра он вырыл узкое прямоугольное отверстие сантиметров на тридцать вглубь. Поспешно закатав рукав куртки, он расстегнул пуговицу на рукаве белья.

– Встать! Вперед! Вперед!

Они сейчас побегут! Абель выхватил из рукава зажигательное устройство. В пластиковом пакете, который он утаил во время раздачи таблеток, оно не отсыреет. Он завязал пакет ниткой, выдранной из тряпки для чистки оружия.

– Всем назад! Быстрее! Быстрее!

Он аккуратно засунул пакетик в отверстие, вытащил наружу кончик нитки, сантиметра примерно на три. Потом залепил отверстие глиной.

– Занять окопы! Живее! Живее!

Абель утрамбовал глину вокруг отверстия. Быстро огляделся. Первые солдаты уже прыгали сверху в окоп– черные силуэты на фоне желтовато-серой небесной дымки. Абель застегнул пуговицы, опустил рукав куртки. Его товарищи сидели вокруг скрючившись, тяжело дыша, втянув головы в плечи.

Никто в его сторону не смотрел.

Никто ничего не заметил.

– Всем укрыться в окопах!

Медленно, тяжело вваливались в окопы остальные.

– В атаку! Всем из окопов! Вперед! Вперед!

Абель бегал и прыгал вместе с другими около часа, до полного почти изнеможения. Но поддерживало его теперь не счастливое чувство исполненного солдатского долга, а опьянение первым успехом.

Школа представляла собой барак без внутренних перегородок. Доска, одиннадцать узких лавок, десять в ряд друг за другом для простых солдат, одиннадцатая справа у стены для капралов – вот и вся мебель. Занятия проводил сержант.

Вопросы всегда задавались лишь сидящим на первой скамье. Порядок был таков: после часа занятий взвод передвигался на одну скамью вперед. Таким образом, на первой скамье оказывались все по очереди.

Сержант поучал:

– Ношение оружия–это одновременно честь и большая ответственность. Оружие не является нашей собственностью. Его вручают нам для выполнения важнейших наших задач, для ведения боевых действий в той великой войне, к которой устремлены должны быть все наши помыслы. Отсюда вытекает наша обязанность постоянно совершенствовать владение оружием. Этой цели служат упражнения в стрельбе. Всем ясно?

Хор тут же ответил:

– Ясно, господин сержант!

– Другой важной обязанностью солдата является уход за оружием, которое нам доверено. Согласно предписанию, мы должны чистить его ежедневно. Чтоб держать оружие в постоянной боевой готовности, мы должны хорошо знать механизм его действия. Знать все части, чтобы даже во сне суметь разобрать и собрать пистолет. Как называется эта его часть, солдат Дэниел?

Сержант направил указку на доску, слегка постучал ее кончиком по указанному месту. Дэниел вскочил, встал навытяжку. Он уставился на рисунок, схематично изображавший пистолет в разрезе.

– Спусковой механизм, господин сержант!

– А это что, солдат Дерек?

Другой солдат вскочил и вытянулся.

– Зажигательный механизм...

В угрожающей тишине Дерек напряженно размышлял около секунды. Потом с облегчением вздохнул, вытолкнул нужные слова:

– Зажигательный механизм с батарейкой.

– Правильно, зажигательный механизм с батарейкой. Они считаются одной частью. При чистке оружия их не следует разделять. Запомните это, солдат Дерек!

– Слушаюсь, господин сержант!

Взвод Абеля разместился на последней скамье– накануне они сидели на первой.

Зажигательный механизм с батарейкой, подумал Абель. Винты. Магазин. Он немного придвинулся к Остину и выждал, пока впереди не начался снова опрос. Не поворачивая головы, он прошептал:

– Сегодня после обеда чистка оружия.

Остин ответил не сразу. Сначала бросил внимательный взгляд вперед. Потом тихо спросил:

– Ну и?

– Сегодня я раздобуду магазин.

– Делай что хочешь.

– У меня уже есть зажигательный механизм с батарейкой, пружина и три винта. Всего их пять, но два лишние. Они крепят рукоятку. Мне она не нужна.

– Зачем ты мне все это говоришь?

– Мне не нужны рукоятка и спусковой крючок. Зажигание в действие я приведу пальцем.

– А мне-то что до этого?

– Я хочу тебе доказать, что дело верное. Хочешь мне помочь?

– Нет.

Разговор прерывался бесчисленными паузами. Иногда они молчали минутами.

– Так хочешь вырваться отсюда или нет?–спросил Абель.

– Да,– неохотно буркнул Остин.

– И ты уже знаешь, как?

Остин молчал.

– А я знаю выход,–сказал Абель.

Остин только пожал плечами.

Абель шепотом продолжил:

Вокруг нас сплошные постройки. Нельзя даже выглянуть наружу. Но есть одна дверь...

– Где?–спросил Остин.

– Я покажу, если ты мне поможешь!

– Врешь!

– Ты уверен?

– Я сам ее найду!

– Возможно, но придется долго искать.

– Время у меня есть.

Они снова помолчали. Зычный голос сержанта заполнял помещение:

– Для чистки пистолета служат соответствующие принадлежности. Это тряпка, круглая щеточка и тюбик чистящей пасты. Для чего используется тряпка, солдат Дональд?

Абель еще ближе придвинулся к Остину.

– Если б не я, ты сейчас вообще не размышлял бы о том, что снаружи. Был бы тупицей, как все остальные, от таблеток, внушающих послушание и убивающих память. Это я освободил тебя.

– Я не просил тебя об этом.

Абель вновь помолчал какое-то время. Потом сказал:

– Ну хорошо. Ты все равно мне поможешь, так или иначе.

Остин на это ничего не ответил, и Абель не возвращался больше к разговору.

6

Состояние Фила улучшалось, об этом сообщил ему и доктор Миер. Фил чувствовал, что выздоравливает. С каждым днем замечал, как ему повинуются все новые мускулы. Потом пришел срок большой операции. Он погрузился в долгое забытье, а когда проснулся, почувствовал нечто, чего давно был лишен,–собственное тело, подергивание мускулов при мысли о движении, хотя его верхняя часть тела по-прежнему оставалась неподвижной. Но даже без настоящего или только мысленно совершаемого движения он ощущал полноценное "я". Все еще скользил вверх и вниз поршень в цилиндре, не работали сердце и легкие, хотя и были уже размещены в грудной клетке с искусственными ребрами и ювелирно вмонтированы в мышечную ткань, в тончайшую сеть артерий и нервов. Все еще раздувался красный баллон. По-прежнему из трудной клетки и живота тянулись прозрачные, эластичные трубочки и платиновые проводки, но уже приживались новые органы, занимали в организме подобающее им место, реагировали на раздражения, жили.

Фил Абельсен был счастлив. Он уважал и боготворил доктора Миера как творца собственной жизни – к безграничной преданности подмешивалось, правда, порой холодное дыхание неопределенного страха. Сестра Крис была словно обещание дивного подарка в будущем. В других людях он не нуждался, никто и не появлялся. Время проходило между сном и грезами наяву. Ему не хотелось вспоминать прошлое или строить планы на будущее–он ничего не забыл, но сейчас ему не хотелось ни о чем думать, и все воспоминания он отодвигал как можно дальше от себя. Общая его слабость играла ему на руку –любой всплеск эмоций утомлял его бесконечно. И прежде чем какая-нибудь мысль поднималась на поверхность сознания, он уже спал. Во сне многое из прошлого оживало– но стоило ему проснуться, воспоминания гасли.