Текст книги "Марки. Филателистическая повесть. Книга 2"

Автор книги: Георгий Турьянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Георгий Турьянский
Марки. Часть II
(Филателистическая повесть)

Часть вторая
История, случившаяся в Страстную Пятницу или «Собака Павлова»

C чего началась эта история

После вышеописанных событий прошло немало времени. Алексей Максимович Горький после возвращения в родные пенаты впал в ипохондрическое настроение. Наконец, пролетарскому писателю наскучило изучать словарь медицинских терминов, он поднялся с дивана с тем, чтобы идти навестить своего друга.

Профессора он нашёл в бодром состоянии духа, энергичным и весёлым. Александр Степанович Попов сумел почти полностью восстановить здоровье, пошатнувшееся вследствие тягот последнего путешествия.

– Александр Степанович, – сказал Горький вечером после ужина, когда обо всём на свете было уже переговорено, а чай с малиновым вареньем выпит, – вы, я знаю, человек, ставящий под сомнение любое наблюдение. Тем не менее, не показалось ли вам, что сегодня ночью в доме академика Павлова Ивана Петровича дико выла собака?

– Я тоже обратил внимание, дорогой друг, – отозвался Попов. – Академик Павлов наш с вами сосед, с ближайшей марки, с той же самой страницы. Мне кажется, нам следует немедленно отправится в дом Павлова и посмотреть, всё ли в порядке у нашего всеми забытого одинокого соседа. Так велит нам не только наш христианский долг, но и элементарное здравомыслие.

Друзья так и поступили, как задумали. Должно быть, читатели помнят: в альбоме изображения марок могли преспокойно перемещаться по странице. Вот только в другие времена и страны им случалось попадать лишь три дня в году, на Рождество. К счастью, академик Павлов жил на той же самой странице, что и Горький с Поповым. К нему, стало быть, можно заходить, когда вздумается. Однако, с возрастом характер старого учёного стал неумолимо портиться. И некогда знаменитый, окружённый учениками и почитателями учёный влачил в старом альбоме одинокое существование. Как и прежде, он писал научные трактаты и ставил физиологические опыты. Но теперь под сенью старого деревянного дома уже много лет, как поселились забвение и тишина.

Наши герои быстрым шагом подошли к марке, благо дорога была недалёкой, и постучались в деревянную дверь. Им никто не ответил. Пришлось войти без приглашения. В доме царил беспорядок, на полу и на стульях валялись личные вещи академика, вытряхнутые кем-то из шкафов, здесь же можно было обнаружить и рукописи хозяина дома. Впечатление было такое, будто в доме устроили погром и что-то искали. Ни малейших следов Павлова найти не удалось. Он исчез вместе со своими похитителями.

– Не думаю, чтобы нашего уважаемого Ивана Петровича увели на другие страницы, – заметил Попов. – Следовательно, он где-то здесь, неподалёку. И это вселяет в меня оптимизм.

Умение трезво рассуждать и после продолжительной болезни не оставило уважаемого профессора. Как хорошо, что он снова в добром здравии и делает столь ценные замечания, касательно случившегося.

– Оптимизм-то оптимизмом, только где же его искать? – почесал затылок пролетарский писатель.

– Неприятности сами находят Ивана Петровича Павлова. В Америке, куда он ездил по приглашению тамошних учёных, его ограбили дважды, – заметил Попов.

– Может, опять на него напали?

– Резонно. Придётся нам с вами, дорогой Буревестник, как в старые добрые времена, взяться за расследование. Иного выбора у нас просто нет.

Из записок Алексея Максимовича Горького

Жилище Павлова носило явные следы борьбы. Постельное бельё и одежда, книги и черновики рукописей, буквально всё казалось разбросанным в беспорядке.

– На пьяную разборку похоже.

– Боюсь, мы имеем дело с похищением, – сказал мой друг.

– Раскрутим и это дельце, – согласно кивнул я.

– Следов борьбы много, а крови нет. Его куда-то увели.

Вдруг мне показалось, что за небольшой подозрительной дверцей журчит вода. Я зажмурился и одним рывком распахнул дверь. Там была уборная. Журчал бачок.

– Трогать руками ничего не стоит, – послышался голос Попова.

На всякий случай я решил простучать стены костяшками пальцев. Ни малейшей зацепки.

– Что же теперь делать? – размышлял я вслух.

– Прежде всего, не станем поддаваться панике. Мне кажется, одна спасительная идея у меня уже есть.

С этими словами Попов осмотрел стол, усыпанный крошками хлеба. На давно не стиранной скатерти лежало несколько вилок, ножей, тарелок. Стояла супница с недоеденным супом и солонка. Профессор засунул нос в супницу и скорчил гримасу. Я проделал то же и сделал замечание:

– Трупный запах отсутствует.

– Вам придётся помочь мне, Алексей Максимович. Не сочтите за труд взять скатерть, как я, за оба края, и снимем её со стола.

Мы отнесли посуду и сложили её возле двери. Я привык доверять Попову, поэтому часто наша совместная работа спорится, как нельзя лучше.

– Дорогой Буревестник, возьмите теперь с пола и из серванта оставшиеся приборы. Они могут нам понадобиться. Только берите их крайне осторожно, чтобы не повредить отпечатков пальцев.

Я молча выполнил и это указание.

– Неужели Ивана Петровича взяли в качестве заложника? – спросил я.

– Примем эту вашу версию в качестве рабочей, – отозвался Попов.

И тут же задал мне загадку в своём стиле:

– Как вы думаете, Буревестник, мыл ли академик за собой тарелки?

– Что за вопрос? – ответил я. – Нисколько в этом не сомневаюсь.

– Вот и я тоже так думаю, хотя не так категоричен в своих предположениях, как вы.

– То есть?

– То есть, в пылу борьбы можно и не успеть помыть посуду, – кивнул Попов в направлении обеденного стола. – Это значит, мы найдём на грязных ножах отпечатки пальцев преступников.

– Никогда не искал отпечатков пальцев, – промолвил я.

– А вы думаете, я только этим и занимаюсь? Я тоже никогда не искал. Смею вас заверить, нет ничего проще обнаружения отпечатков жира от пальца человека, – ответил профессор, заворачивая наши находки в скатерть узлом. – Для этого существует ряд проверенных методов.

Вскоре с набором серебряных ножей, вилок и ложек, а также с горой грязной посуды мы двинулись в обратный путь. Признаюсь, я не сомневался, что расследование дела теперь пойдёт куда быстрее, поэтому даже не потрудился составить список взятого нами. Но в мою голову ни на секунду не закралось и тени сомнения. Современная наука криминалистика совершает поистине чудеса. Об этом я имею обширные сведения, почерпнутые мной из газет и особенно журналов, таких, как, например, любимый мною ежемесячник «Наука и жизнь».

Мы отнесли наши находки прямиком в лабораторию. Александр Степанович надул резиновые перчатки атмосферным воздухом. Получилось нечто, напоминавшее коровье вымя. Затем он натянул их себе на обе руки и принялся раздумывать. Окончив свои размышления, он тяжело вздохнул и достал некий тёмный флакон с непонятным содержимым.

– Акриловая кислота. Прекрасное, хотя и небезупречное оружие криминалистики.

С этими словами Попов взял большое ведро, по-научному «ёмкость», и вылил туда жидкость, разбавляя её водой. Сразу после этого профессор принялся одну за другой опускать вилки и ложки академика в ёмкость-ведро. Мутная гадость издавала довольно-таки неприятный запах.

Я знаком с Поповым не один десяток лет, и частое общение с ним не прошло для меня даром. Так, например, я знаю, что сильная вонь химических жидкостей указывает на присутствие в них эфирных масел. Об этом мне не раз рассказывал профессор. Я стараюсь держаться подальше от всякого рода химии. Во-первых, любая смесь может взорваться, во-вторых, если и не взорвётся, то вонь, как правило, страшная. И голова потом болит.

Купание столовых приборов в эфирных маслах не принесло нам ожидаемого успеха. Они почернели, а никаких следов пальцев мы заметить не смогли. Сколько мы ни пытались позднее вернуть блеска ножам и вилкам, всё напрасно. Вонючая дрянь въелась глубоко. Изъятые нами вещи теперь можно было лишь выбросить в мусор, что Попов и проделал по окончании своего опыта.

– Н-да, – сказал он, стягивая перчатки. – Отрицательный результат в науке является не менее ценным, чем положительный. Жаль, мы не можем воспользоваться его плодами. Но я совершенно не понимаю, где произошла ошибка. Решительно не понимаю. Не мог же я перепутать кислоту с проявителем.

– Вилки жалко, – заметил я. – Чужое серебро всё-таки.

– Произошла техническая накладка. Отпечатков пальцев нам с вами не видать, – твердил своё профессор. – Плюньте вы на это и забудьте.

– Легко сказать «плюньте»! Вы знаете, сколько денег она стоит, ваша техническая накладка? А Павлов – старик прижимистый, – заметил я.

– Не отчаивайтесь, – отозвался Попов. – Хорошо ещё, что академик не пользовался золотыми столовыми приборами.

Думаю, любой на месте Попова, испортив столько соседского имущества, пришёл бы в ужас, принялся бы проклинать судьбу и рвать на себе волосы. Но не таков был мой друг. Он, по своему обыкновению, уселся в глубокое кресло и принялся о чём-то раздумывать. Я же с горечью продолжал досмотр столовых принадлежностей, напоминавших обгоревшие головни.

– Да не грустите, вы так. Знаете, у меня есть для вас ещё одно определение.

– Определение чего? – не понял я.

– Есть такой термин «артефакт». «Артефакт» означает некое закономерное отклонение от намеченного результата опыта. И «артефакт» мне нравится даже больше, чем полицейско-криминологический термин «вещественное доказательство». А вам?

У этого невозможного человека оставалось желание шутить! Мне не оставалось ничего иного, как последовать его примеру.

– Из всех ваших каламбуров мне серебро всего дороже! – засмеялся я саркастически.

– Кажется, у меня появилась новая идея, – не замедлил отозваться из угла профессор.

– Опять идея? – меня словно пчела ужалила. – Только чур, не брать из павловского дома ничего!

– Что вы так пугаетесь, Буревестник? А ещё фронтовик, – покачал головой Александр Степанович.

Он привстал со своего места и принялся расхаживать взад и вперёд.

– Я не пугаюсь, а просто ума не приложу, что мы теперь скажем Ивану Петровичу, – заметил я.

– Не отпечатки пальцев бандитов, а самого пропавшего следует искать. Моя идея звучит так: «Собака Павлова».

– Знаменитую собачку украдём?

– Ну, разумеется.

– Увольте меня от ваших идей! Не согласен!

– Помилуйте, кто лучше павловского Цербера знает своего хозяина? Цербер – прекрасный пёс, и он в два счёта наведёт нас на след похищенного академика.

С этими словами Попов прекратил ходить взад-вперёд и снова уселся в кресло. Признаюсь, вздох облегчения вырвался в ту секунду из моей груди. Всё гениальное просто. Не знаю, почему мне самому не пришла в голову эта спасительная идея?

Итак, мы направились к дому нашего соседа во второй раз за этот день. Собака, пролаявшая всю ночь без остатку, теперь молчала и даже не скулила.

Когда мы подошли к грозному Церберу, тот лежал возле будки, прикованный цепью в самом скорбном положении, и лишь однажды жалобно вильнул хвостом при нашем появлении.

– Видите, что делает голод с животными? Волкодавов он превращает в ручных пуделей, – заметил Александр Степанович.

– Может, у него желудочный сок кончился? – сделал я осторожное научное предположение.

Дело в том, что с трудами Павлова я, разумеется, был ознакомлен. И знаю его книжку «Лекции о работе главных пищеварительных желез» про рефлексы у собак, как свою собственную. Мы напоили Цербера из мисочки и добыли ему небольшой кусок мяса. Цербер поел и немного оживился. Однако, и я, и мой друг были уверены, что с таким слабым животным невозможно долго идти по следу похитителей. Следовало приводить павловского пса в чувство и ждать, пока он восстановит силы. А потеря времени была для несчастного академика сейчас, быть может, смертельно опасна! Но что же делать, из-за неудачного эксперимента с вилками и полученных опытным путём артефактов мы слишком долго провозились в доме и не подумали о решении, лежащем на поверхности. Я дописываю эти строки и наблюдаю за профессором, который в эту минуту пытается поставить Цербера на ноги. Тот ни в какую не хочет.

И снова записи, сделанные А.М. Горьким

Слава Богу, Цербер пришёл в себя. Теперь нельзя терять ни единой секунды. Мы сняли с грозного сторожа цепь. Я нашёл в сарае у Павлова старый ошейник, а Попов принёс из дому моток электрических кабелей. Общими усилиями кое-как нам удалось смастерить поводок. Теперь пора отправляться в путь.

С собой мы взяли стоптанную домашнюю туфлю академика, дабы время от времени напоминать псу запах хозяина. Цербер, на наше счастье, сразу взял след, и мы рванулись за ним. Я очень опасаюсь за здоровье моего друга, но Попов утверждает, что быстрая прогулка ему полезна. Лишь бы пёс не гнал, что есть мочи. Сейчас я пишу, сидя на пенёчке. Мы сделали небольшой привал. Вокруг поют соловьи, и настроение самое весеннее.

Продолжение записей

Цербер рвался с поводка и бежал всё быстрее с громким лаем. Мы еле поспевали за ним. Тропинка извивалась и становилась уже и уже.

– Как далеко они бедолагу утащили? – проронил я.

– Не сомневаюсь, жизнь нашего соседа в страшной опасности, – тихо отозвался Александр Степанович.

Внезапно лес закончился, и перед нашим взором предстало широкое пространство, уходящие краем в глубокий обрыв. Словно невидимый собиратель выдернул разом марку, а заменить на другую не успел.

Мы увидели комья свежевырытой земли и небольшой холмик, сделанный явно недавно. Повинуясь внутреннему порыву, одновременно и не сговариваясь, Попов и я стянули с голов шляпы и постояли так в тишине минуту. Последняя надежда растаяла, подобно куску сахару в горячем кипятке. Суета этой гонки и внутренне напряжение сменились глубоким горем. Никаких сомнений не осталось: перед нами лежала свежевырытая могила, в которой покоились бренные останки академика, светила науки мировой величины.

– Могила несчастного найдена. Теперь остаётся узнать, что привело к такому концу, – вымолвил Попов и прочёл полагающуюся в таких случаях молитву.

– Боюсь, загадка не из простых, – подтвердил я.

Анализируя позднее тот момент, мы с профессором пришли к единодушному заключению, что поддались оба внутренней эмоции, не обратив внимания на безудержный лай Цербера. Внутренние переживания оказались сильнее внешних факторов-раздражителей и рассудка.

Поэтому странным и зловещим, словно гром среди ясного неба, показалось нам раздавшееся тихое покашливание и невнятное бормотание.

– Какие негодяи, а?

Мы поскорее натянули на головы шляпы и сделали несколько шагов в направлении голоса. Тяжкий груз свалился с моей души. Попов тоже вздохнул с облегчением. Перед нами на толстой ветке сидел пропавший академик. Он был одет в тренировочный костюм. Плечи старика обвисли, штаны в грязи, лицо измождённое и исхудавшее. Мы бросились на шею Павлову, гонимые любовью и радостью увидеть живым того, кого минуту назад сами мысленно похоронили.

– Что с вами? – закричали мы с Поповым в один голос. – Вы ранены?

– И где бандиты? – добавил я.

– Именно бандиты, будь они прокляты! Решили по лесу трубопровод вести, – великий физиолог показал в направлении разрытой канавы, отстраняясь от нас. – Мне ужасно неловко принимать вас в таком затрапезном одеянии.

Мы дружно принялись успокаивать старика и уверять его, что нам совершенно безразлично, в каком он костюме.

– Зато мне совсем не безразлично, – буркнул спасённый.

Едва Павлов произнес эти слова, как груз усталости и изнеможения от пережитого навалились на него. Он закрыл глаза и замолчал.

– Думал, сдохну тут, как последняя собака, – вяло промямлил он и принялся отковыривать налипшую грязь от штанины.

Мне показалось на короткий момент, академик готов был расплакаться, но он быстро взял себя в руки. Мы попытались осмотреть повреждённую ногу, но раненый только морщился и отодвигался от нас в сторону.

– Чего вы уставились? Закрытых переломов никогда не видели? – крикнул Павлов, и добавил требовательно. – Дайте же, наконец, мне пить!

К великому разочарованию физиолога, питья у нас с собой не оказалось. По иронии случая, из личных вещей академика мы догадались прихватить лишь его домашний тапочек, вещь в данных обстоятельствах совершенно бесполезную.

Стоит ли говорить, каких усилий нам стоило вернуться назад. Идти Иван Петрович совершенно не мог. Нам с моим другом пришлось соорудить из веток и проводов от ошейника носилки. На носилках, крайне медленно и ежесекундно боясь споткнуться и уронить бесценную ношу, мы двинулись в обратную дорогу. В пути мы делали остановки, бережно опуская носилки на землю. Тогда мы с Александром Степановичем тихонько переговаривались. Павлов стонал и на чём свет стоит ругал неизвестных строителей, а заодно и нас, забывших прихватить воду.

– До чего же он тяжёлый, – не мог не пожаловаться я шёпотом, так, чтобы раненый не услышал меня. – Да ещё и ругается постоянно. Будто он не по своей милости здесь оказался.

– Тяжёлый, в прямом и переносном смыслах. Тем более, не станем отплачивать упрямцу своей неприязнью, – тоже шёпотом отозвался профессор.

Наконец, мы с величайшей осторожностью внесли старика в дом и уложили на кушетку.

Академик Павлов снова попросил стакан воды. Я немедленно побежал на кухню и принёс.

– Так-то лучше, – причмокивая губами, отозвался он с кушетки, напившись и отпихнув стакан. Лицо слегка порозовело, но гримаса боли не покинула его. Из-под насупленных бровей нас рассматривали колючие глаза.

Затем в нескольких резких выражениях Павлов пояснил, что произошло. С недавних пор академик решил заняться спортом для поддержания рабочей формы. Он пренебрёг советами врачей. Привыкший всё самостоятельно проверять на практике, Иван Петрович решил в тот роковой день совершить длинную пробежку (для своего возраста почти что марафонский забег), длиною в пять километров. Пробегая по лесу самый трудный участок, он споткнулся о корягу и сломал себе ногу.

– Ни выбраться самостоятельно, ни позвать на помощь, – сокрушался академик. – Экая оказия!

– Мы предполагали, что вас похитили и даже убили! – сказал я.

– Кому я нужен? Старая развалина, – отозвался Павлов. – Теперь и подавно.

– Тем не менее, хороший хирург сейчас был бы как нельзя кстати, – не терпящим возражений тоном заключил мой друг и отправился на поиски доктора.

Я всё время оставался с больным. В спальне академика внимание моё привлекло странное устройство: бесколёсный велосипед. Заднее колесо отсутствовало напрочь, а вместо переднего приделаны были толстые кожаные ремни. Бесколёсное устройство стояло на массивной проржавевшей подставке. Я хотел было спросить Павлова о пропавших колёсах, однако ситуация была неподходящая.

Наконец, Попов вернулся и привёл с собой долгожданного хирурга. Осмотр ноги академика и произведённая доктором операция заняли несколько долгих часов. Уже давно спустилась ночь, а мы с профессором всё ещё находились в доме Ивана Петровича с намерением проявлять заботу и приятною беседой утешать нашего соседа. Павлов лежал, глядя отсутствующим взглядом в потолок. Я обдумывал, как лучше доложить старику про порчу столового серебра.

– Доброе утро. Как хорошо, что Цербер вас отыскал, – сказал Попов. – Мы вас, признаться, уже похоронили. Не правда ли, настоящее пасхальное чудо?

– Что за чушь вы мелете? – слишком энергично для тяжелобольного отозвался с кушетки академик. – Религия есть самый обыкновенный инстинкт.

– Зачем же вы ставите человека на одну ступень с крысой? – возразил Попов.

– А человек и есть крыса, только высшего порядка. Адаптировавшаяся к внешней среде, – лицо Павлова вновь исказилось, как от приступа боли.

– Душевные порывы – тоже рефлекс?

– Прекратите, тошно, – фыркнул академик.

Он попытался встать, но боль в ноге напомнила о себе. Видимо, разговоры о душе вызывали в нём страстное неприятие.

– Пойдёмте, – обратился ко мне Попов. – Больному сейчас не следует волноваться. Не станем слишком уж надоедать ему. Эмоции, как известно из трудов Ивана Петровича, есть регулятор физиологической деятельности.

Старик-учёный только слабо кивнул, потом закрыл глаза, давая нам понять, что не желает с нами разговаривать.

На цыпочках мы вышли от Павлова и направились к Попову. Цербер с лаем бросился за нами следом. Меня это слегка обескуражило: пёс пошёл за нами, людьми ему малознакомыми, а в доме хозяина оставаться не пожелал. Попов погладил его по холке и не стал прогонять. Дома он покормил Цербера и отвёл ему место у порога. Мне же всё не давала покоя картина увиденного.

– У него так не убрано. Запах такой… тоскливый.

– Что вы хотите, старый, одинокий человек, – промолвил Попов. – Я тоже в первую минуту подумал, его дом вверх дном бандиты перевернули.

– Скажите, Александр Степанович, что за странное устройство у Павлова в кабинете? Велосипед, а без колёс.

– Ах, вот вы про что! Это же машина для тренировки мускулов, велотренажёр.

– Что же, старик крутит педали и никуда не едет?

Мне представилось, как одинокий, всеми забытый Павлов сидит на своём неподвижном велосипеде и думает, что несётся вперёд, оставаясь на месте.

– От одиночества и ужаса смерти уехать пытается, – сказал я.

– Вам пора браться за новый роман, – улыбнулся Попов. – Знаете ли, дорогой друг, творить добро куда как проще, если взывающий о милосердии учтив и благовоспитан. А если нет? Как быть тогда?

– Вот именно, – не мог не согласиться я.

– Пусть и он удостоится нашей милости, – промолвил мой учёный друг.

– Вот именно, – снова не мог я не согласиться, – А где, кстати, его жена?

– М-м, готов поручиться, такого характера, как у Павлова, и святой не выдержит. Не удивлюсь, если жена его оставила. Я где-то читал, что и настоящий Павлов был страшно вздорным человеком. Вот, выходит на марке его точно нарисовали. Теперь любуйтесь на его изображение.

– Отталкивающее впечатление.

– К сожалению, дорогой Буревестник, почти в каждом учёном сидит вот такой гордец Павлов. Сделаем выводы.